* * *
Возвращаясь с рыбалки, Ваня каждый раз видел на Очаковской девчонку. Стоит и смотрит. Будто ожидает чего-то. А не говорит. Обернется - опять смотрит ему вслед.
Сначала это Ваньку злило. Потом стало даже интересно. Еще поднимаясь по Державинскому, он думал: "Стоит или нет?".
Семья Крашенинниковых появилась на Очаковской в позапрошлом году. Девчонка эта, которую зовут Оля, ее мать, худая тетка с запавшими глазами, вечной папиросой во рту и перевязанным горлом, и Олина двоюродная сестра Тонька. Тоньку он знает. Она тоже в третьей группе, только в "А". Мальчишки рассказывали: Тонька плакса и фискалка. А про Олю он ничего не слыхал. Она только первую группу кончила.
Ваня так привык видеть эту молчаливую девчонку, что когда однажды Оли на месте не оказалось, ему стало грустно. Не было ее и на другой вечер, и на следующий.
Весь день Иван думал: "Что же с ней случилось?" И на рыбалке у него не ладилось. То обнаружил, что нет весла. Оглянулся, а оно черт те где уже плывет! Еле догнал. Банка с червями оказалась пустой - забыл закрыть плотно, они и расползлись по всей лодке. Подсек хорошенького сазанчика. Водил его, водил, а под конец заторопился. Сазан как ударит хвостом, как дернет! И был таков вместе с крючком и леской.
Злой возвращался он домой. Повернул на Очаковскую. Вот те на! Прямо перед ним стоит Оля и улыбается.
- Ты чего улыбаешься?
- Ты ведь тоже, - ответила Оля, - идешь и улыбаешься. Я подумала: наверно, у тебя день сегодня очень хороший.
Ваня смутился. Что она сочиняет? Он и не думал улыбаться. И какой же у него день хороший?!
- Ты куда задевалась? Целых три дня тебя не было.
- Болела я… Но уже совсем-совсем поправилась! - поспешила обрадовать его Оля.
Он и в самом деле почему-то обрадовался. И неожиданно для себя предложил:
- Хочешь, я тебе рыбку дам? Вот эту. Смотри какая. Длинненькая. Мордочка остренькая. Вся в шипах. Зато вкусная! - объяснил он ей, как совсем маленькой девчушке.
- Я знаю. Она стерлядка называется, - подняв на него погрустневшие глаза, сказала Оля. - Мне дядя Вася давал.
- Какой дядя Вася?! - с тревогой спросил Иван.
- Твой папа. Какой же еще?! Идет с Дона и говорит: "Хочешь стерлядку, хозяечка серенькая? Ушицу вкуснейшую сваришь".
- Ну, это уж ты врешь! - взъерошился Ванька. - Сколько раз с ним ходил, а тебя не видел.
- Я никогда не вру, - спокойно объяснила Оля. - Когда ты шел вместе с ним, я в калитку пряталась.
- Почему?
- Не знаю. Пряталась и все.
- А почему он так называл тебя?.. Ну это… хозяйкой.
- Не хозяйкой! - обиделась Оля. - А хозяечкой серенькой. А иногда называл Сероглазкой… У вас, говорит, в доме одни женщины. Кто же вас ухой побалует?
Ваня глянул. И правда, глаза у Оли большие, серые, серьезные. И почему-то заторопился. Вынул из садка кроме стерлядки еще двух подсулков:
- Куда тебе?
- Вот, в фартучек. Дядя Вася всегда в него клал.
- Так испачкаешь! Рыбой провоняется.
- Ничего. Я постираю… И рыба не воняет, а пахнет.
Он уже подошел к своим воротам, когда Оля догнала его и быстро сказала шепотом:
- Дядя Вася живой!.. Я его во сне видела. Он говорит: "Не верь. Я живой!"
Так появился у Вани друг. Оля. Теперь каждый раз, возвращаясь с рыбалки, он давал ей самую вкусную рыбу.
Соседские мальчишки заметили это и стали смеяться:
- Тю! Ты чего, Руль? Нанялся им?!
- Дурачки! - отвечал Ваня. - Ведь у них в доме одни женщины. Кто же им рыбу поймает?..
Он катал Олю на своей лодке с черным парусом. Учил плавать. Рассказывал про рыбьи повадки и рыбацкие хитрости.
В присутствии Оли Иван казался сам себе старше, опытней, сильней. Это ему очень нравилось. Даже хотелось, чтобы Олю кто-то попытался обидеть. Он бы тому показал!
Иногда они говорили об отце. Оля удивляла Ивана. Оказывается, она знала о его отце не меньше, чем он сам.
И они вместе не верили, что отца нет в живых.
* * *
В четвертой группе Ваню, уже не хвалили. Мать все чаще вызывали в школу учительница, завуч и даже заведующий школой.
- Говорят, Ваня, что ты всех животных из школы украл…
- Я украл?! Да у них там не живой уголок, а чуть дохлый не получился. Их же никто не кормит. Я как налил им в миску, так они сразу всю воду выхлебали. Вот мы с Витькой и отнесли их в рощу… А замок мы и не срывали вовсе. Он такой и был. Плюнь - и откроется…
- А еще сказали, что ты хорошего мальчика побил ни за что. И грозил, что в Дону утопишь.
- Это Филькин хороший?! Да он Шарику Николаевых хлеба с крысиным ядом дал!.. Да не бил я этого Филькина совсем! Раз только дал леща по загривку. Так разве я бил?
Мать сидела на табурете, положив тяжелые, в синих жилках, руки на колени, смотрела на раскрасневшееся лицо сына и видела: он верит, что прав.
- Ничего не пойму я, Ваня. Кругом ты виноват, по-ихнему. Велели повлиять на тебя. И наказать строго.
- Скажи, мать, что ты меня наказала и повлияла. Вот честное пионерское, я этого Филькина и пальцем больше не трону!
- Ты уж постарайся. А то заведующий говорит: если что-нибудь случится, так мы его совсем из школы выключим.
"Что-нибудь" все-таки случилось. И довольно скоро.
Школа имени Луначарского маленькая, а детей вокруг много. Поэтому она работала в три смены. Младшие начинали заниматься в половине восьмого утра. А старшие, в основном ученики седьмых групп, уходили из школы уже в половине девятого.
В декабре в четыре часа уже темно, и все шесть уроков третьей смены идут при свете. Переменки по пять минут, в коридорах теснота. Кому же такое понравится?! И начались неполадки с электричеством. Едва третья, смена села за парты - раз! И свет потух.
- А-а-а! - несется от подвала до чердака победный вопль.
В школе темно, как в погребе. Учителя бегают по коридорам со свечками. В классах творится такое!.. Пока найдут неисправность, урок, а то и два пройдут безвозвратно. А если света нет долго, всех отпускают домой. Мальчишки с криком вылетают из дверей и несутся к Державинскому: играть в снежки, кататься с горы на коньках и санках.
Когда свет потух в четвертый раз, заведующий школой выстроил всю третью смену в коридоре и заявил:
- Если еще раз устроите такое безобразие - виновника исключим из школы без права поступления куда-либо на год!..
Это подействовало. Свет горел исправно.
Семнадцатого декабря, под выходной, мальчишки четвертой группы "В", отковыряв на перемене гвоздем шпингалеты двери, выскочили на деревянный балкон, выходивший в крохотный школьный дворик. Стали сгребать снег, играть в снежки. Кто-то, глянув вниз, сказал:
- Отсюда если грохнешься, так и костей не соберешь!
Ванька тоже глянул и, сплюнув вниз, заявил:
- Ерунда! Могу пол-урока простоять на перилах.
- А на одной ноге, слабо?! - подзадорили мальчишки. - Ласточкой. Как в цирке!.. До ста!
- Спорим! - не унимался Ванька. - На десять завтраков!
- Жирно тебе будет! На пять!
- Ладно, пусть на пять. Тогда до пятидесяти…
Под снегом на перилах оказалась наледь. Но отступать было поздно. Ребята скажут, что Ванька струсил. Он залез на перила, поудобней умостил ногу на узкой ледяной дорожке и застыл, подняв ногу, раскинув руки в стороны.
- …Шесть, семь, восемь, - хором считали мальчишки.
Иван стоял.
- Тридцать девять, сорок, сорок один…
Иван стоял. Поднятая нога наливалась свинцом, хотела опуститься. Но он не позволял ей. Опорная нога начала подрагивать, подгибаться в колене…
Заведующий глянул в окно и обомлел. На скользких перилах, раскинув руки, будто акробат в цирке, на одной ноге стоял мальчишка. Расталкивая изумленных учителей, заведующий бросился в коридор.
Не получил Ванька от товарищей талончиков на школьные завтраки. Соревнование прервал выскочивший на балкон заведующий, когда досчитали лишь до сорока восьми. Он сгреб Ваньку в охапку, поставил на пол и потащил в учительскую. Отобрал книжки и велел в школу без матери не приходить.
Когда вторая смена начала выходить, а ученики третьей полезли в двери напролом, Ванька проскользнул мимо нянечки и спрятался в раздевалке. Надо было во что бы то ни стало выручить книжки. Там, в задачнике, лежал билет в цирк на дневное представление, который матери выдали на складе бесплатно за хорошую работу.
Прозвенел звонок. Ванька хотел выйти из укрытия, как вдруг увидел: к щиту с пробками подкрался Игорь Кулисов из седьмой "А". Полыхнуло голубое пламя, и свет погас. "Вот так лучший ученик школы!" - подумал Иван, ощупью пробираясь к выходу.
Перед носом хлопнула дверь, звякнула задвижка. Иван потянул за ручку - дверь не поддавалась. "Влип!" - подумал он.
- Попался, голубчик! - послышался за дверью злорадный голос сторожа. - Зовите заведующего! Да свечу принесите!
Услышав рядом тихий плач, Иван протянул руку.
- Ой! Кто тут?! - испуганно вскрикнул Кулисов.
- Не бойся. Это я. Ванька Руль.
- Меня исключат, Ванька! Выгонят совсем! Понимаешь?! Он же меня убьет! - бормотал Игорь, стискивая руку Ивана.
Ванька знал, что отец у Игоря не родной. Он лупит его ремнем всегда, когда увидит в табеле хоть одно "хор". Только "очень хорошо" он признавал за оценку. А теперь…
"Как же отсюда выбраться?" - вновь и вновь думал Иван. И вдруг вспомнил сценку из кинофильма. За Чарли Чаплиным гонятся полицейские. Чарли мечется в комнате, откуда нет второго выхода. И вдруг он стал к стенке у самой двери. Врываются полицейские: в комнате никого. Пока они обалдело смотрят на стену, Чарли за их спиной удрал на волю. "А что, если так?"
За дверью уже шумело множество голосов. Загремела задвижка. И в последний оставшийся миг Иван сделал то, чего, кажется, и не собирался делать. Толкнул Игоря к стене у двери:
- Стой тут и не рыпайся!
Дверь распахнулась, сразу прикрыв Игоря. Иван зажмурился от света.
- Ты-ы?! Опять ты, Углов?! - гневно вскрикнул заведующий. - Ну, все! Забирай книги! Тебе они больше не понадобятся!..
Через два дня пришла учительница и сказала матери, что его исключили из школы на полгода. Мать расплакалась.
- Ну зачем ты это сделал, сынок? Ты же обещал…
Ванька слушал молча, опустив голову. Раскаяние его не терзало. Очень жалко было мать.
- Мама, ну не убивайся. Я другую школу найду. Вот посмотришь. Ну не жег я эти проклятые пробки! Не жег!..
- Все говорят, чтоб я тебе не верила, - мать тяжело вздохнула. - Ну как же это? А я смотрю на тебя и… опять верю… Наверно, я плохая мать…
Ванька просиял. Вскочил и, чего давно с ним не было, обнял мать за плечи, прижался щекой и тихо в самое ухо выдохнул:
- Мать. Ты мировая! Лучше не бывает.
* * *
Олег спустился по Державинскому, свернул на горбатую, без тротуаров Очаковскую улицу, похожую на деревенскую. Вот он и Ванькин деревянный домик виднеется.
Олег всегда с удовольствием заходил сюда. В доме, во дворе и в крохотном садике - везде был, как любил говорить Ванька, "полный флотский порядок". Чисто, все исправно и ничего лишнего.
Приоткрыв калитку, Олег увидел, что Иван не один. Он рассказывал стоявшей рядом белобрысой девчонке, наверно, что-то очень смешное, потому что она так и приседала от смеха.
Олег чуть подождал и решительно звякнул щеколдой.
- Вот мирово, что зашел! - обрадовался Иван. - А я сам уж хотел к тебе топать. - Увидев, что Олег рассматривает его гостью, усмехнулся: - Чего пялишься? Соседка моя. В школе Луначарского учится. Знакомься.
- Оля Крашенинникова, - тихо произнесла девочка, протянув маленькую руку, сложенную лодочкой. И едва Олег пожал ее, назвав свое имя, заторопилась: - Ваня, я побегу. А то мама придет с работы, а я и обед еще не начинала…
- Хорошая девочка, - сказал Олег, глядя ей вслед.
- Ага, - вспыхнув румянцем, подтвердил Иван. - Ну и все об этом. Садись поближе. Я сейчас управлюсь.
- Все так все, - согласился Олег.
Ванька нанизывал на шпагат небольшие таранки, а Олег рассказывал ему о событиях последних дней.
- Ну ты, Олег, гвоздь! Правильно, что отдал фуражку студенту. Пусть знают, что мы не шпана какая-нибудь!..
Закончив работу, Иван поглядел на солнце и сказал:
- Дядя Федя твой уезжает в шесть?.. А сейчас только одиннадцать. Махнем на Зеленый? Искупаемся…
У частной пристани Иван разыскал знакомого лодочника. Когда пассажиров для перевоза на Зеленый остров собралось достаточно, старик позвал:
- Сигай в баркас, ребята. Отваливаем.
- Нет, Силыч, - возразил Ванька. - Ты отдохни. Мы сами.
- Ну и добре. Берите бабайки, - согласился лодочник.
Олег с Иваном сидели на веслах не в первый раз, гребли ровно, слаженно. Лодка шла ходко, из стороны в сторону не рыскала. Силычу на корме и править-то не приходилось…
На Зеленом острове они разыскали чудесный пляжик, отгороженный кустами. Выкупались хорошенько. Нырнули по паре раз с высокого руля проходившей невдалеке баржи и, довольные, улеглись на песке, спрятав головы под куст вербы.
Было так хорошо, что и говорить не хотелось. Лежали и думали каждый о своем…
Олег так разнежился на солнце, что задремал.
* * *
- Эй, парень! - услышал он голос Ваньки. - Так ты все царство небесное проспишь. Вставай. Уже четыре.
- А откуда ты знаешь? - не открывая глаз, спросил Олег. - У тебя же часов нет.
- На кой они мне? Гляди: солнце коснулось верхушки собора. Да и крупзавод прогудел. Так что точно!
Искупались еще разок на дорожку и пошли к пристани.
К пяти, как договорились, они были уже у дяди Феди.
- Э-э, братцы! Да вы свеженькие, - засмеялся Федор Захарович, потрепав их еще влажные на затылках волосы. - Завидую. Ну и жара! Как говорят, июль - макушка лета. Сам бы поплескался в Дону с удовольствием.
- Так чего ж вы? - удивился Ванька. - Такой начальник.
- Дел, Ваня, по горло. Некогда. Ну что, пошли?
- А вещи? - спросил хозяйственный Иван.
- Да вот они, - улыбнулся Федор Захарович, поднимая небольшой чемоданчик и взяв на руку сложенную шинель.
- Нет, дядя Федя. Шинель понесу я, - заявил Олег.
- А я чемоданчик. - Ванька отобрал его у дяди Феди. - Легкий какой! Пустой, что ли?
- Ну вот. А я что? - засмеялся Федор Захарович. - Буду идти, как генерал со свитой?
- Ты и так генерал! Только советский. Ромбы ведь тебе недаром повесили, - сказал Олег. - А мы твои ординарцы.
- Убедил, - согласился Федор Захарович и шутливо скомандовал: - Ординарцы! За мной ша-а-гом - марш!..
До прибытия скорого "Тифлис - Москва" оставалось еще сорок минут. Оглядев перрон, Федор Захарович посетовал:
- Черт возьми! И присесть негде.
- Сильное дело! - ухмыльнулся Ванька. - Сейчас все будет, - и побежал за пакгауз.
Через несколько минут он появился с парой кирпичей и гладкой доской от какого-то ящика. В тени вокзального навеса они поставили кирпичи на попа и положили на них доску.
- Молодец. Находчивый, - похвалил Ивана Федор Захарович. - В ординарцы я бы тебя взял с удовольствием. - Он осторожно опустился на скамейку. - Нога, братцы, разболелась - спасу нет. Как бы рана опять не открылась.
С дальнего конца перрона за "строительством" скамейки наблюдал милиционер в белой гимнастерке. Очевидно, придя к выводу, что это непорядок, решительно направился к ним. Но, подойдя вплотную, увидел красные ромбы в петлицах Федора Захаровича, вытянулся, вскинул руку к фуражке и любезно осведомился:
- Отдыхаем, товарищ бригадный комиссар? Жарко, может, вам стульчик из дежурки вынести?
- Лучше скажите начальству, чтоб скамейки для людей поставили. Есть же больные, раненые, с детьми.
- Есть, товарищ бригадный комиссар! Тотчас доложу. Разрешите выполнять? - И решительно направился к дверям с табличкой "Начальник вокзала".
- Ишь, припустил, - улыбнулся довольный таким поворотом дела Ванька. - А если б одни были, так сразу за шиворот - и в каталажку!.. Дядя Федя, вас беляки ранили?
- Деникинцы, Ваня. В двадцатом… Коли б не Миша, батька его, - кивнул он в сторону Олега, - так гнить бы мне у Генеральского Моста… Такая рубка была, не приведи господь!.. Михаил меня из самого пекла вытащил. Через седло перекинул, на коня, - и к санитарам дивизии. А те брать не хотят. Ну, ясное дело, живым на санитарных повозках места не хватает, а я, считай, уже мертвый. Три ранения: в грудь навылет, нога перебита, а черепушку саблей распанахали… Мишка горячий был. Сунул маузер фельдшеру под нос: "Если с повозки скинешь - под землей найду!.." Огрел коня плетью и снова в бой… Вывезли. Не скинули. А на другой день, девятого января, наши Ростов взяли, и я в госпиталь попал. Выходили вот… Я-то всего этого не помню, конечно. Товарищи в госпитале рассказали, когда на поправку пошел…
Олег сбегал к окошку телеграфистов и узнал, что поезд опаздывает на целый час.
- Порядки! - недовольно сказал дядя Федя. - Ну так давайте, ребята, перекусим. - Он достал из чемоданчика кирпичик темного пайкового хлеба, сало и помидоры.
Мальчишки съели по куску и отодвинулись.
- Вы что стесняетесь? А ну навались! - скомандовал Федор Захарович. - После купанья быка слопать можно… Да, Олег, вот эти талончики отдай матери. Пусть в нашем магазине возьмет по ним крупу и еще что, не помню.
- Дядя Федя, а когда отменят карточки и хлеб вольный будет? - спросил Олег. - Чтоб пришел в магазин и взял, сколько тебе надо. Как до двадцать девятого года.
- Вам разве по обществоведению не объясняли, какое положение у нас в деревне?
- Ой, у нас обществовед, знаешь, кто? Мурашов! Учитель пения. Он и сам-то в этом ничего не понимает.
- Учитель пения?! - удивился дядя Федя.
- Точно. Он, знаешь, какой? Ну… всех боится. Что скажут, то и преподает. И пение, и историю. Раз даже вместо Вильгамиды Вильгельмовны две недели немецкий вел.
- Разве можно такому человеку обществоведение преподавать? - сердито сказал дядя Федя. - Тут нужно срочно принимать меры… А вопрос этот, ребята, трудный. За пять - десять минут не расскажешь. Ну, в общих чертах… Вы, небось, и сами слышали, как в закоулках кое-кто шепчет: "Пока колхозов не было - был хлеб. Стали колхозы - хлеба нет. От них все горе…" Это чистая контрреволюция, ребята!.. Еще Владимир Ильич Ленин предупреждал: "Если мы будем сидеть по-старому в мелких хозяйствах, хотя и вольными гражданами на вольной земле, нам все равно грозит неминуемая гибель". И партия стала на ленинский путь, на путь колхозного развития сельского хозяйства. Чтоб жизнь нашего государства и построение социализма не зависели от прихоти сельского буржуя, кулака, - даст он нам хлеб или не даст… Вы понимаете, о чем я говорю, ребята?
- Конечно!.. Ясное дело! - подтвердили мальчишки.