…Тося бежал по улице. Где взять стружку? Где в городе есть сейчас свежие стружки? Он их нашел в столярной мастерской при мебельном магазине и прибежал обратно в больницу. Проскочил мимо дежурной медсестры и санитарок. Отец лежал в отдельной маленькой палате-изоляторе. Тося высыпал стружки отцу на кровать - свежие, сосновые, с коричневыми полосками от годичных слоев деревьев, с запахом скипидара, с надколами от ножа рубанка, когда нож брал слишком глубоко и стружка выламывалась из доски. Теперь для Тоси всегда запах стружек - воспоминание о том дне, когда он бежал, прижимая их к груди, и потом, в больнице, высыпал их на грудь отцу.
На завод, где работал отец, Тося не ходил. Не мог. Там издали слышен шум работы отцовского цеха. Отец говорил, что всегда отгадает голос своего кузнечного молота. Как Тося узнает теперь свои электровозы.
Тося выжидал, откладывал посещение завода, хотя понимал, что должен, обязан принять решение, что просто продолжать учиться в школе не имеет права. Ушла в училище железнодорожников Марина Осиповна. Но продолжала ходить и в школу, рассказывала об училище, что и как будет в новом ПТУ. Так Тося попал в училище, без которого он теперь не мыслит свою жизнь. Он отчетливо помнил построение на училищной линейке, на мостовой мелком было обозначено, где какая группа строится, и Тося стоял во главе ЭЛ-16. Тоже впервые, после собрания, где его выбрали командиром. И он видит всех ребят, как они тогда стояли: Гибич со снисходительно прищуренными глазами, во рту - спичка; Дима Дробиз в старых кедах, на которых шариковой ручкой выведено печатными буквами "Лось-Анджелес". Дима жил на подмосковной станции Лось. Добавочное "Анджелес" должно было, очевидно, разнообразить или как-то возвысить Димино местожительство. Небольшой, с пухлым наивным лицом, Ваня Карпухин. Федор Балин, из которого слова надо было тащить, как забитые по самую шляпку гвозди. Подвижной, неугомонный Ефимочкин. Шмелев - постоянно безжалостно-насмешливый. "Не влияет значения" - был его спокойный на все ответ, который немедленно подхватили в училище. Марина Осиповна первой сумела побороть Шмелева, уличив его в незаконном авторстве этих слов, как теперь пытается побороть слово "исключительно", которое Шмелев тоже активно насадил в училище. А потом Шмелев несколько месяцев провел в исправительной колонии для несовершеннолетних преступников. Вот такой у него был соскок в жизни.
Безразличный Лучковский, занятый только собой, собственной персоной. Костя Зерчанинов в измятых штанах, подшитых снизу зубчиками от застежки "молния", в разбитых ботинках и с длинными измятыми волосами. Волосы подстриг под давлением бухгалтера Ксении Борисовны. Она попросту отказалась начислять ему стипендию, пока он не приведет в порядок "свой глобус". А потом история и с Зерчаниновым, не менее печальная, чем со Шмелевым. Торчал в строю Мысливец. Был худой, как оглобля. И еще совсем тихие ребята из Московской области. Чтобы к девяти часам попасть в училище, ребятам из области надо было вставать в пять утра. Автобусом ехать до станции и еще часа полтора на электричке, в которой одновременно спишь и не спишь и от этого еще больше устаешь. Общежития в училище не было.
Тося стоял тогда впереди всех ребят. Они смотрели на него, и каждый по-своему прикидывал Тосины возможности, свое отношение к командиру. Тосю на пост командира выдвинул комитет комсомола и мастер Виктор Данилович Скудатин.
В группе проголосовали и разошлись по домам. На что Гибич сказал: "Отдуплились шестеркой". В прежней школе никто бы не посмел с Тосей так разговаривать, даже из старшеклассников. Тосина физическая сила была в школе давно оценена, как и в доме, где он жил, хотя силой Тося пользовался в крайнем случае, когда вынуждали обстоятельства.
Никогда не бывало долгих разговоров между Тосей и Мариной Осиповной или каких-то наставлений. Марина Осиповна принимала Тосю в школу, она надеялась и выпустить его из стен школы. Пусть изменилась для них обоих школа.
Тося любил Марину Осиповну, учился у нее в детстве, учится и теперь. Она была его учительницей на всю жизнь. Он знал, что Виктор Данилович ревниво относится к его любви к Марине Осиповне. Виктору Даниловичу казалось, что преподаватели общеобразовательных предметов должны быть в училище на втором плане: училище не может стать для них кровным делом, они урокодатели - "отмерили свои часы и ушли". В училище жили еще две школы.
Ребята это чувствовали, и в особенности Тося. Но Виктор Данилович делал то, что не могла бы сделать Марина Осиповна, или Нина Михайловна, или Эра Васильевна, потому что они - женщины. Они не могли бы, например, провести такой разговор, который провел Скудатин с Гибичем. Или так себя вести, как Виктор Данилович в семье Федора Балина. Отца Феди лечили в специальной клинике для алкоголиков, но лечиться он не хотел: вытравлял из себя лекарство, начиная со столовой ложки пива. Буянил, выгонял из дома жену и сына. Скудатин обо всем узнал, пришел к нему. Поговорил - не помогло. Встретился с участковым, сходил в домком и, наконец, в райисполком. Снова пришел к отцу. И тот понял, что Скудатин серьезный, а главное - сильный противник. Пить не перестал, но жену и сына не трогал.
Марина Осиповна больше все-таки учительница из прежней школьной жизни, а мастер - это была новая взрослая жизнь. Не стало у Тоси отца - появился мастер. И это у многих ребят. А сейчас они потеряли семью. Семья в чем-то разрушилась. Так Тося определял свое положение и положение своей группы. И теперь уже Тося ходил к Феде Балину и пытался воздействовать на его отца. Сделал как умел. Но от этого было совсем невесело, как будто присутствовал при унижении друга.
У матери Тося спросил:
- Где Игорь?
- Не приходил пока.
Ищите апельсинчик… Но этот "апельсинчик" Тося хорошо знает. Турчинова Аля, одноклассница Игоря, дочь Нины Михайловны.
…Они уже долго шли. В руках школьные портфели. Аля - в легком пальто и в коротеньких ботинках. На голове - шерстяная косынка, повязанная одним концом вокруг шеи. Слева на воротнике приколота брошка из прозрачного янтаря. На Игоре цветная куртка-штормовка и спортивные ботинки. Шапку Игорь не носил, в крайнем случае - лыжную, в очень сильный мороз.
Игорь нашел Алю недалеко от школы, у кирпичной стены депо. Когда между Алей и Игорем Вандышевым началась дружба, никто из них не помнил. Может быть, на уроке физкультуры, когда Игорь помог Але завязать шнурки на кедах, или в классе, когда Аля мыла классную доску шампунем "Жемчуг", а он вытирал доску насухо обрывком вафельного полотенца. Может быть, на длинном деревянном мосту, который тянулся над железной дорогой. Аля шла и с двух сторон придерживала платье-раздувайчик. Игорь загородил ей на мосту дорогу. "Ты чего?" - спросила Аля. "Ты найди меня в скорлупках, не то я тебя найду!" - сказал Игорь и преклонил колено. Глаза его смеялись. "Здесь сажа, - сказала Аля. - От тепловозов". Глаза ее тоже засмеялись, и при этом забавно наморщился нос.
Когда началась дружба? Началась, и все. Незачем вспоминать, ломать голову.
Двое шли по городу. Молчали. Игорь громко сказал:
- Мерзавец.
Аля остановилась, глянула на него. Глаза ее начали быстро наполняться слезами, и от слез опустились, заблестели большие мягкие ресницы. Аля боялась моргнуть, потому что слезы тогда уже стремительно покатятся по щекам.
Игорь и Аля стояли друг перед другом. Они любили друг друга. Сейчас они были в ответе за чужой обман и чужую подлость. За чужую нелюбовь.
Двигался людской поток, двигался городской транспорт. Снег в городе неожиданно сошел. Сухо. Не холодно. Даже тепло. Люди весенние, возбужденные. Может быть, устали от холода. Весь город был сегодня весенним.
Мимо Игоря и Али прошагал маленький школьник. На нем был ранец, а на ранце, сзади, в слюдянистое окошечко, вставлен проездной билет. Школьник покосился на Игоря и двинулся дальше, и еще долго был виден на его спине "На предъявителя. Единый". Аля провожала школьника взглядом, и так ей было легче. Ей даже казалось, что она не слышала, что сказал Игорь об ее отце только что.
- Мерзавец! - уже кричал Игорь. - Он никогда не любил тебя и твою мать!
Игорь был объективен: он не хотел обидеть, он хотел успокоить Алю. Научить твердости, непримиримости. Ведь она сбежала, лишь бы не слышать всей правды. Выскользнула из дому. Умчалась, чтобы не слышать больше слов, которые говорил отец ее маме.
Она шла тогда вдоль путей, где напряженно свистели маневровые тепловозы, предупреждая об опасности. Аля не думала об опасности. Шла, пока не уперлась в кирпичную стену.
Встала около стены и долго стояла так, лицом к стене. Не хотелось оборачиваться. Но пришлось. Она прислонилась к стене. В ушах слова отца: "Я ухожу, Нина. Хотел бы забрать Алю". Хотел бы. А куда и от кого? "Но ее надо убедить в моей правоте. Я этого добьюсь! Я буду бороться за нее!"
Аля смотрела на пути, на стрелки, на светофоры, на маневровые тепловозы, на далекий, внутри полукруглого здания депо, поворотный круг, на котором проворачивали колесные пары, чтобы отправить из одного ремонтного цеха в другой. Колесные пары выкатывали ребята, круг медленно поворачивался и подходил к другим путям в другой ремонтный цех, и ребята отправляли туда пары. Будут менять на электровозе или тепловозе. Ребята из ПТУ. Те самые, которые проходят ремонтную практику. С ними занимается ее мама. Собственно, из-за этих ребят с ней так поссорился отец. А может быть, причина не в этом? Другая женщина? Какая-нибудь нездешняя, из центра Москвы, куда поехал жить папа. Растущая, иная. И папа растущий, иной. Он говорил маме, что будет растущим. Этого надо добиваться. Человек должен быть растущим. Иным. Он не должен, конечно, вот так стоять у простой кирпичной стены, как стоит Аля. Не растущая и не понимающая, как всё у нее будет в жизни дальше.
Теперь она стояла перед Игорем в центре города. Она только боролась со слезами и боролась внутренне против слов, которые он выкрикнул об отце. С такой яростью, как это бывает у Игоря. Аля все еще боялась моргнуть - покатятся слезы.
Але казалось, что Игорь для нее каменная стена, дальше которой некуда было идти. Необходима стена - ведь она заставила Алю остановиться.
- Игорь!
- Чего?
- Игорь…
Он взял ее и посадил на гранитное ограждение подземного перехода - удобно, как на широкой скамье.
Игорь устроился рядом. Портфели сложил внизу. Он давно уже нес их оба, свой и Алин. Зачем она взяла из дома портфель? Очевидно, по привычке.
- Игорь, а ты мог бы… когда-нибудь…
- Мог, - коротко сказал Игорь, спрыгнув с ограждения.
Побежал к продавщице. Купил два жареных пирожка с мясом, вернулся и снова оказался рядом с Алей.
- Ешь. - Он почти грубо сунул ей в руку пирожок в бумажной салфетке.
- Не хочу.
- Ешь, я сказал.
- Ты даже не дослушал, о чем я хотела спросить.
- Я все могу.
- Ты грубый.
- Замолчи. Ешь.
- Грубый.
Аля начала есть. С утра оба ничего не ели. Только ходили. Вернее, она ходила, а Игорь ходил за ней, чтобы она могла ходить столько, сколько ей понадобится. А потом усадил ее таким вот решительным образом.
- Значит, мог? - сказала опять Аля.
- Перестань ты с этим. От твоих вопросов ко мне ничего не изменится у других. Не нарисуется.
Она замолчала, смотрела на него. Он вдруг понял, что обижает, а не защищает ее. Быстро доел пирожок и сказал:
- Посмотри у себя бронзовую монету.
Она не понимала, о чем он.
- Две копейки надо. У меня нет.
Она переложила пирожок с салфеткой в левую руку и правой достала из кармана пальто мелкие деньги. Протянула ему на ладони. Он нашел в кучке монет две копейки.
- Сиди тут и ни с места.
Он опять спрыгнул, пошел в будку телефона-автомата. Говорил по телефону и поглядывал на Алю. Вернулся. Она хотела спросить, кому он звонил, но он сам сказал:
- В училище, твоей матери.
- Спасибо. Надо было мне самой позвонить.
- Надо было. А то я всякое такое не умею.
- Всякое такое, - повторила Аля.
- Не люблю говорить, люблю дело делать.
- Что бы ты делал на моем месте?
- Я сказал - перестань. Или давай займусь папашей…
- Не надо о нем больше так, Игорь.
- Я в людях фальшь презираю. Я не конкретно о твоем отце.
Игорь старался быть мягким, уступчивым. "Будь хотя бы приемлемым", - часто просила его классный руководитель Светлана Сергеевна. Это из-за нее в свое время ушла Марина Осиповна, чтобы Светлана Сергеевна осталась в средней школе.
- Меня тошнит от этих фальшивых, - говорил Игорь. - Зуд по всей коже. Они ведь очень умненькие, незапачканные. Я их в детстве насмотрелся, когда мать после работы по домам ходила, убирала. Я ходил с ней, уроки делал в этих домах, чтобы она не волновалась за меня. Насмотрелся… - Игорь помолчал и добавил: - Субчики. Всегда готовы тебя отбортнуть, е-мое.
Аля знала, что Галина Степановна, мать Игоря и Тоси, подрабатывала по вечерам уборкой. Была и у них несколько раз. Теперь уже не подрабатывает. Может быть, потому что Тося получил повышенную стипендию.
Отец Игоря умер рано. Игорь не любил рассказывать о своих родных. "А зачем? Это мое и при мне должно и остаться". Он и Алю сурово обрывал. Приучал быть волевой и гордой, каким был сам.
Они съели еще по пирожку и снова зашагали по городу. Посмотрели часы на новом здании Театра кукол. Пришлось задержаться, чтобы часы пробили двенадцать и началось действие зверей и фигур. Многие специально подъезжали даже на такси, чтобы поглядеть. Часы разыгрывали маленький спектакль, и очень смешно на всю Садовую кричал петух.
Потом Игорь с Алей оказались в магазине фото- и кинотоваров. Там демонстрировали работу узкопленочного кинопроектора, показывали мультфильм из серии "Ну, погоди!". Один папа держал пальто дочери, а она, в нарядной юбке, прыгала от восторга, когда заяц ловко обманывал волка. Игорю казалось, что продолжается представление часов. И хорошо, и пускай: там, где звери и дети, там всегда весело.
Он смотрел на Алю - она не улыбалась, но он знал, что ей лучше, чем было утром. А потом он затащил ее в транспортное агентство. Она не понимала - зачем, но он понимал: люди уезжают, улетают. Двигаются по белому свету. Побывали они еще в Планетарии и в Зоопарке, где купили и съели пачку вафель.
А потом начал накрапывать дождь. Первый весенний, но был холодным, почти зимним. Игорь положил себе на голову портфель и Але велел сделать то же самое.
Они стояли с портфелями на головах под дождем, пока наконец Игорь не повел Алю домой. Сказал:
- С джоггингом покончено.
- Что это - "джоггинг"?
- Спорт. Бег с ходьбой. На сегодня покончено.
Аля ничего не ответила. Ее брошка на пальто сверкала под дождем и была похожа на каплю свежего березового сока.
Глава V
Решка
Ирина была в меховой шапочке и в пальто с маленьким меховым воротничком. Даже когда морозно, она носила длинные серьги. Цвет серег соответствовал цвету французской туши-пленки, которой были покрыты концы век у самых ресниц. Зеленоватая тушь-пленка и зеленоватые серьги. Губы сделаны коричневой жидкой помадой, тоже пленкой и тоже французской. Ирина любила французскую косметику. Если ее нельзя было достать в магазине, покупала с рук, щедро переплачивая, чтобы не лишиться источника "живописи".
Виктор Скудатин сидел угрюмый. В училище давно уже ведутся между сотрудниками разговоры о нем и его жизни. Он знал. От этого не спрячешься сам и Ирину не спрячешь. Необходимо добиться определенности в их отношениях. Пора. Виктор почувствует себя прочнее. Как сказать Ирине? Уже пытался говорить, чуть ли не с первых дней знакомства. Ирина от прямого ответа уходила. Виктор понимал, что если он опять заговорит, да еще здесь, в буфете кинотеатра, где они сейчас сидели, будет глупо, но, кажется, он именно так и сделает.
Секретарь комитета комсомола училища Володя Новиков недавно крутил для друзей кино - собственную свадьбу. Мастера собрались в комнате при актовом зале, где хранятся музыкальные инструменты, и смотрели самодельный узкопленочный фильм. Скудатин, конечно, был на свадьбе. Тогда он еще не познакомился с Ириной. Свадьба была веселая, соблюдались старые русские обычаи. Происходила осенью за городом, в доме у родных невесты. Жених и невеста сидели во главе стола на венских стульях, обмотанных белыми лентами и украшенных бантами. Горлышки кувшинов с брагой и графинов с рябиновой тоже были украшены пышными бантами. Во дворе Володя Новиков соорудил настил из досок, ему помогали все мастера. Скудатин тоже помогал. Потом установили мощные динамики и магнитофон. На эстраде провели вечер: танцевали, пели. В свадьбе принял участие весь поселок - пришли на звуки музыки.
Когда Виктор рассказал Ирине об этой веселой свадьбе, о стульях с белыми лентами, об эстраде, она сказала: "Примитивно, пошло". Отнеслась отрицательно.
Виктор, чтобы как-то начать разговор об их отношениях, заговорил о ПТУ.
- Твои производственные дела, - ответила Ирина.
- Но мои производственные дела связаны с личными.
- Не вижу прямой связи.
- Мои производственные дела связаны именно с тобой. Ты знаешь все подробно.
- Я не все знаю. Я знаю результат.
- Для тебя важен результат?
- Конечно. Я женщина.
- Оставайся ею - выходи за меня замуж.
- Разговор не для буфета в кино.
Виктор смутился. Ирина безошибочно ориентировалась в обстановке, чего не умел делать Виктор.
- Какая разница, где говоришь, - пробормотал Виктор.
Ирина положила ложечку на стол. Она ела пирожное.
- Я еще не разведена с мужем, - вдруг сказала она.
- Когда ты вышла замуж? - ошарашенно спросил он.
- Мне было девятнадцать.
- Кто твой муж?
- Живет в Новосибирске.
Ирина понимала, что факт замужества покончит наконец с темой их разговора не только на сегодня.
Прозвенел звонок. Виктор и Ирина молча встали из-за столика и направились в зал. Виктору показалось, что он и Ирина многоопытные пожилые люди и пришло это чувство к нему от Ирины.
Они нашли свои места, сели. Виктор взглянул на Ирину. Неправда, она была совсем по-девичьи привлекательна: нежный профиль, зеленоватая тень у глаз, слегка раскрытые дыханием губы, зеленоватая длинная серьга над мехом пальто. Только бы не потерять Ирину. Никогда и ни за что!
Ирина почувствовала взгляд Виктора. Виктор ей тоже нравился.
- Я и без того тебе жена, - сказала она Виктору.
В зале погас свет, начался кинофильм.
Ирина сказала это просто, спокойно. Как-то служебно. Чтобы успеть перед тем, как в зале погаснет свет и начнется кинофильм.
"Она мой счастливый выигрыш, - подумал Виктор, - когда совпадают и серия и номер". Теперь бы еще на самом деле выиграть - на этот раз деньги. Много денег, чтобы кошелек, как лопаточник. Деньги нужны ему. Но дважды в жизни такого не бывает, чтобы подряд и серия и номер. Предчувствие недоброго, тревожного поселилось у Виктора в душе. Кажется, его монета упадет на решку, а он загадал на орла.
Скудатин стоял. Ему предложили стул, но он остался стоять. Край воротника рубашки потемнел от пота. Руки Скудатин положил на спинку стула.