- Ты, Мишань, может, обиделся… Конечно, всякому завидно. Так вот: хочешь - ты иди. Мне для друга не жалко. Мне ведь все равно: уеду к себе в тайгу и…
- Ху-у! - усмехнулся Мишаня. - Буду я завидовать на всяких Николашек.
И загадочно добавил:
- Мне самому скоро будут присылать получше. Рановато пока об этом говорить, но уже кой-чего наклевывается: квартиру они у меня выпросили, самовар… А дальше - неизвестно что и будет. Так что за меня ты не беспокойся. А Николашка твоя - настоящая мартышка, только очков не хватает.
Глеб поправил свои очки и ничего не ответил. Он долго молчал, помогая травинкой муравью, волочившему громадную муху в свою кладовую, потом спросил:
- А где он - дом двадцать один?
- Эх ты! - опять усмехнулся Мишаня. - Сколько время на Гусиновке живешь, а домов не знаешь. Где мы пьеску смотрели: пост этот самый…
И вдруг он сообразил:
- А что, если они тебя заматывают, чтоб отомстить? Придешь, а они как схватят, как начнут…
Сперва и Глеб рот разинул: не думал он, что таким вот образом может дело обернуться, потом начал себя успокаивать:
- Да ну-у… Не затем этот пост устроен, чтоб драться. И учительница у них руководит. Она не позволит, чтоб схватывать.
- А кто их знает, - продолжал пугать его Мишаня. - Уйдет куда-нибудь Галин Петровна, они и… Может, тебе охрану захватить? Я пойду, Гусь, другие ребята… Эх, жалко, оружия не успели сделать, а то как бах! бах!..
- Нет! - замотал головой упрямый Глеб. - Я думаю, это просто ответ на наши письма. Она решила словами сказать, безо всякой канители.
- А говорят, ты чуть не каждый день шлешь.
- То брату… Руслану…
- Об чем же ты ему так много пишешь?
- Да так… Обо всем… Все описываю…
- А он не приедет?
- Нет… Ему некогда. Занят он.
- Чем?
- Да так… Вон Колюнька плетется. Сейчас мы у него все до капли разузнаем.
- Мишань, а Мишань… - заныл Колюнька, подойдя к смородине. - Вы где? Можно, я к вам?
- Лезь!
Колюнька ловко пролез между кустами, огляделся, съел несколько смородинок и сказал:
- Как тут хорошо! Как в воде… Все такое… зеленое…
- Лучше, чем под крыльцом?
- И не сравнять! - кивнул Колюнька. - Можно, я сюда свои игрушки принесу, буду с вами жить?
- Давай живи! - разрешил Глеб. Мишаня тоже не возражал, довольный, что новая его квартира всем, кого ни спроси, нравится.
- Когда Нина тебе письмо давала, что она говорила? - спросил Колюньку Глеб.
- Забыл… - ответил Колюнька. - Постой, сейчас вспомню…
Двигая бровями, он долго вспоминал, наконец, радостно объявил:
- Вспомнил! Говорит: на, отдай Глебу.
- И больше ничего?
- Ничего. Еще сказала: приходи скорей на экскурсию.
- Мне приходить? - не понял Глеб.
- Да нет! Это только для маленьких экскурсия! Больших не брали. Я ходил, Маринка ходила, Фриц… много народу! Галин Петровна нас водила.
- А Нина?
- И она тоже… Только она не считается: с Галин Петровной были! Смотрела, чтоб мы не потерялись… Знаешь, кого мы там видели? Собачища черная, чужая… подошла, хотела нас кусать, потом не стала. Нинка дала мне сахарок, чтоб я не сам ел, а ей дал. Я дал - так она и схряпала. Потом хвостищем - виль! виль! - еще просила, но больше у нас сахарков не было!.. Проводила нас немножко и пошла назад - куда-нибудь к себе домой. Интересная экскурсия была! Козявки эти по воде так и бегают, как на коньках!
- Какие козявки?
- Да в озере же! Вот беспонятный! Нас к озеру водили. На луг, козявок водных смотреть. Галин Петровна нам все рассказала про них… Я все понял, ничего не позабыл… Интересно! А еще знаешь кто там был? Жук водяной! Такой черный, большой, лапами - вот так! Вот так! - Колюнька показал, как ворочает лапами водяной жук. - Он рыбок кусает. Вспомнил: она еще говорила про письма.
- Ну! - нетерпеливо подтолкнул его Глеб.
- Говорит: отдал письмо? Я говорю: отдал. Она говорит: молодец!
- Ну?
- И все. А что еще? Мы про козявок разговаривали, а не про письма! Скоро к ручью пойдем, камушки нам будут показывать. Глеб, тебе камушков принести?
- Не нужны мне твои камушки. Сам могу набрать.
- Те будут особенные…
Заслышав в соседнем саду Маринин голос, Колюнька ушел туда, проползя через такое маленькое отверстие под забором, что, казалось, и кошке не пролезть.
Мишаня покачал головой:
- Вот еще навязался! Как не догадался я сразу его разогнать! Повадился сюда ходить, всех мельничков распугает. Маленькие, они знаешь какие дотошные…
Но Глеба одолевали свои заботы.
- Колюнька что, - задумчиво говорил он. - Колюньке скажи, он и не полезет… Маленького ничего не стоит обмануть… А вот письмо это у меня в голове сидит. Ладно, до завтрашнего дня еще много времени остается.
КАК ГЛЕБ ПОССОРИЛСЯ С МИШАНЕЙ
Наутро Мишаня отнес последнюю резину Лаптяне, взял у него ломик и слегка потренировался: выломал у забора и у курятника несколько досок, прибил их назад, изломал на куски старую тележку, отодрал пару обручей у кадушки, а тут и Глеб с Колюнькой явились.
Колюнька волок много всякого добра, чтоб у Мишани жить: лопатку, ведерко, совок, ковырялки всякие… Одна мисочка в руках не поместилась, и он держал ее подбородком.
Он свалил все на землю и радостно объявил:
- Я пришел! Можно мне в смородину?
А между прочим, такого жильца нипочем нельзя было пускать в смородину, близко к мельничкову гнезду: он сразу начнет шнырять везде, лазить, пробираться, вмиг углядит гнездо и будет сто раз на дню птенцов проведывать а то и в руки их брать.
Мишаня отчаянно посмотрел на Глеба. Глеб понял и, подмигнув, сказал Колюныке:
- Туда нельзя… Там… лизень сидит…
Колюнька широко раскрыл глаза и уставился на Глеба.
- Да-а… - продолжал Глеб, подмигивая Мишане. - Вот ты туда полезешь, а он тебя так и оближет. И длинный же у него язык… мокрый!
Видно представив себе лиэнев язык, Колюнька вздрогнул и спросил:
- А он… живой?
- А как же!
- А… вас он уже лизал?
- Лизанул по разу, насилу убежали.
- А… зачем он так?
- Так ему нравится… Характер такой, - подхватил Мишаня.
Колюнька задумался. Потом спросил шепотом, озираясь на сад:
- А откуда он прилез?
- Наверно, из леса, - врал Глеб. - Откуда же еще! А может, из-под пола, мы там недавно уборку производили, спугнули… Или с чердака… Так что ты в смородину не ходи. Играй где-нибудь тут. А то оближет языком своим липким…
Колюнька постоял, подумал и решительно оказал:
- Его надо прогнать!
- Кто же его прогонит? - опросил Мишаня.
- Вы!
- Мы сами его боимся, - сказал Глеб. - Потому оттуда ушли. Он вообще-то на одном месте сидит, вылезти не может. Ног у него нету… далеко бегать не умеет… Ты только близко не подходи, а так он смирный.
Это немножко успокоило Колюньку, и он приступил к своим обычным занятиям: обозрел двор сквозь красное стеклышко, раздавил об лоб несколько надутых цветков повители, поговорил с поросенком на поросячьем языке и угостил его сорванной молочайной, но сам все время поглядывал в сторону сада.
Мишаня сразу приметил, что у Глеба совсем другое настроение, чем вчера: он похаживал горделиво, грудью и животом вперед, наподобие Петухана Курлыканыча, поджав губу, и вихор у него на затылке победоносно торчал вперед. Очевидно, он знал какую-нибудь важную новость и ему не терпелось рассказать ее Мишане, только возможности не было.
Сестра Верка то все сидела под крыльцом, шуршала там, чем-то стукала и звенела, наверно пересчитывая и перетирая свои пузырьки, а как пришел Глеб, сразу вылезла и принялась гулять поблизости, чтоб расслышать, о чем толкуют Мишаня и Глеб.
Но они сами были умные, поэтому вышли на улицу - поговорить там свободно, на просторе.
- Ходил? - спросил Мишаня.
Глеб самодовольно кивнул.
- И что?
Глеб приступил к рассказу:
- Тут много чего произошло… Я буду все по порядку рассказывать, чтоб тебе понятнее. Потому что тут тебя касается. И других тоже. Значит, так. Пошел я к шести часам, как уславливались. Ты думаешь - один? Нет! Ты думаешь - с кем? С Братцем Кроликом и Лаптяней! Я сначала не хотел их брать: неудобно ведь целой оравой заявляться, раз разговор секретный, правда? Но они пристали: возьми да возьми, мы так будем, не помешаем… Пришлось взять. Приходим на пост, они со мной не пошли, сели под забором. А в калитке уже стоит думаешь кто? Галин Петровна! Увидела меня и говорит: здравствуй, Глеб! Оказывается, она меня знает! И тебя знает! А где, говорит, твой друг Мишаня?
- Так и спросила? - не поверил Мишаня.
- Честное вот слово! Так и сказала: где, говорит, твой друг Мишаня? Я говорю: он дома, прийти не смог. Правильно я сказал? Она, по-моему, очень хорошая, эта Галин Петровна. Мы с ней поговорили.
- А Никол… Нинка где была?
- Про нее - потом. С ней все в порядке! Ты меня не перебивай, а то собьюсь. Значит, так. Потом она спрашивает: а эти мальчики с тобой пришли? Это она про Лаптяню с Братцем Кроликом. Я зову их! Они сначала стеснялись идти, потом заходят. Повела она всех нас в дом…
На улицу выскочил Колюнька и закричал:
- Мишаня! Глеб! Идите! Он убежал! Можете там сидеть!
- Кто?
- Да лизень же! Я его прогнал!
Чуя беду, Мишаня с Глебом наперегонки помчались в; сад, но опоздали: гнездо было пусто.
Где-то в кустах, в разных местах раздавался отчаянный писк, большие мельнички сумасшедше скакали по веткам и чокали.
Вдруг Психея метнулась из куста в куст с маленьким мельничком в зубах. В одном месте писк смолк…
Раздвинув траву в другом месте, Мишаня и Глеб увидели, как птенец, желторотый и куцый, куда-то изо всех сил скачет по земле, не умея взлететь. Мишаня начал его ловить, чтобы посадить обратно в гнездо.
Большие птички в это время притворялись, что падают в обморок: растопыривали крылья и валились с веточки на веточку - наземь… Глеб хотел подобрать одну, но она ковыляя, ловко ушмыгнула в куст. Глеб сунулся туда, а птичка кувыркалась уже в двух шагах.
Мишаня поймал-таки одного птенца и посадил в гнездо. Но глупый птенец опять выпрыгнул и ускакал сквозь изгородь прямо в Маринкин сад. Мишаня начал перелезать, но его увидела Маринка и заголосила:
- Бабушка-а! Они к нам лезут! Скорей!
Мишаня все равно перелез бы, ни на что не посмотрел бы, но серая спина Психеи мелькнула в картошке, и смолк мельничек.
Сколько потом Мишаня с Глебом ни прислушивались, ничего не услышали, кроме отчаянного чоканья больших мельничков. Да и кому тут было пищать! Кроме Психеи еще две незнакомые кошки уже оказались тут как тут, слушали: не пискнет ли где птенец? Будто для них, разбойниц кровожадных, мельнички приготовлены.
Хорошего камня под рукой не оказалось, запустил Мишаня палкой, да что от палки толку…
Хотел расправиться с Колюнькой, но сообразительный мальчишка уже очутился в Маринкином саду и опасливо выглядывал из-за спины Маринкиной бабушки, а потом и совсем скрылся. Свой гнев Мишаня сорвал на сестре Верке.
- Мишаня, у меня до тебя дело важное… - начала она, явившись в сад.
- Какое тут может быть дело! - завопил Мишаня. - "Дело, дело", а кошки всех мельничков поели!..
- Что за мельничков? - не поняла Верка.
- Что! Не знаешь что! Птицы такие! Распустили тут собачат, полон двор их набежало!
- Каких собачат?
- Каких! Колюнек всяких косопузых! Спасенья нет!
- Ты сам его пустил… А при чем тут мельнички?
Глеб коротко оказал ей о приключившейся с мельничками беде.
- Это я видела! - обрадованно воскликнула Верка. - И не знала.
- Не знала! - бесновался Мишаня. - Она не знает, а они всех переели!
- Он все возле смородины околачивался, я грядку полола, видела… - не обращая внимания на Мишанины вопли, рассказывала Верка Глебу. - Походит, походит, крикнет: "Эй ты!" Послушает, потом опять: "э!" Потом начал разговаривать с кем-то, грозиться: "Эй, лизень, слышишь? Уходи от нас! Ты зачем прилез?" Я думала, это он так играет.
- Думала! Ты б лучше не думала, а взяла хворостину хорошую, - никак не мог успокоиться Мишаня.
- Кидался туда комками, - не слушала Верка. - Потом кричит: "У нас есть ружье! Лучше тебе убежать! Пошел за ружьем! Кто хочет, пускай убегает…" Сходил во двор, принес лыжную палку. Спрашивает: "Ты еще тут?" И давай этой палкой в кусты ширять, тут птицы, или, как вы их зовете, мельнички, запищали…
- Не-ет, взять хворостину потолще… - начал опять Мишаня, Глеб вдруг заспорил:
- Зачем же его хворостиной? Он не виноват. Он же не знал, что там мельнички, он думал, лизень… Хотел его прогнать для нас. Этот Колюнька, наверное, будет какой-нибудь герой.
- Геро-ой? - снова завопил Мишаня. - Мельничков уже нету, а ты - "герой"? Сам его сюда приучил, лизня этого дурацкого выдумал, да еще герой! Никакого гнезда нигде не устроишь через вас, собак. Уходи из моего сада!
Глеб надулся, отвесил губу и сказал:
- Могу и уйти… и больше не приду…
И пошел по дорожке.
- И не приходи! - крикнул Мишаня, потом взялся за Верку: - И ты иди отсюдова, покуда я хворостину…
- Дурак… - И Верка, выставив подбородок, пошла вслед за Глебом.
- Я вам дам… - грозился Мишаня, уже остывая. - Я дам… мельничков есть!..
- Мы их, что ль, ели? - обернулась Верка.
- Через вас!
Они ничего не ответили.
Обойдясь столь сурово с лучшим другом и единственной сестрой, Мишаня особенно не горевал: по крайней мере, никто больше не будет надоедать, мешать и соваться не в свое дело.
И Мишаня решил посвятить свою жизнь искоренению на Гусиновке всех кошек, вплоть до самого маленького котёнка. Хватит им тут кишеть и ловить ни в чем не повинных птичек!
Как только он разделается с последней кошкой, птичий народ заживет, ничего не боясь. Станет спокойно выращивать своих птенцов, свободно обучать их всем птичьим наукам, и никто на них не выпрыгнет из куста, не схватит зубищами их желторотого куцего птенчика.
И разведутся по всей Гусиновке не только мельнички, но даже и соловьи, прослышав, какие прекрасные тут созданы Мишаней условия для выращивания и воспитание детей.
Кошачьи шкурки можно скапливать, а когда наберется штук сто или двести, то лучше всего сшить из них покрышку для вигвама, как подробно рассказано в книжке "Маленькие дикари".
В первую очередь будут уничтожены кошки, съевшие мельничков, особенно Психея, да и остальных Мишаня хорошо приметил, не скроются никуда, сразу узнает.
Конечно, будь ружье, Мишаня разделался бы со всеми кошками куда быстрее, но раз ружья нет и не предвидится, то придется полагаться только на свой ум и смекалку. Эх, не догадался Глеб захватить из тайги хоть плохонькое ружьецо…
Такое важное дело откладывать было нельзя, и Мишаня тотчас принялся строить ловушки.
Ловушки были разные, самого что ни есть хитрого устройства. Например, пригодилась крысоловка: кошка, конечно, побольше крысы, но вполне поместится, если полезет туда за кусочком колбасы, разве что только хвост будет высовываться, да это и лучше: по хвосту издали можно увидеть, что кошка поймалась.
Самую лучшую ловушку он сделал из корыта, подперев его палочкой с привязанной приманкой: дернет кошка за приманку, палочка упадет, корытом ее накроет.
Приманка была такая: мышь. Настоящей мыши у него не нашлось, и он сам сделал ее из серого плюшевого лоскутка так, что даже вблизи не отличишь от настоящей мыши, а хвост - из веревочки. Для большего сходства хорошо бы помазать ее чем-нибудь мышиным, но Мишаня придумал лучше, помазав свою мышь рыбьим жиром, отчего она стала одновременно приманивать любителей мышей (мышиным видом) и любителей рыбы (рыбьим запахом).
Такую же западню он сделал из ящика.
Там приманка была другая: птенчик. Не настоящий, конечно, а фабричный, из желтого пушистого материала, временно изъятый Мишаней из одной безделушки, пылившейся на комоде: на гнезде сидит тряпичная птица и трех желтеньких птенчиков собирается кормить мухой. Намазывать птенчика жиром Мишаня не стал, во-первых, намереваясь по окончании ловли кошек положить его обратно, пока мать не заметила, а во-вторых, увидев собственными глазами, что к птенцам кошки не принюхиваются, а хватают с ходу.
На кошачьих тропах он поставил проволочные петли, которые сами затягивались, стоило только попасть туда лапой.
В трудах веселее стало Мишане. Вдобавок он сообразил, что, может, и не все мельнички погибли: один или два, самые умные, сидят в чаще, помалкивают, а большие нашли их уже и кормят…
Прекрасные получились ловушки!
Если б можно было посоветоваться с Глебом как человеком таежным и понимающим толк во всяких капканах, то вышло бы еще лучше.
Показать все-таки кому-то требовалось, и Мишаня пошел к Верке.
Верка, хоть и не сердилась, но к устройству ловушек ни малейшего интереса не выказала и смотреть не пошла, а сказала:
- Ну и пускай… Смотри только, чтоб в твои капканы Роза не попалась. Она сейчас придет.
- Как? - оторопел Мишаня.
- Да! Хоть ты и не стоишь того, потому что придира хуже Тараканыча, а я к тебе в гости Розу позвала, чай пить из твоего… бывшего самовара… Только весь ты какой-то чумазый да взъерошенный, правильно мама говорит, как домовой. И грубиян такой же! Хоть бы пошел, привелся в порядок…
Мишаня отправился в дом - приводиться в порядок, недовольно бурча:
- Полоумные… Все у них с бухты-барахты… Не дадут людям опомниться как следовает.
Переодеваться он не стал, чтобы Роза не подумала: вот человек взял да ни с того ни с сего и нарядился.
Обуваться он не стал по той же причине, и, кроме того, ноги за лето привыкли ходить босиком, растоптались и в любой обувке чувствовали себя, будто к ним приделали копыта.
Он только дополнил свой костюм широким солдатским ремней с медной пряжкой, затянув его так, что сперло дых, - для красоты и выправки.
Калитка отворилась, и пожаловала сама Роза в новом платье с вышитой розой на карманчике.
Так как убежище под крыльцом было занято Веркой, а в смородине стояли ловушки, Мишане некуда было удалиться, чтобы собраться с мыслями.
Поэтому Мишаня сделал вид, что приход Розы не только его не касается, но и помешал нормальным хозяйственным работам.
Девочки сели на скамейку, Мишаня тоже сел, но не рядом, а в отдалении, насколько позволяла длина скамейки.
При этом он дарам времени не терял, поминутно вставал сделать какое-нибудь неотложное дело по хозяйству: накрыл крышкой кадку, чтобы в воду не попало ничего постороннего; попробовал, крепко ли врыты столбы изгороди, отделяющей двор от огорода, не раскачались ли; заодно отогнал кур, которые слонялись вдоль этой изгороди и просовывали головы между жердями, стараясь дотянуться до зеленых метелок лука; потом подобрал громадный кривой гвоздь, сходил за молотком и начал этот гвоздь выпрямлять прямо на скамейке, стукая с такой силой, что у самого отдавалось в ушах.
Однако эти заботы не мешали ему слушать девчачий разговор, выискивая место, где и он мог вставить свое слово, но разговор был такой пустой, что никакого слова вставить не удавалось.