- Здоров, Наташечка… Только одно было огорчение… Как ты? Что у тебя новенького? - Николай Васильевич едва выговаривал слова.
- У вас совсем больной вид, дядя Коля. Николай Васильевич закрыл лицо руками и заплакал.
- Дядя Коля, голубчик, миленький, что с вами? Отчего вы плачете? Скажите мне… - испугалась Наташа и обняла дядю Колю и стала гладить его руки.
- Наташечка, пройдет… Ты не огорчайся, милая… Со всяким бывает… Мне тяжело…
"Он, наверно, выпивши", - с горечью подумала девушка, и ей стало больно и обидно, досадно на него, дававшего ей обещания, и совестно всех кругом. Она замолчала, и некоторое время оба молчали. У Наташи был тоже убитый, огорченный вид. Николай Васильевич почувствовал это.
- Наташечка, ты не огорчайся, - снова заговорил он. - Все мы под Богом ходим. Воля Божья!.. Надо смиряться и не роптать.
Наташа вздрогнула.
- Дядя Коля, скажите, не мучьте меня… Что случилось?
Николай Васильевич опять заплакал.
- Братец Петенька приказали долго жить.
- Как? Что вы говорите? - удивилась Наташа.
- Вчера… Мария Ивановна очень убиваются… Наташа заплакала. К ним подошла учительница, расспросила, стала утешать, хотела увести Наташу и напоить ее водой.
- Нет, я посижу с дядей, - сквозь слезы сказала девушка.
- Если ты хочешь, Наташа Петрова, я попрошу начальницу, она тебя отпустит на похороны и попрощаться с дядей.
- Впервые за восемь лет Наташа Петрова вышла из приюта и по такому грустному поводу.
Каково же было удивление девушки, когда дядя Коля привел ее к тому же самому дому, из которого восемь лет тому назад ее, маленькую стриженую девочку, тетя Маша повела в приют. Как памятен ей этот дом! Кругом все изменилось: выросли новые дома, стала чище улица. Но девушка узнала тот домик, где она жила с дядей Петей и дядей Колей. Рой воспоминаний нахлынул в ее голову и кружился, как неотвязный рой мух. С сильно бьющимся сердцем, рыдая, вошла Наташа в памятную для нее квартиру. Все там было по-старому. Только в маленькой, узкой зале, завешенной по обычаю белым, I лежал на столе покойник. Наташа и Николай Васильевич горько поплакали, прощаясь с ним.
Тетка Мария Ивановна и ее дочь Липочка сначала не узнали своей родственницы. Обе они давно и думать забыли, что у них где-то в приюте есть маленькая племянница. Затем, узнав ее, удивились, как она выросла и изменилась, - они стали горько плакать, жаловаться на свою судьбу и вспоминать, рассказывать о покойном.
"Как они постарели… Липочка такая полная, неподвижная… Бедные, как они будут жить без дяди Пети…" - думала Наташа и от всего сердца жалела их.
Вернулась Наташа в приют совсем разбитая, измученная душой и с сознанием еще более глубокого одиночества. Так в жизни и всегда бывает: надежды разбиваются, радость сменяет горе и наоборот.
НЕОЖИДАННОЕ ОТКРЫТИЕ
За год до выпуска, с которым оставляли приют Наташа Петрова, Соня Малкова, Анна Мухина, две Андреевы, Аня Ястребова и многие другие девушки, случилось некоторое событие в жизни приюта, оживившее ее тихое течение. У Наташи Петровой открыли сильный и красивый голос. Застенчивая, скромная девушка, всегда певшая в приютском хоре и ничем не выдававшаяся среди подруг, однажды в праздник разошлась, вспомнила старину и, сидя задумчиво в столовой у окна, запела про себя: "В селе малом Ванька жил".
- Наташа Петрова, что ты там мурлыкаешь? Спой погромче, - сказала Аня Ястребова.
- Спой, правда, Наташа… Что-то скучно сегодня! Скоро все мы расстанемся, разбредемся в разные стороны… развесели нас песней, - подхватило несколько голосов.
- Да что вы, девицы? Разве я умею петь?! Да и песен-то новых не знаю, - отвечала Наташа, покраснев.
- Ну вот, опять! Не знаю! Да не знаю! Опять хочешь, чтобы мы тебя "Незнайкой" звали, как маленькую… Без разговоров, изволь петь. Не спорь! У тебя, право, кажется, голос есть… - кричали и тормошили девушки подругу.
- Ну, хорошо. Я спою вам старую песню. Я только одну ее и знаю: "Среди долины ровныя". Только уж вы не осуждайте меня, если будет худо.
- Вот еще выдумала! Ведь мы свои… не на сцене ты будешь петь… И рады твоему пению - все-таки веселье.
Наташа встала и прислонилась к стене. При первых же звуках ее чистого, звонкого и сильного голоса все встрепенулись, замерли, затаили дыхание. С двух сторон в соседних комнатах приоткрылись двери: с одной стороны выглядывали головы учениц и прислуги, а с другой стороны - двух учительниц.
Наташа пела так трогательно-грустно, с таким чувством, точно она передавала не слова старинной, всем уже знакомой песни, а чью-то жизнь, чье-то горе. Да и действительно, ее жизнь одинокой девушки-сироты, была похожа на жизнь этого дуба, который стоял одинешенек среди долины и которого никто не мог защитить он непогодушки.
Наташа устремила вдаль большие задумчивые глаза и унеслась воспоминаниями в прошлое, которое будила эта песня. Голос ее звенел, как серебряный колокольчик, и, казалось, плакал и жаловался на что-то, и вся душа выливалась в чистых звуках. У всех почти подруг на глазах были слезы. Наташа кончила. Несколько мгновений длилось молчание - точно все были зачарованы.
Затем все кинулись к Наташе, стали ее тормошить, целовать, обнимать, говорить:
- Как ты хорошо поешь! Как ты поешь… И чего ты скрывалась, Наташа? Такой талант, такой голос. Спой, душечка, еще.
Наташа точно очнулась и раскраснелась, как зарево.
- Ну что вы, право, девицы, какая я певица? Не знаю я никаких песен хороших…
- Нет, Наташа, ты чудно поешь! И голос у тебя задушевный.
- А мыто не знали? И ты-то таилась. Ну правда, ты тихоня…
К девушкам подошла воспитательница и тоже похвалила Наташу.
- У тебя, Петрова очень развился голос… Право, жаль, если пропадет такой талант… Надо начальнице сказать… Учить бы тебя…
Застенчивая Наташа очень конфузилась, краснела и все время твердила:
- Нет, нет… Не говорите никому. Я ведь не умею петь. Ну какой у меня голос… Пожалуйста, не говорите начальнице. Мне так совестно.
Все-таки подруги упросили Наташу еще раз спеть "Среди долины ровныя". Кроме того она спела "В селе малом Ванька жил" и старинную песню "Гляжу, как безумный, на черную шаль".
Наташа Петрова после пения сразу выросла в глазах подруг: они ею заинтересовались, стали с ней ласковее и часто просили ее петь. Заставили ее петь и при начальнице, и та похвалила ее и сказала: "У тебя, дружочек, развился премилый голосок. Надо бы учить тебя".
Это пение сблизило Наташу с подругами, и ей легче жилось этот последний год, хотя души ей все-таки никто не отдавал, и была она для всех чужая.
Дядя Коля неизменно приходил по воскресеньям. Это вошло уже в обычай, и эти воскресенья только и согревали душу девушки.
В одно из таких воскресений Наташа взволнованно передавала Николаю Васильевичу:
- Чудеса, право, дядя Коля. У меня какой-то необыкновенный голос нашли… Все петь заставляют.
- Что ж, Наташечка, у тебя голосок - точно флейта. Не говорил я разве тебе, что ты певица будешь?
- Ну, какая я певица! Мне так совестно петь; руки и ноги дрожат… Я готова сквозь землю провалиться.
- И чего ты, Наташечка, конфузишься? Ведь пение хорошо, пение - это дар Божий… И другого порадуешь в грусти, развеселишь в горе.
- Все-таки мне совестно петь… Знаете, дядя Коля, на Рождество у нас будет праздник, придет наш благодетель, и я должна ему петь…
"Благодетелем" в приюте называли старичка - купца-попечителя. Он помогал этому приюту деньгами; присылал также детям гостинцы и изредка приезжал сам в приют.
- Это хорошо, Наташа, ты не бойся. Пой во весь голос. Голосок у тебя, как флейта… Положим, я давно уже не слышал! А прежде ты хорошо певала.
- Страшно, совестно, дядя Коля… Кажется, у меня от страха и слова из горла-то не вылетят.
- А ты бойчее. Не бойся. Дело-то хорошее: других порадовать. Вот как бывало ты меня в моей горькой жизни утешала. Почем ты знаешь, может, этот ваш благодетель то тоже не весело живет. Вот песня его развеселит.
Наташа рассмеялась.
- Тоже сказали, дядя Коля, какая утеха в моем пении?
Монах тоже улыбнулся. Но ему все-таки удалось развеселить и успокоить девушку.
- Ах, дядя Коля, как жаль, дяди Пети нет… А то вот мне надо теперь ленточку в косу и воротничок.
- Какую ленточку в косу, Наташечка? Я достану, я могу. Право могу, - засуетился Николай Васильевич.
- Мне совестно, дядя Коля. Мне надо черную ленточку. Где вы достанете? Вы себя обидите…
- Нет, я уж достану… Ты только объясни. Я в ленточках-то ничего не понимаю. Надо тебе быть в параде… Ты не беспокойся: ленточку я принесу. Это я могу и даже рад… Ты ведь никогда у меня ничего не просила.
Наташа конфузливо объяснила, как и в чем дело, и даже принесла образчик ленточки.
Годовой праздник приюта и елка всегда бывали в первый день Рождества. Все девицы волновались и готовились к этому дню. Для старшего класса это был последний праздник в стенах заведения, где девушки провели 10 лет. В числе этих девушек была и Наташа Петрова. На своем приютском празднике она должна была петь перед благодетелем и волновалась больше других.
Накануне праздника Николай Васильевич пришел полузамерзший, красный и принес Наташе ленточку, воротничок и даже мыло и баночку помады.
- Ах. Дядя Коля, зачем мыло и помада? - говорила девушка.
- Это, Наташечка, для красы. Помажь голову: лучше волоса блестеть будут… А мыло хорошее - лицо от него будет белое…
- Добрый, хороший вы у меня, дядечка! Один вы у меня друг и отец и все на свете.
Не знала девушка, какими трудами были добыты эта лента, мыло и помада. Как работал Николай Васильевич, как отказывал себе во всем и в трескучий мороз шел 10 верст от своего монастыря, чтобы исполнить просьбу племянницы.
Наташа волновалась.
- Ну, дядя Коля, и плетут наши девицы! Будто, как услышит благодетель мое пение, сейчас меня учить станут… Что будто я потом в театре петь стану, как настоящая певица… И все мне хлопать в ладоши станут. И теперь-то, как я запою, так они все и хлопают. Мне даже совестно!
- Что ж, Наташечка, все это на правду похоже… Помнишь, когда ты была маленькая, мы об этом с тобой говаривали.
Еще бы не помнила про это незабвенное время Наташа?!
Время пролетело незаметно. Подошел и приютский праздник. Воспитанницы очень волновались, но больше всех Наташа Петрова.
- Сегодня твоя судьба решится, Наташа, - говорили ей подруги. - Наверное, благодетель обратит на твое пение внимание… Тебя учить будут у хорошего учителя. У тебя такой чудный голос… Ты будешь знаменитая певица… Не забудь тогда про нас, Наташа. Хоть какое-нибудь на самой верхушке местечко дай, чтобы тебя послушать.
Наташа то краснела, то бледнела. Ей стало казаться что-то возможное в словах подруг, но она застенчиво возражала:
- Пустяки вы говорите, девицы. Уж мне-то нечего ждать. И какой такой мой голос. Все выдумка.
Праздник удался на славу. Большая елка подымалась до самого потолка и украшена была великолепно. Воспитанницы водили кругом елки хоровод, пели песни, даже плясали русскую.
Попечитель - высокий старик с окладистой бородой - и приглашенные гости были очень довольны. Дети веселились от души. Всем им раздали от благодетеля подарки и мешочки с гостинцами.
Елку потушили и начальница обратилась к попечителю и гостям и предложила: "У нас одна девица хорошо поет. Не угодно ли вам ее послушать?"
- Не волнуйся, Наташа, пой громче! - шептали ей подруги.
Наташа встала, прислонилась к двери и запела "Среди долины ровныя". Пела она не так хорошо, как всегда… Но тем не менее ее чистый, звонкий голос, ее задушевность поразили всех. Наташу все хвалили, поздравляли, восхищались.
- Отлично поет барышня… Просто удивительно… До сердца доходит песня, - говорил басом старик-попечитель и даже отер красным шелковым платком глаза.
- Да, голос редкий… Надо бы учить ее. Да кому же у нас учить в приюте?! Жаль, пропадает такой талант, закинула удочку начальница.
- Да-да, учить надо. Так оставить не следует-с. Прекрасно поет она… - согласился благодетель и, подозвав Наташу, очень хвалил, пожал ее руку и подарил ей десять рублей.
Наташа была, как в чаду, после праздника. Воспитанницы увивались около нее, обнимали, целовали, трещали как сороки: "Слышала ты, Наташа, слышала, что сказал благодетель? Тебе надо учиться пению. Вот он приедет, и велит тебя учить…"
- Кому-то до меня есть дело? Точно у благодетеля своих дел мало, - сомневалась Наташа.
Но даже старушка учительница говорила: "Мне кажется, Наташа Петрова, что благодетель что-нибудь устроит для тебя".
Наташа стала ждать и надеяться и много мечтала она в тишине: и так чисты, благородны и прекрасны были эти мечты.
В воскресенье на приеме Наташа, раскрасневшаяся, оживленная и счастливая, говорила дяде Коле:
- Пела неважно, дядя Коля. Ужасно боялась… Очень хвалил меня благодетель. Подарил мне за пение 10 рублей и сказал, что надо меня учить.
- Ну, дай Бог ему здоровья. Уж я буду молиться, чтобы ему за тебя Бог счастье послал, - ответил счастливый Николай Васильевич.
- Знаете, дядя Коля, я теперь так хочу учиться петь… Мне иногда кажется, что у меня в груди есть много звука… Что я могла бы хорошо запеть, да не умею. Я так люблю пение… Поешь, все забываешь и уносишься куда-то в небо… Право… Вот вы смеетесь, дядя Коля. Отчего вы смеетесь? - мечтательно говорила Наташа.
- Я не смеюсь, Наташечка… Я просто рад за тебя… Песня, музыка, вот хоть бы моя флейта, - это отрада в жизни, утешает в горе и веселит в радости… Помнишь, как нас с тобой утешала песня да музыка… Так-то, поди, и всех… А ведь есть кто несчастнее нас. Запоешь, либо послушаешь хорошую песню и забудешься.
- Да-да… - мечтательно ответила Наташа. Она устремила свои большие глаза вдаль; в них загорелся светлый огонек, и на лице ее пробудилось вдохновенье, и она заговорила с увлечением.
- Зачем я живу? Так… ни себе ни людям в радость… Ну, стану портнихой? Какая польза? Что платье сошью какой-нибудь капризной барыне? И сама-то едва сыта буду, и близким не помогу. А тут, дядя Коля, вдруг я буду петь и сто человек меня будут слушать… Я буду петь все хорошие песни, чтобы действительно утешать людей в горе… Ведь есть такие песни, дядя Коля?
- Конечно есть, Наташечка. Сколько угодно… Мы-то их с тобой не знаем.
- Потом я могу давать концерты в пользу бедных монахов.
- Нет, Наташечка, в пользу бедных монахов не давай концертов. Ведь у нас есть обитель, и стол, и все ж лучше в пользу бедных сирот, - перебил ее Николай Васильевич.
- Хорошо. Сколько я пользы принесу… Скольких я могу сделать счастливыми. И вы, дядечка, уже никогда не будете нуждаться. У нас все будет тогда.
- Обо мне-то что думаешь. Я старик и жизнь отжил… Лучше ты себе все сделай.
- Нет, сделаю все вам… Вы для меня единственный, лучший друг, все равно что отец и мать. Самый дорогой человек.
- Добренькая ты, Наташечка, - сердце у тебя золотое, - проговорил Николай Васильевич и вздохнул.
Когда он уходил, Наташа сунула ему 5 рублей.
- Это мне дал благодетель; я с вами делюсь пополам.
- Не возьму, не возьму. Ни за что, - заговорил Николай Васильевич, пряча руки назад. - Какие выдумки! Мне не надо, обижаешь ты меня, - говорил Николай Васильевич и даже сердился.
Наташа заволновалась.
- Вы со мной всегда все делите… И я хочу… Мои первые деньги за концерт, - шутливо сказала она и заставила старика взять.
У Николая Васильевича даже слезы навернулись на глазах: "Ну хорошо, хорошо… Пригодятся… Припрячу… Добренькая ты, Наташечка", - говорил он конфузливо и задушевно прощаясь с племянницей.
А Наташа была так счастлива, что впервые за всю свою жизнь могла хоть чем-нибудь помочь дяде Коле.
ВЫПУСК
Прошел еще год. Это был последний год пребывания Наташи Петровой и ее подруг в приюте.
После памятного праздника, когда Наташа пела перед большим обществом, девушка сначала все чего-то ждала, на что-то надеялась. В сиротской доле часто приходится ждать и не дождаться. Попечитель, похваливший ее пение, конечно, скоро забыл о ней и не вспоминал даже. Разве мало было у него приютов и опекаемых! Ходили слухи, что он выдавал каких-то племянниц замуж, уезжал куда-то…
- Подожди, Наташа, он вспомнит… Может, при случае начальница ему скажет… Так было бы хорошо, если бы ты стала учиться петь, у тебя чудный голос… - говорили ей подруги.
Наташа скоро и ждать перестала: ей ли, одинокой сироте, надеяться на лучшую долю.
Николай Васильевич, не меньше ее ожидавший и мучившийся ее сомнениями, старался ее утешить:
- И без пения, Наташечка, можно прожить… Пение-то еще не наверно, а у тебя знание в руках и верный кусок хлеба. Будешь работать… И людей хороших встретишь. Сердце у тебя золотое: оценят его и поймут… Узнаешь и ты красные деньки.
- Кому оно нужно мое сердце-то? - говорила девушка печально. - Конечно, дядя Коля… Я не унываю. Проживу, работать буду. Начальница сказала, что место мне достанет. Буду портнихой.
- Не унывай, Наташечка, все будет хорошо. Лишь бы здоровья Бог тебе дал.
Однажды старичок-попечитель невзначай приехал в приют. Все всполошились. Воспитанницы решили, что он приехал для Наташи, что он вот-вот сейчас объявит ей радость. У Наташи тоже зажглась в душе надежда, уверенность. Но когда собрались воспитанницы в зале и попечитель вошел туда, он стал осматривать потолки, стены, что-то считал, вымерял, записывал и заговорил с начальницей о ремонте.
Начальница хотела напомнить о Наташе, вызвала ее и проговорила, положив ей руку на плечо:
- Вот та наша воспитанница, у которой такой хороший голос и которую вы слушали на Рождество.
- Да-да, прекрасно пела… Учитесь, учитесь, барышня. Не надо таланты зарывать в землю, - ласково сказал попечитель и опять стал осматривать комнаты, что-то высчитывать и записывать.
У Наташи точно упало сердце: она поняла, что мечты ее разлетелись в прах и надежды никакой нет. Подруги ее тоже видели, что ошиблись, но все-таки пробовали ее уговаривать: "Ты бы, Наташа, пошла да и напомнила ему, попросила бы его…"
- Правда, он богатый, добрый… - Он, наверное, согласится за тебя платить… Что ему стоит?!
- Ах, девицы, как это вы в чужом кармане деньги считаете? Богатый, так он и тратит много. Вон наш приют содержит. А просить его я не буду: у меня и язык-то не повернется. Я ему чужая… У него, поди, своих бедных много… Может, голоса-то есть и получше моего. Всякому своя доля.
Последний год для девушек в приюте проходил в особенных заботах, тревогах, думах. Их больше баловали, больше им было свободы. Таких одиноких, безродных сироток, как Наташа, было двое: она да еще Саша Самсонова. Но у той была какая-то благодетельница, которая за нее платила и которая после выпуска хотела взять ее к себе, вместо портнихи.
По вечерам молодые девушки собирались в кружок и мечтали, говорили о будущем и все надеялись на что-то светлое, хорошее.