Когда они с Биллом вышли со стоянки, он увидел на веранде клуба двоих мужчин. Они явно ожидали его, и, приближаясь, Джим успел их разглядеть.
Один молодой, примерно его лет, высокий, худощавый. Он как-то раз видел его по телевизору, когда тот принимал из рук Камерон Диас "Оскара" за лучший оригинальный сценарий. Курчавые волосы, очочки в металлической оправе – ни дать ни взять Боб Дилан, сейчас начнет петь "Достучаться до небес".
Второй, постарше, был тоже хорошо знаком Джиму. Они никогда не встречались, но Джим постоянно видел его фото в журналах, а как-то "Лайф" даже поместил его портрет на обложку, объявив "человеком года". Кто же в Америке и во всем мире не знает Саймона Уитекера, режиссера и продюсера, который сделал компанию "Найн Мьюзис Энтертейнмент" одним из столпов мировой кинематографии? За последние десять лет он снял немало блокбастеров. Но прежде всего предметом сплетен во всех журналах планеты была его связь с одной из первых красавиц Голливуда Суон Гиллеспи.
– Знакомься: мистер Оливер Кловски и мистер Саймон Уитекер из "Найн Мьюзис".
Джим пожал обоим руки. Продюсер цепким взглядом ощупал его и тут же почувствовал острую неприязнь.
– Вот Джим Маккензи, пилот, которого мы ждали.
– Что-то уж слишком молод.
– Моему деду в восемьдесят даже шестидесятилетние казались молодыми.
Джим вызывающим жестом сорвал очки. Кловски даже вздрогнул, увидев его глаза.
– Боже правый, вот это очи! Джим, тебе прямая дорога на экран. Ты не думаешь пойти в актеры?
– Нет, Оливер. Джима интересуют только вертолеты.
Голос, раздавшийся сзади, вместо того чтобы снять напряжение, усилил его. Джим не мог не узнать этот голос. Все обернулись к двери. Из полутьмы выступила женская фигура. Невероятная красота Суон Гиллеспи была подобна взрыву.
Время сгладило, скруглило ее фигуру, лишило движения суетливой девчоночьей угловатости. Янтарная кожа, совершенные черты лица, длинные ноги, бесподобная грудь приобрели поистине королевское величие. В темных глазах, способных поджечь весь мир, не осталось и следа былого юношеского бунтарства. Лишь в самой их глубине Джим разглядел затаенную печаль, но принял ее за неловкость возвращения домой после долгого отсутствия.
Она покинула Флагстафф, подобно многим красивым девчонкам, мечтающим о карьере в кино. Как и положено в сказке со счастливым концом, ее мечты сбылись. Она вернулась в родной город даже не с победой, а с настоящим триумфом.
Золушка добилась своего и может не опасаться полуночи.
Джиму подумалось, что они во многом похожи друг на друга.
Оба осуществили свои детские мечты. Должно быть, их обоих посещает в кошмарных снах тень Алана Уэллса, заставляя метаться по кровати. А может, не только во снах, но и в бессоннице.
– Привет, Суон, как живешь?
– Я – хорошо. А ты, Táá Hastiin?
Джим пожал плечами.
– Как видишь. Повзрослел лет на несколько, а так все по-прежнему. До сих пор вертолеты вожу.
А за плечами тяжкое бремя в лице Алана Уэллса, Эмили Купер и Линкольна Раундтри…
Оливер Кловски, стоя чуть поодаль, не упустил ни единого слова из их диалога. Джим услышал, как он вполголоса обратился к Биллу:
– Táá Hastiin?
– Джим – по матери навах. Это его индейское имя. Оно означает "три человека".
– Фантастика! Просто сказочный персонаж!
Немой Джо протолкался через их группку и высунул морду из-за ноги Джима. Потом уселся и без всяких церемоний вперил восхищенный взгляд в Суон. Та одарила его застывшей, как на фотографии, улыбкой.
– Твой пес?
Джим ласково потрепал Немого Джо по загривку.
– Пожалуй, мой, хотя он наверняка сказал бы, что я его человек.
Тут голос Саймона Уитекера напомнил всем, что время – деньги, без климатических и географических исключений.
– Мы, по-моему, собирались лететь на вертолете.
Джим вновь нацепил очки и вошел в роль пилота на горном ранчо "Высокое небо", ответив в тон продюсеру:
– Несомненно. Прошу следовать за мной.
Он повел группу к стоянке, где был уже подготовлен вертолет. Пока они шли, Кловски как бы невзначай пристроился рядом с Джимом: ему хотелось собрать побольше сведений.
– Я тебе объясню, что мы ищем.
– Да, не мешало бы.
– Слышал такую историю – "Бойня Флэт-Филдс"?
– Кто же в этих местах ее не слышал?
– Мы снимаем фильм на этот сюжет. Очень кинематографичная история, к тому же в ней есть элемент тайны. Нам надо видеть место, где все это случилось.
– А над Каньоном тоже хотите пролететь?
– Мы не туристы, нам некогда достопримечательности смотреть, – вмешался в разговор Уитекер. – Каньон мы посмотрим в другой раз, если будет такая необходимость.
Джим обернулся к нему, словно не замечая его руки, нарочито обнимающей Суон за плечи. Уитекер был ярым собственником, и на все, что считал своей собственностью, ставил клеймо.
Суон Гиллеспи – его имущество.
Частная собственность.
В молчании они пересекли вертолетную площадку, в центре которой красовался "белл-407", показавшийся Джиму еще более ярким и блестящим, чем накануне. Стоя у бетонного парапета, их поджидал Чарли.
Гостей он не удостоил вниманием, а сразу обратился к Джиму на языке навахов:
– От этих людей будет беда.
– Думаешь?
– От этой женщины всегда были одни беды, почему сейчас должно быть иначе?
– Не волнуйся. Прошло много лет, мы все изменились. На сей раз никаких бед не будет.
Чарли свесил голову. Заверение Джима его не утешило, но молчание от веку было философией индейца, не изменил он ей и теперь.
Кловски некоторое время зачарованно вслушивался в музыку их языка, а потом не удержался от комментария сценариста:
– Черт побери, какой кайф! Жаль, что уже есть тот кошмарный фильм про навахов с Николасом Кейджем, не то мы бы такой сценарий забабахали!
Джим, уже по-английски, обратился к Немому Джо:
– Я сейчас не могу взять тебя с собой. Останешься здесь с Чарли. – Он кивнул в сторону старика. – Я скоро вернусь.
Пес поглядел сперва на вертолет, потом поднял голову на человека, которого показал ему Джим. Неторопливо подошел к Чарли и сел с ним рядом. Видимо, он, как и старик, недолюбливал вертолеты, потому мгновенно сделал свой выбор.
Джим помог всей группе устроиться в салоне, потом уселся в кресло пилота. Пока разогревал двигатель и проверял приборы, все время думал о цепочке событий, случившихся за последние дни.
Жизнь его вновь, в который раз, переменилась, когда он, казалось бы, уже нашел свое место в ней. Урна с прахом его деда, старый Чарли Бигай – вон он стоит за плексигласом фонаря, с непроницаемым лицом. Встреча с Эйприл, потом с Аланом и, наконец, с Суон. Все вышли на сцену. Снова сложились картины, почти забытые персонажи сошлись вместе по велению руки, выписывающей сюжеты и посложнее творений Оливера Кловски. И Калеб Келзо, раздавленный кем-то в лаборатории, где он мечтал о славе…
Двигатель разогрелся, и Джим повернулся назад проверить, пристегнуты ли ремни и все ли пассажиры надели наушники.
– Как слышите?
– Слышим хорошо.
Кловски, сидящий сбоку, поднял кверху большой палец. Сзади последовали подтверждения Суон и ее жениха, который с брезгливым видом смотрел в окошко. Пыжится, а летать наверняка боится. Жаль, что он не единственный пассажир, а то Джим бы ему показал, где раки зимуют.
– Тогда тронулись.
Джим перевел вверх рычажок, и машина грациозно оторвалась от земли. Он набрал высоту, держась точно в центре взлетной площадки, потом сделал плавный вираж и полетел над ранчо.
– На месте, где сейчас находится ранчо, прежде был дом семьи Лавкрафт. В конце девятнадцатого века, в эпоху массовых переселений, эта пара с двумя детьми перебралась сюда из Питсбурга, лет за десять до того, как железную дорогу довели до Флагстаффа. Их старший сын женился на дочери Элдеро, тогдашнего вождя навахов. Его клан занимал соседние территории.
Продолжая рассказ, Джим оставил позади ранчо и повел машину на северо-запад.
– Теперь уже трудно установить, что там у них случилось. Тогдашние власти говорили о ссоре двух семейств. По-видимому, парень грубо обходился с краснокожей женой и та после очередной порции побоев сбежала к отцу. Так или иначе, дене из клана Элдеро…
– Кто-кто? – переспросил Кловски.
– Дене. Так навахи называют себя на своем языке.
Джим, сам того не желая, отозвался о своем племени так, будто к нему не принадлежит, и тут же спросил себя, заметила ли это Суон. Она если и заметила, то не отреагировала, у сценариста больше вопросов не возникло, и Джим продолжил свое повествование:
– Так вот, несколько дене Элдеро, улучив момент, когда мужчин не было дома, напали на ферму и убили мать и дочь. Когда отец с сыном вернулись, они сразу поняли, кто виновник, пробрались в деревушку Флэт-Филдс и перестреляли всех жителей. Сделать это было нетрудно. Хотя их было всего двое, они были хорошо вооружены, а в деревне оставались по большей части женщины да дети, мужчины в ту пору вели изнурительную борьбу с работорговцами из Нью-Мексико. И все же оба Лавкрафта погибли в той стычке вот на этом самом месте…
Джим указал на обширную долину, внезапно открывшуюся взгляду за горным перевалом. Она была вся зеленая – превосходное пастбище, но никаких следов индейского поселения на ней не сохранилось.
Уитекер впервые за весь полет подал голос:
– Однако деревни-то нет.
– Хоганы – штука недолговечная. Впрочем, как и все в этом мире.
Он продолжал пилотировать машину, а Кловски то и дело щелкал фотоаппаратом.
– Вот так вкратце обстояло дело, по словам немногих очевидцев. Один момент так и остался невыясненным. – Джим немного помолчал, словно размышляя над тем, что собирается произнести. – Тел Элдеро и его дочери Талены во Флэт-Филдс не обнаружилось. И никто про них больше ничего не слышал.
Глава 13
Джим вновь очутился вдвоем с Немым Джо на стоянке для персонала.
Вернувшись после рекогносцировки над Флэт-Филдс, он еще сверху увидел Чарли и пса близ посадочной площадки, как будто они никуда оттуда и не уходили. Пес, когда он вылез из машины, выразил свою радость неопределенным помахиванием хвоста, что, по его меркам, равнялось собачьему карнавалу в Рио.
Пассажиры тоже сошли на землю, и группа сразу рассосалась. Суон и Уитекер направились к своему бунгало, а Кловски захватил в плен Чарли. По лихорадочному блеску в глазах Джим понял, что бедный bidá'í не скоро от него отделается. Но тут же усмехнулся, представив себе, как вытягивается лицо сценариста от односложных ответов старика. После краткого отчета Биллу о полете и обмена мнениями о его будущих обязанностях на ранчо, Джим направился к своей машине, намереваясь вернуться в город.
Со всеми одолевавшими его мыслями.
Едва он взялся за ручку, Немой Джо сел рядом и воззрился на него с достоинством английского аристократа, ожидающего, когда шофер откроет перед ним дверь. Широким жестом Джим распахнул заднюю дверцу пикапа, полученного во временное пользование от чиновника банка по распоряжению Уэллса. Ему предлагали другие машины, но, памятуя о недавно обретенном четвероногом спутнике, Джим выбрал именно пикап "рэм".
Немой Джо тут же одобрил этот выбор, щедро полив мочой задние колеса. По сравнению с облезлым "бронко" Калеба "рэм" означал переход в новый статус, а свое одобрение пес привык выражать одинаково. В мгновение ока он перепрыгнул водительское сиденье, устроившись на пассажирском.
– А в кузове, как все собаки, тебе ездить слабо́?
Немой Джо чихнул и не двинулся с места.
Джим заключил, что на собачьем языке это означает "слабо́".
Раздавшийся совсем рядом голос Суон застиг его врасплох:
– Раз с животными беседуешь, значит, стал настоящим индейцем.
Джим повернул голову и увидел ее на тропке, ведущей от кемпинга к стоянке. Она сделала всего несколько шагов, разделявших их, а Джиму показалось, что весь мир кланяется ей и отступает на задний план.
– Чтоб этот пес стал с тобой разговаривать, надо сперва обратиться к его адвокату.
– Этот пес и сам может служить адвокатом кому угодно, особенно там, где я теперь живу.
Суон улыбнулась не на публику – как женщина, а не как актриса. Джим смутился. После ее громадного успеха он никак не ожидал, что она будет держаться с такой естественностью, и уж тем более не думал, что останется с ней наедине.
– Как тебя жених отпускает одну?
Суон пожала плечами.
– Саймон прилип к телефону и компьютеру. Проверяет сведения, пришедшие из Лос-Анджелеса. Это по меньшей мере на час. – Слегка понизив голос, она поглядела на него в упор. – Что, не понравился он тебе?
– В языке навахов редко употребляется слово "вредный". Они предпочитают говорить описательно "мне не годится".
– Он не такой плохой человек, только живет в трудном мире и научился приспосабливаться. Как говорится, с волками жить…
– А ты? Тоже научилась жить с волками?
Он нарочно перебил ее, чтобы подразнить. Ему не понравился ее любовник и не нравилось, что она пытается представить его в выгодном свете.
Суон опять улыбнулась. Джим понял, что эта улыбка только для него, а печаль, засевшую в душе, она оставляет себе.
– Научилась, но не до конца.
Она резко сменила тему, перейдя из мира реального в мир возможного. Как видно, решила проверить, есть ли между ними хоть какие-то точки соприкосновения.
– Я гуляла по ранчо, увидела, как ты выходишь из клуба, и пошла за тобой. Нам бы поговорить с глазу на глаз.
Джиму вовсе этого не хотелось. Встречаться в один день с Аланом и с ней – это, пожалуй, выше его сил. Если сложить их вместе, они составят сто процентов его вины, и ничего не изменится, если он эту вину разделит с ней пополам.
Чтобы уйти от неловкости, он задал ей тот же вопрос, что и много лет назад:
– Как мама?
– Хорошо. Все гнет спину в прачечной. Я уговаривала ее бросить работу и переехать ко мне. Куда там.
Сама того не замечая, она ответила на вопрос почти теми же словами.
– Знакомая ситуация. Мой дед был из той же породы.
– Чарли сказал мне про него. Мои соболезнования.
Джим почувствовал, как что-то окаменело у него внутри.
– Жизнь есть жизнь. Она всегда кончается одинаково, даже у аборигенов.
Единственная истина – большая белая птица. Впрочем, у Ричарда Теначи истин было две. Смерть и измена внука…
По его молчанию Суон поняла, что к нему явились призраки, и воспользовалась случаем, чтобы поговорить о своих:
– Говорят, Алан вернулся…
Джим умудрился только слегка кивнуть, как будто вдруг превратился в памятник.
– И как он?
Суон посмотрела на него в упор. Потом резко отвернулась. По его примеру посмотрела в другую сторону.
И Джим вспомнил, как много лет назад у них обоих вот так же не хватило духу выдержать взгляд друг друга.
В тот день машин на улицах было мало. В такой летний жаркий день что людям делать на улице – хорониться под перголами, искать прохлады в барах?.. Джим в полном одиночестве стоял на узенькой Кингмен-стрит, проходившей у подножия Марсова холма с обсерваторией Лоуэлла. Он привалился к стене из песчаника, под навесом, скрытый от посторонних взглядов за большим красным фургоном. Полчаса назад он вышел из кабинета Коэна Уэллса, и слова банкира еще звенели у него в ушах, а мысли путались, сменяя друг друга.
Затем из материнской прачечной, с опущенной головой, тоже погруженная в свои мысли, вышла Суон. Хотя вокруг не было ни души, она не заметила его приближения.
Когда он тронул ее за руку, она вздрогнула и резко обернулась. Джим заметил, что лицо ее блестит мелкими бисеринками пота, а одежда пахнет химчисткой.
Но ее улыбка заставила его забыть обо всех запахах и выделениях.
– Господи Исусе, Джим! У меня чуть инфаркт не случился!
– Извини.
– Я иногда забываю, что индейцы умеют подкрадываться совсем бесшумно.
– Как мама?
По выражению ее лица он понял, что это больная тема: Суон стиснула зубы и в глазах загорелся бунтарский огонек.
– Все гнет спину в своей прачечной. Ее мир не простирается дальше провода от утюга. Я пыталась ей втолковать, что у меня все иначе, но не смогла.
Джим догадался, что после недавнего спора день показался матери и дочери еще жарче. И этот спор у них не первый и не последний.
– Расскажешь?
Она остановилась и шагнула к нему, словно продолжая ругаться с матерью.
– Да я тебе сто раз рассказывала! – выпалила она и двинулась дальше. – А ей тысячу раз говорила, что не хочу такой жизни, как у нее. Мне даже думать противно, что вся она пройдет здесь. Муж, дети, надувной бассейн за домом, барбекю по воскресеньям… Кое-как дотянуть до сорока лет с ощущением, что мертва уже, как минимум, десять.
– Если выйдешь за Алана, у тебя не будет этих проблем.
– Нет, будет. Думаешь, это что-нибудь изменит? Из одной клетки в другую! Я навеки останусь всего лишь женой Алана Уэллса, а он всегда будет сыном Коэна Уэллса.
Пауза. Мгновение и вечность.
– И потом, я не могу больше здесь жить. Не могу – и все.
– Разве ты не любишь его?
Суон поглядела на него так, будто он заговорил на языке навахов, и ответила вопросом на вопрос (точно такой же и он задавал себе не раз, не находя ответа):
– Мне двадцать три года, что я знаю о любви? – И тут же, взяв в скобки это лирическое отступление, продолжила свою мысль: – Я знаю, что мне этого мало, Джим. Я способна на большее, я чувствую. Но, чтобы доказать это, мне надо уехать отсюда.
Джим вполне понимал ее. Его сжигало то же самое желание – вырваться из клетки. В тот день Коэн Уэллс предложил такую возможность.
Им обоим.
– Сколько денег тебе нужно?
Суон ответила сразу, как будто давно уже все подсчитала:
– Десять тысяч.
– И мне столько же.
– Для чего?
– Курсы и права на вождение вертолета стоят двадцать тысяч. Десять у меня есть. Я копил их много лет, и столько же мне потребуется, чтобы скопить остальное.
– Одолжи у кого-нибудь.