И Глеб протянул согнутый мизинец. Совершив церемонию мира, они пошли к Мишане. По дороге Мишаня наконец-то смог со всеми подробностями рассказать доброму и понимающему другу о всех мытарствах, претерпленных во время налета на РТС.
- И Лаптянин ломик там позабыл!
- Надо пойти взять! - сказал Глеб. - Если, конечно, его кто-нибудь еще не украл.
- Да-а… - вздохнул Мишаня, которому даже вспоминать о заборе РТС было неприятно. - Чтоб они меня второй раз ловили?
- Я могу слазить! - предложил Глеб. - Только место мне покажи: он близко лежит?..
- Ведь ты воровать не любишь! - слегка сопротивлялся Мишаня, но Глеб сказал:
- Точно, не люблю! Но только тут совсем другое дело: свой ломик берем! Если другой кто ломик там спрячет, а я возьму, тогда конечно… А свой имею право взять! Может, я его нарочно там клал, чтоб полежал… Кому какое дело!
- Это ты правильно! - обрадовался Мишаня. - Если в случае тебя поймают, так и говори: клал временно. А место я тебе покажу: близко, даже с улицы видно. Галин Петровне Васька небось рассказал про нас с Огурцом?..
- Прямо сразу! - кивнул Глеб. - Еще когда вы в будке сидели, они по телефону разговаривали, а я слышал. Васькиного-то я ничего не слышал, а Галин Петровна говорит: я сама ими займусь… Тут я сразу догадался, что про вас!
И Глеб горделиво качнул своим вихром, торчащим, как перо у дикаря.
- А вскоре он и сам на посту очутился. Но тут я совсем ничего не услышал, потому что они одни разговаривали. А потом говорят: позовите Мишаню и этого, рыжего… Тут мы сразу догадались, что это Огурец.
- А про мельничков откуда она знает?
- Про них я рассказал, вернее, мы с Ниной. Интересная девочка эта Нина! Если сравнить ее с тунгуской, самой что-ни на есть лучшей, то она…
- А про Психею тоже рассказал?
- Ничего подобного! - возмутился Глеб. - Буду я про это рассказывать! Зачем это нужно? Что тут хорошего?
Когда они шли мимо Аккуратистова дома, сам Аккуратист, воспользовавшись тем, что мать уехала до завтра к деревенской родне, а его оставила караулить дом, решил повеселиться и сейчас сидел на дереве с брызгалкой, подкарауливая такого смирного и слабого прохожего, чтоб можно было его обрызгать, а самому остаться в целости и невредимости…
Завидев Мишаню с Глебом, идущих рядышком, он удивился и закричал:
- Уже стукаться идете? А назначили в шесть часов?.. И Гусь не может: он погреб роет!
- Стукайся сам об дерево! - сказал Мишаня. - А мы уже стукались!
- Кто кого?
- Никто никого!
- А люди ждут… - застонал Аккуратист. - Обманул всех, жулик!
С горя, что не довелось ему полюбоваться битвой Мишани с Глебом, он так начал раскачиваться на своей ветке, что она затрещала.
Мишаня вручил книжки Глебу и огляделся, ища, чем бы его оттуда сшибить. Но Аккуратист не стал дожидаться, покуда Мишаня найдет что-нибудь увесистое, и со страшным шумом рухнул сквозь листву и ветки вниз, успев выкрикнуть на лету:
- Гусю доложим!
- Докладывай! - мрачно усмехнулся Мишаня, забирая книжки. - Боялся я твоих гусей-утей!
И пожаловался:
- Вот пристали: то одно, то другое, и все Мишаня. Мишаня - трубки доставай, Мишаня - дерись!.. Ну их, лучше я буду дуплянки строить.
Кроме Аккуратиста оказались и другие, кого зло брало - кишки драло, что Мишаня с Глебом драку свою отменили…
Когда они вошли к Мишане во двор, Верка высунулась из Мишаниной бывшей квартиры и, увидев Мишаню с Глебом, по-прежнему дружных да вдобавок еще и с книжками, уставила на них свои нахальные глаза:
- Как же вы, а драться хотели?..
- Хотели, да расхотели! - охладил ее Мишаня, и она заныла:
- Эх вы-ы… Мы-то думали, вы настоящие мальчишки, а вы хуже мокрых куриц…
- Да что с ними разговаривать! - гордо откликнулась из-под крыльца Роза. - Оба они только трепаться сильны.
Но Мишаня с Глебом не обратили внимания на их бессильную злобу и понесли книги в дом, в отместку протопав по ступенькам так, что внизу, наверно, казалось, будто это не двое мальчишек в сандалиях, а целый отряд солдат в сапогах.
Поручив книги под особый присмотр матери и строго-настрого наказав не брать их, даже с места не страгивать и не касаться вовсе, они опять вышли во двор, протопав по ступенькам еще сильнее.
В первую очередь были осмотрены все бревна, сложенные у забора: от какого можно оттяпать кусок, наиболее пригодный для дуплянки.
Таких сыскалось много, хоть некоторые пришлось выволакивать из-под самого низу, чтоб находились под рукой до времени, когда приступят к ним спилами и топорами.
Мать поглядывала на них из окошка, но пока не вмешивалась.
Потом Мишаня с Глебом осмотрели со всех сторон дом, решая, где лучше всего приспособить домики для галок и мухоловок, потому что по книжке эти птицы любят вить гнездо под карнизами крыш.
После этого они проследовали в сад и там бродили, задрав головы, между деревьями, так как главную массу скворечников и дуплянок Мишаня собирался разместить на деревьях: где - по две штуки, где - по три, а где - и побольше…
Напоследок они вернулись к дому и с середины двора долго озирали крышу, которую Мишаня отвел для сов. Труба будто специально состроена для прикрепления совятников: место высокое, спокойное, и совята, если по дурости выскочат, не упадут на землю, а могут спокойно резвиться на крыше.
Мать не вытерпела и вышла на порог:
- Инженера, а инженера!.. Дозвольте спросить: чегой-то все планироваете? Уж не дом ли собрались перестраивать аль, может, красить его намерены?
- Нет, - успокоил ее Мишаня. - Дом как стоял, так и будет, но только мы скворечников к нему со всех сторон присобачим.
- Сами вы додумались аль помогал кто? - спросила мать. - Однако ж кой-кого других спроситься не мешало б вам: дозволют чертовины-то ваши к дому лепить, людям на смех?
- А как же? - удивился Мишаня. - Для птиц ведь.
- От птиц этих отбою нет: вишню не укараулишь, - начала перечислять мать. - От черемухи одни скорлупки насыпаны, огуречные семена все как есть из грядки по вытаскали, ростки склевывают, а он их приманивать будет, накося.
- Птицы охраняют сады и огороды от вредителей, - объяснил Глеб.
Мать, уважавшая Глеба за вежливость и аккуратный вид, не стала его осмеивать, как Мишаню, которого, видно, считала дураком, а сказала серьезно:
- Иван Тараканыч того ж мнения… Неужто он хуже вас знает, старый человек?..
- Есть люди, и получше знают… Тараканыча твоего… - пробубнил Мишаня себе под нос, но мать услыхала:
- Это кто же они такие будут? - сощурилась она. - Уж не ты ли?
- А вот скоро состоится один докладик, - бурчал Мишаня. - Тогда все выяснится… будет разъяснение…
И неожиданно для себя сообщил:
- Я его буду делать!
Тут, конечно, мать, не ценившая никаких Мишаниных заслуг, принялась подсмеиваться:
- Где ж он будет происходить - в тиатре либо в клубе каком?.. Это я к тому, что нужно поспеть билеты приобресть, покуда не расхватали! Самое время тебе доклады делать, как ты прошел курс всей науки, осталось экзамент сдать - в профессора… а еще верней будет - в пастухи.
- Да не в театре, а на посту! - напрасно пытался убедить ее Мишаня. - Спроси вот у Глеба хоть! И книжки мы принесли за этим…
Но мать все равно не поверила и слушать не стала. Мишаня с Глебом пошли в дом, чтобы, не теряя времени даром, засесть за книги.
- Давай таблицу на стенку вывесим, - предложил Мишаня. - Уморимся, взглянем, какие у птиц домики будут хорошие, и опять веселей пойдет!..
Вьгвесили таблицу, но под самое окно явились Верка и Роза и начали хохотать.
Они хохотали и хохотали без всякого отдыха и перерыва, будто их кто щекочет там, и мешали вникать в книжку.
Мишаня уж приготовился успокоить их, окатив через форточку водой, но тут в комнату зашла мать и всплеснула руками:
- Ба-тюш-ки!.. Они и взаправду!.. Вот чудо-то!.. Ладно, ладно… Занимайтесь себе, не буду мешать…
Она осторожно прикрыла дверь, и скоро Мишаня с Глебом услышали на дворе ее голос:
- А вы, барышни, ступайте-ка отсюдова!.. Эна - тети какие вымахали, а все бы им малютиться: хиханьки да хаханьки! Делом бы занялись каким: вон ребята сидят, занимаются, нет бы - не мешать… А тебе, Роза, домой небось пора, что ты все по чужим дворам бродишь, как корова непристалая! Дела себе не сыщешь!.. Ну-ка, валите-ка отсюдова, пока я вас…
- Твою прогоняют… - шепнул Глеб.
- И пускай… - шепотом ответил Мишаня. - Надоела она мне… Очень уж бестолковая!..
КАК ГЛЕБА РАЗОБЛАЧИЛИ
Чтобы не осрамиться на докладе, а также доказать матери и всем остальным, какого они неверного мнения о птицах и о нем самом, Мишаня решил досконально изучить все до одной книжки, которые дала ему Галин Петровна.
Да книжки и стоили того.
За вчерашний вечер он порядочно отхватил страничек и в одном месте наткнулся на своих знакомых мельничков: оказывается, они аж в самую Африку зимовать летают!
Сегодня, проснувшись раньше всех, он опять думал про мельничков: такие крошечные, а пожалуйста: летят себе в Африку через все моря и океаны, будто через речку Гусиновку. А там скачут по кустам, покрытым диковинными цветами и фруктами, а с попугаями, слонами и львами водят компанию запросто, как все равно с гусиновскими воробьями. Оттого, выходит, они храбрые такие, что пострашней зверей видали, чем сорока обыкновенная.
А в Африке на них глядит мальчишка, черный и курчавый, может быть, тоже Мишаней звать, только, конечно, на ихнем языке.
Но птенцов все-таки здесь выводят: значит, настоящий их дом на Гусиновке, в Мишаниной смородине, хоть в Африке они будут помнить, какая на Гусиновке удобная дуплянка у них осталась, дожидается, они еще сильней затоскуют, и никакие самые разговорчивые попугаи их не уговорят остаться.
Домашние только вставать начали, а Мишаня уже успел добить эту книжку до конца и тотчас взялся за другую.
Отец, хоть и спешил на работу, а все Мишанины книжки пересмотрел, перечитал заглавия, потом взвесил их на руке и с уважением спросил:
- Все это требуется прорабатывать?
- А то нет! - ответил Мишаня, не отрываясь от книги.
- "Указатель терминов"… - вслух прочел в одном месте отец и хмыкнул: - Ишь ты! Про термины читает!.. Потом надо будет у тебя эту книжечку одолжить для ознакомления.
Через некоторое время он закричал с кухни голосом, не предвещавшим ничего хорошего:
- Мишаня! Ну-ка, иди сюда!
Мишаня вышел на кухню и обомлел: вертя в руках подошвы от бывших галош, отец с удивлением их рассматривал, похлопывал друг о друга, не в силах сообразить, что с ними сделалось, и наконец протянул Мишане со словами:
- Это как понимать?..
В растерянности Мишаня взял их, подержал, осмотрел с той и другой стороны, словно первый раз увидел, и отдал обратно, беспомощно пробормотав:
- Это… давно уж…
Не известно, как отомстил бы отец за погубленные любимые галоши, да спасибо, мать вступилась:
- Делов-то! И давно пора запулить их под буерак, чтоб глаз не мозолили. Нынче в таких и побираться не ходют, а он на работу щеголяет, как Тарапунька какой.
Отец тряхнул головой, в последний раз взглянул на подошвы и швырнул их на загнетку, сказав только:
- Ну и Робинзон Крузо подрастает! Облюбовал!
Тем все и кончилось.
Мишаня вернулся к своим делам, ни капельки не пострадав и показав язык заспанной и растрепанной сестре Верке, которая не поленилась вскочить с постели в одной сорочке и босиком притопать на кухню, только бы потешиться страданиями брата.
Идя мимо Мишани обратно в спальню, она завистливо прошипела:
- Гляньте-ка: профессор кислых щей нашелся!..
- Уйди вон! - сказал Мишаня. - Или ладно, слушай, уж так и быть. Зачитаю тебе одну выдержку…
Чтобы побольше унизить Верку, он прочел вслух:
- "В юрское время существовала промежуточная между пресмыкающимися и птицами древесная форма - ар-хе-оп-те-рикс!" Вот! А ты небось и не знала, дура!
- Подумаешь! - шипела Верка, кривя рот и вертя от злости плечами. - Вы думаете, одни вы с Глебом своим все знаете, а другие так уж ничего и не знают!.. Вы только одни умники, а другие все - пешки необразованные!.. Другие, может, побольше вашего про архитериксов знают, да только помалкивают, не хвалятся, как хвальбуши несчастные!.. И про Глеба твоего тоже кое-что знаем…
- Чего ты знаешь? - продолжал изводить ее Мишаня, - Знаешь, какая у скворца скорость? Семьдесят - восемьдесят километров в час! А у грача? Шестьдесят пять! А у стрижа - сто пятьдесят! Хе-хе!.. Уйди вон!
Верка хлопнула дверью и пошла наговаривать на Мишаню матери:
- Мам, чего Мишаня обзывает дурой… и поденному!..
- А ты к нему не лезь, не мешайся! - справедливо ответила мать.
Мишаня распахнул на улицу окно, пристроился у подоконника и таким образом мог без отрыва от книги дышать прохладным гусиновским ветерком и всех, кто мимо идет, видеть. Его тоже все видели и, наверно, думали: вон сидит Мишаня - занимается… Серьезный стал, не узнать…
За утро он столько интересных штук про птиц вычитал, что просто не терпелось кому-нибудь все это поскорее сообщить. Кое-что он хотел было немедленно рассказать матери, но удержался, решив потерпеть до доклада, который, ясно теперь, будет еще интереснее, чем тот, про таракана, а ведь и тот - не какой-нибудь захудалый докладишка, раз его даже посторонние учителя из других классов знают.
Он радостно помахал Глебу и Огурцу, появившимся под окном, приглашая их войти в комнату, чтобы обсудить все важные вопросы и сделать кое-какие сообщения.
Но у них оказалось сообщение поважнее.
- Ты ничего еще не слыхал? - с порога спросил Огурец.
- Нет, а что? - опять забеспокоился Мишаня, нервы у которого после всех событий слегка расстроились и не полностью пришли в порядок.
- Шибко худо дело есть… - сказал Глеб, почему-то перейдя на таежный язык. - На пост кто-то ночью нападение сделал! Мы только оттуда… Шибко вредный люди…
- Скворечник, что там на дереве вывешен, расколот, - начал рассказывать Огурец. - Вывеска, где написано "Пост коммунистического воспитания № 9", свалена и масляной краской вымазана…
- Про меня там написано… - дополнил Глеб.
- Что? - спросил Мишаня.
- Да так… Глупость одна… Моя думай, это худые люди… Тайга живи не могу, скоро пропади! Совсем лица нету…
- Стих написан, - охотно сообщил Огурец. - "Жирный, конопатый, убил бабушку лопатой"… Череп и кости нарисованы…
Огурец презрительно усмехнулся:
- Череп больше похож на тыкву кривую! Не умеют черепа рисовать, а лезут!
- На меня злятся, - задумчиво проговорил Глеб.
- Почему ты думаешь, что на тебя? - спросил Мишаня.
- А кто же еще такой… ну, как там написано…
Он, конечно, правильно догадался, однако Огурец все-таки попробовал его успокоить:
- Так это просто стих, а не про тебя вовсе. Они, наверно, думали: чего бы такого написать, ничего им в головы больше не пришло, они взяли да и написали это… Хорошо еще, что череп так паршиво нарисован, как я сроду не нарисую, а то б на меня могли подумать.
- Кто бы это мог быть? - ломал голову Мишаня.
- Гусь, конечно, - с уверенностью заявил Огурец. - Кроме него, некому! Он ведь как курица лапой рисует!.. Раз рисовал слона, а вышел - похож на противогаз!.. Я чуть со смеху не помер! Сказал ему, а он: "Это противогаз и есть, я его рисовал!" Главное, краска ихняя: свинцовые белила с синькой, у них и двери ей покрашены.
- Да он и не отказывается! - сказал Глеб. - Мы сейчас видели: красит! Мы говорим: "Эй, Гусь, это ты на посту хозяйничал? Твоя ведь краска?" А он: "Раз краска моя, значит, я, я всегда при своей краске нахожусь! Вы, говорит, все из шайки разбежались, думали, я заплачу, но только я не заплачу, а один буду против вас партизанить: всех дезертиров поодиночке ловить и беспощадно окрашивать с ног до головы!.."
- А потом, - захихикал Огурец, - обмакнул кисть и за нами! Хотел нас красить, но мы не дались - как припустимся. Он и отстал!..
А тут и сам Гусь показался в конце улицы.
- Идет, будто он не он! - возмутился Глеб.
- Давайте возьмем его на испуг! - предложил Мишаня. - Ты, Огурец, бери бумагу и карандаш, садись скорей за стол, а мы с Глебом будто тебе диктуем. Будто это мы про него что-нибудь пишем! Скорей, а то он уже близко!
Гусь шел важно, заложив руки за спину, поводя во все стороны своим горбатым носом и пиная щепки, камушки и прочие мелкие предметы, попадавшиеся под ноги.
Увидев в окне ребят, он замедлил шаги и заорал:
- Эй вы, канцелярские крысы! Вы еще живые?
- Живые, - ответил Мишаня, подмигивая Огурцу, чтоб продолжал писать, и Гусь клюнул:
- Чего это вы там корябаете?
- На тебя вот пишем! - ответил Мишаяя.
- Давай, давай!
И Гусь прошествовал мимо. Но быстро вернулся и начал прохаживаться мимо окна с таким видом, будто это место самое для него подходящее, чтоб гулять.
Пройдя раза два, он заявил:
- Ничего вы, конечно, не напишете, однако интересно знать - про что?..
- Про то, как ты у нас на посту все переломал и краской этой дядиной все измазал! - ответил Огурец. - Со всеми подробностями опишем и карикатуру нарисуем…
- Да это вовсе и… - начал было Гусь, но замолчал, задумчиво погулял малость у края дороги и опять пошел мимо. - Слабо вам написать! - заявил он, идя мимо окна и стараясь увидеть, что там Огурец так быстро пишет. - У вас еще черепки слабоватые написать, как корреспондент!.. Напрасно только мозги свихиваете…
- Увидим! - сказал Мишаня. - У нас уже много готово… Мы в пьеске разыграем: и как ты скворечник ломал, и как вывеску мазал…
- А я на вашу пьеску не приду! Что?
- Ты не придешь - другие придут!
Гусь зашагал прочь и, проколесив по улице длинной кривой загогулиной, вернулся к окну.
- Я думал, Мишаня мне друг, - жалобно заговорил он. - Не ожидал… не ожидал… брехни на меня сочиняет!.. Бюрократом заделался!.. Хотя мне на это дело наплевать…
- Значит, пиши дальше, - диктовал Мишаня. - Гусев Петр Иванович, год рождения…
- А вы даже год рождения мой не знаете, что! - торжествующе воскликнул Гусь.
- Узнаем, потом вставим… Написал?.. Проживающий…
Гусь нервно прохаживался под окном, наставив туда уши, и бубнил:
- Строчите, строчите… Вот народ!.. Не разберутся толком, а сразу писать… И выйдет ваша пьеска неправдивая… За это вам самим нагореть может!.. За оклеветание… Это воспрещено!..
- Любит везде залезать… - диктовал Мишаня. - Что-нибудь ломать…
- Добавляю: а также портить! - подсказал Огурец, выводя карандашом немыслимые каракули.
- Чего я ломал? Чего я портил?
Огурец продолжал выводить каракули, громко произнося:
- А также портить!.. Как-то!.. Кроме того!.. Характер злостный!.. Вредный для народа!..
- Дай сюда!! - не своим голосом заорал Гусь, бросаясь животом на подоконник и протягивая длинную ручищу, чтобы выхватить листок, но Огурец отодвинулся подальше, куда Гусю было не достать, а лезть в окно он не посмел, так как боялся Мишаниной матери.