– Показ с рассказом? – спросила она.
– Почти.
Загорелся экран телевизора – площадка для игры в гольф, мяч катится к лунке. Упал. Аплодисменты. Экран погас, вспыхнул красный глаз видеоплейера.
Она взяла бокал.
– Я бы хотела все-таки... – сказала она.
На экране появилась гостиная. Изображение черно-белое. Вид сверху. По комнате расхаживает мужчина, собирает листы бумаги – они шуршат; грязную посуду – она гремит.
Она поставила стакан. Уставилась на экран.
Это же он, Пит...
И комната та, где она в гостях в данный момент. Он собирает пустые стаканы с плексигласового столика. Поднял голову. Смотрит на потолок. Улыбается. "Привет, Кэй!" Посылает воздушный поцелуй.
Она обернулась, посмотрела на него. Его голубые глаза смотрят на нее в упор.
– Привет, Кэй! – говорит он. Посылает воздушный поцелуй...
Она посмотрела на люстру, на ее хромированную – "Арт деко"! – вставку в центре. Перевела взгляд на него.
– Не понимаю... Ничего не понимаю, – говорит она.
– Между этажами находятся видеокамеры, – сказал он. Положил в сторону пульт дистанционного управления. Телевизор выключился. – А световоды – в штанге люстры.
Она взглянула на него искоса.
– Для чего это? Ты что, в ЦРУ работаешь? Или в ФБР?
– Ни то, ни другое! Но они "промышляют" именно таким образом. "Такай"... Японская аппаратура – лучшая в мире. Полковник один... Когда-то работал в ЦРУ. Вот он и помогал мне в установке системы, обеспечивал техническую сторону...
Она смотрела на него не мигая.
– Системы? – переспросила. Он кивнул.
– Именно так, Кэй. Сложная система, должен сказать. Все люстры в доме, до единой, имеют вывод на видеокамеры. И твои, в том числе.
Она смотрела на него, не отводя взгляда.
– Я следил за тобой с самого первого дня, как ты переехала, – сказал он. – И слышал все, что ты говорила. Подслушивал твои телефонные разговоры. Так сказать, оба конца на проводе. Вот почему я такой "чувствующий" и "тонкий".
Она уставилась на него.
– Говорил, что разгневаешься? Говорил... Я нарушил твое право на личную жизнь. В каком-то смысле, все равно что изнасиловал. Но если бы я этого не делал, ты бы не сидела сейчас на этом месте, мы бы не испытали столько восхитительных мгновений. Разве я не прав? Я знаю о тебе все, как никто другой. Разве это плохо? Даже если и использовал кое-какие сведения?
Она молча смотрела на него.
– Я хотел прекратить наши отношения, но не смог, – сказал он. – Что-то чрезвычайное важное вошло в мою жизнь. Люблю я тебя, Кэй. Очень... Я не мог допустить, чтобы ложь отравляла наши отношения. Мы одно целое. Должны все знать друг о друге. Разве настоящая любовь может иметь секреты, тайны друг от друга? – Он повел плечами и улыбнулся. – Итак... я в твоих руках... можешь донести на меня... можешь утопить меня, если захочешь...
Она смотрела на него и молчала.
Посмотрела на бокал. Взяла его. Рука подрагивала.
Отпила... Льдинки колотились о стеклянные стенки.
Он смотрел на нее, отошел в сторону, передвинул пульт дистанционки.
Она проглотила комок в горле. Поставила бокал. Посмотрела на него.
– Подобным образом ты наблюдаешь за каждым?
Он кивнул.
– Путеводный свет? – спросила она. – В поисках будущего?
Кивнул. На щеках вспыхнул румянец. Улыбнулся.
– В реакции тебе не откажешь, – сказал он. – А у меня на это годы ушли. Собственно, с этого все и началось. Ну, а теперь, конечно, сидение перед экраном приобрело для меня несколько другой интерес.
Она покачала головой.
– Не понимаю... – посмотрела на мертвый экран телевизора. – Как? Как ты... – сделала жест руками.
Он встал.
– Пойдем со мной. Покажу кое-что, – сказал. – Далеко ходить не надо. В соседней квартире. – Он наклонился над столиком, взял свой бокал, сделал глоток.
– В соседней квартире?
Поставив бокал, провел по губам тыльной стороной ладони.
– Квартира 13Б – моя, – сказал он. – Про Джонсонов я наплел. – Он пошел к дверям. Остановился.
Она смотрела на него, широко раскрыв глаза. Поднялась, опираясь рукой о спинку дивана. Вышла следом за ним из квартиры. Медленно шла через холл.
Он повернул ключ в двери тринадцатой Б, распахнул, пропуская ее вперед.
– Отчего не взглянуть, как здесь, если знаешь, как там.
Кухня как кухня. В холле яркий свит – кое-что разглядеть и в кухне можно. Через проем-оконце падает какой-то зеленоватый отблеск. Прихожая – бледно-салатовая. В гостиной с потолка свисает лампа под зеленым абажуром. Во всю стену будто гигантское морское чудище, панцирь – серо-зеленый, покоится на чем-то рыжем, неровном, с закруглениями и изгибами.
Телевизионные экраны. Целая стена! В несколько рядов. В несколько рядов. В середине – два огромных. Есть экранчики и совсем крошечные, с зеленоватым свечением. Подходишь ближе – свечение словно бы раздается в стороны, ярче горит.
Он, за ее спиной, забавлялся с реостатом.
На изогнутой светло-коричневой консоли – масса кнопок и рычажков.
Черное кресло... Перед консолью.
Она отступила назад. Стояла и смотрела на ряды – с полдюжины, пожалуй! – экранов. Над каждым неяркие индикаторы, высвечивающие – 4А, 5А, 6А... По другую сторону гигантских экранов – 6Б, 7Б, 86...
Он подошел к левой панели на консоли. Повернулся к ней лицом. Стоял, опершись рукой на закругленный край, смотрел на нее.
– По три камеры на квартиру, – сказал он. – Кроме вот этой. Плюс камеры безопасности – вестибюль, лифты и так далее. Всего сто тридцать. Могу любую вывести на центральные экраны. Искажение корректируется электронной аппаратурой. Для глаза совершенно незаметно.
Повернув голову, она посмотрела на него.
– Три? – спросила она.
– Ну да! Все три люстры.
Она смотрела на него и молчала.
– Может, несколько непристойно, грубовато, – сказал он, – но впервые эта идея в общих чертах сформировалась, когда мне было десять или одиннадцать. Ничего конкретного, воображение, фантазии... И вот, когда начали возводить здание, я вдруг осознал, что могу эту идею осуществить, ни минуты не сомневался, подключать ли к системе ванны. Ванны имели решающее значение в осуществлении плана. Потрясающий источник информации, такие задушевные беседы и все такое...
Она продолжала смотреть на него, с трудом переводя дыхание.
– А ты не "осознал" попутно, что это самое... самое чудовищное, безобразнейшее, преступное нарушение прав человека, личности? Про себя я уже не говорю. – Обхватив себя руками, подалась к нему. – Хотя и вообразить... Господи!.. Говорить о любви, а в то же время... Боже, не могу даже...
– Люблю, я тебя люблю, – сказал он, шагнув к ней.
– Презирать по сути всех и каждого, – продолжала она. – Что тебе все эти люди сделали? Это отвратительно! Каждый живет своей жизнью, а ты...
– Ну и пусть себе живут, им никто не мешает...
– Не в этом дело! – вскрикнула Кэй.
– В этом, – сказал он, подойдя к ней. – Тебе что, нанесло непоправимый урон мое наблюдение за тобой?
– Ты мне сделал больно. Только что...
– Это потому, что ты теперь знаешь об этом. Послушай, – он обнял ее за плечи, – давай не будем дискутировать. Я предвидел твою реакцию. Закрываю тему. Все! Если мне следует выбирать... если я должен решить... ты... или это, я говорю: "Ты!" С этим покончено!
– О себе лучше подумай, – сказала она. – Ты преступил закон, и не один, а несколько. Если другие жильцы узнают, предстанешь перед судом, останешься без гроша, неважно сколько у тебя денег сейчас.
– Вот-вот! Это я имел в виду, когда сказал, что начнешь меня топить. – Он перевел дыхание, взглянув на нее. – Прости, что ранил твои чувства. Но... Ни разу я не увидел, чтобы ты делала что-то не то, я любовался тобой. Ни разу ты не сказала ни единой пошлости, глупости...
– А ты видел, как Хьюберт Шир упал? – спросила она.
– Нет, не видел, – ответил он. – Не мог я этого видеть. Душевая кабина не попадает под обзор. Угол обозрения другой. И потом отблеск от стекла в двери, все черное кругом... Плохо видно. Взгляни! – Он подошел к креслу, сел, склонился над консолью.
– Ни за что! – сказала она.
Оглянулся, посмотрел на нее. Зеленый отблеск скользнул по его волосам.
– Мою ванну покажу, – сказал он. – Не его же!
– Ты же сказал, что все...
Он встал, взглянул на нее.
– Вот что! Я за ним вообще не подглядывал. – На экранах ворохнулись зеленые сполохи. – Книжки он все больше мусолил. А то, что свет в ванной, ну так что? Уехал куда-то, забыл выключить. Такое сплошь и рядом со всеми. – Перевел дыхание. – Билли Веббера смерть видел. Не скрою. Это когда он принял убойную дозу наркотика. Были с ним тогда две девицы. Поэтому в общем-то и смотрел. Как забился в конвульсиях – они сразу "скорую"... А когда Наоми Сингер сиганула, меня дома не было. Да и когда Бреннан Коннохай отдал концы, тоже отсутствовал. А наверху, где Рафаэль погиб, мой хозяйственник до Дмитрия, – там вообще камеры не установлены.
– Значит, ты и Сэма пасешь?
– Наблюдаю, – сказал он. – Старина, конечно же, не в курсе. Между прочим, я не только ему помогаю. Я тут многим пришел на помощь в трудную минуту. То из фонда денег подкину, то перевод пришлю кому-нибудь по почте. Сплошные трагедии... Такого наслушаешься! Племяннику Мэгги Гофман потребовалась пересадка печени. Он из Шреверпорта. Мать у него – изумительная женщина – мужественная, одинокая и... на нуле. Подкинул деньжат. Две недели назад. Кестенбаумам тоже. Они жили в твоей квартире.
Она покачала головой:
– Нехорошо все это. – Взглянула на него. – Отвратительно!
– Сказал же. Все. Больше не буду. – Он обнял ее за талию, улыбнулся. – Мамочка сказала "нельзя", и я снова паинька. Да? – Поцеловал в щеку. – Выбросить на помойку я не могу, – он кивнул в сторону консоли. – Запаришься объяснять – откуда это, но мы сделаем вот что. Врезаем новый замок, и я отдаю тебе ключи. Кстати, в квартире есть потайная дверь, в стене, за шкафами. Видишь, какое доверие тебе оказывают! Сама бы ты ни за что не догадалась. Ставим замок с числовым кодом. И все! Я займусь программированием, а может, закончу диссертацию.
Она взглянула на него.
– Ну и как? Это мое занятие похлестче наркотиков? – спросил он.
– Ты действительно принял решение?
– Про замки, что ли? Конечно. Я же уже сказал. Ты для меня – все!
Их глазах встретились. Он ее обнял, притянул к себе. И поцелуи, поцелуи...
Она прижалась к нему. Вздохнула. Покачала головой. Глянула через его плечо на экран.
– А Пальм? Его тоже? – спросила он.
– Тоже, – ответил он. – Наврал я тебе тогда и про него, с три короба.
– Господи!.. – она не отводила взгляда с вспыхивающего, зеленоватого экрана. – Запредел, сюр... – сказала она. – Люди обращаются к врачу за помощью, а ты...
– Заладила! Они же не знают об этом. Не зна-ют!..
Она смотрела на экраны.
– И все эти три года ты занимался этим?
– Именно! Самое захватывающее занятие, Кэй. – Этот мой дом – дом, где разбиваются сердца, где драма соседствует с комедией, и секс, и ожидание, и крушение надежд, – мои университеты.
Она провела ладонью по его щеке.
– Мыльные оперы...
– Жизнь, Кэй! Сама жизнь. Господь Бог – величайший режиссер мыльных опер человечества! А я наблюдаю лишь фрагментик этой гениальной постановки, Ни актрис, ни актеров, ни режиссеров. Ни тебе писателей, ни редакторов. Никакого маркетинга, наконец. Все, как есть на самом деле. Ты вот все книги читаешь... Напридумывают про нашу жизнь, накалякают всякого...
– Сукин ты сын, – сказала она, выскальзывая из его объятий. – Хочешь меня на этом подловить?
– Ну перестань, ну будет! – сказал он, обнимая ее. – Вот сама понаблюдаешь... И трех лет не надо, часок-другой...
Она, оттолкнув его, направилась в прихожую.
– Завтра же новые замки!
– Завтра?
– Да, завтра, – сказала она, открывая дверь. – Слесаря работают, к твоему сведению, и по воскресеньям. – Она вышла в холл. – Господи!.. – сказала.
Подойдя к зеркалу, поправила волосы. Он вышел следом за ней из квартиры; захлопнул дверь; толкнув, убедился, что замок защелкнулся.
– Ну ты и штучка! – сказала она. – Не знаю, как вас теперь называть... Мистер Откровенный, мистер Сдавшийся на милость... возвели вы "замочную скважину" до захватывающих высот. Как подумаю, что прослушивал все телефонные разговоры... Про "откровения ванны", я уж не говорю...
– Ну, прости, ну ладно!.. Ну хочешь встану на колени? Хочу показать тебе нечто совершенно потрясающее.
– Благодарю! Показал уже, – сказала она, теребя ворот пуловера. – Боже милостивый, а ведь это все денег стоит.
– Вымолвить страшно, – улыбнулся он. – На лапу, взятки и все такое, без учета стоимости здания, – более шести миллионов.
Она кинула взгляд на его отражение в зеркале.
– С ума сойти! Да ты вообще преступник, – сказала она.
– Сам домик перевалил за десятку, – сказал он. – А сколько стоит аппаратура!
– Тем хуже! – сказала она. – И тем не менее считай, что отныне это за семью печатями в смысле – под замком. Хотя бы легче на душе будет. – Она повернулась и пошла к лифту. Нажала кнопку. – Пожалуйста, не включай меня сегодня.
– Не буду, – сказал он, вскинув руку, как в детстве, когда давал честное скаутское.
– Да и других тоже! – добавила она.
– Ты уж очень сурова! Все-таки суббота... Последний вечерок, идет?
Обменялись взглядами.
– Вот что! – сказала она. – Я передумала. Давай-ка теперь я на тебя посмотрю. Иди, включи там, что надо. Побудешь на моем месте.
Он – улыбка от уха до уха – направился в 13А.
– И нечего радоваться! Вот уж я на тебя полюбуюсь...
– С точки зрения закона, это еще бабушка надвое сказала. – Он лежал в своей любимой позе – "ложка к ложке", – обхватив ладонями ее груди, касаясь щекой ее волос. – Особенно, если учесть, что видеокамеры не находятся непосредственно в арендуемом жилище. Тут я дока. Парочка из 10Б – это Американский союз гражданских свобод.
– Ты ненормальный, – сказала она. – Шпионишь за АСГС?
– Поэтому только и позволил им здесь поселиться, – сказал он. – Подумал: вот где я правового ума наберусь. И оказался прав. Они такие тонкости знают! Отменные юристы, надо отдать им должное.
– Спокойной ночи, Пит, – сказала она.
– Спокойной ночи, Кэй. – Поцеловал ее в шею, сжал ладонями груди.
Придвинулся к ней совсем близко. Лежали и не двигались.
Фелис потопталась по их ногам, прикрытым одеялом, и тоже улеглась.
– Между прочим, – сказал он, – этот дом третий по счету, в котором мудровал тот полковник. Он еще один отель неслабо начинил.
– Здесь, в Нью-Йорке? – спросила она.
– Не распространялся.
– Скажите, пожалуйста! Оказывается, соблюдает этические нормы. Ну-ну!..
– В отеле, например, суперкомпьютерное наблюдение. Об этом он рассказал. Если в номере мертвая тишина – комнаты не высвечиваются. Ну, а если комар пролетел – пожалуйста. Не выводя изображение на экран, можно определить, двое там или всего один. Мне такие изыски ни к чему.
– Ну да! Здесь живут простые смертные, – заметила она.
Помолчали.
– Ладно, – сказал он. – Минут тридцать – сорок посмотрим, и я вызываю слесаря. Никаких ванн. Никакого Сэма. Если, конечно, проблема в этом.
– Спокойной ночи, Пит. Заметь – спокойной... Помолчали...
– Ты пойми, – не унимался он, – это не слежка, это сопоставление различных ситуаций. Аудиовизуальный метод наблюдения, если угодно. Дом контрастов и гармонии... Иногда кажется, что я играю на органе. На органе человеческих душ.
– Может, успокоишься все-таки? Спать давно пора.
– Спокойной ночи, – сказал он. Поцеловал около ушка.
Помолчали...
Сверху, по потолку, что-то с силой бабахнуло.
– Господи! Что они там делают?
– Не ожидал от тебя такого вопроса.
– Чтоб ты пропал! – Он чмокнул ее в шею.
Глава восьмая
– Полчаса и ни минутой больше, – сказала она.
Он повернул (ключ в замке тринадцатой Б, отворил дверь, пропуская ее вперед, щелкнул выключателем.
– Прошу! Полагаю, здесь все в порядке, – сказал, придерживая дверь. – Ну если только не залетели на своих самолетах веселые гуляки после уик-энда.
– Ну да! Из теплых краев прямо сюда продлить очарование, – сказала она, входя в прихожую.
– А что? Вполне! На исходе дивный воскресный день... Не забывай, многие уезжали на День благодарения, а сейчас возвращаются домой.
Она стояла в полумраке гостиной. Пошарив рукой по стене, включила верхний свет. Лампа под зеленым колпаком вспыхнула, осветив светло-коричневую консоль и серые экраны.
– Сейчас стул принесу... – сказал он.
Она стояла и внимательно осматривала стену сплошь из мерцающих зеленоватых выпуклостей. Экраны, экраны, экраны... Шесть рядов над консолью, до самого потолка – справа один над двумя огромными экранами, что в самом центре, еще один – над ними, и шесть рядов – слева. Тускло мерцают индикаторы – сверху в середине. "2", "3"... "11" – слева, "12", "13"... "21" – справа. А – наверху, Б – внизу.
Подошла ближе. Сунула руки в карманы джинсов.
Его кресло с вогнутой спинкой перед ней. Стояла и смотрела на консоль. Множество всяких тумблеров, рукояток, кнопок с маркировками – для каждого экрана своя. На центральном пульте – ручка с набалдашниками, переключатели... В глубине – утопленные в светло-коричневую панель из пластика – два видеоплейера. Встроенные электронные часы – на индикаторе высвечивают голубым 12.55, телефон, отрывной блокнот на магните. Глубокая миска с мармеладом. Цветной пат. Те самые.
За спиной – звук прикрываемой двери...
Она посмотрела на жемчужно-размытое отражение на центральных экранах, то есть на "1" и "2"... Приближается, со стулом, слева.
– Ты меня записывал на видеопленку? – спросила, оборачиваясь.
Он поставил рядом с ней стул, обтянутый белой кожей, из обеденного гарнитура, ухватился за высокую спинку, взглянул на нее.
– Да. В первый вечер. Ты принимала ванну. Но почти ничего не видно. Темно, как ночью. И нас обоих. Тогда, в субботу...
Она отвела взгляд.
– Лгун ты! – сказала она.
– Ну почему же? Пошел за шампанским, включил аппаратуру... – Улыбнулся. – Такой торжественный момент. Самое время запечатлеть. Разве нет? Только не проси меня стереть запись. Пленка хранится в тайнике, и, думаю, когда будем старичками, с удовольствием вспомним молодость. Тем более, что мы с тобой, полагаю, единственная пара в мире с записью первой встречи, близкого знакомства, так сказать.
Взглянула на него. Задержала дыхание.
– Вот в этом не сомневаюсь, – сказала она, отворачиваясь.
Он подвинул ее стул ближе к экранам, наклонился, поцеловал в голову.
Приглушил свет зеленой лампы.
– У меня здесь есть содовая. Вообще все, – сказал он. – Что-нибудь хочешь? – Она, покачав головой, потерла тыльную сторону ладони.
Он сел в кресло, подкатился к консоли. Что-то нажал. Вспыхнул красный огонек. В глубине квартиры послышалось жужжание.