Литературный труд редко бывает первой профессией человека, решившегося взяться за перо. Обычно будущий писатель проходит большую школу жизни, работая по специальности, порой далёкой от литературы. Так было и с Натальей Филипповной Парыгиной. Несколько лет она работала педагогом в школе, а потом, заочно окончив Томский политехнический институт, - инженером на заводе и преподавателем технических дисциплин в техникуме и в институте.
Первая книга Н. Парыгиной "Записки педагога" вышла в Кемерове в 1954 году. С тех пор она написала более десяти книг, в том числе несколько - для старших школьников: "Внук шахтёра", "Неисправимые", "Настя ищет славы", "Короткое счастье".
Школьникам старшего и среднего возраста адресована и эта книга.
Содержание:
-
Я вернусь! 1
-
"Мы любим … комаров!" 1
-
"Ты - моя единственная радость" 2
-
Девчонка 2
-
Волшебная шкатулка 3
-
"Не хочу я жить без тревоги…" 4
-
В одном сантиметре - пять километров 5
-
Где же романтика? 6
-
На дне моря 7
-
Встреча с динозавром 8
-
Сили или муры 10
-
Первая пуговица 11
-
Брахиоподы 12
-
"Я поеду с ней!" 13
-
"Глупый ты, Алим" 15
-
На пляже 15
-
Мама 17
-
Эх, дороги… 18
-
Ночь 19
-
Голубое озеро 20
-
Ливень 21
-
Костры геологов 22
-
Кто этот парень? 23
-
-
Неудачные каникулы 24
Наталья Филипповна Парыгина
Я вернусь! Неудачные каникулы
Я вернусь!
"Мы любим … комаров!"
Школьная жизнь катится по расписанию, как трамвай по рельсам. Звонок на урок. Зловеще раскинутый на учительском столе классный журнал. Лёгкий сквозняк в голове, когда корочки журнала смыкаются. Домашнее задание, за которое надо расплачиваться либо целым часом отличного вечернего времени, либо мерзким ощущением своей неполноценности на следующем уроке. Звонок на перемену. И - опять всё сначала.
Приятные неожиданности в школе случаются редко. Ну, разве что выпадет пустой урок по случаю болезни учителя или подерутся в перемену, с треском отрывая друг у друга пуговицы от рубах, глупые пятиклассники.
События более крупного масштаба происходят лишь с исключительными счастливцами. И кто же, вы думаете, сказался таким счастливцем? Я! Гарик Кузин.
Ещё за полчаса… что за полчаса - ещё за пять минут до перемены я ничего такого не мог предположить! Сидел на уроке и слушал про "Мёртвые души".
Урок, сказать по правде, был скучный. "Гоголь раскрывает перед нами мир живых мертвецов… Гоголь глубоко верил в силы русского народа… Плюшкин - страшное порождение крепостничества…"
Порождение крепостничества! Да я знал живого Плюшкина, хоть никакого крепостничества давно уже и в помине нет. Он жил в нашем дворе. Высокий сухой старик, зиму и лето ходил в старом-престаром пальто и какой-то замызганной шапке. Он просил соседей не выбрасывать чёрствые куски хлеба, а отдавать ему. Соседи жалели старика, покупали ему по очереди свежий хлеб. А потом у старика сделали обыск и нашли под полом кувшин с золотыми вещами. Старик скупал золото. Крепостничество!..
Мне только то место нравится в "Мёртвых душах", где про тройку. "Эх, тройка! Птица-тройка, кто тебя выдумал?" Я представляю, что это здорово - на тройке по степи. У нас зимой в парке запрягут в сани колхозных коняг, на которых сено возили, говорят: тройка. Что они, Гоголя не читали?
На тройке мне не пришлось, а верхом я однажды проехался. Когда мы жили у Витькиного дедушки в деревне. Конюх разрешал ребятам гонять лошадей на речку, они взяли нас с Витькой. Вы не ездили на тощей лошади без седла? Не очень-то… Я устроился поближе к шее - там вроде мягче. А лошадь, как только вошла в речку - раз, и наклонила голову. Без всякого предупреждения. Я - вжжик! - и съехал по лошадиной шее прямо в воду…
- Таким образом, гениальное произведение Николая Васильевича Гоголя по сей день не потеряло своего значения…
Анна Тимофеевна - о "Мёртвых душах", а у меня мысли растекаются, как пролитый на клеёнку чай. Думаю: побегу в эту перемену в библиотеку, обменяю рассказы Джека Лондона на "Туманность Андромеды".
Звонок - я и ринулся за этой "Туманностью". Так летел, что сшиб с ног какого-то чертёнка. Схватил его за руки, поставил. И тут меня самого кто-то ухватил за руку. Крепко ухватил. Завуч?
Я оглянулся. Нет, не завуч. Незнакомый длинный рыжий тип. Может, новый учитель? Я в первый момент только это и заметил: что длинный и рыжий. Волосы прямо как огонь. К нему подошло бы прозвище "маяк". Если новый учитель, надо будет сказать ребятам…
На всякий случай я попробовал оправдаться:
- Я же не нарочно. Он сам на меня наскочил.
- Ты в каком классе учишься? - спросил рыжий.
- В восьмом "В".
- Слушай, давай зайдём на минутку к директору.
Из-за такого пустяка к директору? Но спорить я не стал. Я даже первым направился в директорский кабинет, предоставив рыжему роль конвоира.
- Можно?
- Входи, входи, Кузин.
Кабинетик у нашего директора не ахти, маленько побольше телефонной будки. Полкабинета занимает стол. За этим столом и сидел директор, со лба лысый и в золотых очках.
- Рослый парень, - сказал рыжий директору.
- Спортсмен, - сказал директор.
- И, кажется, энергичный, - сказал рыжий.
- Энергичный, - вздохнул директор. - Сейчас немного посмирней стал, а когда в пятом-шестом учился - не знали, куда деваться от его энергии.
- Ну, в пятом-то мы все… - заметил рыжий и вдруг улыбнулся, поглядев на меня.
Улыбался он хорошо - у него при этом в глазах прыгали озорные лукавинки. Другой, знаете, ощерится, а глаза холодные, а то и злые. А этот всем лицом улыбался.
Но, в общем-то, я ничего не понимал. Спортсмен, энергичный, пятый класс зачем-то припомнили… Отчитали бы да отпустили. Не люблю, когда нудят!
- Хочешь поехать в геологическую экспедицию?
Может, ещё успею в библиотеку…
- Кузин, Вольфрам Михайлович тебя спрашивает.
Вольфрам! Ну и имечко!..
- Что?
- Мне в геологическую экспедицию нужен рабочий.
- Я? Меня?
- Вернее, - пояснил Вольфрам, - мне нужны двое рабочих. У тебя есть товарищ?
Он не дожидался моего согласия. Был уверен, что не откажусь. А кто бы отказался?
- У меня есть товарищ, - быстро сказал я. - Позвать?
- Он не хилый?
- Не хилый! Моряком собирается стать.
- Моряком?
Мне послышалось в голосе Вольфрама не то сомнение, не то разочарование. Но я не дожидался новых вопросов, я выскочил из директорского кабинета и помчался в класс.
Должно быть, директор догадался, что я ринулся за Витькой Подорожным. Мы дружили с Витькой с детского сада. Ну, про детский сад директор мог и не знать, но тот намёк насчёт пятого класса - абсолютно несправедливо было бы отнести его ко мне одному. Надо скорей доставить Витьку в кабинет, а то, пожалуй, директор расскажет за это время, как мы стащили в кабинете географии компас и отправились Первого мая пешком к Чёрному морю.
Витька сидел в классе и сдувал домашнюю задачу по геометрии. Он в математике отнюдь не профан, но не особенно любит ломать голову над задачами. Да и я тоже… Над кроссвордом мы с ним иногда бьёмся по три часа, а задачи как-то не увлекают. Я думаю, что, если бы кроссворды задавали в качестве домашнего задания, а задачи по геометрии печатали в "Огоньке", мы сидели бы по три часа над задачами.
Я ворвался в класс, схватил Витьку за руку и потащил. Витька упирался. Ростом он мне уступает, но силой нисколько, и лишь благодаря внезапности наскока я сумел выволочь его в коридор.
- У меня же двойка! - орал Витька. - Мне же исправлять надо!
- Молчи! С геологами поедем, - сказал я. - Пригладь вихры.
Я сам провёл пятернёй по его густым жёстким волосам и впихнул друга в кабинет.
Всё же эти кроссворды, должно быть, развили у Витьки сообразительность. Он довольно быстро понял, в чём дело. И даже стал так поспешно отвечать на вопросы геолога, что я не успевал рта раскрыть. Витька, впрочем, отвечал за двоих.
- Так вы хотите поехать?
- Хотим! - выкрикнул Витька.
- Но придётся много работать, целый день лазать по горам с геологическим молотком, а потом тащить в лагерь мешок тяжеленных камней…
- Мы любим работать! - перебил Витька.
- Будем выходить в маршрут при любой погоде, и в жару, и в дождь, и в ветер…
- Мы любим плохую погоду! - заявил Витька.
Я ущипнул его за руку.
- Даже любите? - удивился Вольфрам. - Там полно комаров, целые тучи комаров…
- Мы любим…
Я понял, что Витька сейчас заявит о своей любви к комарам, и ущипнул его покрепче. Витька вздрогнул, но всё-таки сказал:
- …комаров…
Я попробовал смягчить подозрительное Витькино признание:
- Комары - это не страшно, нас на рыбалке комары не раз ели…
- Да, - подтвердил Витька, - ели, проклятые…
- Будем жить в палатках, еду готовить на костре, спать на земле в спальных мешках.
- Великолепно! - крикнул Витька. - Мне очень нравится спать в вещевом… фу, в спальном мешке.
- Разве тебе приходилось? - спросил директор.
- Да нет, - сказал Витька, - я один раз фильм видел…
- Хорошо, - прервал геолог, - тогда поговорите с родителями, и если они согласятся…
- Согласятся! - крикнул Витька.
Я молчал.
- А твоя мама? - спросил директор.
Он знает, что у меня не родители, а мама.
- Согласится, - мрачно заверил я.
Чего бы это мне ни стоило, но она согласится.
"Ты - моя единственная радость"
Говорят, от счастья можно умереть. Да что говорят - я точно знаю, у нас несколько лет назад руководитель городского хора Мусатов умер за кулисами сцены в Большом театре. Хор выступал на смотре художественной самодеятельности с немыслимым успехом, и человек не выдержал своей славы. Ещё, рассказывали, один кандидат наук… Допечатал на машинке последнюю страницу докторской диссертации, и… и всё. Диссертация осталась, а человека нет.
Я за себя не опасался - моё счастье ещё висело на волоске. Я за Витьку беспокоился. Он на этом уроке геометрии, когда ему надо было исправлять двойку, сидел такой отрешённый, так блаженно улыбался, что математик даже не решился вызвать его к доске.
Мне же было не до улыбок. Человека считают достаточно взрослым, чтобы пригласить на работу, и тут же требуют разрешения от мамы. Нелепость!
У Витьки разумные родители, а к моей мамочке нужен тонкий подход.
Ей, представьте, нет ни малейшего дела до того, что я стал взрослым. "Ты - моя единственная радость!" Прекрасно. Я - твоя радость, но у меня тоже должны быть свои радости. Я же всё-таки не игрушка, а живой человек! Я - взрослый, ты понимаешь, совершенно взрослый, и ты не имеешь права держать меня в четырёх стенах!
Нет, это я ей говорил ещё в прошлом году, когда пытался уйти в турпоход. Не подействовало. Надо что-то другое. Если бы не случилось со мной в детстве одной неприятной истории, было бы проще. Восьмилетним мальчишкой я чуть не утонул в пруду, сосед вытащил меня уже без сознания. С тех пор мать меня так бережёт, что я уж не знаю, куда деваться от её заботы.
- Слушай, - сказал Витька, когда мы подходили к дому, - я отца пришлю тебе в подкрепление, пусть агитнёт.
- Ладно, присылай.
После того бездарного путешествия к Чёрному морю, когда нас на шестой день с милиционером вернули домой, Витьку отец отодрал ремнём, только и всего. А у нас в квартире нет ремня, и моя мама плакала целую неделю. Боюсь, что опять начнёт плакать.
Мать была уже дома. Вкусно пахло котлетами, зелёным луком. Хозяйка она хорошая, ничего не скажешь.
- Ну, как дела, Гарик?
- Да ничего, нормально.
Сейчас спросит: "Есть хочешь?"
- Есть хочешь?
Правильно. Всегда одно и то же: "Если хочешь?", "Вот тебе чистая рубашка", "Уже поздно, гаси свет". Нет, не буду раздражаться.
- Ужасно хочу, мам.
Сейчас скажет, что надо мыть руки.
- Иди мой руки, будем обедать.
Отлично! Я вымыл руки, и даже с мылом. Сел за стол. Похвалил котлеты. Отдельно похвалил пюре. И ещё одну похвалу подвесил на подливку.
- Мама…
- Да? Ну, что?
Сделаем небольшую петлю.
- Мама, почему ты никогда не съездишь в санаторий или дом отдыха? Бывают же у вас, наверное, путёвки.
- В дом отдыха! А ты? Останешься один? Будешь сидеть голодным? Да ещё с какой-нибудь дурной компанией свяжешься, они только и подкарауливают таких неопытных мальчишек. Пока я с тобой, у меня душа спокойна. Выдумал тоже: дом отдыха…
- Видишь ли, мама, я это лето не буду жить дома.
- Не будешь дома? Опять туристы?
- Нет. Решил лето поработать.
- Не говори глупостей! - резко сказала мать. - Какая тебе работа? Зачем? Ты живёшь не в роскоши, но у тебя есть всё необходимое.
- Работают ведь не только из-за денег…
- Уж я знаю, ради чего люди работают. Всю жизнь роздыха не вижу…
- Вот я и хочу тебе помочь. Я поеду на лето рабочим в геологическую партию.
- Рабочим? В геологическую партию?
Мама смотрела на меня так, словно я собирался в Африку охотиться на львов.
- Кто это придумал?
- Что тут особенного? - сказал я. - Пришёл в школу один геолог, Вольфрам Михайлович…
- Вольфрам?..
- Вольфрам. Так его зовут. Есть металл вольфрам, очень ценный.
- Я без тебя знаю, что такое вольфрам! - сердито перебила мама.
- Мне просто повезло, что именно меня пригласили. Крупно повезло…
Но мама не считала, что мне повезло.
- Нет, ты не поедешь, - сказала она. - Я всю жизнь отдала тебе, ты - моя единственная радость, я не допущу, чтобы ты сломал шею где-то в горах, не допущу!
Я молчал. Мама заплакала. Так я и знал! Мне стыдно, когда она плачет. Стыдно и неприятно. Ведь на фронте была!
- Перестань плакать, - сказал я. - Не могу же я всю жизнь сидеть возле тебя.
- Я не хочу, чтобы ты стал геологом, слышишь, не хочу! - сквозь слёзы выкрикнула мама.
- Я еду не геологом, а рабочим.
Неизвестно, сколько длилась бы наша перепалка, если бы в этот момент к нам не позвонили. Мама бросилась пудриться: она не любит, чтобы её видели заплаканной, всех уверяет, что совершенно счастлива.
Я догадался: пришёл Витькин отец. Оказалось - в самом деле он. Мама пригласила его к обеду, принялась болтать какие-то пустяки, но потом не выдержала, пожаловалась на меня:
- Вы подумайте, какую глупость вбил себе в голову…
- Так ведь и мой тоже, - сказал Иван Алексеевич.
- Значит, вы вместе? - спросила меня мама металлическим голосом. - Почему ты мне не сказал?
- Я просто не успел.
Она до сих пор не верит, что это я сманил Витьку посмотреть Чёрное море и настоящие корабли. Считает меня жертвой Витькиной фантазии. Насчёт фантазии он, правда, молодец, но у меня, кажется, больше решительности.
- Вы, конечно, не отпустите Витю, - сказала мама.
- Да ведь как же парней держать, Елизавета Дмитриевна? - задумчиво проговорил Витькин отец. - Простор им нужен.
- "Простор нужен"! - насмешливо повторила мама. - Не простор он там найдёт, а погибель. Простудится, утонет, сорвётся в пропасть…
- Уж что-нибудь одно, - не утерпел я.
- Я пять раз тонул, - сказал Витькин отец. - Трижды был ранен. Один раз контужен. Попадал под автомобиль. А вот - жив!
- Когда Гарик окончит школу и институт, он тоже может по своему усмотрению тонуть и попадать под автомобиль, - сказала моя мудрая мама.
- Парень-то большой стал, - сказал Иван Алексеевич, - его теперь на помочах не удержишь. Таких чем крепче привязываешь, тем они сильнее прочь рвутся. Лучше уж отпустить…
- Иди погуляй! - прикрикнула на меня мать. - То дома не удержишь, а тут к стулу прилип!
Всё-таки она обращалась со мной, как с мальчишкой.
А может, я и в самом деле ещё мальчишка. На другой день шёл в школу - так пнул примёрзшую ледяную сосульку, что она чуть не врезалась в пожилого гражданина с толстым портфелем под мышкой.
- Хулиган! - заорал гражданин.
Я даже не стал огрызаться. Ха-ха, хулиган! Если бы знал этот тип, что я скоро поеду в экспедицию, он бы расплавился от зависти в своём зимнем пальто, как масло на сковородке.
Девчонка
Мы уезжали в воскресенье, и мама решила проводить меня. Нелегко было отговорить её от этого так, чтобы она не обиделась. Но мне в конце концов удалось. Мы простились дома. Витька тоже провёл со своими разъяснительную работу. Не в пионерский лагерь едем! Должны бы сами понимать…
Мы с Витькой пришли на вокзал без провожатых. Но Вольфраму это не понравилось.
- Что же, родители не захотели вас проводить? - спросил он.
- Некогда им, - сказал Витька. - Сегодня воскресник по благоустройству улицы.
Такой воскресник у нас, правда, проводился, но не сегодня, а неделю назад. Витька никогда не был сторонником стопроцентной точности. При этом чем значительнее содержание его речи отклонялось от истины, тем увереннее Витька говорил. У рассеянных преподавателей он пользовался большим авторитетом.
Не знаю, поверил ли Витьке Вольфрам. Ему было не до нас. Он-то явился на вокзал не один. Скуластая женщина провожала его. Монголка, что ли. Или чукчанка. Красивая притом. Глаза у неё тёмно-карие и удлинённого разреза - модные девчонки пытаются сделать такие, подрисовывая на веках синие полоски. Лицо смуглое, как будто она целый месяц загорала на юге. На обложке "Огонька" один раз я видел такую северную красавицу. Только та была в меховом малахае, а эта - в лёгком бежевом платье. Чёрная коса громоздилась на затылке огромной шишкой.
Вольфрам взял женщину под руку, и они ушли на перрон. Мы с Витькой ещё потолкались по вокзалу, купили свежие газеты, выпили по стакану газировки и тоже отправились на улицу.
Вольфрам со своей нерусской подругой стоял возле голубого ларька. Он держал её за руку и что-то ей говорил, а она кивала и улыбалась, показывая широкие белые зубы.
- Как думаешь, кто она ему? - спросил Витька.
- Жена, наверное.
- Да ну, жена… С женой он мог дома наговориться.