Коллекционеры - Дэвид Балдаччи 18 стр.


Калеб просветлел лицом, как только разговор зашел о его любимом деле.

– О, конечно! Дело еще и в том, что Джонатан в своем завещании назначил меня своим литературным поверенным. И я сейчас как раз занимаюсь инвентаризацией его коллекции. Ее нужно оценить, а потом продать. Деньги пойдут на благотворительность.

Тут он замолчал: Стоун сделал ему знак заткнуться.

– Это вполне в духе Джонатана, – заметила она. – Его родители, я полагаю, уже умерли?

– О да. Отец уже много лет как умер. А мать – два года назад. Джонатан унаследовал их дом.

Стоуну показалось, что женщине потребовались немалые усилия, чтобы не улыбнуться при последнем сообщении. Что этот адвокат говорил Калебу? Кажется, что брак был расторгнут. И видимо, не женой, а мужем, но по настоянию его родителей…

– Я бы хотела взглянуть на его дом, – сказала она Калебу. – И на его коллекцию. Наверное, она здорово увеличилась.

– Вы знали про его коллекцию? – спросил Калеб.

– У нас с Джонатаном было очень много общего. Долго я здесь не пробуду. Это можно сделать сегодня вечером?

– А мы как раз и собирались туда сегодня вечером, – ответил Стоун. – Если вы остановились в отеле, можем вас захватить по дороге.

Женщина покачала головой:

– Нет, встретимся прямо на Гуд-Феллоу-стрит. – И быстро пошла к ожидавшему ее такси.

– Думаешь, это ничего, что мы ее пригласили в дом Джонатана? – спросил Милтон. – Мы ж ее совершенно не знаем…

Стоун снова вытащил из кармана фотографию и поднял ее повыше:

– Думаю, что все-таки знаем. По крайней мере скоро это выяснится. На Гуд-Феллоу-стрит, – задумчиво добавил он.

Глава 29

После того как завершились проводившиеся за закрытыми дверями слушания в комиссии по разведке палаты представителей, Сигрейвз и Трент выпили по чашечке кофе в кафетерии, а потом вышли на улицу и стали медленно прогуливаться по дорожкам вокруг Капитолия. Поскольку по службе они обязаны были много времени проводить в обществе друг друга, это не могло вызвать никаких подозрений.

Сигрейвз остановился, чтобы распечатать пачку жевательной резинки, а Трент нагнулся завязать шнурок на ботинке.

– Стало быть, вы считаете, что этот парень раньше служил в конторе? – спросил Трент.

Сигрейвз кивнул:

– Три шестерки; вы ведь знаете, что это за категория, Альберт?

– Только в общих чертах. Мой допуск не слишком высокого класса. Контора наняла меня для аналитической работы, а вовсе не для оперативной. У меня не те способности. Кроме того, после десяти лет ковыряния в этом дерьме с меня вполне довольно.

Сигрейвз улыбнулся:

– Перепрыгнули в политики, да? Конечно, это намного лучше, не так ли?

– Для нас обоих.

Сигрейвз понаблюдал, как его коллега причесывает оставшиеся на голове несколько жидких прядей, каким-то образом умудряясь без зеркала отлично пристраивать одну рядом с другой.

– А почему бы вам просто не завязать со всем этим? – ухмыльнулся он. – Вокруг полно дамочек, готовых запасть на таких мачо. А пока что можете заняться собственной персоной.

– После того как мы завершим свои карьеры, у меня будет столько денег, что в той стране, где я осяду, дамочки будут счастливы видеть меня таким, какой я есть.

– Ну как угодно.

– Этот малый с тремя шестерками может осложнить нам дело. Возможно, это уже грозовое предупреждение.

Сигрейвз покачал головой:

– Если им заняться, можно и впрямь осложнить ситуацию. Насколько я понимаю, у него сохранились кое-какие связи. Если бы я его убрал, пришлось бы убрать и его друзей. А при таком раскладе можно наломать дров и вызвать подозрения ненужных людей. Пока что он считает, что это работа Бина. Если он изменит свое мнение, тогда прогноз погоды будет звучать совершенно по-иному.

– Вы действительно считаете, что это наилучшая стратегия?

Сигрейвз чуть помрачнел.

– Ну давайте посмотрим в глаза реальности, Альберт. Пока вы спокойно сидели за своим жалким столом в тихом уютном Вашингтоне, я совал башку в такие гнусные дыры, на которые вы даже по телевизору боитесь смотреть. Так что продолжайте заниматься тем, чем занимаетесь, а заботы о наших стратегических планах уж оставьте мне. Если, конечно, не считаете, что у вас это получится лучше, чем у меня.

Трент попытался улыбнуться, но от страха не смог.

– Да я и не сомневаюсь в вас…

– А впечатление такое, что сомневаетесь, черт бы вас побрал! – Сигрейвз вдруг улыбнулся и обнял Трента за тщедушные плечи. – Не стоит нам сейчас ссориться, Альберт. Все идет слишком хорошо, не так ли? – Он стиснул его еще крепче и отпустил только тогда, когда почувствовал, что тому больно. Это было приятное ощущение – чувствовать, как ему больно. – Я правильно говорю?

– Абсолютно, – подтвердил Трент, потирая плечи с таким видом, словно вот-вот заплачет.

"Ты, видимо, в гимнастическом зале перекачался, сукин сын", – подумал он.

Сигрейвз между тем сменил тему беседы:

– Четверо связных Государственного департамента мертвы. Как и было задумано вначале. – Он лично знал одного из убитых; они даже служили когда-то вместе. Отличный агент, но миллионы долларов, выплаченные за него, легко перевесили дружеские отношения.

– Полагаете, что правительство вдруг проявит изобретательность? Что у нас дальше по списку?

Сигрейвз бросил сигарету и посмотрел на своего компаньона.

– Увидите, когда до этого дойдет дело, Альберт. – Ему уже несколько поднадоел этот его младший партнер. Их нынешний джем-сейшн был отчасти посвящен именно этому – показать Тренту, что он был и навсегда останется только подчиненным. А если положение станет рискованным и карточный домик накренится, Трента нужно будет убрать первым, и по весьма простой причине: слабаки под давлением всегда раскалываются.

Они расстались, и он пошел к своей машине, стоявшей в закрытой зоне. Помахал охраннику, который знал его в лицо.

– Охраняешь мои колеса? – улыбаясь, спросил Сигрейвз.

– Ваши и все остальные, – ответил охранник, покусывая зубочистку. – А вы все охраняете безопасность страны?

– Делаю все, что могу. – На самом деле следующим документом, который Сигрейвз вскоре передаст Тренту, был перечень основных положений новейшего стратегического плана Агентства национальной безопасности по отслеживанию международных террористов. Средства массовой информации всегда полагают, что АНБ работает, не считаясь с законами. Но они не знают и половины всего. Не знает и близорукая толпа на Капитолийском холме. А вот некоторые хорошо оснащенные оружием деятели, ненавидящие Америку и проживающие тысяч за семь миль от нее и по меньшей мере на восемь столетий в прошлом, готовы платить миллионы долларов, чтобы узнать об этом. А деньги всегда решают все – и наплевать на патриотизм. По убеждению Сигрейвза, единственное, что в итоге получают эти патриоты за все свои старания, – национальный флаг на свой гроб. И самая главная проблема в том, что надо быть мертвым, чтоб его удостоиться.

Сигрейвз поехал обратно, к себе в офис, закончил там кое-какие дела и отправился домой. Дом его представлял собой построенное на участке в четверть акра тридцать лет назад двухэтажное ранчо с тремя спальнями и двумя туалетами. Земля нуждалась в основательном осушении и обходилась ему почти в половину зарплаты, улетавшей на выплаты по закладной и налоги на собственность. Он быстро, но очень внимательно осмотрел все помещения, а потом открыл дверцу маленького шкафчика в подвале, который всегда держал запертым и под охраной мощной системы сигнализации.

Внутри, расставленные в строгом порядке, на полках хранились памятные сувениры, оставшиеся от его прошлого. Среди всего прочего там были коричневая перчатка, отороченная мехом, пуговица от пиджака в маленькой коробочке для ювелирного украшения, очки в пластмассовом футляре, ботинок, висевший на крючке на стене, наручные часы, два женских браслета, маленькая чистая записная книжка с монограммой "АФВ", шляпка-тюрбан на полке и экземпляр Корана под стеклом, меховая шапка и детский слюнявчик. Этот слюнявчик иногда вызывал у него приступ сожаления. Но когда убиваешь родителей, часто приходится и ребенка приносить в жертву необходимости. Заложенная в машину бомба ведь не разбирается, кого она уничтожает. Каждый предмет имел свой номер – от единицы до пятидесяти пяти, и за каждым скрывалась история, известная только ему самому и немногим другим в ЦРУ.

Сигрейвз потратил немало сил и часто шел на огромный риск, собирая все эти предметы. Это была его коллекция. По его мнению, каждый человек является своего рода коллекционером. Одни с детства и до самой старости коллекционируют марки, монеты и книги. Другие собирают коллекции разбитых сердец или сексуальных побед. А находятся и такие, кто получает удовольствие от коллекционирования пропавших душ. И Роджер Сигрейвз собирал личные вещи людей, которых он убил, или, лучше сказать, уничтожил, поскольку сделал он это под флагом и в интересах своей страны. Его жертвам не было до этого никакого дела – они все равно в конечном итоге оказывались мертвы.

Сегодня вечером он спустился сюда, чтобы добавить к коллекции еще два предмета: ручку, принадлежавшую Роберту Брэдли, и кожаную закладку для книг Джонатана де Хейвна. Они разместились на почетных местах на полке и в коробке. Уложив их, он приклеил к ним номера. Количество предметов в коллекции приближалось к шестидесяти. Много лет назад он рассчитывал довести их число до сотни и даже довольно резво взял старт, поскольку в те годы у его страны было в мире множество врагов, которым следовало умереть. Но в последние годы число поступлений в коллекцию значительно сократилось; причиной этого стала бесхребетная администрация и еще более слабое руководство ЦРУ. И он уже давно отказался от первоначально поставленной цели. И вместо количества сосредоточился на качестве.

Любой здравомыслящий человек, узнав историю этих предметов, мог бы назвать Сигрейвза психопатом, коллекционирующим личные вещи убитых им людей. Но заключение было бы ошибочным, это уж он-то знал точно. В сущности, лишь дань уважения тем, кого он лишил самого дорогого. Если кому-нибудь удастся убить его самого, Сигрейвз был уверен, что тот окажется достаточно достойным противником. Он запер свою коллекцию и пошел обратно наверх, чтобы заняться разработкой плана следующего предприятия. Ему нужно было кое-что заполучить, и теперь, когда де Хейвн мертв и похоронен, настало время заняться этим.

Аннабель Конрой сидела во взятой напрокат машине на углу Гуд-Феллоу-стрит. Прошло много лет с тех пор, как она была здесь в последний раз, но место не слишком изменилось. Здесь по-прежнему ощущался заплесневелый запах старых денег, хотя теперь он перемешивался с такой же гнусной вонью новых. У Аннабель, конечно же, не было тогда ни тех ни других – факт, за который Элизабет, мать Джонатана де Хейвна, немедленно с радостью и ухватилась. Ни денег, ни хороших манер – именно это она, видимо, снова и снова повторяла своему сыну, пока ее слова не отпечатались в его весьма впечатлительном мозгу. В итоге их брак был расторгнут. Аннабель тогда не стала оспаривать его решение. Да и какой в этом был смысл?

И все-таки она не испытывала неприязни к бывшему мужу. Он во многом оставался ребенком – эрудированным, добрым, щедрым и любящим. Но в то же время у него не было ни капли собственной воли, он всегда бежал от любой конфронтации как черт от ладана. Ему было далеко до властной и острой на язычок матери; да и много ли найдется сыновей, способных устоять перед такими мамочками? После развода он писал Аннабель трогательные письма, осыпал ее подарками, повторял, что все время думает только о ней. Она в этом никогда и не сомневалась. Он по природе своей не был склонен к обманам; для нее же подобное стало совершенно новой концепцией. Противоположности и в самом деле притягиваются.

И все же он ни разу не просил ее вернуться. Тем не менее в сравнении со всеми другими мужчинами, которых она узнала за свою жизнь, – все они, как и она сама, были вне закона, – он просто светился чистотой и невинностью. Он всегда брал ее под руку и бросался открыть дверь своей леди. Он говорил с ней о вещах, играющих важную роль в мире нормальных людей, в мире, который казался ей недосягаемым, как космос. И все-таки Джонатан сумел приблизить ее к этому миру.

Аннабель знала, что здорово изменилась за то время, что жила рядом с Джонатаном де Хейвном, а он, хотя и был ужасно консервативным, все же проникался и ее жизнью, о которой никогда раньше и не подозревал. Да, он был добрым человеком. И она очень жалела, что он умер.

Она сердито смахнула слезу, которая вдруг скатилась по щеке. Подобных эмоций она не признавала, они были чужды ей и вообще недопустимы. Она больше не плачет. Она ни с кем не сближается настолько, чтобы оплакивать его смерть. Даже смерть собственной матери. Правда, она отомстила за смерть Тэмми Конрой, но ведь это принесло ей и неплохие деньги. Пошла бы она на месть бескорыстно? В этом Аннабель не была полностью уверена. Да и какая разница? В итоге у нее было почти семнадцать миллионов "причин", размещенных на счетах за границей, которые свидетельствовали о том, что разницы никакой нет и в помине.

Тут она увидела, как серая "нова", тарахтя, вывернула из-за угла напротив дома де Хейвна. Из нее вышли четверо мужчин: этот странный тип, уверявший ее на кладбище, что причина смерти Джонатана официально не подтверждена. Ну, с Джонатаном она уже попрощалась. Теперь она пройдется по его дому, в кои-то веки не под бдительным надзором мамаши де Хейвн, которая пристально следила за каждым "неприличным" движением бедер своей невестки. А потом – на самолет, и прочь отсюда. Аннабель не хотела оставаться на том же континенте, где торчит Джерри Бэггер, только что обнаруживший, что стал на сорок миллионов беднее, и начавший, вероятно, извергаться с такой мощью, до которой вулкану в его казино ох как далеко.

Ведь бэггеровская кипящая лава вполне может достичь и округа Колумбия.

Она выскользнула из машины и направилась к дому – к той жизни, которая когда-то вполне могла стать ее, если бы все не сложилось иначе.

Глава 30

Они спустились в книжное хранилище, после того как быстро провели Аннабель по помещениям первого этажа. Калеб не стал открывать маленький сейф, спрятанный за картиной. Он не собирался ни с кем больше делиться информацией о "Книге псалмов". Когда она осмотрела коллекцию, все поднялись обратно наверх, и Аннабель еще раз прошлась по всем элегантно обставленным комнатам с явно заинтересованным видом.

– Вы здесь бывали раньше? – напрягся Стоун.

Она посмотрела на него ничего не выражающим взглядом:

– Я что-то не припомню, что говорила вам об этом.

– Ну вы же знаете, что Джонатан жил на Гуд-Феллоу-стрит. Вот я и предположил…

– Не стоит слишком много предполагать – так будет лучше. – Она продолжала осматриваться по сторонам. – А дом не слишком изменился. Но, по крайней мере, избавился от самых уродливых предметов меблировки. Вероятно, после того, как умерла его мать. Не думаю, что это было возможно до того, как Элизабет испустила последний вздох.

– А где вы познакомились с Джонатаном? – спросил Калеб. Она проигнорировала его вопрос. – Он ведь мог упомянуть ваше имя в разговоре, хотя вы так и не представились, – настаивал он, не обращая внимания на предостерегающий взгляд Стоуна.

– Сьюзен Фармер. Мы познакомились на Западе.

– И поженились тоже там? – встрял Стоун.

Она произвела на него отличное впечатление, потому что даже не вздрогнула. Но и не ответила. И Стоун решил выложить туза:

– Джонатан был разведен. Судя по тону вашего замечания по поводу Элизабет де Хейвн, вы считаете ее инициатором расторжения брака. А он сохранил вот эту фотографию. Женщина весьма похожа на вас. Мужчины подобные фото просто так не хранят. Надо думать, тут особый случай.

Он протянул ей фотографию. На этот раз он заметил ее реакцию. Протянутая рука, твердая и сильная, чуть дрогнула, а глаза открылись чуть шире и, кажется, немного повлажнели.

– Джонатан был очень красивый мужчина, – печально произнесла она. – Высокий, с роскошной каштановой шевелюрой, а глаза такие, что одного его взгляда было достаточно, чтобы забыть о неприятностях.

– Знаете, а вы и сейчас также прелестны, – великодушно добавил Робин, подходя к ней поближе.

Аннабель, кажется, и не слышала его слов. Она вдруг сделала то, чего не делала уже очень давно: улыбнулась – сердечно, от всей души.

– Это фото было сделано в день нашей свадьбы. Мой первый и единственный брак…

– И где вы поженились? – спросил Калеб.

– В Вегасе, где ж еще, – ответила она, не отрывая взгляда от фотографии. – Джонатан приехал туда на конференцию библиофилов. Там мы встретились, познакомились, полюбили друг друга и поженились. И все за одну неделю. Сущее сумасшествие, я прекрасно понимаю. По крайней мере, так считала его мать. – Она провела пальцем по лицу Джонатана. – Но мы были счастливы – правда, недолго. Даже некоторое время жили здесь, с его родителями, пока не нашли себе другое жилье.

– Ну, это достаточно большой дом, – заметил Калеб.

– Странно, а тогда он казался слишком маленьким, – сухо ответила она.

– А вы в Вегасе тоже были на конференции этих книжников? – вежливо осведомился Стоун.

Она отдала ему фото, и Стоун сунул его обратно в карман пиджака.

– Я обязана отвечать?

– Ну хорошо. У вас с Джонатаном были какие-нибудь контакты за все эти годы?

– А почему это я должна вам об этом сообщать, даже если они и были?

– Конечно, не должны, – вмешался Робин. – В сущности, это ваше личное дело.

Стоуна явно озадачило предательское замечание друга, но он продолжил:

– Мы очень хотим выяснить, что на самом деле произошло с Джонатаном, и нам нужна любая помощь, чтобы довести это дело до конца.

– Его сердце остановилось, и он умер. Что тут необычного?

– Патологоанатом, по всей видимости, так и не смог установить причину его смерти, – пояснил Милтон. – А Джонатан только что прошел полную диспансеризацию в медцентре Джонса Хопкинса. Кроме того, у него, видимо, не было сердечного приступа.

– И вы, значит, думаете, что его убили? Да у кого могли возникнуть проблемы с Джонатаном? Он же был библиотекарем!

– И у библиотекарей бывают враги, – заметил Калеб, словно оправдываясь. – У меня есть несколько коллег, которые могут стать весьма агрессивными после нескольких бокалов мерло.

Она недоверчиво посмотрела на него:

– Да, и в самом деле… Но никто же не станет убивать человека только потому, что тот оштрафовал его за просроченную книгу.

– Давайте-ка я вам кое-что покажу, – предложил Стоун. – Это наверху, на чердаке.

Когда они поднялись туда, Стоун сказал:

– Этот телескоп направлен на соседний дом.

Назад Дальше