Опять наказанная. Пари. Печальный финал. Добрая волшебница
- Изволь повторять за мною: ich bin, du bist, er ist. (я есть, ты есть, он есть).
- Ich bin-a, дубина… Дубина! Ха-ха-ха-ха-ха!
- Не дубина, a du bist! Я не понимаю, что тут смешного! Ты знаешь: кто смеется без причины, тот есть признак дурачины. Изволь же повторять. - И краснея от досады, Лина Фальк затянула снова в нос: - Ich bin, du bist, er ist.
Южаночке скучно. И для чего несносная Крыса заставила ее готовить уроки под руководством Фальк. Противная! Противная! Противная! Никого в жизни, кажется, не ненавидела до сих пор Южаночка, а вот Фальк ненавидит. Одну только Фальк. Даже Крыса не так противна и гадка, как эта Фальк! Крыса своей злостью смешит, Фальк раздражает. А впрочем, одна стоит другой. Южаночка смотрит в лицо белобрысой Лины, и оно кажется ей несноснее, чем когда-либо. Вот уже два дня провела Южаночка в институте, но привыкнуть к золотушному лицу Фальк она никак не может. Глаза красные, слезящиеся, лицо желтое и прыщи. Почему слезятся глаза и почему прыщи?
- Почему у вас красные глаза и прыщи? - спрашивает она свою маленькую учительницу.
Фальк подскакивает на скамейке, точно ее укусила блоха. В ее красноватых глазах стоят слезы.
- Ты порядочная дрянь, Палтова, - шипит она, - я не виновата, что меня Господь Бог создал такою.
И она готова расплакаться.
Южаночке становится вдруг жаль Фальк. Правда, ведь она не виновата, что родилась такой. О, зачем, зачем она обидела Фальк?!
И тут же, желая исправить свою ошибку, она берет холодную, всегда потную руку белобрысой Каролины, жмет ее и шепчет:
- Это ничего, Фальк, это все вылечить можно. У нас есть доктор на юге, Сморов, он одного солдатика вылечил от золотухи и командирскую собачонку Луньку. Совсем запаршивела Лунька, а он ей раз прописал, и все прошло… Как рукой сняло. И тебе пропишет, хочешь, я его попрошу в письме.
Голос Инны звучит так нежно, а Фальк… Боже Великий, что сделалось с Фальк? Слезы брызгают двумя фонтанами из золотушных глаз немки, она делается красной, как вареный рак, и, упав на пюпитр, разражается слезами.
- Ты гадкая, злая насмешница, Палтова, ты дрянь! Ты… О-о-о-о! Как я ненавижу тебя!
Южаночка уничтожена. Разве она хотела этого? О, напротив, совсем напротив. А Фальк рыдает все громче и громче. Вокруг них уже собирается толпа. С кафедры спешит г-жа Бранд, за нею из противоположного угла черненькая, апатичного вида девушка в сером, m-lle Карасева, немецкая папиньерка и помощница Бранд.
- Лина! Лина! О чем ты! - с испугом вопрошает Эмилия Федоровна племянницу.
- О, Tante, Tante! (о, тетя, тетя!) - рыдает Фальк. - Она, Палтова, эта. Она назвала меня паршивой собачонкой!
M-lle Карасева злыми глазами впивается в лицо Южаночки и шипит:
- Ага! Опять твои проделки! И что за ужас - произносить такие слова! О, невозможная, испорченная девчонка. Становись сейчас к доске. Ты будешь стоять там до шести часов, слышишь?
До шести часов много времени. Целый час. Теперь только пять. Простоять шестьдесят минут у доски - о, это нелегкая штука. И за что?! За то, что Фальк говорит неправду? Разве она, Инна, назвала ее так? Нет! Желая ей добра, она, Южаночка, сделала маленькую неловкость. Но она не виновата. И размышляя таким образом, Инна направляется к доске, не пробуя даже просить прощения. Все равно ведь не поможет. Фальк плачет, значит, она чувствует себя несчастной. А виною этого несчастья - она. Вот, она и должна расплатиться одна за все.
Южаночка стоит у доски и старается думать о чем-то очень хорошем. Завтра воскресенье, и она увидит дедушку своего, милого, дорогого. Ура! Ура! Ура! - мысленно ликует девочка, не решаясь, однако, теперь уже вслух крикнут это "ура". Потом мысль ее перескакивает на другое. Она и Гаврик держат пари. Надо проделать нечто, что не приходило еще в голову ни одной институтке и что она, Инна, придумала сегодня утром, ужаснув своей смелостью даже шалунью Гаврик. Они так долго спорили и пререкались тогда.
- Сделаю! - выходила из себя Южаночка.
- Нет! - опровергала ее Гаврик.
- А я тебе говорю, что сделаю!
- Не посмеешь!
- Не посмею? Я? Ну вот, ты меня и не знаешь! Нет еще ничего такого, перед чем бы задумалась я! Хочешь пари?
- Хочу! Хочу! На банку варенья! - обрадовалась Гаврик.
- Нет, без всякой банки, а просто так. Приходи сегодня после дневного чая в залу, когда там будут бегать наши седьмушки и прочие младшие. Тебе докажу!
- Идет! - согласилась Гаврик, и план был готов.
И вот Южаночка наказана так не вовремя. Так некстати подвела ее эта плакса Фальк! Как же после этого и не проиграть пари!
Две трети девочек находятся теперь в зале, бегают, резвятся там, устраивают игры, танцуют под рояль, и Щука там, и Гаврик, а она здесь. Целый час, целый час!
Чтобы как-нибудь скорее и незаметнее провести этот час, Южаночка смотрит в окно. За окном зима. Снег идет. Погода - ужас! Что, если завтра будет такая, приедет ли дедушка в прием? Ах, если бы приехал. Конечно! Конечно, приедет! Он так любит ее, Инну, и потом, что такое значит погода для старого героя. А?
- Господа! В классе угар! Выходите скорее, надо открывать фортку. Я столько раз говорила истопнику, что по два раза в день нельзя топить печь, - послышался недовольный голос Карасевой. - В зал, маленькие, ступайте все в зал.
Что это? Или она ослышалась, Южаночка? В зал? Ах, отпускают в зал! Какое счастье! Угар в классе! О, благодетельный угар, о, милая печка! Фрейлейн Бранд, проходя мимо нее, говорит сердито:
- Ступай, Палтова. Перед ужином достоишь, что тебе осталось. А теперь марш со всеми остальными в зал.
И Южаночка выбежала из своего угла, торжествуя неожиданную победу.
* * *
- Гаврик! Гаврик! Щука! Даня! Где вы! Вот и я!
И, бесцеремонно расталкивая попадавшихся ей то и дело на пути воспитанниц своих и чужих классов, Инна неслась по зале, отыскивая своих друзей.
- Боже мой, эта новенькая толкается, как мужик с барки! - послышался недовольный возглас какой-то чопорной девицы пятого класса.
- У нее манеры извозчика! - вторила ей другая "пятушка".
- Mesdames! Что вы хотите, если ее воспитывали солдаты в полку! - презрительно поводила плечиками третья.
А Южаночке и горя было мало от всех этих замечаний. Она пронеслась через всю залу, сбив с ног какую-то не вовремя подвернувшуюся ей "чужеземку", пославшую ей вдогонку негодующее: Monstre! (Чудовище!) - и уже стояла перед Гаврик и Даней, восседавших на подоконнике.
- Вот и я! Пришла выполнить пари! Не ждали? И раньше бы прибежала, да Фальк наябедничала Крысе. Крыса наказала, поставила у доски. К счастью, угар в классе. Выпустили. Вот она - я! Сейчас же и пари мое исполню!
Южаночка скомандовала:
- Смир-р-рно! Ружья на плечо. А теперь ступай за мною! Шагом марш! - и замаршировала к печке в дальнем углу зала. Здесь между нею и огромным портретом одного из покойных Императоров образовался небольшой уютный уголок. В этот уголок и бросилась Инна в сопровождении своей маленькой команды. Примостившись на краю деревянной скамейки, стащила с ножек и грубые институтские башмаки, и белые нитяные чулки.
- Ага! Вот и сделала, что хотела. А теперь глядите! Раз! Два! Три!
И, вскочив со скамейки, перебирая голыми ножками и звонко смеясь, Южаночка снова понеслась по залу.
Гаврик и Щука, "премьерованные" шалуньи, как их называли в институте, кинулись со всех ног вдогонку за ней.
- Выиграла пари! Выиграла! Ай да Южаночка! Ай да молодчина! - визжала Гаврик, ликующими взглядами окидывая попадавшихся ей навстречу воспитанниц.
- Месдамочки! Смотрите! Какой ужас! Палтова - босая, как какая-то деревенская девчонка! С ума она сошла, что ли?
- Эта Палтова - разбойник какой-то! Подумайте, она держала с Гаврик пари, что три раза обежит босая вокруг залы! - захлебываясь рассказывала Жемчужинка, маленькая девочка.
- Боже! Боже! Но ей достанется от Мильки, если увидит ее, - прошептала высокая Ланская и крикнула мчавшейся навстречу Инне:
- Палтова! Безумная! Остановись! Тебе говорят, остановись же! Обувайся скорее!
Но Южаночка, успела уже сделать два круга, теперь ей оставался еще третий раз обежать залу и тогда пари выиграно, и она докажет свою удаль обеим своим подругам!
Как раз в то время, когда сама она неслась быстро, как призовая лошадь, описывая круг на арене цирка, чья-то худая тонкая фигура незаметно метнулась от входа зала в ее противоположный конец, туда, где между печкой и портретом чернели прюнелевые ботинки и сиротливо белели на скамье нитяные Южаночкины чулки. Подбежать к скамейке, схватить то и другое, сунуть под передник и тем же стремительным шагом вернуться в коридор было для Каролины Фальк делом одной минуты.
В следующее же мгновенье она стояла перед своей теткой, госпожой Брандт, и шептала, закатывая под лоб свои золотушные глазки.
- О, Tante, Tante! О, какой ужас! Она сняла обувь и бегает по залу - босая!
- Кто? Кто бегает босая по залу? Говори же толком, Лина! - испуганно проронила та.
- Палтова, тетя, Палтова. Кому же другому придет в голову такая мысль. Ах, тетя! Вот ее обувь. Я принесла ее тебе! - И Лина протянула злополучные башмаки классной даме.
Между тем, Южаночка, не подозревая предательства, с легким сердцем заканчивала последний круг, под неумолкаемый хохот столпившихся в кучку "чужеземок" и "своих". Неожиданно громкий голос Верховской, стоявшей "на часах" у двери во все время "номера", испуганно крикнул:
- Милька идет! Инна! Палтова! Беги обуваться скорее.
- Выиграла пари, выиграла, - пронеслось в ту минуту по залу ответным криком.
И Южаночка стрелой бросилась к заветному уголку, между портретом и печкой.
Каково же было изумление и даже испуг девочки, когда она не нашла там ни башмаков, ни чулок.
- Ищи под скамейкой! Ищи под скамейкой! - кричала ей в самое ухо Даня.
Инна, а за нею Гаврик и Щука кинулись под скамью.
Но, увы! И там не оказалось злополучной обуви Южаночки!
- Mesdames! Сознайтесь, кто подшутил над Палтовой так глупо и жестоко? - кричала Гаврик, бросаясь от одной воспитанницы к другой.
- Мы не трогали! Мы не брали.
- Никто не мог сделать этого из нас! - слышались тут и там взволнованные голоса.
И вдруг все стихло. На пороге залы появилась г-жа Бранд. Одну минуту она молчала и только обводила проницательным взором присмиревшую толпу девочек. Потом зазвучал ее голос.
- Палтова! Подойди сюда!
Эффект вышел неожиданный. Инна Палтова должна была подняться со скамейки, на которую успела сесть при входе классной дамы, чтобы спрятать поджатые под себя голые ножки, и идти на зов ее воспитательницы.
- Присядь! Присядь к полу! Авось не заметит, - успела шепнуть своему другу на ухо находчивая Даня.
Но, увы! Не заметить босые ноги было трудно, невозможно. К г-же Бранд шла чернокудрая девочка с голыми ножками, потешно шлепая пятками по паркету. При виде этого необычайного зрелища кто-то не выдержал и фыркнул из "чужеземок". Зато "свои" хранили полное гробовое молчание.
А Южаночка все шла и шла, и бесконечным казался ей путь от печки до дверей залы. Накажет! Непременно накажет! И куда только могли деться злополучные чулки и башмаки. Неужто их унесла злая фея, проносилось в голове девочки.
А над этой победной головушкой уже звучал неприятный голос, уже собиралась гроза.
- За отвратительное мальчишеское поведение, недопустимое в наших стенах, ты будешь строго наказана. Завтра я не позволю тебе выйти к твоему деду. Ты останешься без приема на этот раз!
- Что?
Это "что" сорвалось так неожиданно и так наивно, что никто даже не засмеялся ему. Черные глаза Южаночки метнулись. Личико побледнело. Углы рта болезненно оттянулись вниз.
- Что ты переспрашиваешь, точно глухая? - уже окончательно вышла из себя госпожа Бранд. - Не слышала разве? Я запрещаю тебе за твое дурное поведение видеть дедушку. Понимаешь?
Увы! Чернокудрая девочка очень хорошо понимала значение этой фразы.
- Теперь ты поняла меня, надеюсь? - произнес над нею все тот же неуловимый голос и тут же добавил уже значительно мягче.
- Лина, дитя мое, отдай этой скверной девчонке ее чулки и башмаки.
И в тот же миг, как по щучьему велению перед Южаночкой очутилась ее исчезнувшая обувь. Не смущаясь присутствием в зале "чужеземок", Инна тут же опустилась на паркет и стала медленно натягивать чулки на свои стройные ножки. А кругом нее шумели и волновались, и "свои", и "шестые", и "пятые", словом, все младшее отделение N-ского института.
- Нет, желала бы я знать имя той предательницы, которая выдала Палтову-бедняжку?
- Ведь это такая подлость, - горячась, говорила Маша Ланская, прослывшая за образец безупречной честности среди подруг.
- Что за гадость. Неужели такой Иудушка может найтись среди институток, - хорохорилась Гаврик.
- А я догадываюсь, месдамочки, кто сделал это! - ничуть не смущаясь присутствием в зале классной дамы, крикнула Верховская.
- Я знаю имя предательницы! - крикнула она еще раз, посмотрев на Фальк.
Белобрысая Лина покраснела и испуганно посмотрела на тетку. Последняя, как бы угадывая ее молчаливую мольбу, засуетилась сразу, забила в ладоши и закричала на всю залу по-немецки:
- Седьмые, становитесь в пары! Ступайте готовить уроки. Скорей! Скорей.
- Фальк! Вот кто сделал это! - неожиданно выкрикнул голос Верховской, и необычайный шум сразу поднялся в зале после ее слов.
- Фальк - предательница! Фальк - ябедница! Фискалка, фискалка. Прочь от нас, Фальк! Какая подлость! Какая низость! Вон! Вон! Мы ненавидим тебя! Фальк! Шпионка! Доносчица! Дрянь!
- Молчать! Сию минуту молчать! Лина Фальк никому ничего не доносила! Вы, кажется, все с ума сошли сегодня. Я буду жаловаться вашим дамам, шестые и пятые, что вы не умеете себя вести. А маленькие, извольте сейчас же строиться в пары и марш в коридор!
И госпожа Бранд снова захлопала в ладоши.
- Mesdames! He сметь разговаривать с Фальк, пока она не искупит перед нами своего подлого поступка! - кричала Гаврик.
- Гаврик! Я записываю тебя, за дурное поведение и завтра без приема, - проговорила г-жа Бранд, спешно вынимая маленькую книжечку из кармана и что-то отмечая в ней карандашом.
Через две-три минуты "седьмушки" двумя ровными шеренгами выходили из зала, предводимые Крысой, а позади них плелась Фальк.
Девочки как-то разом отшатнулись от нее, и никто из них не хотел идти с доносчицей в паре.