К тому времени когда я забрался к себе в постель, сил у меня не осталось совсем. Обычно я не сплю долго, но сегодня казалось, что мне может потребоваться целых тридцать шесть часов. Подъемы и спады прошедшего вечера, напряжение от такого множества новых ощущений - все это действовало опустошающе. Конечно, не настолько опустошающе, как для Яворски, этого маленького мерзавца, но я использовал всю свою месячную норму адреналина за один стремительный вечер. Я не мог даже думать, что означал каждый из его элементов, начиная со странного толчка, бросившего меня в безумный и стремительный ночной полет, до совершенно невообразимых вещей, происшедших между нами с Ритой. Когда я уходил, она спала и выглядела явно намного счастливее. Но запутавшийся бедняга - Темный Декстер - снова не может ни в чем разобраться, поэтому не успела моя голова коснуться подушки, как я почти мгновенно заснул.
…И вот я снова над городом, как стремительно парящая, гибкая птица, и холодный воздух обтекает меня, то тянет вверх, то бросает вниз, туда, где лунный свет рябит на воде, и я влетаю в тесную холодную комнату для убийств, где маленький вахтер смотрит на меня и смеется, распростертый под занесенным ножом, смеющийся, и это усилие перекашивает его лицо, изменяет его, и теперь это уже не Яворски, а женщина, и человек, держащий нож, смотрит вверх, туда, где парю я, - над скрученными красными внутренностями, и он поднимает лицо, а за дверью я слышу Гарри и поворачиваюсь как раз перед тем, как увидеть, кто лежит на столе, но…
Я просыпаюсь. Головная боль такая, будто о голову раскололи арбуз. Ощущение такое, как будто я вообще не закрывал глаз, хотя часы у кровати утверждают, что уже 5.14.
Еще один сон. Еще один междугородный звонок на мою фантомную вечернюю линию. Неудивительно, что я непреклонно отказывался видеть сны большую часть своей жизни. Как глупо: какие плоские и очевидные символы. Полностью неконтролируемая, тревожная мешанина, отвратительный и вульгарный нонсенс.
Теперь я уже не мог снова заснуть, перед глазами - все те же инфантильные образы. Если уж я вижу сны, не могли бы они больше подходить мне, быть интереснее и разнообразнее?
Я сел и потер пульсирующие виски. Жуткое и утомительное оцепенение вдруг спало с меня, точно корка с раны, и я сел на кровати в каком-то непонятном дурмане. Что со мной происходит? И почему это не может происходить с кем-нибудь еще?
Сон не был похож на предыдущие, однако я не уверен, что знаю, в чем разница или что он означает. Последний раз я не сомневался, что должно произойти новое убийство, я даже знал где. Но сейчас…
Я зевнул и пошлепал в кухню выпить воды. Голова Барби сделала "так-так", когда я открыл холодильник. Я стоял и смотрел, потягивая воду из большого стакана. Яркие голубые глаза смотрели на меня не мигая.
Почему мне приснился этот сон? Может, просто переутомление от похождений прошедшего вечера включило на воспроизведение мое расшатанное подсознание? Раньше я никогда не ощущал переутомления; на самом деле это всегда давало выход напряжению. Впрочем, раньше я никогда не оказывался так близко к катастрофе. Но при чем здесь сон? Некоторые из его образов были болезненно натуральны: Яворски и Гарри, не увиденное лицо человека с ножом. Однако хватит. Зачем беспокоить меня ерундой из учебника психологии для начинающих?
Зачем вообще беспокоить меня этим сном? Мне он не нужен. Мне нужен отдых, и вместо него - вот он я, играю в кухне с куклой Барби. Я снова качнул головку: "так-так". Опять же, при чем здесь Барби? И как мне разобраться во всем, чтобы осталось время на спасение карьеры Деборы? Как я могу обманывать Ла Гэрту, когда бедняга так увлеклась мной? И, во имя всего святого, если оно действительно существует, зачем Рите понадобилось делать ЭТО со мной?
Неожиданно все напомнило запутанную мыльную оперу, и это было уже слишком. Я нашел аспирин, прислонился к кухонному шкафу и выпил три таблетки. Наплевать на вкус. Я никогда не любил лекарства в любом виде, кроме как для утилитарного использования.
Особенно после того, как умер Гарри.
Глава 16
Гарри умер не быстро, и он умер не легко. На смерть он отвел себе ужас как достаточно времени, и это было первым и последним в его жизни проявлением эгоизма. Гарри умирал полтора года, небольшими периодами: то ускользал из жизни на несколько недель, то отвоевывал назад почти все свои силы, а мы сходили с ума, теряясь в догадках. Уйдет ли сейчас, в этот раз, или окончательно победит? Мы не могли предугадать, а поскольку это был именно Гарри, сдаться для нас было глупостью. Гарри все сделает как надо, не важно, насколько ему трудно, но какое это имеет значение, когда умираешь? Правильно ли бороться и цепляться и своей бесконечной смертью заставлять нас страдать, если смерть все равно приближалась, что бы Гарри ни делал? Или правильно вот так ускользнуть, элегантно и без суеты?
В девятнадцать лет я, конечно же, не знал ответа, хотя о смерти мне было известно гораздо больше остальных прыщавых придурков со второго курса университета Майами, где я учился.
И как-то чудным осенним днем, когда я шел в сторону Студенческого Союза после лекции по химии, недалеко от меня появилась Дебора.
- Дебора, - позвал я ее, как мне казалось, очень по-студенчески, - пойдем выпьем колы.
Гарри советовал мне чаще появляться в Союзе и пить там колу. Так мне легче будет сойти за человека, а также научиться вести себя как другие люди. И конечно, он был прав. Несмотря на вред для моих зубов, я очень многое узнавал о представителях этого неприятного биологического вида.
Дебора, которая в свои семнадцать уже была очень серьезной, покачала головой.
- Папа, - сказала она.
И очень скоро мы ехали через весь город в хоспис, куда поместили Гарри. Хоспис сам по себе уже не есть добрая новость. Это значит, врачи говорят, что Гарри готов умереть, и полагают, что он будет с ними сотрудничать.
Когда мы приехали, Гарри выглядел не слишком хорошо. На фоне белых простыней он был такой зеленый и тихий, что я подумал - мы опоздали. От своей долгой борьбы он стал худым и костлявым, будто что-то пожирало его изнутри. Аппарат искусственного дыхания рядом с ним издавал шипение - звук Дарта Вейдера из живой могилы. Гарри был жив, строго говоря.
- Папа, - сказала Дебора, взяв его за руку. - Я привела Декстера.
Гарри открыл глаза, и его голова перекатилась в нашу сторону, словно некая невидимая сила подтолкнула ее с дальнего края подушки. Но глаза были не его. Какие-то темные углубления, тусклые и пустые, необитаемые. Тело Гарри, может быть, еще было живым, но он уже ушел из дому.
- Нехорошо, - сказала нам медсестра. - Мы ведь хотим, чтобы ему было сейчас удобно.
И занялась большим шприцем: наполнила его, подняла вверх, нажала на поршень, чтобы выпустить пузырек воздуха.
- …подождите… - Звук был таким тихим, мне вначале показалось, что это аппарат искусственного дыхания. Я обвел глазами палату и наконец остановил их на том, что осталось от Гарри. - …подождите… - повторил он, кивая в сторону медсестры.
А она или не слышала его, или решила проигнорировать. Подошла к нему сбоку, аккуратно подняла похудевшую руку и начала протирать ее ватным тампоном.
- …нет… - выдохнул Гарри, тихо, почти неслышно.
Я посмотрел на Дебору. Она стояла, вся - внимание, идеальная поза формальной неуверенности. Снова взглянул на Гарри. Он смотрел прямо мне в глаза.
- …не надо… - произнес он, и теперь в его глазах появилось нечто, напоминающее ужас, - укол… не надо.
Я шагнул вперед и удержал руку медсестры, не дав ей воткнуть иглу в вену Гарри.
- Подождите, - сказал я.
Она посмотрела на меня, и на мгновение что-то мелькнуло в ее глазах. Я чуть не отшатнулся от неожиданности. Холодная ярость, реакция не человека, но рептилии - "Я хочу", как будто мир - ее собственная площадка для игр. Мгновенная вспышка, но я уверен, что прав. Ей хотелось вогнать иглу мне в глаз за то, что ее остановили. Ей хотелось воткнуть ее мне в грудь и вертеть ею, пока у меня не выскочат ребра, а сердце не окажется в ее руках и она не начнет выдавливать, выкручивать, вырывать из меня жизнь. Передо мной был монстр, охотник, убийца. Хищник, бездушный и бессердечный.
Как и я сам.
Однако ее деланная улыбка вернулась очень скоро.
- Что такое, голубчик? - спросила она, ласково так - самая настоящая Последняя Сестра Милосердия.
Я почувствовал, что язык вдруг стал слишком велик для рта, казалось, прошло несколько минут, пока я смог ответить:
- Он не хочет, чтобы ему делали укол.
Сестра снова улыбнулась; улыбка, чудная такая штучка, устроилась у нее на лице, прямо благословение Господне.
- Ваш папа очень болен. Ему очень больно.
Она подняла шприц иглой вверх, и луч света из окна мелодраматично отразился в ней. Игла засияла, как тот самый Святой Грааль.
- Нужно сделать ему укол, - сказала она.
- Он не хочет, - ответил я.
- Ему больно, - сказала она.
Гарри что-то промолвил, но я не расслышал. Мои глаза замкнулись на Сестре, ее - на мне, два монстра с одним и тем же куском мяса между ними. Не отводя от нее взгляда, я наклонился к нему.
- …Я… хочу… боль… - произнес Гарри.
Я бросил на него взгляд. В этом почти сформировавшемся скелете, уютно свернувшемся под одеялом, с прической "ежиком", слишком пышной для его головы, я увидел, что Гарри вернулся и продолжает пробивать себе дорогу в тумане.
Я снова посмотрел на Последнюю Сестру.
- Ему хочется боли, - отрезал я и где-то в ее нахмурившихся бровях, раздраженном рывке головой услышал рев дикого зверя, наблюдающего, как его добыча летит в пропасть.
- Я должна рассказать доктору, - сказала она.
- Хорошо, - ответил я, - мы подождем.
Я проследил, как она выплыла в коридор, как крупная хищная птица. Я почувствовал прикосновение. Гарри следил за мной, как я наблюдал за Последней Сестрой.
- Ты… понимаешь… - сказал Гарри.
- Ты о сестре?
Он закрыл глаза и слегка кивнул - всего один раз.
- Да. Я понимаю.
- Как… ты… - сказал Гарри.
- Что? - потребовала Дебора. - О чем это вы говорите? Папа, как ты себя чувствуешь? Что это значит - "как ты"?
- Как я насчет медсестры. Он имеет в виду, не приударить ли мне за сестрой, Деб, - выкрутился я и снова повернулся к Гарри.
- О, ну да, - пробормотала Дебора, а я уже полностью сконцентрировался на Гарри.
- Что она сделала? - спросил я его.
Он попытался поднять голову, но сумел лишь слегка качнуть ею. Поморщился. Стало ясно, что боль возвращалась, как он и хотел.
- Слишком много, - произнес Гарри. - Она колет… слишком много…
Он снова тяжело задышал и закрыл глаза. В тот день я, наверное, совсем отупел, потому что сразу не понял, что он имеет в виду.
- Слишком много чего?
Гарри открыл затуманенный болью глаз.
- Морфина, - прошептал он.
В меня как будто ударила вспышка молнии.
- Слишком большая доза, - дошло до меня. - Она убивает слишком большой дозой. А в таком месте, как здесь, это практически ее работа, никто не будет задавать вопросов! Так это же…
Гарри снова сжал мне руку, и я прекратил болтовню.
- Не дай ей, - хрипло произнес он. - Не дай ей снова усыпить меня.
- Пожалуйста, - голос Деборы звучал так, как будто вот-вот порвется, - парни, о чем вы говорите?
Я посмотрел на Гарри, но он закрыл глаза - внезапный приступ боли навалился на него.
- Он считает… м-м… - начал я и тут же умолк. Дебора, конечно, знать не знала, кто я такой, а Гарри совершенно твердо велел мне держать ее в неведении. Что я мог рассказать ей, не открыв чего-то?
- Он думает, что сестра колет ему слишком много морфина, - наконец сказал я. - Намеренно.
- Бред, - ответила Деб. - Она ведь медсестра. Гарри взглянул на нее, но промолчал. Если честно, то и мне нечего было ответить на невообразимую наивность Деб.
- Что мне делать? - спросил я Гарри.
Гарри посмотрел на меня очень долгим взглядом. Сначала я подумал, что от боли его разум блуждает где-то, потом понял, что Гарри очень даже на месте. Он так сильно сжал челюсти, казалось, кости вот-вот пробьют его тонкую бледную кожу, а глаза были такими ясными и острыми, какими я их никогда не видел после того, как он в первый раз дал "рецепт Гарри".
- Останови ее, - наконец сказал он.
По всему телу у меня пробежала сильная дрожь. Остановить ее? Разве это возможно? Или он имеет в виду - остановить ее? До сих пор Гарри помогал мне контролировать моего Темного Пассажира, скармливая ему бездомных собак, беря с собой на охоту на оленей. Однажды мы ездили с ним ловить одичавшую обезьяну, которая терроризировала южный район Майами. Она так напоминала человека, но, конечно же, была не права. Чудесный день.
Мы прошли всю теорию вопроса: как выслеживать, как избавляться от улик и так далее. Гарри знал, что в один прекрасный день ЭТО произойдет, и он хотел подготовить меня к тому, что ЭТО придется сделать. Однако он всегда сдерживал меня от того, чтобы я на самом деле сделал ЭТО. Но сейчас - остановить ее? Он правда это имеет в виду?
- Пойду поговорю с врачом, - сказала Дебора. - Пусть распорядится уменьшить дозировку.
Я открыл было рот, но Гарри сжал мне руку и болезненно кивнул.
- Иди, - сказал он, и Дебора на мгновение задержала на нем взгляд, прежде чем повернуться и уйти в поисках врача.
Когда она вышла, в комнате повисло мертвое молчание. Я не мог ни о чем думать, кроме того, что сказал Гарри. "Останови ее". И я не мог придумать никакой иной интерпретации, кроме как той, что он наконец дает мне свободу, разрешение на Настоящее Дело. Я не решался спросить его, это ли он хотел сказать, из страха выяснить, что он имеет в виду что-то другое. Поэтому я долго-долго стоял и смотрел через небольшое окошко на сад, где брызги красных цветов окружали фонтаны.
Время шло. Во рту пересохло.
- Декстер, - наконец сказал Гарри.
Я не ответил. Ничего не мог придумать адекватно моменту.
- Такие дела, - медленно произнес Гарри с болью в голосе, и наши глаза встретились.
Он улыбнулся мне неестественной полуулыбкой, увидев, что я наконец снова с ним.
- Я скоро уйду, - произнес Гарри. - Я не могу помешать тебе быть… таким, какой ты есть.
- Каким, пап? - спросил я.
Он сделал немощное движение хрупкой рукой.
- Рано или поздно… тебе… понадобится… сделать это с человеком, - сказал он, и от этой мысли я почувствовал, как кровь запела у меня в жилах. - С человеком, который… этого заслуживает.
- Как медсестра.
Мое горло совершенно пересохло.
- Да, - сказал он и надолго закрыл глаза. Потом заговорил снова неуверенным от боли голосом: - Она это заслужила, Декстер. - Еще один неровный вздох. Во рту у Гарри что-то потрескивало, как будто тоже в горле пересохло. - Она сознательно дает пациентам слишком большие дозы… Убивает их… Убивает… намеренно. Она убийца, Декстер… Убийца.
Я откашлялся. Голова слегка кружилась, и вообще я чувствовал себя не очень, но, в конце концов, это такой важный момент в жизни молодого человека.
- Ты хочешь… - начал я и замолчал: голос сорвался. - То есть нормально, если я… остановлю ее, пап?
- Да, - ответил он. - Останови ее.
По какой-то причине мне хотелось быть абсолютно уверенным.
- Ты имеешь в виду, ты знаешь… как я делал… с… ты знаешь… с обезьяной?
Глаза Гарри были закрыты, он явно уплывал вдаль на растущей волне боли. Он вздохнул, тихо и неровно.
- Останови медсестру, - сказал он. - Как… обезьяну. Голова его слегка отклонилась назад, он задышал чаще, но так же неровно.
Так.
Вот оно.
Останови медсестру так же, как и обезьяну. Звучит достаточно дико. Но для моего безумно звенящего мозга все это казалось музыкой. Гарри дал мне свободу. У меня есть разрешение. Мы говорили, что однажды это должно произойти, однако он удерживал меня. До сих пор.
Сейчас…
- Мы говорили… об этом, - сказал Гарри, не открывая глаз. - Ты знаешь, что делать…
- Я видела врача. - В палату влетела Дебора. - Он зайдет и исправит дозировку в рецептурном листе.
- Хорошо, - сказал я, чувствуя, как Нечто поднимается во мне от основания позвоночника, какая-то электрическая волна тряхнула меня и накрыла капюшоном. - Пойду побеседую с медсестрой.
Дебора выглядела испуганной, может быть, из-за моего тона.
- Декстер… - сказала она.
Я сделал паузу, стараясь обрести контроль над варварским ликованием, все возрастающим во мне.
- Не люблю неясностей.
Мой голос показался странным даже мне самому. Я прошел мимо Деборы быстрее, чем она могла бы зарегистрировать выражение моего лица.
И в коридоре хосписа, протискиваясь между тюками чистого, хрустящего, белого постельного белья, я почувствовал, как Темный Пассажир в первый раз становится Новым Водителем. Декстер сразу растворился, стал почти невидимым - светлые полосы на чутком и прозрачном тигре. Я смешался с ним, меня почти невозможно увидеть, но я здесь, хожу кругами против ветра, выслеживая свою жертву. Во всепожирающей вспышке свободы, на пути к совершению ЭТОГО впервые в жизни, с санкции всемогущего Гарри, я отступал, сливался с темным фоном своего собственного темного "я", в то время как другое "я" припадало к земле и рычало. Я сделаю ЭТО наконец. Сделаю то, ради чего создан.
И я сделал.
Глава 17
И я сделал. Так давно, а память все еще пульсирует во мне. Конечно же, у меня сохранилась та капелька крови на стеклышке. Она была моей первой, и я мог в любое время вызвать воспоминания - стоило только достать препарат и посмотреть на него. Я так и делал, довольно часто.
Тот день был особенным для Декстера. Последняя Сестра стала Первой Подружкой, и она открыла передо мной много прекрасных дверей. Я так много узнал, обнаружил так много нового.
Но почему я принялся вспоминать Последнюю Сестру сейчас? Почему вся эта серия событий отшвырнула меня назад через время? Я не могу позволить себе воспоминаний о своей первой паре длинных штанов. Мне нужно взорваться действием, принимать крупные решения, вершить великие дела. Вместо того чтобы сентиментально прогуливаться по тропинкам памяти и барахтаться в сладких воспоминаниях первого стеклышка с капелькой крови.
Которой, только теперь я подумал об этом, не взял у Яворски. Такая вот мелочь, абсолютно не важная деталь, но она может превратить сильного мужчину, человека действия, в суетливого, хнычущего невротика. Мне нужен его препарат. Без него смерть Яворски будет бессмысленной. Весь этот идиотский эпизод - хуже тупой, импульсивной глупости: он не завершен. У меня нет препарата.