По тому, как смотрит на него босс, Алекс вдруг понял, что тот уже знает ответ. Он взглянул на Симпсон. Она смотрела вниз, на свои туфли-лодочки. Так вот почему она здесь! Черт!
Он снова перевел взгляд на директора.
– Я жду ответа, – сказал Мартин.
Алекс откашлялся, чтобы выиграть время.
– Сэр, они анализировали почерк записки, и я пошел в НРЦ, чтобы получить результаты.
Мартин одарил его таким уничтожающим взглядом, что Алекс почувствовал, как у него вспотела спина.
– Никогда не пытайся кормить меня дерьмом, сынок, – произнес шеф службы ровным тихим голосом, который, однако, звучал более угрожающе, чем его недавний сержантский рев. Посмотрев на Симпсон, он продолжил: – Агент Симпсон сообщила, что поднять пары и вновь взяться за следствие тебя убедил некий старый друг. Ты ей сам это сказал. – Мартин выдержал паузу и спросил: – И кто же он такой, этот самый "друг"?
Алекс получил возможность убедиться в справедливости поговорки "Каждое случайно брошенное слово возвращается, чтобы укоротить тебе жизнь". В его мозгу крутились беспорядочные мысли о том, как он будет расплачиваться по ипотеке, после того как его с позором вышибут со службы, и как убить Джеки Симпсон, избежав после этого смертного приговора.
– Я не помню такого разговора с агентом Симпсон, сэр, – единственное, что смог выдавить Алекс.
– Он состоялся этим утром. Боюсь, нашей службе не нужны агенты со столь слабой памятью. Поэтому напрягись и постарайся припомнить. Имей в виду, что на карту поставлены две карьеры, одна из которых только начинается. – Он снова взглянул на Симпсон.
– Личность этого человека не имеет значения, сэр. Я и до разговора с ним пришел к заключению, что следствие необходимо продолжить, поскольку некоторые факты не укладываются в общую картину. Вся ответственность за последующие действия целиком лежит на мне. Агент Симпсон не имеет никакого отношения к решению посетить НРЦ. Она сделала то, что ей сказал я. И сделала это крайне неохотно. Я готов нести ответственность за свои действия.
– Ты не ответил на мой вопрос.
– Если бы я был уверен, что это имеет хотя бы малейшее отношение к делу, то я дал бы ответ, сэр.
– Позволь мне судить, имеет это отношение к делу или нет.
По целому ряду причин Алекс не имел намерения сообщать шефу, что этим "старым другом", по совету которого он возобновил расследование, был человек, именующий себя Оливером Стоуном, который жил в палатке напротив Белого дома и являлся специалистом в "теории заговоров". Алексу почему-то казалось, что признание подобного рода никому не пойдет на пользу. Нервно облизав губы, он сказал:
– При всем моем уважении к вам, сэр, я не стану называть имени этого человека. Все то, что он мне говорил, было сказано конфиденциально, а я никогда не обманываю чье-либо доверие. – Поборов искушение покоситься на Симпсон, он закончил: – Поэтому решайте, сэр, что делать со мной.
Мартин сел за стол и, откинувшись на спинку стула, произнес:
– У вас отличный послужной список, агент Форд.
– Смею надеяться, что так, – сказал Алекс, чувствуя, что над его шеей уже занесен топор.
– Но люди запоминают лишь конец карьеры.
Алекс едва не захохотал. Именно эти слова, хотя и совсем по иной причине, он совсем недавно слышал от Стоуна.
– Мне уже это говорили, сэр! – Алекс немного помолчал и спросил: – Полагаю, меня переводят в другую точку?
Когда служба была недовольна агентом, его отправляли в какую-нибудь глушь. Впрочем, Алекс понимал, что в его деле это могло быть лишь благим пожеланием. Отказ подчиняться требованию директора вполне мог грозить немедленным увольнением.
– Сегодня на работу можешь не являться. Начиная с завтрашнего дня ты оставляешь службу в вашингтонском офисе и возвращаешься в отряд охраны президента. Надеюсь, после того как ты поторчишь в дверях, здравый смысл к тебе вернется. Честно говоря, еще не знаю, что с тобой делать. Какая-то часть моей души требует дать тебе под зад, чтобы ты вообще вылетел со службы, но после многих лет хорошей работы кончить так позорно было бы несправедливо. – Джек Мартин поднял указующий перст и назидательно изрек: – И чтобы между нами не было взаимонепонимания, агент Форд, вы не должны возвращаться к делу Патрика Джонсона, даже если вас об этом будет просить "старый друг". Вам все ясно?
– Так точно, сэр!
– А теперь убирайся отсюда…
Глава тридцать третья
Джамиля искупала младенца, пока Лори Франклин веселилась со старшими сыновьями на игровой площадке позади дома. Одевая малыша, Джамиля наблюдала за ними из окна детской. Она считала, что Лора Франклин посвящает слишком мало времени своим чадам. Но даже и иракская женщина была вынуждена признать, что, когда она все же играет с детьми, им вчетвером замечательно. Лори читала мальчикам книги, рисовала, порой проявляя ангельское терпение. Было видно, что мальчишек своих она обожает. Сейчас она раскачивала среднего на качелях, посадив себе на плечи старшего. Затем все трое принялись с хохотом гоняться друг за другом. До Джамили доносились взрывы смеха, и девушка, несмотря на все усилия оставаться серьезной, не смогла не рассмеяться при виде этой греющей душу картины. Сыновья. Ей тоже хотелось иметь нескольких сыновей. Став большими и сильными, они заботились бы о своей постаревшей матери.
Резко оборвав смех, Джамиля отвернулась от окна. Людям не следует считать вечным то, что они в данный момент имеют. Особенно американцам, которые имеют все.
Позже, когда Джамиля вместе с хозяйкой готовила ленч, Лори, закрыв холодильник, удивленно спросила:
– Джамиля, почему у нас в холодильнике кошерная пища?
Девушка вытерла руки полотенцем и сказала:
– Да, мадам. Я купила ее для себя в лавке. На свои деньги. Чтобы есть здесь, в вашем доме.
– Меня это совершенно не трогает, Джамиля. Мы платим за вашу еду. Но вам следует знать, что кошерный продукт… еврейская пища.
– Да, мадам, мне это известно.
– Может быть, я чего-то не понимаю? – смутившись, сказала Лора. – Мусульманка ест еврейскую пищу?
– Евреи упоминаются в Книге. Я имею в виду Коран. Так же как и христиане. Иисус в исламе считается очень важным пророком, но не Богом. Есть только один Бог, и лишь Магомет принес правдивое Божье Слово людям. Но Давид и Ибрагим, которого вы называете Авраамом, весьма важные пророки ислама. Мы уважаем этих пророков за их деяния. Ведь это Ибрагим и его сын Измаил воздвигли Каабу и создали обычай хаджа – паломничества в Мекку.
– Благодарю за лекцию по теологии, – нетерпеливо оборвала ее Лори, – но какое отношение это имеет к пище?
– Мусульмане должны принимать пищу, которая считается чистой и называется "халяль", и избегать нечистой, именуемой "харам". Это правило пришло из Корана, фетв и других исламских сводов. Мы не должны употреблять алкоголь, свинину, мясо собак, обезьян или иных животных, умерших не от руки человека. Мы должны есть мясо парнокопытных жвачных, а рыбу только ту, у которой имеются плавники и чешуя. Так же как и евреи. Евреи готовят продукты приемлемым для мусульман способом. Они, например, освобождают мясо от крови. Мы, мусульмане, не пьем кровь и не имеем дело с кровью в нашей пище. Кроме того, евреи не убивают животных кипятком или электричеством, хотя и не произносят при забое троекратное "Аллах акбар". Мы, мусульмане, воздаем хвалу Богу, прежде чем приступить к еде. И Бог не допустит, чтобы люди умерли от голода, если они употребляют халяльную пищу. Не все последователи ислама пользуются еврейскими продуктами, но если у меня нет халяльной пищи, я ем кошерную.
– Боюсь, я все же чего-то не понимаю, – глядя на няньку, проговорила Лора Франклин. – Когда я беру газету, то в ней встречается по меньшей мере одна статья о том, как мусульмане и евреи убивают друг друга. Я понимаю, что все не так просто, но почему бы вам не жить в мире, если вы едите их пищу, а они присутствуют в вашей Библии?
– Мы спорим с ними не по вопросам пищи, – мгновенно напрягшись, сказала Джамиля. – Я могла бы вам много рассказать…
– Честно говоря, у меня нет ни желания, ни времени во все это вникать. После ленча мне надо встретиться с Джорджем. Он забыл дома билеты на самолет. Этот человек буквально ничего не помнит! Мне кажется, банкир все же должен иметь более приличную память!..
Сразу после ленча Лори отбыла, а Джамиля загрузила детей в микроавтобус, и они двинулись в парк. В дороге ее мысли обратились к недавнему прошлому.
Джамиля вспомнила молодого человека, с которым познакомилась в тренировочном лагере в Пакистане. Он вел дневник, который именовался "записями жертвенности" – их жертвенности. На Западе такие документы называли "дневниками самоубийц". Она читала сообщения об этих дневниках в газетах. Их находили после того, как человек умирал во имя ислама. Джамиля размышляла о том, каким мог бы стать последний день ее жизни. Интересно, о чем она будет думать, когда наступит решающий час? Как она себя поведет? Хватит ли ей мужества? Она считает себя существом благородным и стойким, но так ли это на самом деле? Окажется ли она сразу в раю? Станет ли кто-нибудь оплакивать ее смерть? Все эти вопросы заставляли Джамилю чувствовать себя виноватой, ибо, вне всякого сомнения, ее любви к Богу должно хватить, чтобы совершить задуманное. Также как и у всех мусульман.
В обычных обстоятельствах невозможно было представить, чтобы мусульманские женщины находились в одной террористической ячейке с мужчинами, поскольку весьма жесткие правила и племенные обычаи запрещали не состоящим в родстве мужчинам и женщинам быть рядом. Однако очень скоро стало ясно, что мусульмане-мужчины попадали в Америке под тщательное наблюдение, в то время как женщины-мусульманки имели большую свободу. Одним словом, в террористические группы теперь стали рекрутировать все больше и больше женщин.
Джамиля подружилась с молодым человеком, вместе с которым проходила тренировочный курс. Он был иранцем, что вначале вызывало у девушки подозрение, поскольку отношения между Ираном и ее страной всегда были, мягко говоря, далеки от гармонии. Впрочем, жизнь в Тегеране он описывал совсем не так, как говорилось о ней в Ираке.
– Люди хотят счастья, – говорил он Джамиле. – Но они не могут быть счастливы, если не свободны. Можно любить Бога и преклоняться перед ним и без того, чтобы другие указывали, как следует жить.
Молодой человек говорил о том, что иранские женщины могут водить машину, имеют право голоса и даже занимают места в парламенте. Они закрывают лишь голову и тело, и их не вынуждают скрывать лицо. Они даже пользуются косметикой. Этот юноша сказал, что в страну контрабандой ввозится множество антенн спутникового телевидения и, что даже более удивительно, мужчины и женщины сидят бок о бок в машинах, слушая музыку. Если знаешь, куда пойти и что сказать, то можно обойти многие правила. Нужно жить полной жизнью, пусть хоть и недолго, говорил он, и Джамиля внимательно вслушивалась в его слова.
Он сказал Джамиле, что ее имя, по-арабски означающее "красивая", очень ей подходит. "Очень подходит" он произнес с уважением и восхищением, глядя в сторону. Услыхав эти слова, Джамиля ощутила себя счастливой. Они открывали ей будущее, хотя она и считала свои мечты нереалистичными. В то же время молодой человек часто говорил о своей близкой смерти и даже записал в дневнике точные день и час, когда отправится на свидание с Аллахом. Но он так и не показал девушке избранную им дату.
Джамиля не знала, исполнил ли он свое желание. Ей было неизвестно, куда его направили. Она могла бы прочитать в газетах о его гибели или увидеть его фотографию, но пока этого не случилось. Интересно, думала Джамиля, читает ли он газеты, чтобы узнать о ее гибели?
Молодой человек был начинающим поэтом, мечтавшим о том, чтобы его произведения вышли в свет и стали доступны другим арабам. Его стихи были исполнены трагизма, который, как понимала Джамиля, проистекал из долгих лет царившего в Иране насилия и страданий. Перед расставанием он сказал ей: "Когда теряешь все, кроме жизни, это вовсе не означает, что жизнь становится более ценной. Более действенной становится лишь твоя жертва, когда ты отдаешь свою жизнь". Она никогда не забудет эти слова. Они придавали ей силы и наполняли ее жизнь смыслом.
В Коране сказано, что каждый мужчина и каждая женщина попадают в рай, если они верили в Бога и вели правильную жизнь. Но Джамиля узнала, что единственным средством, гарантирующим немедленный пропуск в рай, служит мученическая смерть во время "священной войны". Если так – а Джамиля каждый день молилась о том, чтобы это было правдой, – то она охотно пойдет на жертву. Жизнь после смерти должна быть намного лучше существования на земле. Бог ни за что не допустил бы, чтобы было иначе.
Иногда Джамиля представляла, как воссоединится в раю со своим поэтом и они будут жить там – в вечном мире. Это была единственная мысль, которая все еще могла вызвать у нее улыбку. Да, Джамиле хотелось снова увидеть его! Очень хотелось. Не важно когда – в жизни или после смерти. Это не имело ни малейшего значения.
Глава тридцать четвертая
Стоун вернулся в свой коттедж, почистил одежду, приложил к лицу лед и уселся ждать, когда спадет отек. Затем, воспользовавшись взятым взаймы сотовым телефоном, позвонил Робину и Калебу. Договорившись о встрече этим же вечером, он попробовал связаться с Милтоном, но из этого ничего не получилось.
После этого он подмел кладбище и показал каким-то людям могилу, которую те искали. Много лет назад церковь переписала всех, кто нашел здесь последний приют, но список с тех пор успели потерять. Последние два года Стоун занимался тем, что проверял каждый надгробный камень и работал в местном архиве, чтобы восстановить список. Он изучил историю кладбища "Гора Сион" и выступал в качестве неофициального гида, рассказывая о некрополе изредка появляющимся там группам.
Показав посетителям могилу, Стоун вернулся к работе. Его лицо горело. И горело оно не столько от удара, сколько от смущения. Он повел себя как последний дурак. И сделал это в присутствии Адельфии! Стоун все еще ощущал тяжесть ножа в ладони. "Какая глупость!"
Затем он решил проехаться к Милтону на метро. Стоуну не терпелось узнать, удалось ли другу определить владельца машины по номеру. Кроме того, он хотел убедиться, что с Милтоном все в порядке. Люди, с которыми они имели дело, могли без всяких проблем идентифицировать его по отпечаткам пальцев.
Шагая к станции подземки, Стоун услыхал за спиной сигнал клаксона. Обернувшись, он увидел агента Форда. Тот остановил свой "краун-вик" у тротуара и опустил стекло.
– Вас подвезти? – поинтересовался Алекс и тут же изменился в лице: – Что, черт побери, с вами случилось?!
– Я упал.
– Вы в порядке?
– Мое эго пострадало гораздо сильнее, чем лицо, – сказал Стоун, забираясь в машину.
Алекс нажал на газ.
Выждав, как ему показалось, достаточно приличное время, Стоун сказал:
– Я думал о нашем вчерашнем разговоре. Как продвигается расследование?
– Продвигается настолько хорошо, что меня вышибли в группу охраны.
– Агент Форд…
– Знаете, Оливер, после всех этих лет вы вполне можете обращаться ко мне по имени.
– Надеюсь, Алекс, что не мой совет доставил вам неприятности?
– Я уже большой мальчик. А вы оказались правы. Но я не принял во внимание все факты, и теперь за это расплачиваюсь.
– Какие факты?
– Боюсь, что я не вправе этого говорить. Скажите лучше, куда вы направляетесь?
– На встречу с друзьями.
– Надеюсь, что они важные шишки. Чем больше в друзьях шишек, тем лучше.
– Боюсь, что среди моих друзей таковых нет.
– Так же как и у меня. Но оказалось, что мой партнер, или, скорее, партнерша – термин "партнер" я использую тут с большой натяжкой, – имеет именно таких друзей. В частности, не далее как сегодня утром она сообщила мне, что ее крестным отцом является Картер Грей.
– Как зовут вашу партнершу? – поднял на него глаза Стоун.
– Джеки Симпсон.
– Дочь Роджера Симпсона? – напрягшись всем телом, спросил Стоун.
– Как вы догадались?
– Вы упомянули о высокопоставленных друзьях, и вряд ли кто-то из них может сидеть выше, нежели Роджер Симпсон. Он работал в ЦРУ, но это было несколько десятков лет назад.
– Я этого не знал, но это объясняет его интерес к разведке.
– Сколько лет этой женщине?
– Джеки Симпсон? Лет тридцать пять.
– И она только что начала работать в секретной службе?
– Прежде чем поступить к нам, она была копом в Алабаме.
– Что она собой представляет?
– В моем списке говнюков отныне она занимает одно из первых мест. Именно эта леди спустила меня в канализацию сегодня утром.
– Я хотел спросить, как она выглядит.
– Почему вас это вдруг заинтересовало?
– Простое любопытство, – ответил Стоун.
– Она невысокая, у нее черные волосы, голубые глаза и сильнейший южный акцент, когда она по-настоящему выходит из себя. Девица всегда прет на рожон и говорит то, что у нее на уме. Застенчивым цветочком ее никак не назовешь.
– Понимаю. Привлекательная?
– Почему вы так ею заинтересовались? – ухмыльнулся Алекс.
– Старики всегда интересуются молодыми женщинами.
– Она хорошенькая, – пожал плечами Форд, – если не обращать внимания на ее резкие манеры.
"Тридцать пять, – подумал Стоун. – Черные волосы. Голубые глаза. Резкие манеры".
– Вы когда-нибудь встречали Картера Грея? – спросил Стоун.
– Я встретился с ним этим утром.
– Ну и каково ваше мнение?
– Чертовски впечатляющий тип.
– Значит, из-за этого у вас начались неприятности? Вы столкнулись с Греем?
– Я попросил пару агентов НРЦ проверить почерк на предсмертной записке, решив, что это откроет мне доступ в центр. Идея поначалу показалась мне просто замечательной. Но получилось так, что я схлопотал по роже. Надо сказать, что я даже не увидел удара.
Но Стоун не слышал последней фразы. Его внимание привлекли слова о том, что записка попала в руки НРЦ. Были ли на ней отпечатки пальцев Милтона?
– Ну и как? Пошли агенты НРЦ на сотрудничество?
– Не очень. Я, должен признаться, терпеть не могу этих пугал, как бы они себя ни называли – Национальным разведывательным центром, Центральным разведывательным управлением или Разведывательным управлением Министерства обороны. Эти мерзавцы не скажут правды, даже если от этого зависит жизнь чьей-то из их матерей.
– Ни за что не скажут, – едва слышно пробормотал Стоун.
Когда до дома Милтона осталось примерно полпути, Стоун попросил остановить машину.
– Я могу доставить вас до места, Оливер, – сказал агент секретной службы. – Директор освободил меня от работы до конца дня, чтобы я смог поразмыслить о своих грехах.
– Мне надо пройтись.
– Покажите вашу челюсть доктору.
– Сделаю.