- Ну что ты так мучаешься, Наташечка? Добренькая ты… Что же мы может сделать - такие слабые, беспомощные? Лучше уйди отсюда.
В это время из мастерской стремительно выбежала девочка и испуганно проговорила:
- Наталья Сергеевна, вас хозяйка хватилась… Сердится… Кричит…
Наташа торопливо простилась с дядей и бросилась в мастерскую.
- Что же вы баклуши бьете? Работать, так работайте… А не то убирайтесь вон, - грозным окриком встретила ее хозяйка. Наташа покорно села на свое место и принялась за оставленную работу.
- Что еще за монахи к вам ходят? - сердито спросила хозяйка.
- Это мой дядя, - ответила Наташа…
- Нечего тут в будни шляться… На то праздники есть.
Вскоре после этого случилось в мастерской тяжелое происшествие. Хозяйка рассердилась на одну из девочек и ударила ее. У бедной девочки сломалась в руках иголка и кусочек ее попал в глаз и там и засел. Раздался пронзительный крик на всю мастерскую. Наташа бросилась к девочке и, не помню себя, закричала:
- Не смейте вы, не смейте так обращаться, так тиранить девочек! Я пожалуюсь на вас! За что они терпят это?!
Мастерицы и все притихли. Видно было, что собирается гроза…
- Вон из моей квартиры! Вон! - закричала хозяйка и повыбрасывала вон вещи девушки на лестницу.
Девочку увезли к доктору и приказали ей говорить, что она сама обломила иголку.
А Наташу Петрову пожалела и приютила на время дворничиха, жена старшего дворника того же дома, где они жили, женщина сердобольная. Она даже взялась ей найти место. "Эту хозяйку все тут знают, она злая и жадная", - говорила дворничиха.
Вечером к Наташе в дворницкую забежала Настенька и советовала ей:
- Попросите прощения у хозяйки, Наташа. Она вас простит и оставит. Она всегда так кричит… Она сказала, чтобы вы прощения попросили. Она простит.
- Нет… ни за что не вернусь… Лучше с голоду умру… Да и в чем моя вина? Скажите лучше, что Саша?
- Ей доктор вынул из глаза кончик иглы… Глаз весь кровью затек… Больно-то как… Очень она плачет.
- Бедная! Настенька, не обижайте девочек… Они маленькие, глупые… - попросила Наташа.
- Ну вот! Что там с ними нянчиться? Мы все тоже в девочках жили, также горе видели…
В это время в дворницкую вошла радостно дворничиха и проговорила: "Вот вам и место. Завтра идите, тут рядом, по этому адресу… Жить будете в доме. Барыня молодая, богатая…"
Наташа была довольна.
У БАРЫНИ-КУКОЛКИ
С адресом в руках Наташа остановилась в воротах большого каменного дома. Она походила по двору, спустилась к дворнику и узнала, что N 2 квартира в 3 этаже направо.
Наташа вошла в большую светлую кухню. Толстая кухарка недовольным голосом спросила:
- Опять портниха?
Да, по рекомендации. Меня Анна Осиповна прислала.
- А, ну идите. Идите, красавица. Недолго наживете…
Горничная, нарядная и миленькая, в черном платье и белом наплоеном переднике, с белой наколкой на голове, провела портниху по темному коридору. Они вошли в розовую, красивую, точно бонбоньерка, комнату. В кресле сидела молоденькая, хорошенькая барыня, вся в шелку, газе, лентах и кружевах. Обстановка, мебель, множество безделушек на столах, на полках походили на какую-то игрушечку. И сама барыня, беленькая, розовая, с большими наивными глазами, с кудряшками на лбу походила на хорошенькую фарфоровую куколку. Казалось, надо нажать пружинку и барыня-куколка заговорит: "Папа, мама".
Она едва взглянула на вошедшую.
- Опять портниха? - мельком спросила она.
- Да, по рекомендации Анны Осиповны, - ответила горничная.
Барыня рассматривала модные журналы и была очень занята.
- Это ужасно, ужасно! Можно голову потерять от огорчений… Я просто сна, покоя лишилась… Ни пить, ни есть не могу, - проговорил нежный голосок.
Наташа сочувственно взглянула на говорившую и в ее голове мелькнуло: "Бедная барыня, такая молоденькая, хорошенькая, и у нее какое-то большое горе".
- Вы ведь хорошо знаете моды? Спросила барыня Наташу. - Ну, так вы меня поймете. Подумайте, в прошлом году мне сшили 10 платьев, 4 из них в конце сезона… Теперь только что сезон начинается и все надо переделывать. Это ужасно! Оказывается, рукава носят не внизу широкие, а наверху… Не могу же я надеть платье с немодными рукавами… Что обо мне станут говорить?! Мне выйти не в чем… Я просто в отчаянии! Я даже заболела от этого огорчения… Какое платье ни возьмешь - все не годятся…
- Рукава можно переделать, - сказала Наташа сочувственно.
- Переделать, переделать!!! Я это и сама знаю. Но где же я найду таких материй? Теперь и не подберешь. А мой муж человек небогатый. Не может мне делать постоянно новые туалеты… Я должна старые донашивать… А разве их возможно надеть…
- Можно поискать по образчикам, - предложила Наташа.
Барыня-куколка посмотрела на Наташу и проговорила нежным голосом:
- Вы мне понравились. У вас скромный вид. А то ко мне все приходили портнихи, которые из себя желают разыгрывать барышень. Оставайтесь у меня. Мои условия такие: с 9 часов утра и до 9 вечера - 12 рублей в месяц. Обед с моего стола, завтрак и утром кофе с молоком, полагается булка. Кажется, условия хорошие, сыты будете, и жить у меня спокойно. Нового вы шить не будете. Очень нарядное шьет очень хорошая и дорогая портниха… А попроще Анна Осиповна. Главное перешить все рукава. И, вообще, обновить мои туалеты. Вы ведь умеете шить по журналу?
- Да, умею. Я училась в приюте.
- Как вас зовут?
- Наташей.
- Поля, проводите Наташу в мою гардеробную. Я сейчас туда приду.
Гардеробная эта - была большая комната в конце квартиры, заставленная шкафами и сундуками. У полукруглого окна стоял стол и на нем швейная машинка. За шкафами помещалась кровать для портнихи.
- Вот ваша тюрьма, - сказала хорошенькая горничная Поля и рассмеялась.
Вскоре вошла барыня и с ней, казалось, ворвалось дыхание весны с запахом фиалок и ландышей.
- Надо обсудить хорошенько, как переделать мои туалеты, - нежным голоском сказала она.
Горничная Поля стала вынимать из шкафов и сундуков целые вороха платьев, корсажей, юбок… От блеска, отделок, от всевозможных цветов, стекляруса, шелка, газа, кружев у Наташи закружилась голова. Ей стало страшно и показалось, что она никогда не разберется в этих волнах туалетов.
Барыня говорила без умолку.
- Вот к этому лифу я думаю купить "пан" в цвет или немножко темнее… Лучше будут выделяться прошивки… Вот тут на рукавах вы сделаете узенькие-узенькие складочки. Знаете, едва ухватите материю. А из-под складочек три оборочки плиссе и, знаете, так, будто это не прошито, а само выходит. Понимаете? Здесь мы положим мех и бархат. А из-под бархата мягкое шифоне. Поняли?
Наташа ровно ничего не понимала… Ей становилось жутко. Она бы желала справиться со всей этой работой и молила Бога, чтобы он помог ей.
Барыня говорила два часа, без перерыва, без умолку… И чего-чего только она не придумала: и рюшки, и буфы, и оборки, и подкладки, и ленты помпадур, и отделка золотом и серебром, и кружева бристольские, и полувалансьен, и мех, и шелк, и бархат. Наташа слушала, мало что поняла и половину забыла.
Наконец барыня остановилась. Она решила прежде всего переделать легкое черное платье, которое надо было надеть в траур.
Они пошли в будуар, стали примерять черное платье, снова разговоры, разговоры без конца. С трудом порешили, что и как надо сделать.
- Ступайте теперь завтракать, Наташа, - разрешил наконец нежный голосок. От непривычки у Наташи кружилась голова и даже потемнело в глазах.
Только что Наташа села завтракать, как зазвенел электрический звонок, вбежала горничная Поля и торопливо сказала: "Идите скорее к барыне".
- Ах, Наташа, я передумала, - озабоченным голосом заговорила куколка. Нельзя положить эти кружева на черный лиф… Это будет не в тон с мешочком. Я нашла другие. Пришейте поскорее вот это и прикиньте на мне.
Наташа опять стала примерять кое-как, а после, уже перед обедом, доела остывший завтрак. Работы было так много, что времени терять было некогда.
Ровно неделю жила Наташа на новом месте. Она, как говорится, точно в кипятке кипела, бросалась от рюшек к плиссе, от щелка к бархату, от кружев к аграмантам и больше ни о чем не смела думать и говорить.
Хорошенькая барыня, Елизавета Григорьевна, или "Лили", как называли ее муж и безумно любившая и баловавшая ее мать, - была деспот, эгоистка. Она думала, что все должны поклоняться, восхищаться ею, что все кругом должно быть ей в угоду и что самое главное в жизни - выезды и вечера, а важнее всего - красивые туалеты… Она могла часами говорить о них, часами выбирать отделки в гостином дворе, часами примерять лифы и юбки и обсуждать каждую мелочь. Это было какое-то идолопоклонство туалетам, и гардеробная была ей здесь в доме каким-то сокровищем.
Малейшая неудача в шитье платьев, кофточек приводила ее в отчаяние, в ярость…
- Ну, что вы сделали? Это дудка, а не рукав! Как сидит? Это ужасно! Разве у меня рука худая, как щепка? У меня руки красивые, а это их портит… Вы видите, что мне надо плечи короче… Какая у меня фигура получается? Безобразная. Распорите, распорите, перешейте… У вас вкуса нет!
Нежный голосок дребезжал, как расстроенная скрипка, наивные глазки метали искры, кукольное личико становилось злым.
Однажды в будуаре-бонбоньерке произошла такая сцена, которая поразила Наташу и которую она никогда не могла забыть.
Молоденькая хозяйка ждала свою портниху Анну Осиповну с примеркой. Вдруг вместо портнихи была возвращена материя, а портниха прислала письмо такого содержания:
"Простите, я не могу приехать и не могу теперь шить. У моей сестры заболели дети… И я еду к ней помочь ухаживать за ними".
Молоденькая барыня рассердились не на шутку: метала гром и молнии.
- Больше не отдам ей ничего! Знать ее не хочу! Важная причина: дети заболели… А мое платье брошено и не сшито. И главное, дети-то не ее, а сестры. Сестра - мать, и сама может ухаживать за своими детьми… Это безобразие, обман, нечестно! Больше не отдам ей работы!
Наташа похолодела от ужаса: такой бессердечностью веяло от этих криков и жалоб. И она только теперь поняла, какое ледяное, бесчувственное сердце кроется под оболочкой прелестной куколки.
В другой раз история была с Наташей. Ее позвали в столовую показать какую-то работу. В столовой сидела барыня и ее супруг - пожилой осанистый господин. Взглянув на Наташу, он приветливо поклонился ей и проговорил: "А-а-а, вот она, маленькая волшебница, превращающая мою жену в сказочную принцессу".
Елизавета Григорьевна нахмурилась и сказала своему мужу что-то по-французски. Затем, когда Наташа уходила из столовой, она услышала довольно громкий разговор по-русски:
- Ну, что за шутливый тон с портнихой? Она сейчас зазнается.
- Разве портниха не человек? У этой девушки такие умные глаза и такое интеллигентное личико, - возразил барин.
- Самое обыкновенное, простое, вульгарное лицо… И совсем она не умна. Портниха всегда должна знать свое место. Прошу в другой раз с ней не шутить, - сердито отвечала барыня.
Да, Наташа знала свое место. Но ей было обидно слышать, что от нее отнимают все человеческое.
Елизавета Григорьевна была как будто даже и не злая; она дарила прислуге свои старые платья, отдала даже Наташе две шелковые кофточки. Она была образованная и умела говорить на разных языках, пела и играла на рояле. Но она была взбалмошная, капризная, избалованная барыня. Весь смысл, все счастье и радость она видела в туалетах, выездах и визитах.
Простая, вульгарная Наташа, сидя в гардеробной, "в тюрьме", как ее называла Поля, ужасалась, изумлялась от этой жизни. Сидя согнувшись над работой или постукивая машинкой, необразованная, бедная девушка томилась духовной жаждой и думала без конца; хотела бы услышать, как живут на свете другие, почитать, поучиться чему-нибудь, кому-нибудь послужить, помочь, утешить. А эта барыня - молодая, богатая, здоровая - ничего не хотела знать и видеть прекрасного на земле, с дивной природой и искусствами, где так много других жизней.
Елизавета Григорьевна была недовольна Наташей и часто на нее кричала:
- У вас вкусу, душенька, нет… Нет изящества… Ну зачем вы здесь наклеили бант? Это вульгарно… Ах, оборка не так…
Наташа мучилась, старалась угодить, находилась в вечном волнении и страхе. Когда она примеряла своей хорошенькой хозяйке платье, то руки ее дрожали и на лбу выступал холодный пот.
- Не так! Не так!.. Ну что за рукава? Это мыльные пузыри… Зачем тут выхватили?.. О, и мука же с вами, Наташа! Нет у вас вкуса… изящества… Вам бы только на кукол шить, а не на людей.
И чем больше старалась угодить Наташа, тем больше капризничала молодая женщина.
- Она со всеми портнихами так, - говорила кухарка, утешая не раз плакавшую Наташу.
А Поля не любила Наташу за то, что барыня подарила ей две кофточки.
Наконец разразилась гроза. Все вышло из-за ошибки. Однажды утром Наташа принесла лиф и хотела примерить.
- Это что такое? - спросила барыня-куколка, и глаза ее раскрылись широко-широко.
- Это бархатный корсаж.
- Разрезали шелк? - закричала хозяйка.
- Да… Вы приказали.
- Я?! Я приказала? Как вы смеете это говорить! Да что я, с ума сошла что ли? Все мне все, испортили. Все погубили, - и барыня залилась слезами.
Наташа стояла ошеломленная, испуганная и вся дрожала.
- Простите. Я переделаю. Пожалуйста, простите, робко заговорила она.
- Что, что вы переделаете?! Когда вы все испортили.
- Лиф переделаю. Скажите, как?
- Нет, я не могу с вами говорить. Мне дурно, дурно! Вы просто глупы. Уходите с глаз моих долой. Я больше вас не хочу держать. Вы не портниха, а сапожница.
В слезах ушла Наташа в кухню и, рыдая, стала одеваться.
Она даже не знала хорошенько, за что ее выгнали, в чем была ее вина и какую она сделала ошибку.
- Вы что же, что уходите? - спросила кухарка.
- Да барыня ее прогнала, - ответила за нее Поля.
- Вы еще долго у нас прожили… Кажется, два месяца. А то у нас что неделя, то портниха меняется. Наша барыня насчет платьев беда капризная - на нее никто не угодит.
Поля в это время убежала на громкий звонок барыни и сейчас же вернулась.
- Вот вам расчет… Ну и наделали же вы дела: разрезали не тот шелк да на другой лиф пришили, а шелк-то заграничный у барыни, такого здесь не купишь…
С обидой на сердце вышла Наташа из этого дома и пошла искать себе комнату.
На окраине города, на Васильевском острове, она нашла себе за 5 рублей в месяц крошечный угол и решила ходить работать поденно.
В СВОЕМ УГЛУ
Этот угол был очень маленький: всего 4 аршина в длину и 3 в ширину. Комнатка, скорее даже клетушка, находилась в мезонине деревянного дома. Наташа снимала ее у столяра, на окраине столицы, и была очень довольна своими хозяевами. Наташа сняла комнату за 5 рублей в месяц. В комнате помещались только стол, два стула, из которых один был ломаный, и сундук, служивший девушке постелью.
Было воскресенье. Наташа только что вернулась от обедни, положила на стол несколько пакетиков и стала прибирать свой уголок. Она вытерла пыль, повесила на стену картинку, изображавшую девицу с цветком в руках, несколько фотографических карточек, затем она достала из сундучка чашку и коробочку с сахаром. Дверь приотворилась и оттуда выглянуло доброе, приветливое лицо старушки-хозяйки.
- Наталья Сергеевна, возьмите-ка вот два цветочка, поставьте на окно… Сразу веселее в комнате станет.
- Спасибо, хозяюшка, спасибо! Какая вы добрая! Все вы обо мне беспокоитесь… Какие хорошенькие цветочки!
Наташа поставила на окно герань и фуксию, и комната действительно сразу приняла уютный вид.
- Вы молоденькая… Вам цветочки и подойдут. А нам, старикам, не очень-то к лицу, - хозяйка засмеялась. Наташа звонко ее поцеловала.
- Спасибо, хозяюшка. А я сегодня к себе в гости на новоселье жду: дядя у меня монах, придет, две подруги… Уж вы одолжите мне посуды - хочу чайком их угостить.
- Бери, милушка, бери все, что есть у меня… Чашек хватит, тарелок тоже и три ножа есть и три вилки хороших и масленка, коли надо, а вот ложек всего две и то не серебряные.
- Ничего, ничего… Ложек довольно. Ведь только помешать. Мы поделимся.
- А если хотите, голубушка, я к соседке сбегаю, она мне и ложек даст. Я ей тоже не отказываю.
- Нет, не надо. Зачем беспокоиться. Дайте, пожалуйста, еще стул и табуретки. Да пожалуйте и вы с мужем чайку попить ко мне на новоселье.
- Приду, приду милушка. Муж-то уйдет. Справляйтесь, а я к вам посуду перетаскаю. Тесно только… Ну да ничего, и в тесноте люди живут.
Наташа собиралась угостить своих гостей на славу. Она нарезала на тарелку колбасы и на другую ситного, положила сладких крендельков и пряников, а на блюдце варенья. Все было более чем скромно… Хозяйка носила посуду, а Наташа все укладывала. Она оглянулась кругом и улыбнулась. Немного гостей ожидала девушка, а хлопот, как у всякой хозяйки было, как говорится, полон рот.
Она не успела все прибрать и приготовить как следует, как послышались шаги, голоса и в комнату вошел Николай Васильевич с корзиночкою в руках.
Наташа радостно бросилась к нему.
- Дядя Коля, голубчик, как я рада вам!!! Вы у меня на новоселье… А я в своем углу…
- Поздравляю тебя, Наташечка, с новосельем! Вот тебе и хлеб и соль. Не обессудь. Уж знаешь мои средства.
- Зачем это, дядя Коля? Я так рада, что вы у меня!
Николай Васильевич принес маленький черный хлебец, на верху его стояла солонка собственного изделия и, кроме того, в корзинке пять пирожных.
- Неправда ли у меня хорошо, дядя Коля? - спросила улыбаясь Наташа.
- Очень хорошо, Наташечка… Какие обои миленькие… И обстановка тоже ничего… И вид из окон прекрасный…
Наташа рассмеялась.
- Ну что за вид во двор… Мужики да куры ходят, да крыши видны… Обстановки-то нет у меня… Главное, дядя Коля, у меня свой угол. Буду его зарабатывать сама. И я тут хозяйка… Что хочу, то и делаю. Какое счастье! Я так рада!
Николай Васильевич рассмеялся тихим смехом, заражаясь весельем девушки и проговорил ей в тон:
- Заживешь, Наташечка, ты теперь, как принцесса. А там, Бог даст, женишок подвернется и замуж тебя выдадим.
- Я об этом не думаю… Хочу работать, пробиться на дорогу, хотелось бы поучиться, почитать. И пользу кому-нибудь, кроме себя, приносить… Иначе жить тяжело… Научите меня, дядя Коля! - тревожно говорила Наташа.
Николай Васильевич смутился.
- Право, я и сам-то не ученый, Наташечка. Уж не знаю, что тебе и посоветовать… Сразу-то ничего и не придумаешь… Вот, разве книжки тебе божественные принесть.
- Ну, и не думайте… Время покажет. А сегодня будем кутить. У меня сегодня новоселье… И будут дорогие гости… Вы, моя хозяйка и две подруги приютские. Вы их видели - Андреевы. У них еще дедушка швейцар.
Николай Васильевич сделал испуганное лицо, завертелся на стуле и покраснел.
- Гости? Я не знал, Наташечка… Я не могу, я уйду. Я, ты знаешь, стесняюсь. И притом девицы… Я и говорить с людьми разучился. При девицах очень стеснитель но. Я уйду, Наташечка, как хочешь. Я приду к тебе в другой раз…