Антошка сорвала с головы компресс и села на кровати.
"А что, если сбежать в Германию? Вот было бы здорово! А ведь это вполне даже возможно".
И чего это болит противная голова?
Компресс снова водружен на голову.
Да, решено. Она сбежит. Отец Евы каждую неделю ходит на пароходе в Германию, везет туда железную руду, а оттуда привозит уголь. Шведские моряки прячут в угле бежавших с фашистской каторги людей, а в открытом море, когда немцы уже далеко, они откапывают их и доставляют к капитану. Так, мол, и так: беглец из Германии, как попал в уголь - неизвестно. Капитан, будь он даже фашистом, должен доставить такого пассажира в Швецию и сдать шведским властям. А если бежать из Швеции в Германию? Отец Евы закопает ее в руду, а капитан сдаст германским властям. Ух, страшно!
Антошка скажет гестаповцам, что она шведка и ей нужно видеть Гитлера по очень важному делу… Гитлеру доложат, что приехала девушка из Швеции с важным сообщением. Гитлера, наверно, разберет любопытство.
И вот она, Антошка, входит в кабинет. Кабинет большой, черный, где-то в глубине на столе горят свечи, за столом сидит Гитлер - глаза сумасшедшие, вихор с заколкой от волнения прилип ко лбу. Рядом с ним адъютант, он, наверно, говорит на разных языках, обязан говорить. Гитлер наверняка ни на каком языке говорить не умеет, а Антошка знает по-немецки только "капут". Она подойдет к Гитлеру и скажет: "Мне надо передать вам важное сообщение, которое касается вашей жизни, но скажу только вам лично". Адъютант переводит. Гитлер дает знак адъютанту отойти.
Антошка приближается к Гитлеру.
Шаг… еще шаг…
Вот перед ней только стеклянные глаза, точь-в-точь как у мальчишки с заколкой. В глазах мечется испуг. Ну и противная же физиономия у него! Как только он с такой физиономией на свете живет? Антошка делает знак, чтобы Гитлер наклонился. Он наклоняется, Антошка выхватывает из косы хитро запрятанный кинжал и поражает Гитлера в самое сердце. Он падает. "Капут!" - кричит Антошка.
Антошку связывают, пытают, она молчит, как молчала Зоя Космодемьянская. Ее ведут на казнь. Нет, не ведут, а волочат. Болит, мучительно болит разбитая голова, но она находит в себе силы крикнуть под виселицей: "Да здравствует Советская Родина!"
Антошка погибла. Но прежде подох Гитлер, и разом кончается война, исчезает зло на земле. Антошку несут хоронить, и за гробом идут пионеры всех стран, а впереди Витька-горнист. Он горнит: "Вставай, вставай, дружок!" Но она мертва… Идут барабанщики: белые, черные, желтые… Антошка плывет на руках людей. Она мертва, но видит синее-синее небо и белые пушистые облака. Она слышит горн и барабаны и слышит, как люди говорят: "Антошка не зря прожила на земле. Она ошибалась, но искупила все свои ошибки". Витька-горнист ласково горнит: "Вставай, вставай, дружок!"
- Вставай, дружок, - это уже говорит мама. - Ты сегодня заспалась.
Антошка открывает глаза.
Итак, ничего не было.
- Как ты себя чувствуешь? - спрашивает мама. - Голова не болит?
- "А вы на земле проживете, как черви слепые живут, ни сказок о вас не расскажут, ни песен про вас не споют". Мама, ведь это обо мне Горький так сказал?
Елизавета Карповна грустно улыбнулась.
- Это обо мне, Антошка. Но, может быть, скоро подойдет и наша очередь на самолет. Тогда…
- Что - тогда? - насторожилась Антошка.
- Тогда я буду работать в госпитале.
- А я пойду на фронт, - решительно заявила Антошка. - Мамочка, предупреждаю заранее. Не сердись, если сбегу. Но ехать же мне с младенцами и престарелыми в эвакуацию! - вспомнила она письмо Витьки.
- Там видно будет, а теперь давай завтракать, мне надо идти в клинику.
КОРОЛИ БЫВАЮТ РАЗНЫЕ
На третий день Елизавета Карповна разрешила Антошке встать.
- Вынеси постели на балкон, - сказала мама.
- Но сегодня же пятница, сегодня в городе трясут ковры, - возразила Антошка.
Елизавета Карповна засмеялась.
- Ты потеряла один день. Сегодня суббота.
Антошка выглянула в окно. На всех балконах дома, как снежные сугробы, белели подушки, перины, развевались по ветру простыни.
- И правда - суббота. Я пойду в школу?
- Нет. В школу ты пойдешь в понедельник, а сегодня тебе не мешало бы навестить Карлсонов и поблагодарить Улафа. Он так самоотверженно защищал тебя.
Антошка в это время собиралась сложить вчетверо простыню, да так и застыла на месте.
- Мамочка, ты все знаешь?
- Все.
- И про драку?
- И про драку, и про велосипед. Кстати, Улаф привел его в порядок, камеры были похожи на решето, он заклеил все дырки.
- Это все сделал гитлеровец с заколкой.
- И это знаю.
Итак, мама знала все.
Антошка внимательно посмотрела на мать. Елизавета Карповна повернулась и пошла на кухню.
"Ах, золотая моя мамочка! Если бы ты меня побила, ругала, я бы защищалась, я бы находила что-нибудь в свое оправдание, но ты даже сделала вид, что ничего не знаешь, ничем не попрекнула. Ты заботилась обо мне, когда я лежала в постели, заботилась так, словно я пострадала за правое дело. А я ведь кругом виновата. Я совершила пре-ступ-ле-ние!" - думала Антошка, вынося постели на балкон.
Елизавета Карповна чистила картошку.
- Мамочка, не трогай картошку, тебе надо беречь свои руки, теперь это руки хирурга. Я сама почищу, и шкурку буду срезать тоненькую-претоненькую, как скальпелем. А закончу дела на кухне и сразу пойду к Улафу.
- Сначала позвони, - посоветовала Елизавета Карповна, - шведы не любят неожиданного вторжения. Попроси разрешения зайти.
Антошка закончила хозяйственные дела и пошла звонить.
- Мама, фру Карлсон сказала, что они будут рады видеть меня в пять часов.
Елизавета Карповна вздохнула.
- Значит, они ждут гостей.
- И тебе это не нравится? Ты опять боишься, что я влезу в какую-нибудь историю? Можешь быть совершенно спокойна: я никаких глупостей не натворю, буду молчалива, как салака.
Ровно в пять часов Антошка нажала кнопку на дощечке у подъезда против фамилии Карлсон.
Щелкнул репродуктор.
Голос Евы спросил:
- Кто это?
- Это я, русская Антошка.
- Заходи.
Антошка толкнула дверь, поднялась на лифте на третий этаж.
Ева ждала ее у раскрытой двери.
В маленькой квартире Карлсонов было очень чисто и, как во всех шведских квартирах, лучшая мебель стояла против окон, чтобы из соседнего дома видели, что у Карлсонов есть сервант и за стеклом достаточно чайной посуды, чтобы принять много гостей.
Комнаты не загромождены мебелью и от этого казались просторными и светлыми. Книжные полки, гардероб помещались в стенных шкафах, диваны и кресла превращались на ночь в кровати.
Ева, ее старшая сестра Клара и мать фру Эдит были одеты в нарядные платья; даже на Улафе праздничный костюм, который был ему явно велик и ворот белой рубашки слишком широк. Лацкан пиджака у него был защеплен обыкновенной канцелярской скрепкой, рядом с ней поблескивал металлический значок с цифрой "7" посередине, а из нагрудного кармана вместо платка высовывалась гребенка.
На диване сидел пожилой, незнакомый Антошке человек. Его пиджак, как и у Улафа, украшен скрепкой, цифрой "7", и из кармана также высовывалась гребенка.
"Наверно, мода такая", - подумала Антошка.
Она поздоровалась со всеми и хотела произнести благодарственную речь, но Ева перебила ее:
- У нас сегодня семейное торжество, и еще мы провожаем Улафа: он записался добровольцем в норвежские вооруженные силы и на днях улетает в Англию. Будет воевать.
"Счастливый!" - подумала с завистью Антошка.
Фру Эдит, раскрасневшись от плиты, бегала из кухни в комнату и обратно, Клара помогала ей накрывать на стол.
Пожилой человек сидел у радиоприемника и вместе с Улафом ловил лондонское радио, которое тоже заглушалось немецкими трещотками.
- Это дядя Кристиан, товарищ отца, пришел из Норвегии, - шепнула Ева Антошке, - он коммунист, и немцы объявили большое вознаграждение тем, кто его доставит живым или мертвым в гестапо. Он со своими товарищами взорвал большой пароход с фашистами и военный склад.
Антошка с уважением посмотрела на дядю Кристиана.
Из Лондона передавали известия на норвежском языке. Кристиан попыхивал коротенькой трубочкой и крепко прищуривал глаза, словно старался не только расслышать, но и что-то разглядеть сквозь вой трещоток.
Ева принесла мешочек и вытряхнула из него на диван множество маленьких варежек и чулочек.
- Нравится? - спросила она Антошку.
- Очень! Похожи на цветы! - Антошка перебирала шерстяные яркие варежки - полосатые, клетчатые, с узорами елочек, оленей, снежинок. - Кому это столько? - спросила она.
- Ленинградским детям. Мы с мамой распустили все старые кофты и завтра отнесем все это в фонд помощи русским.
Антошка по-новому взглянула на Еву, вспомнила, как в прошлом году Ева с Эльзой играли в куклы и вязали для своих "дочек" крохотные чулки.
- Эльза тоже вяжет? - спросила Антошка.
- Тоже. Но она вяжет носки для немецких солдат. Мы теперь с ней не дружим.
В передней раздался звонок, и Клара побежала открывать. Она долго шепталась с кем-то в передней и, сияющая, ввела в комнату - Антошка глазам своим не поверила! - молодого грузчика с почтамта.
"Неужели опять что-нибудь случилось?" - подумала Антошка и вся съежилась. Но грузчик рассеянно со всеми поздоровался, уселся рядом с Кларой и стал ей что-то шептать.
- Свен, познакомься с нашей русской гостьей, - спохватилась Клара.
Молодой человек взглянул на Антошку и широко улыбнулся:
- А мы с ней знакомы.
Антошка опустила глаза и сжала руки. "Сейчас все расскажет", - подумала она с ужасом.
- Когда же вы познакомились? - спросила Клара.
- Давно. Я частый гость этого двора и, кажется, перезнакомился со всеми его обитателями.
Антошка с благодарностью посмотрела на Свена, но он не оценил ее взгляда. Он осторожно поправил кружевной воротничок на платье Клары, провел пальцами по ее пирожку на голове.
- Ты сегодня красавица, - шепнул он, и Антошка поняла, что Свен влюбился в Клару с первого взгляда.
Клара действительно была хороша: большие светло-голубые глаза, льняные волосы. Кремовое шелковое платье подчеркивало нежный цвет ее лица. Клара работает продавщицей в большом цветочном магазине на Стуреплан, а туда берут только красивых девушек.
- Вы посмотрите, какой я получила сегодня подарок от хозяйки, - показала Клара на чудесный цветок в узенькой стеклянной вазочке. Цветок был похож на диковинную сиреневую бабочку. - Эта орхидея отломилась от ветки, и продать ее все равно было нельзя, вот хозяйка и подарила мне. А подруги купили мне гвоздики.
Клара сняла с радиоприемника другую вазочку, в которой красовались три махровые гвоздики: белая, розовая и красная. Антошка понюхала. Запахом свежей горечи пахнуло от цветов.
Фру Эдит вышла из кухни.
- У меня все готово, а отца нет. Обычно он приезжает в пять часов, а уже половина шестого.
- Часто бывает, что он и задерживается, ты не беспокойся, - сказала Ева.
- Кристиан! - окликнула норвежского гостя хозяйка. - Я приготовила сегодня твою любимую капусту с тмином.
- Тюссен так, - ответил гость и выключил радиоприемник.
- А московское радио сегодня передавало, что партизанский отряд Ларсена… - вставила свое слово Антошка.
- Ну-ну, - заинтересованно сказал Кристиан и подвинулся к Антошке, - говори, девочка, как дела у нашего Ларсена?
- Партизанский отряд Ларсена истребил сто пятьдесят гитлеровских солдат, уничтожил шесть грузовиков, забросал гранатами немецкую казарму.
- Вот спасибо за добрые вести, - сказал Кристиан. - А о Тромсе никаких новостей?
- Нет, о Тромсе последние дни ничего не передавали, - с сожалением ответила Антошка.
- Конечно, то, что мы делаем, по сравнению с подвигом вашего народа - это капля в океане, - сказал Кристиан. - Но мы стараемся, чтобы норвежская земля тоже горела под ногами фашистов. Мы в большом долгу перед русским народом. Тюссен так, фрекен, - сказал Кристиан сердечно.
"За что он меня благодарит?" - подумала Антошка и отметила, что норвежский язык очень похож на шведский, но шведы говорят спасибо - "так" - по каждому поводу, а норвежцы отпускают сразу тысячу благодарностей - "тюссен так", и они чем-то напоминают русских, а чем - Антошка не могла определить.
- Скажите, пожалуйста, что означает цифра "семь"? - спросила Антошка.
- Этот значок мы носим в честь нашего короля Хокона Седьмого, - объяснил Улаф.
Антошка была разочарована. Она считала, что Улаф, отец которого погиб в борьбе с фашистами, должен быть передовым человеком, а он носит в честь короля какую-то побрякушку.
- Тогда Ева должна носить цифру "пять" в честь шведского короля Густава Пятого? - заметила Антошка.
- Короли, фрекен, бывают разные, - возразил Кристиан. - Наш норвежский король Хокон Седьмой призвал свой народ бороться против оккупантов, а Густав Пятый в день нападения фашистов на Советский Союз послал Гитлеру приветственную телеграмму и пожелал ему успеха. Хокон Седьмой стоит за дружбу с Советским Союзом, а будь воля шведского короля, он бы втравил свою страну в войну с Советским Союзом. Короли бывают разные, - повторил задумчиво Кристиан.
- А это правда, что король Густав Пятый плетет коврики? - спросила Антошка.
- Правда. И пусть его плетет, лишь бы не плел интриг, - сказал Кристиан. - Пусть играет в теннис, пусть ездит на охоту. Вот смотрите-ка. - Кристиан развернул газету. - Его Величество король Густав Пятый вчера был на охоте и убил лося. А знаете, как он охотится? Короля вывозят в лес, вынимают из машины и усаживают в кресло-сани, закутывают ноги и плечи пледом. Сзади стоит егерь с ружьем. Охотники обкладывают лося и выгоняют его на поляну, чтобы он был на виду у короля, егерь подносит винтовку, король дотрагивается пальцем до спускового крючка. Раздается выстрел. Лось убит.
Антошке вспомнились сказки Андерсена о королях.
- Вся нация ликует - король убил лося! - раздался густой бас из передней.
- Отец! - воскликнула радостно Ева.
Фру Эдит вышла из кухни, поспешно вытирая руки полотенцем.
Карл Карлсон в матросской робе, с чемоданчиком в руках стоял у двери.
- Старик! Жив? - протянул он руку навстречу Кристиану. - Приятный сюрприз!
- Мы тебя ждем с обедом, переодевайся скорей, - сказала фру Эдит, забирая у мужа чемоданчик.
Ева не повисла на шее у отца, как сделала бы Антошка, фру Эдит не поцеловала мужа, как сделала бы Антошкина мама. Антошка видела, что все рады его возвращению, но радость была сдержанной, суровой.
- Что-то отец сегодня сумрачный приехал, - сказала Ева. - Я так счастлива, что он вернулся! Мы с мамой всегда волнуемся, когда он уходит в Германию. Мама спокойна только тогда, когда отец дома, а это бывает так редко.
Кристиан принялся расхаживать по комнате, с нетерпением ожидая, пока его друг переоденется. Клара сунула в комод тетрадь в клеенчатом переплете, которую они рассматривали со Свеном и о чем-то спорили, фру Эдит засновала из кухни в комнату.
Карлсон вышел из спальни, переодетый в домашний костюм. Только сильно обветренное лицо выдавало в нем моряка. На багровых щеках пробивалась седая щетинка.
- Отец, тебе надо побриться, - шепнула ему Ева и показала глазами на Клару.
Карлсон мотнул головой и пошел в ванную комнату, Кристиан последовал за ним.
- Сейчас поставлю кофе, и сядем за стол, - снова вынырнула из кухни фру Эдит. - Правда, мы давно забыли, что такое натуральный кофе. Но будем воображать, что пьем настоящий душистый бразильский кофе. Ах, как плохо без "экта кафе", - вздохнула фру Эдит.
- Это еще не самая большая беда, - досадливо отозвался Карл Карлсон, выходя из ванной. - Здравствуйте, фрекен! - протянул он руку Антошке. - Сегодня мы привезли еще двух ваших пленников. Одного еле откачали, он задохнулся в угле. Сейчас ваша матушка отхаживает его.
- Значит, мамы нет дома? - спросила Антошка.
- Нет, она будет сопровождать их в госпиталь. Оба истощены и худы, как рыбьи скелеты.
- Узнаю старого друга, молодец! - хлопнул по плечу Карла Кристиан.
- Ну ты, полегче! - свирепо огрызнулся Карл. - Мы каждый раз вывозим из Германии двух-трех пленных, а в Германию возим руду. Каждый третий снаряд, который выпускает германская военная машина против советских людей, сделан из шведской руды. Я везу эту руду, и мне всегда хочется вместе с ней провалиться в преисподнюю на трезубец самого господина Нептуна.
- Не ты будешь возить - повезет другой, но побоится рисковать и не возьмет с собой запретный груз - пленников, - рассудил Кристиан.
- Ну, а вы как воюете? - спросил Карл. - Скрепками, гребенками?
Кристиан прищурился, попыхтел трубочкой, сунул ее в пепельницу.
- Нет, по-настоящему. Но пришлось бежать сюда, гестаповцы на пятки наступали. Отсижусь маленько и обратно к себе в горы. Успехи у нас были бы вдесятеро больше, если бы некоторые заморские друзья не мешали, не вносили разлад в наше движение Сопротивления.
- А какое их собачье дело? - спросил Карлсон.
- Они наши союзники, решили нам помогать. Сбрасывают инструкторов на парашютах, вооружение.
- Но это же хорошо! - воскликнула Антошка.
Кристиан невесело рассмеялся.
- Ну так слушай до конца. Дело в том, что оружия этого они нам в руки не дают, а инструктора нам разъясняют, что мы-де, норвежцы, культурная раса, а не какое-нибудь там дикое племя и что нам разбоем в горах и на больших дорогах заниматься не к лицу.
- Это они партизанскую-то борьбу называют разбоем? - возмущенно воскликнул Карл.
- Да-да… империалисты не дураки. Им важно закрепить свои позиции в нашей стране, во всей Европе. Почему они второй фронт не открывают? Черчилль обещал еще в прошлом году, что не успеют последние листья облететь с деревьев, как будет открыт второй фронт. Листья вот уже второй раз облетают. А где второй фронт? А? Я вас спрашиваю! - Кристиан сердито посмотрел на Карлсона, будто он был в этом повинен. - Англичане берегут свои силы, ждут, когда русские сами разделаются с немцами, тогда бы они вступили в Европу и утвердили бы там свое господство. Когда русские приблизятся к норвежской границе, англичане выдадут оружие норвежцам, чтобы мы сами прикончили последышей фашизма, но не пустили бы в страну русских. Вот и получается, что у норвежского народа враг один, а друзья разные и, вместо того чтобы бить крепко сжатым кулаком, мы бьем растопыренными пальцами, несем огромные потери. Англичанам страх как нравится, что норвежцы носят эти скрепки, что означает наш лозунг - "скрепим единство норвежского народа", или расческа у нас из кармана высовывается - "вычешем интервентов из страны". Но они не хотят, чтобы эти лозунги были в действии.
У Антошки голова шла кругом. "Ну чего проще и лучше объединить все усилия против общего врага! Как это люди понять не могут!"