Витька начал разгребать еловые ветки, освобождая раненого. Затем увидел носилки и под ними серую стеганку Валерки. Он освободил лежащего на животе друга, перевернул его лицом вверх. На Валерке не было ни царапинки, но глаза он не открывал.
Виктор оглянулся. Кругом суетились люди: шоферы, медсестры, санитары, врачи. Возле соседней машины хлопотала над раненым медсестра.
Витька помчался к ней.
– Тёть, там Валерка, друг, без движения!
Девушка подняла на него глаза. По бледному, испуганному лицу догадалась, какое это несчастье для мальчика.
– На, закончи перевязку, – скомандовала она ему и побежала к перевернутой машине.
Витька дрожащими руками стал осторожно наматывать оставшийся кусок бинта вокруг предплечья красноармейца, у которого левая нога уже была прибинтована к двум дощечкам. Спресованный бинт не хотел разматываться, его края затягивались отдельными нитками, из-за чего он скручивался в веревку. А ведь когда-то, на занятиях в жэке, все получалось быстро и ловко.
– Ладно, малец, довольно крутить. Отрывай и завязывай, – сказал раненый.
Витька попытался разорвать бинт, но сил не хватало. Тогда он схватил его зубами и с остервенением стал разрывать.
Управившись с перевязкой, Виктор кинулся к своей машине. Валерка был жив. Бледный, беспомощный, он сидел, привалившись к краю канавы.
Витька наклонился над ним:
– Ну, ты что? Куда тебя долбануло?
– Чего? – тихо переспросил Валерка.
– Я спрашиваю: куда тебя долбануло? – громко повторил Витька.
– Ты чего говоришь? – опять переспросил друг.
– Ты чего, оглох, что ли? – заорал Витька. И вдруг по недоуменному выражению Валеркиного лица догадался, что друг контужен и действительно оглох.
– В ушах какой-то шум, – подтвердил Валерка его догадку.
– Пройдет! – что есть мочи заорал Витька.
Он хотел приободрить друга любимой материной поговоркой: "До свадьбы заживет", но кричать ее во всю глотку в такой обстановке показалось неудобным.
Через час начали грузиться в оставшиеся машины. Теперь в кузов размещали не по два-три человека, а сколько можно было вместить. Валерку, как контуженого, брали, а Витьке, двум медсестрам и пожилому санитару места не хватало. Им предложили ехать в кузове, заполненном убитыми. Санитар, вздохнув, залез в машину и примостился между погибшими.
Валерка, видя, что его друг остается, попросился тоже остаться. Медсестра возразила, но вмешался военврач.
– Ничего с ним не сделается! Молодой, выдержит. Кроме того, Нина и Вероника пойдут с ними, в случае чего, помогут. Давай, парень, слезай! – скомандовал он Валерке.
…Добрались они до детдома довольно быстро и с таким шиком, о котором можно было только мечтать. Этим ребята были обязаны двум обаятельным медсестрам. Почти все водители попутного транспорта сами останавливались, предлагая им свои услуги.
Первой остановилась "эмка". Но в ней сидели четверо военных. Старший из них, с двумя шпалами в петличках, соглашался взять девушек, но те бросить мальчишек отказались.
Получил отказ и шофер грузовика, доверху наполненного железными бочками с бензином.
Следующей остановилась бронемашина. Она обогнала их, прижав к обочине, и затормозила в десятке метров. Лязгнула стальная маленькая дверь, и из нее выскочил молоденький лейтенант. Широко улыбаясь, он элегантным жестом показал на дверцу:
– Прошу. Комфорт незначительный, но безопасность и быстроту гарантирую.
Девушки заглянули внутрь, и та, что звалась Вероникой, воскликнула:
– Какой ужас! Как в пароходной кочегарке – душно, темно и, должно быть, грохот неимоверный. С нами два мальчика, один из них контужен, ему нельзя ехать в таких условиях.
– Почему нельзя? Можно, – вмешался Витька, мгновенно сообразив, какое впечатление можно произвести, если подъехать к детдому на настоящей бронемашине. Он ждал согласия Валерки и пытливо глянул на друга: – Правда, Валерка?
Но тот безучастно, тусклыми глазами, непонимающе глядел на Веронику. Его мутило.
– Э, да парню плохо! – спохватилась Вероника и стала открывать санитарную сумку. – Пожалуй, сейчас не до комфорта. Поехали. Можно в вашей мышеловке его уложить? – обратилась она к лейтенанту.
Витьке очень хотелось, чтобы их приезд был как-то отмечен. Он показал дом, где они должны выйти, и попросил шофера дать длинный сигнал возле подъезда.
Их действительно заметили. Из окон высунулись не только ребята, но и взрослые. Однако на Нелли Ивановну бронетранспортер не произвел впечатления.
– Черти полосатые! Заведутся же в нормальном стаде две паршивые овцы – все стадо взбудоражат! Из-за вас потом еще двое хотели сбежать. Едва перехватили. Сколько же это будет продолжаться? Это все ты, негодяй! – указала она на Стогова. – Сдам я тебя в милицию! Пойдешь в колонию для трудновоспитуемых…
Неизвестно, когда и чем бы кончились эти угрозы, но вдруг Нелли Ивановна замолчала, глядя на Валерку. Тот, бледный как полотно, стал медленно оседать на пол возле стены.
– Что с ним? – спросила она удивленно.
– Контужен.
– Ну что, довоевались, паршивцы! Слава богу, живы!..
Последнее добавление "слава богу, живы" подбодрило Витьку. Конечно, Нелли Ивановна любит их, жалеет, а стало быть, все кончится одними угрозами.
И он не ошибся. Директор, как и Эльза, обрадовалась их сообщению о поисках на фронте Сергея Яковлевича Пожарова.
Поступил приказ срочно подготовить детдом к эвакуации, и Нелли Ивановне было не до Стогова и Спичкина. Последнее сообщение Виктора огорчило ужасно. Огорчение усилилось, когда он стал невольным свидетелем разговора между двумя молоденькими воспитательницами.
– Если бы я знала, что детдом эвакуируют, я бы отказалась пойти сюда работать, – говорила одна.
– Я бы тоже, – поддакивала другая. – Когда мне в комитете комсомола вручали путевку в этот детдом, говорили, что эвакуировать больше не будут. Может, здесь какая-то ошибка? Жизнь-то налаживается. Даже первый футбольный матч состоялся. Это что-нибудь да значит? И как можно покинуть Ленинград? Не представляю себе. Нет, эта эвакуация весьма похожа на ошибку.
– Да, пока они там разберутся в этой ошибке, нас уже выпроводят из Ленинграда…
Витька был совершенно согласен с воспитательницей. Ему не хотелось стать жертвой чьей-то ошибки, и мысль о новом побеге занозой засела в голове.
Глава 20
Возможно, Нелли Ивановна была очень хитрым человеком, разгадавшим мятежные мысли ребят, а может быть, действительно не хватало людей и сил, чтобы в короткие сроки закончить приготовления к эвакуации, только теперь у Стогова и Спичкина, да и у других старших ребят не было свободной минуты.
Виктор получал задания особой важности, которые, как говорила Нелли Ивановна, можно доверить только мужчине. Он возил какие-то бумаги на Финляндский вокзал, в райсовет и даже в госбанк. Поэтому подготовка к эвакуации и погрузка в вагоны прошли в постоянных заботах, и все реально происходящее мальчик оценил, уже сидя в теплушке под стук колес медленно идущего в сторону Ладожского озера поезда.
Множество противоречивых мыслей роилось в Витькиной голове: нежелание покинуть родной Ленинград, любопытство перед возможностью увидеть Большую землю, о которой в блокадном городе говорили с благоговением и надеждой; неостывшая тяга сбежать на фронт и опасение снова оказаться возвращенным, только теперь уже в другой детдом, где не будет Валерки, Эльзы, обожающей Витькины "геройства", Нелли Ивановны, строгой, но доброй и всё понимающей.
Каждая мысль имела свои "за" и столько же "против". "Пожалуйста, прыгай", – говорил он себе. Для этого достаточно оттолкнуться от края двери вагона-товарняка, где он сидит свесив ноги.
Перед отсутствующим взглядом медленно проплывал чахлый, низкорослый, прерываемый большими полянами болотистый лес. Вдоль невысокой железнодорожной насыпи, подступая к ней почти вплотную, тянулась полоса ржавой воды, из которой изредка торчали ящики, примусы, шелковые абажуры, бутылки, стеклянные банки, тряпки, обрывки газет…
Витя вспомнил, что где-то здесь зимой замерзла Клавдия Петровна, и ему совсем не хотелось оказаться одному в этом глухом негостеприимном месте.
Вскоре мелькнули первые признаки человеческого жилья: какие-то сараи, низко натянутый брезент у дома, дорога, покрытая древесными кругляками.
Поезд пошел тише и на повороте наконец остановился. Перед глазами раскрылось безграничное пространство неспокойной воды.
Виктор поднялся на ноги и завороженно глядел на это чудо. Оно чем-то напоминало громадное пшеничное поле. Наверное, непрекращающимся движением, но только иначе расцвеченное, богаче красками – от ослепительно зеркальных бликов до густой черноты.
Послышалась команда:
– Выгружайтесь поскорее! Дети двадцать первого детдома, быстрее вперед, на пирс!
Виктор вместе со старшими ребятами своего вагона начали высаживать малышей, передавая их из рук в руки. Отдав последнего, он с высоты пересчитал "своих" десять пар и спрыгнул на землю. Слабых и совсем маленьких старшие взяли на руки, а остальным он скомандовал:
– А ну, сопляки, за мной! Валерка, смотри сзади, чтоб не растерять их!
Они догнали группу девочек, которых вела Эльза.
– У нас одна малышка умирает, – тихо сказала она, – ее несет женщина эвакопункта. Уже почти не дышит. – Потом помолчала и добавила: – Как ты думаешь, можно найти здесь папу?
Виктор секунду помедлил, потом решительно повернулся к Валерке:
– Доведи всех до места. Я сейчас.
Он кинулся вперед, обгоняя колонну детдомовских ребятишек.
– Виктор! Виктор, ты куда? – раздавались сзади голоса.
У первого попавшегося военного в морской форме он спросил, где находится штаб и самый главный начальник.
– Здесь начальников много, – ответил тот. – Тебе какого нужно: морского, по перевозкам, по эвакуации или по обороне?
– Ну, того, кто знает, как отыскать нужного человека…
– Вот те на! Кадровика бы здесь надо, но у нас его, кажется, нет. Да кого ты ищешь? Фамилию назови.
– Пожаров. Он инженер, здесь по прокладке какого-то кабеля работает…
– Сергей Яковлевич, что ли? Вот чудак! Что же ты мне морочишь голову какими-то начальниками? Сразу бы так и спрашивал. Это начальник энергоблока. Вон домик, видишь? Там его и ищи. Да кто он тебе будет?
– Отец! – на бегу крикнул Витька, считая, что этот обман исключает другие вопросы.
Мальчик рванул дверь домика, остановился, всматриваясь в полутьме плохо освещенного помещения к людям, столпившимся возле стола.
– Мне бы Сергея Яковлевича Пожарова, – произнес он.
Мужчины оглянулись на непривычный мальчишечий голос. Потом расступились. За столом сидело несколько военных. Ни в одном из них Виктор не мог узнать Эльзиного отца.
– Мне нужен Сергей Яковлевич, – громко повторил он.
– Я – Сергей Яковлевич. Что тебе нужно, мальчик? – отозвался один из них.
Витька и сейчас не узнал его.
– Вы – Пожаров? Вы… У вас дочь Эльза, да?
Мужчина крепко схватился за край стола и медленно приподнялся:
– Да… Была дочь Эльза… А что?
– Она здесь, мы эвакуируемся из Ленинграда, детдом… Разве вам не сообщили?
– Где – здесь? Какой детдом? Кто ты? – Мужчина волновался и потому так же, как мальчик, говорил несвязно.
– Я – Витька Стогов, ну помните пионерлагерь в Сиверской? – Теперь мальчик по голосу признал Сергея Яковлевича. – Мы на пристани, только что приехали. Идемте быстрее, а то Нелли Ивановна будет ругать, что я опять удрал. – Он подскочил к мужчине, схватил его за рукав и потащил к двери.
Пожаров, не сопротивляясь, еще не веря в чудо, послушно поднялся и кинулся вслед за мальчиком.
– Эльза жива! Вам сказали тогда неправду. То есть там, в квартире, тетя не знала, что Эльза в детдоме. Ну, бежим же быстрее!
Словно боясь, что Витька может исчезнуть, а вместе с ним исчезнет затеплившаяся надежда, Пожаров бежал рядом, не отпуская руку мальчика.
Вот и пирс.
– Вон, видите, в серой кофте, наклонилась над малышом? Это Эльза, – показал Витька свободной рукой и почувствовал, как другую его руку до боли сдавили крепкие мужские пальцы. – Эльза! – что есть мочи крикнул он.
Девочка выпрямилась и внимательно глянула в их сторону. Она тотчас догадалась, что рядом с Витькой стоит самый близкий, самый дорогой ей человек – отец.
Эльза бросилась вперед, и, будь расстояние чуть больше, сил, вложенных в это движение, оказалось бы недостаточно, чтобы удержаться на ногах. Падая, она повисла на руках отца.
– Па, па, неужели это ты?! Папочка, милый, дорогой… – Эльза уткнулась лицом в плечо отца, но ноги ее подкосились, и она потеряла сознание.
Но отец еще не понял этого. Он крепко прижимал расслабленное худенькое тельце дочери к груди.
– Эльза, дочка! Ты жива! Это чудо! – восклицал он. И, только попытавшись поцеловать ее лицо, увидел, что она без сознания.
Пожаров подхватил обмякшее тело дочери на руки и, видимо, сам не в силах больше держаться на ногах, опустился на корточки. Он что-то говорил, одновременно целовал ее руки и волосы, но речь его была бессвязной, прерываемая частыми и глубокими всхлипываниями.
Подбежала доктор, стала приводить девочку в чувство, поднося ватку с нашатырным спиртом к лицу Эльзы.
В обступившей их толпе плакали все: и взрослые, и дети. Плакали тихо, как плачут, радуясь чужому счастью.
По Витькиным щекам тоже бежали слезы. Но в то же время он был удивлен, увидев впервые, как плачет большой, сильный мужчина. Сейчас он острее, чем всегда, почувствовал огромную обиду от того, что отца у него нет.
Объявили о посадке на пароход. Нелли Ивановна попросила Пожарова помочь детдомовцам и этим самым продлила встречу отца с дочерью.
По хлипкому дощатому, качающемуся вместе с пароходом трапу, обгоняя и толкаясь, люди устремились на пароход. Матросы далеко не молодого возраста, стоящие в начале трапа, не могли регулировать поток толпы. Охрипшими голосами они кричали что-то, помогая пассажирам удержаться от падения в воду.
Чудом пробравшаяся на пароход Нелли Ивановна во всю мочь пыталась перекричать людской гомон, крики команды экипажа, шум волн:
– Вероника Петровна! Не медлите, ведите своих ребят! Что вы, ей-богу! Товарищ матрос, помогите ввести сначала ребят! Это же учреждение, детдом! Боже, я уже не пойму, где наши, а где чужие!
Но вот, заглушая всеобщий шум, раздались два густых басовитых гудка, и едва испуганные пассажиры приумолкли, как сверху через мегафон раздалась команда:
– Прекратить посадку! Убрать сходни! Отдать швартовы! Граждане! Сейчас следом за нами начнется посадка на пароход "Чапаев". Все успеете. Все сегодня встретитесь в Кабоне!
Витька стоял у борта между Эльзой и Валеркой.
Под неумолкавшие прощальные крики пароход отвалил от причала, и потянулся за кормой вспененный след тяжелой серо-синей неприветливой воды. Детдомовцев ждала тревожная неизвестность поиска нового пристанища на Большой земле. Позади остались безмятежное довоенное детство и суровая действительность голодной блокады.
Эпилог
До отлета в Ленинград на сороковую годовщину детского дома оставался час. Виктор Павлович Стогов решил, что нелишне будет подкрепиться здесь, в Москве. По опыту знал: на подобных встречах до еды дело доходит только к ночи, а у него язва, проклятое наследие блокады, которая требует режима. Он направился в буфет аэропорта, единственным украшением которого был красивый плакат: "Хлеб – наше богатство! Береги его!" Словно в насмешку, на неубранных столах валялись надкусанные, надломленные круглые дорожные булочки.
"Какое кощунство! Дикость и невоспитанность!" Мысли, одна другой злее, мутили разум. Он подошел к свободному месту круглого высокого столика, возле которого две девчушки допивали кефир, заедая такими же булочками.
– Маринка, доедай! Сейчас подойдет папа – будет тебе на орехи! – сказала та, что была постарше.
– Что вы ее принуждаете, почти все не доедают, – с горькой иронией заметил Виктор Павлович.
– Вы, наверное, плохо знаете, что такое ленинградская блокада, – с явной обидой заметила старшая. – А я знаю: папа мой – блокадник. Да вот и он. – Она кивнула в сторону приближающегося к ним пожилого седого человека.
Узнать его, даже через десятки лет, было несложно. Такого вздернутого носа на Воронежской улице да, пожалуй, и во всем Ленинграде не имел никто. Из-за этого Гешу во дворе звали Мопсик.
С Гешей они жили в далеком сибирском селе, куда был эвакуирован детский дом, и расстались в 1945 году. Там с курносым мальчишкой произошел случаи, едва не кончившийся для него трагически.
Из кухни пропала пачка сахара. В отсутствие ребят воспитательница Аля Громова нашла сахар в мешке под матрацем у Геши. Когда ребята вернулись с работы, она подозвала всех к столу, подняла Гешин мешок, вытащила из него сахар и высыпала все остальное на стол, да так небрежно, что несколько кусочков хлеба упали.
Геша бросился собирать упавшие на пол куски, положил на стол, сгреб все в охапку и накрыл грудью. Это длилось секунды, потом он выпрямился и пулей вылетел на улицу.
Молчание нарушила сама же Аля:
– Ой, ребята, я сделала что-то не так. Что вы стоите?! Догоните его! – и помчалась к двери.
Геши нигде не было. Оглядели сеновал, чердак дома, даже заглянули в туалеты. Поиски на огороде тоже ничего не дали. Нелли Ивановна сказала, чтобы все цепью двинулись к реке, осматривая каждый куст.
– Если что с ним случится, я утоплюсь! – воскликнула Аля и зарыдала, опускаясь на землю у кромки воды.
Прибежали Витька с Валеркой. Они уходили к большой заводи, где прятали плот, на котором перебирались через реку в тайгу за кедровыми шишками.
– Он там, – уверенно сказал Виктор Нелли Ивановне и показал в сторону противоположного берега.
– Почему ты так решил? И как он мог так быстро там оказаться? – спросила директор.
– На нашем плоту. На песке следы его ботинок, – объяснил Витя.
– На каком плоту? Что ты еще выдумал?
– Я не выдумал. Валерка подтвердит. У нас есть плот. Мы побежим к мельнице, там есть лодка, поплывем на ту сторону.
– Нет. Поплывем отсюда. Я с вами. Не хватало еще вам потеряться!
Плот нашли в осоке.
– Стойте возле лодки, – предупредил Витя Нелли Ивановну. – Валерка, за мной! – Он низко наклонился к траве, рассматривая след.
Тропинка уходила все дальше от берега, а Геши не было видно.
"Вот дурак, – мысленно ругал его Стогов, – куда попер! Неужели к Медвежьей горе? Там же болото".
Ребята прибавили шагу.
Гешу они заметили сразу, едва вышли к болоту, отделявшему тайгу от Медвежьей горы.
Как заяц при наводнении, Геша сидел на самом верху коряги и не двигался. Один вернуться он бы не смог.
– Гешка! – крикнул Виктор.
Тот обернулся и заплакал.
– Ну что ты слюни распустил, как баба! Валяй сюда! Подумаешь, беда какая! Наплюй! Нелли Ивановна за тебя!