Ожидание (три повести об одном и том же) - Погодин Радий Петрович 6 стр.

БАБ­КА МА­РИЯ

Ста­рик ша­гал по шат­ким де­ре­вян­ным мос­ткам, ми­мо са­дов. Он гром­ко шу­мел свои пес­ни.

Толк­нув лок­тем ка­лит­ку, он во­шёл в не­боль­шой сад. Под де­ревь­я­ми зем­ля чёр­но-си­няя. Толь­ко воз­ле за­бо­ров рас­тёт тра­ва. За де­ревь­я­ми ха­та. Че­ре­пич­ная кры­ша у неё на­бек­рень. Во­круг на­сы­па­на до­рож­ка из мел­ких чис­тых ра­ку­шек. У две­рей вме­сто по­ло­ви­ка ста­рая сеть. Ха­та по­хо­жа на ста­ри­ка – ве­сё­лая ха­та.

Ста­рик ос­та­но­вил­ся в са­доч­ке и вдруг за­орал ис­пу­ган­ным го­ло­сом:

– Баб­ка Ма­рия! Че­го ж вы си­ди­те? Ха­та го­рит!

Низ­кая кра­ше­ная дверь рас­пах­ну­лась. На по­рог вы­ско­чи­ла ста­руш­ка в пе­ред­ни­ке. Гла­за ис­пу­ган­ные. Щу­рят­ся. Ста­рик спря­тал­ся за две­рью и за­хи­хи­кал:

– Шу­тю…

– Чтоб вас, ста­рый ко­зёл, – без­злоб­но про­вор­ча­ла ста­руш­ка.

Уви­де­ла Слав­ку с ма­мой и всплес­ну­ла ру­ка­ми.

– Ни­как Ан­на?

– Хи­ба ж Ан­на та­кая? – воз­ра­зил ста­рик. – Ан­на по­креп­че бу­дет. – По­том от­каш­лял­ся, объ­яс­нил со­лид­но: – Это мои зна­ком­цы. Им, Ма­рия, но­че­вать не­где.

Ста­руш­ка ог­ля­де­ла гос­тей.

– Здрав­ст­вуй­те, – ска­за­ла она. – Про­хо­ди­те, по­жа­луй­ста.

Она про­ве­ла ма­му и Слав­ку в боль­шую про­хлад­ную ком­на­ту с кра­ше­ным по­лом.

– Мы вас в за­ле по­ло­жим, – го­во­ри­ла она. – Вот тут. Тут воз­дух све­жий. Кро­вать мяг­кая, и ди­ван но­вый…

Дед Вла­сен­ко про­су­нул­ся в ком­на­ту, по­хва­стал:

– Ан­на мне та­кой ди­ван бар­хат­ный спра­ви­ла, доч­ка моя.

Ста­руш­ка на­хму­ри­лась.

– Не ды­ши­те тут. Лю­дям спать, а вы ви­ном ды­ши­те.

– А они, мо­жет, ку­шать хо­тят, – ехид­но ска­зал ста­рик.

– Нет, что вы, – от­ве­ти­ла ма­ма. – Спа­си­бо.

Она се­ла на стул и ус­та­ви­лась в угол, на боль­шую ико­ну, пе­ре­ви­тую су­хи­ми цве­та­ми. Гу­бы у ма­мы мед­лен­но дви­га­лись. Ста­руш­ка по­смот­ре­ла на неё удив­лен­но.

– Ты, дев­ка, ни­как мо­лишь­ся?

Ма­ма вздрог­ну­ла.

– Нет, – ска­за­ла она. – Что вы…

Ста­руш­ка по­шла к две­ри ти­хо, поч­ти бес­шум­но.

– И то… Без тол­ку мо­лить­ся, без чис­ла со­гре­шить…

Она по­ло­жи­ла Слав­ке на пле­чо мяг­кую ру­ку, под­толк­ну­ла его вон из ком­на­ты.

– Пусть мам­ка од­на по­бу­дет. Сту­пай, хло­пец, в кух­ню.

Слав­ка сам хо­тел уй­ти. Он знал: ко­гда у ма­мы ше­ве­лят­ся гу­бы, – зна­чит, она при­ду­мы­ва­ет гнев­ные фра­зы, ко­то­рые с вы­ра­же­ни­ем, слов­но сти­хи, вы­ска­жет при встре­че от­цу. Слав­ка по­ду­мал: "Лю­ди очень лю­бят го­во­рить вслух, но ещё боль­ше лю­бят го­во­рить про се­бя. Про се­бя они спо­рят с кем хо­чешь и все­гда по­бе­ж­да­ют".

На кух­не баб­ка Ма­рия сдер­жан­но и не­гром­ко на­пус­ти­лась на ста­ри­ка:

– Ва­си­лий, сго­рят у вас киш­ки си­ним ог­нём.

– Не бух­ко­ти­те, Ма­рия, – воз­ра­зил ста­рик. – Я толь­ко один ки­ло­грамм ви­на вы­пил и круж­ку пи­ва. Толь­ко гла­за за­лил, а во внут­рен­но­сти да­же и не по­па­ло.

Ста­ру­ха вздох­ну­ла.

– Гла­за, им гра­ни­цы не­ту. Луч­ше бы вы, Ва­си­лий, в до­ми­но гу­ля­ли. Ста­рый вы те­перь для ви­на че­ло­век.

– У ме­ня та­кое мне­ние, буд­то вы ме­ня от­пе­вае­те. – Ста­рик по­дёр­гал си­вы­ми бро­вя­ми, спро­сил оби­жен­но: -Ма­рия, я за­ме­чаю, вам про доч­ку мою, Ан­ну, уз­нать со­всем не ин­те­рес­но. Как она в Но­во­рос­сий­ске жи­вёт. А она, ме­ж­ду про­чим, вам по­клон по­сы­ла­ла… – Ста­рик встал из-за сто­ла и по­кло­нил­ся, от­ве­дя ру­ку в сто­ро­ну.

Ста­ру­ха под­жа­ла гу­бы. По­том за­го­во­ри­ла то­же с оби­дой:

– Я у вас про Ан­ну и не же­лаю сей­час пы­тать. Вы ста­не­те толь­ко хва­стать за­зря и ни­че­го мне тол­ком не объ­яс­ни­те.

Ста­рик за­со­пел, слов­но ему вдруг за­ло­жи­ло нос. Он гля­дел на ста­ру­ху то сер­ди­то, то снис­хо­ди­тель­но. По­том гла­за у не­го по­доб­ре­ли, в них поя­ви­лись смеш­ли­вые огонь­ки, ко­то­рые по­бе­жа­ли по все­му ли­цу, по всем ста­ри­ков­ским мор­щи­нам.

По­ев, ста­рик за­лез на кро­вать и за­тих, вы­ста­вив бо­ро­ду вверх, как ан­тен­ну.

Слав­ка хле­бал уху, ко­то­рую ста­рик Вла­сен­ко на­зы­вал щер­бой. Ел ват­руш­ку, ко­то­рую баб­ка Ма­рия на­зы­ва­ла пла­чин­дой. Бы­ло ему те­п­ло и сво­бод­но. Слав­ка ду­мал, что боль­ше все­го на све­те он те­перь лю­бит щер­бу и пла­чин­ду.

Баб­ка Ма­рия уби­ра­ла по­су­ду.

– Ты, хло­пец, не ду­май на де­да,– ти­хо го­во­ри­ла она раз­мо­рен­но­му Слав­ке.– Он не ка­кой-ни­будь пья­ни­ца там, ма­зу­рик. Он с шес­ти лет ры­ба­лит. У не­го аж кос­ти от рев­ма­тиз­ма чёр­ные. Вы­пьет ки­ло­грамм ви­на для здо­ро­вья. Ему, ста­ри­ку, ино­гда мож­но.

– А я ведь, Ма­рия, не пья­ный, – ска­зал ста­рик не­ожи­дан­но ров­ным и гру­ст­ным го­ло­сом. – Я ведь, Ма­рия, толь­ко са­мую ма­лость, для за­па­ха. Я по дру­гой при­чи­не хво­раю… Вот ехал на па­ро­хо­де. На са­мо­ле­те ле­тел. Кру­гом лю­ди шур­шат. Бе­гут за сво­им де­лом. Мне, Ма­рия, вдруг по­ка­за­лось, что ни к че­му я уже. Ум­ру, и ни­кто не вздрог­нет. Ма­буть, Ан­на, да ещё вот ты, Ма­рия Ан­д­ре­ев­на… Вот я и шу­мел, прыт­кость свою по­ка­зы­вал. Я ведь те­перь, как тот "Шу­ра"… – Ста­рик за­сме­ял­ся, буд­то за­каш­лял.

– У нас на рыб­за­во­де та­кой бук­сир имел­ся. По име­ни "Шу­ра". Три дня па­ров на­би­рал, толь­ко чтоб за­гу­деть. А гу­док у не­го са­мый шум­ный на всём по­бе­ре­жье. Как за­гу­дит "Шу­ра", аж за­дро­жит весь. По­том три дня на­би­ра­ет па­ров, что­бы от­ва­лить от пир­са. А как уж он по во­де хо­дил, на ка­кой си­ле, это­го и сам бог в свою го­ло­ву не возь­мёт. Те­перь то­го "Шу­ры" не­ту, те­перь он вро­де как бар­жа. А го­во­рят, рань­ше, в мир­ное вре­мя, ли­хой бук­сир был…

Ста­рик по­вер­нул­ся к сте­не. Спи­на у не­го бы­ла ко­ст­ля­вая и уп­ря­мая.

– Не прие­дет Ан­на, – гру­ст­но за­бор­мо­тал он. – Не­нуж­ный я те­перь для неё.

Баб­ка Ма­рия на­кло­ни­лась над сто­лом. В её го­ло­се то­же бы­ла грусть.

– Не для то­го она и учи­лась, что­бы без де­ла к нам ез­дить. У неё сей­час за­бо­ты-то обо всех. Учё­ная, с неё и спрос ве­лик.

Баб­ка Ма­рия смот­ре­ла в ок­но, за ко­то­рым ни­че­го не бы­ло.

– Вы­рас­та­ют де­ти пло­хие – и ду­ма­ют, что ро­ди­те­ли в том ви­но­ва­ты. Вы­рас­та­ют де­ти хо­ро­шие – и ду­ма­ют, что ро­ди­те­ли тут ни при чём…

Слав­ка то­же по­смот­рел в ок­но, за ко­то­рым ни­че­го не бы­ло, и ус­нул. Во сне он уви­дел ту ко­неч­ную стан­цию, где схо­дят­ся все пу­ти и до­ро­ги. Она вы­пи­ра­ла из зем­ли буг­ром, вся уты­кан­ная до­ма­ми. То­пор­щи­лись не­бо­скрё­бы. Исаа­ки­ев­ский со­бор, Кремль, Эй­фе­ле­ва баш­ня – са­мые кра­си­вые со­ору­же­ния, ко­то­рые Слав­ке при­хо­ди­лось ви­деть на кар­тин­ках. Во­круг стоя­ли по­ез­да, па­ро­хо­ды, са­мо­лё­ты. Они гром­ко тру­би­ли. Им не тер­пе­лось ехать ку­да-то даль­ше.

УТ­РОМ НА БА­ЗА­РЕ

– Вста­вай, хло­пец, день уже ок­на вы­ла­мы­ва­ет, а ты всё по­душ­ку со­сёшь.

Слав­ка вско­чил. По­пле­скал хо­лод­ной во­ды в гла­за. Ма­ма и баб­ка Ма­рия пи­ли в кух­не чай.

– От­ца не ищи, – на­ка­за­ла ма­ма. – Пус­кай хоть од­на­ж­ды он сам нас по­ищет.

– По­шли, хло­пец, со мной на служ­бу, – пред­ло­жил дед. – Тут жен­щи­ны меж со­бой по­бе­се­ду­ют, ма­буть, раз­бе­рут­ся со­об­ща в ва­шем де­ле. Те­бе дам­ские раз­го­во­ры по­ни­мать не на­до.

– Иди, – ко­рот­ко раз­ре­ши­ла ма­ма.

Го­ро­док со­гре­ва­ло солн­це. Ве­тер сме­ши­вал за­па­хи па­шен, от­кры­тых хле­вов и мо­ря в один силь­ный и тё­п­лый за­пах.

Со ста­ри­ком Вла­сен­ко здо­ро­ва­лись про­хо­жие, всё боль­ше по­жи­лые, не­то­ро­п­ли­вые. Со Слав­кой то­же здо­ро­ва­лись.

Слав­ка ду­мал о вче­раш­нем маль­чиш­ке в спор­тив­ной курт­ке. Он та­ра­щил­ся по сто­ро­нам, на­де­ясь на встре­чу. Он пред­став­лял, как про­тя­нет ру­ку ему. Ска­жет: "При­вет! Как де­ла?" И маль­чиш­ка ему от­ве­тит: "При­вет! Как де­ла?!" Они по­го­во­рят и пой­дут вме­сте. Слав­ка да­же сде­лал на­мёк ста­ри­ку, спро­сив:

– Где же в ва­шем го­ро­де ре­бя­та? – Мо­жет быть, ста­рик Ва­си­лий вспом­нит маль­чиш­ку и че­го-ни­будь ска­жет о нём.

– Мо­ло­дые ж кто где, – объ­яс­нил ста­рик. – Ко­то­рые в мо­ре на сей­не­рах, ко­то­рые на рыб­за­во­де или там на кон­серв­ном. Они на ра­бо­те все чис­то. Ут­ром в го­ро­де ста­ри­ки власть бе­рут. – Он ос­та­но­вил­ся, по­смот­рел в даль сквоз­ных бе­ло-ро­зо­вых улиц. – Ко­гда ка­пи­тан Илья при­го­нит из Одес­сы фло­ти­лию, го­род со­всем опус­те­ет. Все по­бе­гут в Аф­ри­ку. Все чис­то.

Дед Вла­сен­ко шёл на ры­нок.

– Это моя об­ще­ст­вен­ная служ­ба, – го­во­рил он. – Я – рыб­над­зор от на­ро­да. Ры­бак то­же бы­ва­ет раз­ный. Иной на­дёр­га­ет не­доз­во­лен­ной ры­бы и под­за­ныр её – про­даст на ба­за­ре.

– Ма­ло­мер­ку вы­ло­вят, – и боль­шая ло­вить­ся не бу­дет, – рас­ска­зы­вал он по до­ро­ге. – Это де­ло вез­де по-раз­но­му на­зы­ва­ет­ся. В Кры­му го­во­рят – му­ган. У нас – под­за­ныр. По за­ко­ну – бра­конь­ер­ст­во. А что ка­са­ет­ся ме­ня, то я та­ко­му ры­ба­ку в гла­за плю­ну.

Слав­ка вер­тел го­ло­вой, рас­смат­ри­вал го­род. В цен­тре бы­ли ка­мен­ные до­ма, трёх­этаж­ные и че­ты­рёх­этаж­ные.

В вит­ри­не "Гос­фо­то" ви­се­ли под­кра­шен­ные порт­ре­ты.

– Здесь мой зна­ко­мец Яша Ко­ган ра­бо­та­ет, – ува­жи­тель­но по­хва­стал дед Вла­сен­ко. – Он те­перь то­же ста­рый. Уже ко­то­рый год на ощупь сни­ма­ет.

В вит­ри­не уни­вер­ма­га, сре­ди паль­то и ве­ло­си­пе­дов, бы­ли ра­зо­стла­ны кар­ти­ны. На од­ной – Мак­сим Горь­кий в ши­ро­кой шля­пе, на дру­гой – Су­во­ров весь в ор­де­нах… На блан­ках, при­ко­ло­тых к кар­ти­нам, зна­чи­лось: "На­име­но­ва­ние-"Кар­ти­на Горь­ко­го". Це­на за один метр 15 руб­лей".

Метр Су­во­ро­ва сто­ил на пять руб­лей до­ро­же.

Слав­ка спро­сил у де­да:

– По­че­му раз­ни­ца?

Дед по­скрёб бо­ро­ду, ше­вель­нул си­вой бро­вью.

– Я, хло­пец, в ри­со­ва­нии ма­ло че­го по­ни­маю. Мо­жет, на Су­во­ро­ва боль­ше крас­ки по­шло, у не­го од­них ор­де­нов вон сколь­ко.

Ста­рик Вла­сен­ко с гру­стью под­миг­нул пол­ко­вод­цу, ска­зал за­дум­чи­во:

– В боль­шом воз­рас­те был че­ло­век, а то­же вон ка­кой бой­кий… – и за­спе­шил к рын­ку.

В на­ча­ле ле­та на ба­за­рах на­ро­ду ма­ло. Что про­да­ют? Ста­рую ку­ку­ру­зу про­да­ют, му­ку, мо­ло­дых по­ро­сят.

Ещё тор­гу­ют ры­бой; быч­ка­ми, ер­ша­ми, ба­ра­буль­кой. Не­ко­то­рые при­во­зят из плав­ней су­да­ков и ле­щей.

А есть и та­кие куп­цы, что дер­жат для по­ку­па­те­лей крас­ный то­вар под при­лав­ком: мо­ло­дую сев­рю­жи­ну, осет­ра и бе­лу­гу. Спе­ци­аль­но для этих куп­цов ка­ж­дое ут­ро при­хо­дил на ры­нок дед Вла­сен­ко.

Ры­бой тор­гу­ют всё боль­ше жен­щи­ны. Ры­ба­ку са­мо­му тор­го­вать не­удоб­но, да и вре­ме­ни жаль.

– Здо­ро­во, куп­чи­хи! – за­шу­мел дед. – По­хва­стай­те же ва­шим то­ва­ром. Очень я люб­лю рыб­ный дух ню­хать.

Иные жен­щи­ны поч­ти­тель­но здо­ро­ва­лись со ста­ри­ком, иные на­чи­на­ли брюз­жать, оби­жать­ся. А ко­то­рые по­мо­ло­же – смея­лись. Дед то­же сме­ял­ся, раз­во­дил ру­ка­ми.

– Дю­же у нас дев­ки хо­ро­ши. Дю­же кра­си­вые. Бол­га­ры стра­да­ют, у них за­все­гда не­вест не­дос­та­ча. Не­хай бы к нам еха­ли. Или япон­цы… Ксан­ка, по­шла бы за япон­ца?

Креп­кая, ши­ро­кая в пле­чах Ксан­ка за­мах­ну­лась су­да­ком.

– Очу­ме­ли вы со­всем. Вы ж на мо­ей свадь­бе ви­но пи­ли.

– Про­сти, дев­ка, за­был, – из­ви­нил­ся дед. – Вы для ме­ня те­перь все друг на дру­га по­хо­жие… А ну, по­ка­жи то­вар.

Ксан­ка сня­ла с кор­зи­ны ку­сок се­ти.

– Ров­ная ры­ба, – по­хва­лил дед. – Сер­деч­ный ры­бак ло­вил. Му­жик твой?

– Бать­ка, – от­ве­ти­ла Ксан­ка, вздох­нув. – Чи у вас па­мять по­му­ти­лась, дед Вла­сен­ко, чи вы на­сме­хае­тесь? Я уж дав­но как вдо­ва…

– Из­ви­ни, дев­ка… – Ста­рик со­кру­шен­но по­чмо­кал, по­ка­чал го­ло­вой и по­лез даль­ше по ря­ду. Ос­та­но­вил­ся он пе­ред вы­со­кой ста­ру­хой в чёр­ной клет­ча­той ша­ли, с ко­то­рой скан­да­лил воз­ле цер­ков­ной ог­ра­ды.

Ста­ру­ха при­кры­ла гла­за и при­ня­лась взды­хать, бор­мо­ча:

– Чи ты бе­лу­жий род­ст­вен­ник или тот во­дя­ной черт?

– И ко­гда у те­бя язык со­трёт­ся? – рас­сер­дил­ся дед Вла­сен­ко.– Я у те­бя осет­ров оты­мал?

– Так не моя же та ры­ба, – гром­че за­вор­ча­ла ста­ру­ха. – Про­сят лю­ди про­дать – я про­даю. Её ж ведь в мо­ре не вы­бро­сишь, всё од­но она уже дох­лая… А моя ры­ба вот – быч­ки… Све­жие быч­ки и ер­ши! – за­го­ло­си­ла ста­ру­ха на весь ба­зар, рас­хва­ли­вая свою ры­бу. – Кра­си­вые ер­ши…

Она толк­ну­ла паль­цем в ста­ри­ка и до­ба­ви­ла:

– Ось та­кие, как он, стра­хо­лю­ды.

– Аре­стую я те­бя, Оль­га, за твои вред­ные дей­ст­вия, – при­гро­зил ста­рик.

Ста­ру­ха су­ну­ла ру­ки в кар­ма­ны пе­ред­ни­ка. Втя­ну­ла воз­дух в се­бя, слов­но це­лый день не ды­ша­ла, и при­ня­лась чес­тить ста­ри­ка Вла­сен­ко со всех сто­рон.

– Злы­день ты ока­ян­ный! – кри­ча­ла она. – Сам ры­ба­лить не мо­жешь, по­то­му и ла­за­ешь по ба­за­ру из за­вис­ти. На­хлеб­ник ты для го­су­дар­ст­ва и та­ра­ка­ний пас­тух. Дру­гой бы на тво­ем мес­те хоть удоч­кой про­мыш­лял. Смот­реть на те­бя дю­же тоск­ли­во. С ду­ши во­ро­тит… Ма­рию, го­рю­чую вдо­ву, ты хит­ро­стью к се­бе за­ма­нил и на се­бя ра­бо­тать за­ста­вил. Чтоб те­бе, без­дель­ни­ку ста­ро­му, пус­то бы­ло! И что­бы на том све­те ры­ба­ки те­бя в свою ком­па­нию не при­ня­ли! – Ста­ру­ха вдруг под­бо­че­ни­лась и ска­за­ла: -Я же знаю, за­чем ты на ба­зар хо­дишь. На ме­ня смот­реть. Ты же ж ведь, ста­рый пень, в ме­ня всю жизнь влюб­лён­ный. А мне на те­бя – тьфу! Ты ж для ме­ня пус­тое про­стран­ст­во…

Дев­ки и мо­ло­ду­хи хо­хо­та­ли. Да­же не­ко­то­рые по­жи­лые не сдер­жи­ва­ли улы­бок. Но Слав­ка за­ме­тил, что в сме­хе ры­ба­чек не бы­ло одоб­ре­ния.

– Моз­гов бы те­бе по­бо­ле, – ска­зал ста­ру­хе дед Вла­сен­ко. – Ду­ша твоя мед­ная.

МО­РЕ НА ГО­РИ­ЗОН­ТЕ

Ста­рик шёл на­су­пясь. Лох­ма­тые бро­ви, как ко­зы­рёк, при­кры­ва­ли ему пол-ли­ца.

– Ка­ж­дый день с нею во­юю, – ска­зал он, ста­ра­ясь при­дать сво­ему го­ло­су ров­ность. – До че­го же тём­ная ба­ба. Бре­шет и бре­шет…

Вы­шли на бе­рег.

Мо­ре го­ре­ло на го­ри­зон­те не­стер­пи­мым ог­нём.

– Раз­ве вам ба­буш­ка Ма­рия не же­на? – спро­сил Слав­ка. – Она вас на "вы" на­зы­ва­ет.

Ста­рик на­су­пил­ся ещё боль­ше.

– Нет… Ма­рия – вдо­ва мое­го со­то­ва­ри­ща. Мой со­то­ва­рищ Егор по­гиб, ко­гда боль­шая фур­ту­на бы­ла – шторм дю­же силь­ный. Он с сы­ном по­шёл став­ной не­вод спа­сать… Мо­ре их вме­сте за­бра­ло. Обо­их… – Ста­рик за­мол­чал, за­со­пел в усы.

– А ей­ный сын Ми­тя, стар­ший, тот в Се­ва­сто­по­ле смерть на­шел. Ми­ти­но имя там на кам­не на­пи­са­но… Не мо­жет Ма­рия в сво­ей ха­те жить. Пла­чет она там дю­же.

Гру­ст­но ста­ло Слав­ке. По­то­му что не мог он в этом де­ле ока­зать по­мощь. Да в та­ких де­лах ни­кто уж по­мочь не мо­жет.

Та вред­ная ста­ру­ха Оль­га – она же ж мо­ею не­вес­той бы­ла. – Ста­рик хлоп­нул се­бя ру­кой по бо­ку.

Ка­кой я ду­рак был… Пе­ла она, Оль­га, дю­же кра­си­во. Го­лос у неё та­кой за­ме­ча­тель­ный, из­нут­ра… – И всё ещё сер­ди­то, но уже ти­ше, до­ба­вил: – Ме­ня Се­ра­фи­на от неё от­ве­ла… Вот это ж бы­ла дев­ка, моя Се­ра­фи­на…

На бе­ре­гу двое бо­ро­да­тых ры­ба­ков тол­ка­ли в мо­ре смо­ля­ную лод­ку. Они за­ма­ха­ли ста­ри­ку. За­кри­ча­ли:

– Дед Вла­сен­ко, кон­чай сто­рож­бу! По­шли крю­чья ста­вить. И хлоп­ца бе­ри. Бри­га­ду ор­га­ни­зу­ем.

На ше­ях у ры­ба­ков – жен­ские ко­сын­ки. Брю­ки под­поя­са­ны об­рыв­ка­ми се­ти. На но­гах – бре­зен­то­вые чул­ки до ко­лен и ко­жа­ные по­сто­лы.

Ста­рик от­вер­нул­ся, стал каш­лять от ды­ма.

– Мо­жет быть, схо­дим, дед Вла­сен­ко, – вдруг ска­зал Слав­ка. – Мо­жет, пой­ма­ем, что­бы та ста­ру­ха язык при­ку­си­ла.

Дед про­хри­пел:

– Ку­да те­бе, хло­пец. Ты для это­го дю­же хруп­кий, как ка­мы­ши­на… Ви­дишь? – он кив­нул в мо­ре на ры­ба­ков. – Ры­ба­ки же чис­то раз­бой­ни­ки. Ро­жи от ко­ма­ров по­рас­пух­ли, все в смо­ле, толь­ко уси­щи то­пор­щат­ся… Да и я то­же. Ка­кой я нын­че ры­бак… – Он по­ка­зал ру­ки с ис­крив­лён­ны­ми, раз­ду­ты­ми в сус­та­вах паль­ца­ми. – Сей­час, хло­пец, тех­ни­ка… – Ста­рик ус­мех­нул­ся вдруг. По­ка­чал го­ло­вой.

– В мо­ло­до­сти я бе­лу­гу в че­ты­ре­ста ки­ло­грам­мов один на один взял. Од­ной ик­ры во­семь­де­сят ки­ло. И сей­час ещё об этом ста­ри­ки го­во­рят. По­то­му что не вся­ко­му ры­ба­ку так слу­ча­ет­ся… Ры­бак в оди­ноч­ку взять ры­би­ну в сто ки­ло­грам­мов мо­жет, а ес­ли боль­ше – уже вдво­ём.

Они по­до­шли к за­то­ну.

Ста­рик ушёл со сво­им смен­щи­ком, та­ким же ста­рым, в кни­ге рас­пи­сы­вать­ся. По­ка они в сто­рож­ке ку­ри­ли, Слав­ка смот­рел в мо­ре. В го­ря­чее свер­ка­ние солн­ца, в даль, ко­то­рая кон­ча­ет­ся на го­ри­зон­те для глаз, слов­но пря­чет свою об­шир­ную тай­ну от всех не­под­виж­ных и не­лю­бо­пыт­ных.

На свае, не­по­да­ле­ку от бе­ре­га, си­де­ла дев­чон­ка с удоч­кой. На ней бы­ли маль­чи­ше­ские вель­ве­то­вые шта­ны, бе­лая ко­сын­ка с го­лу­бым го­ро­хом и крас­ная коф­та. Она си­де­ла как раз на до­рож­ке, про­ло­жен­ной по во­де солн­цем.

Слав­ка уст­ро­ил­ся на ска­мей­ке воз­ле во­рот. Ста­рик Вла­сен­ко вы­лез из сто­рож­ки, то­же при­нял­ся смот­реть в мо­ре.

Они дол­го мол­ча­ли и, на­вер­но, ду­ма­ли об од­ном, по­то­му что ста­рик от­вер­нул­ся, слов­но его под­слу­ша­ли, ко­гда Слав­ка ска­зал:

– Дед, а мы не бу­дем боль­шую ло­вить. На­ло­вим ма­лень­кой. Удоч­ка­ми.

– Чи я ку­рорт­ник ка­кой? – за­со­пел ста­рик. – Ме­ня ры­ба­ки с той тро­сточ­кой уви­дят, по все­му мо­рю смех по­бе­жит, аж до Тур­ции… Удоч­кой… – вор­чал ста­рик. Он сер­дил­ся и сам се­бя рас­па­лял. – Чи мне кол­хоз пай­ка не да­ёт? Чи я дру­го­го че­го не мо­гу? Я, мо­жет, в кол­хо­зе глав­ным кон­суль­тан­том сей­час зна­чусь. И об­ще­ст­вен­ную долж­ность справ­ляю. И за­тон сто­ро­жу… – Он вдруг за­кри­чал, ши­ро­ко рас­кры­вая уса­тый рот: – Не слу­хай ты ста­рую ведь­му! Оль­гу! Я для го­су­дар­ст­ва ры­бы на­ло­вил по­бо­ле, чем она воз­ду­ху на­ды­ша­ла! – Ста­рик дол­го ше­ве­лил гу­ба­ми. Бро­сал на Слав­ку сер­ди­тые взгля­ды.

– Рас­стро­ил ты ме­ня. Я ж в про­шлом го­де про­бо­вал. Ло­вил… Ка­бы та Оль­га про это де­ло про­слы­ша­ла, она бы ме­ня сво­им язы­ком в го­рох рас­ка­та­ла.