16
В отличие от всех остальных помещений дома подвал Сьюзан не нравился.
Дверь провисла в петлях, и ей пришлось резко рвануть ее, чтобы та открылась. Подвал встретил Сьюзан пахнущей сыростью темнотой. Она щелкнула выключателем и стала спускаться по лестнице. Особенно ей не нравился клаустрофобически низкий потолок и висящая повсюду паутина, в которой притаились соткавшие ее пауки.
Она миновала ряд пустых бутылок из-под кьянти, сложенные рядами когда-то не понадобившиеся водосточные трубы, пустые фанерные ящики, стопку ржавых жестяных листов и, дойдя до большого морозильника, попыталась открыть его дверцу. Та подалась – с ледяным хрустом замерзшей уплотнительной прокладки и порывом холодного воздуха. Взглянув внутрь, Сьюзан беззвучно выругалась: надо же было так сглупить и не подписать все продукты, прежде чем сложить сюда. В поисках пакета тигровых креветок, которые, как она думала, должны были лежать тут, она вытащила что-то, напоминающее баранью ногу. Отложив ее в сторону, она стала искать дальше. Даже эта простая задача была ей сегодня не по силам: ее с головой накрывали тяжелые мысли, мешая сосредоточиться. Сегодня к ним придут гости. Обыкновенно она любила вечеринки и подготовку к ним, но сегодня это было для нее пыткой.
Вчера вечером Джон приехал в еще более расстроенных чувствах, чем обычно. Он очень рассчитывал на швейцарского банкира, которого встретил на банкете в Гилдхолле. И она поверила в этого человека – после того как в Аскоте выиграли указанные им лошади. Но, как оказалось, зря. Встреча с ним ни к чему не привела, как и все остальное, что пытался делать Джон.
Она вздрогнула от неожиданности, когда в дальнем конце подвала ожил бойлер. Затем она продолжила поиски, хотя руки у нее уже ничего не чувствовали от холода. Сегодня придут Алекс и Лиз Гаррисоны. Алекс, который раньше был лучшим сотрудником в фирме Джона, теперь работал в крупной компании, производящей программное обеспечение. Джон хотел выспросить его, не сможет ли какая-нибудь компания купить "Диджитрак". Лиз была близкой подругой Сьюзан – самой близкой в Англии после Кейт Фокс, с которой Сьюзан работала в одном издательстве.
Также будет Харви Эддисон с женой Каролиной. Сьюзан гинеколог не очень нравился – она считала его слишком высокомерным и заносчивым, – но Джон ради бизнеса настаивал, чтобы они поддерживали дружеские отношения. Он хотел предложить доктору организовать новую компанию на правах партнерства, если "Диджитрак" все же потонет.
Сьюзан находила Каролину милой, но скучной и зацикленной на себе. Она была привлекательной – ожившая кукла Барби, – и сфера ее интересов ограничивалась встроенным шкафом-купе, который она себе поставила, диетой, на которой она сейчас сидит, новыми тенденциями в воспитании детей, которых она, как и мужа, слепо обожала. За пять лет их знакомства Сьюзан не могла припомнить момента, когда Каролина Эддисон захотела бы узнать что-нибудь о ней самой.
Была суббота. Джон уехал играть в гольф. Передышка была ему необходима, и Сьюзан была рада, что муж проведет несколько часов на свежем воздухе. После гольфа он собирался в офис, на встречу со специалистом по банкротству – его посоветовал Арчи Уоррен, охарактеризовав как профессионала экстра-класса. Спец представит Джону схему, как сохранить то имущество фирмы, которое еще можно сохранить, до того как банк завинтит пробку. Все в рамках закона, сказал Джон, но по его тону Сьюзан поняла, что все как раз наоборот.
Его отчаяние пугало ее. До настоящего времени она всегда доверяла способности Джона правильно оценивать ситуацию, но теперь она боялась, что он сделает что-нибудь такое, что доведет их до беды. Вчера вечером муж снова напился и грубо оборвал ее, когда она завела разговор о поиске других вариантов разрешения кризиса. А потом он уснул перед телевизором.
Тяжелое детство или калечит, или делает сильнее. Джона оно сделало сильнее. Имея перед глазами пример отца-неудачника, он был полон решимости достичь успеха в жизни, доказать, что в его генах нет предрасположенности к краху. Он отличался упорством в достижении своих целей и никогда не отказывался от начатого, однако его вчерашние слова свидетельствовали о том – и это вызывало у Сьюзан нешуточное беспокойство, – что он начал рассматривать банкротство как избавление.
Она и сама могла понять, что в каком-то смысле оно и будет избавлением. У него появится возможность начать все заново, хотя потребуется много времени на то, чтобы достичь нынешнего уровня; еще им придется продать дом – но Сьюзан могла все это принять. Настоящей проблемой была Кейси.
Если бы только с ее работой все было стабильно!
Когда Джон попросил ее выйти за него замуж и переехать в Лондон, она колебалась, уезжать из Лос-Анджелеса или нет, только из-за Кейси.
Мишурный город ассоциировался у нее с несчастьем. Ее отец был неудавшимся актером, за тридцать лет карьеры не получившим ни одной крупной роли. Он зарабатывал на жизнь, заправляя топливом яхты и катера богатых, знаменитых и просто успешных людей в Марина-дель-Рее. В возрасте пятидесяти лет он начал рисовать и все еще мечтал об успехе – теперь уже не в качестве актера, но художника. Сьюзан же, как ни горько ей от этого было, понимала, что успеха он никогда не добьется: он, бесспорно, обладал талантом, но ему не хватало напора.
Ее мать, чьей самой крупной ролью была сцена в лифте с Клинтом Иствудом в "Грязном Гарри", вырезанная в телевизионной версии, перестала мечтать много лет назад и работала билетершей.
Кейси, ее чудесная, бесшабашная и ошеломительно красивая младшая сестра, приняла на вечеринке грязную таблетку экстези всего через несколько дней после того, как ей исполнилось пятнадцать. С тех пор она находилась в клинике, в состоянии стабильного вегетативного существования. Мать Сьюзан не дала своего разрешения на отключение ее системы жизнеобеспечения, а Сьюзан с отцом, хотя и не без некоторых сомнений, поддержали ее в этом решении.
В том, что случилось с Кейси, Сьюзан винила себя. Родители и друзья не уставали повторять ей, что это была не ее вина, и она понимала их, но ничего не могла поделать с горечью, поселившейся внутри ее. Родители тогда уехали на выходные, оставив Кейси на попечение Сьюзан. Когда Кейси пригласили на вечеринку, Сьюзан сначала не хотела ее отпускать, но Кейси упросила ее, пообещав вернуться рано.
"Если бы только…" – тысячи раз думала Сьюзан.
Первые пять лет Сьюзан приходила к Кейси каждый день и проводила у нее час. Она сидела у ее кровати, разговаривала с ней, слушала вместе с ней ее любимую рок-музыку. Постепенно ее посещения сократились до двух-трех раз в неделю, затем до одного раза.
Переехав жить в Англию, Сьюзан стала навещать сестру всего два раза в год, находя утешение в мысли, что те деньги, которые они с Джоном заработают в Англии, позволят Кейси оставаться в роскошной частной клинике, вместо того чтобы отправиться в пасть американской государственной системе здравоохранения. И теперь Сьюзан было больно от осознания того, что они могут оказаться не в состоянии помочь Кейси.
Тигровые креветки лежали на дне последнего обысканного ею ящика. Запихивая продукты обратно в морозильник, она вдруг подумала о детях. У Алекса и Лиз Гаррисон четверо, два мальчика и две девочки, каждый старше другого на три года. Лиз была отличной матерью: внимательной, умной, доброй, смешливой – и Сьюзан, которая не доверяла во всем совершенным людям, вдруг позавидовала своей подруге черной, иррациональной завистью.
А зависть привела с собой тоску.
Сьюзан хорошо знала ее: это был старый враг, непременно возвращающийся раз в несколько месяцев. У Сьюзан были способы справляться с ней, отгонять ее – на время, до следующего ее возвращения.
Сами собой возникли всегдашние резоны: в мире и так слишком много людей; дети убивают в браке романтику, лишают родителей свободы; требуется целое состояние на то, чтобы вырастить их; и в любом случае они с Джоном могут быть физически не способны завести их, даже если захотят, – Сьюзан перебрала целую батарею отговорок, но ни одна из них не помогла.
Правда состояла в том, что она любила Джона, а Джон не хотел детей. Она любила свою работу, а она не оставляла ей времени на детей – и не важно, хочет она их или нет. И кроме того, ей всего двадцать восемь, у нее еще есть время. Джон может передумать. Со временем она как-нибудь заставит его передумать. Или она сама передумает и начисто забудет о детях – и, может быть, так будет лучше.
Как бы то ни было, в их теперешней ситуации мысль о том, чтобы завести ребенка, была еще более бессмысленной, чем обычно. Так зачем она об этом думает? Навязчивая идея.
Течение ее мыслей прервала трель дверного звонка, донесшаяся сверху через пол первого этажа. Кто бы это мог быть? Маляр Гарри? Вроде бы он хотел привести приятеля-ремонтника, для того чтобы тот выполнил те мелкие работы, за которые сам он не брался, – например, поправил покосившуюся подвальную дверь. Нет, он же уехал на неделю и вернется только в следующую субботу.
Она поднялась в холл. Звонок прозвучал снова, когда она была уже в прихожей. Сьюзан открыла дверь и вспомнила.
На пороге стоял высокий, простовато выглядящий мужчина в униформе "Бритиш телеком". В одной руке у него был ящик с инструментами, в другой – большая коробка в заводской упаковке. На улице рядом с ее маленьким "рено" стоял телекомовский фургон.
– Надеюсь, я вовремя? – спросил мужчина.
– Да, да, конечно.
– Вы не забыли о том, что я должен прийти? Мы договорились, помните?
– Э… нет, я… – Она заметила, что он смотрит на пакет с замороженными креветками, который она держала в руках. – Извините. Я была в подвале. Я не забыла. Новая сетевая плата? Материнская плата? Вы упомянули о чем-то подобном.
– Именно так. – Кунц улыбнулся.
Так хорошо было снова быть с ней рядом, снова чувствовать ее запах. На этот раз в нем не присутствовало призвука спермы, и Кунц был рад этому. Она пахла так, будто ни разу не занималась с мужем любовью с тех пор, как Кунц был здесь последний раз, и он отчаянно хотел вознаградить ее за это, прямо здесь, на ступенях.
Сьюзан, сладкая моя, ты была хорошей девочкой.
17
Доктора Радуныла нужно развеселить. Это можно сделать с помощью одной из трех экранных кнопок. При нажатии на любую из двух других он затопает ногами, зарыдает, потянет за рычаг, открывающий люк, на котором стоит твой персонаж, и этот персонаж упадет в зловонную канализацию, где ему придется, чтобы выбраться наружу, пройти целый лабиринт тоннелей, населенных гигантскими крысами-мутантами и крокодилами-людоедами.
Первая кнопка сообщает доктору Радунылу, что на перемене ты ел шоколадку; вторая – что ты ел чипсы; третья – что яблоко. При нажатии на третью кнопку он радуется: у него загораются глаза, в широкой улыбке раздвигаются губы, он поет песню и показывает стойку на руках.
– Ну, что думаешь? – спросил Гарет и, не дожидаясь ответа Джона, добавил: – Так гораздо лучше, верно?
– Думаю, что у нас проблема, – сказал Джон и, не обратив ни малейшего внимания на ненавидящий взгляд компаньона, продолжил: – Думаю, детям будет интереснее побегать по канализации, чем увидеть, как радуется Радуныл. Я уже давно об этом думаю.
– Мы можем это изменить, но тогда выпуск снова придется отложить, а мы уже отстаем от графика, – сказал Гарет и недовольно добавил: – Никто из учителей, читавших сценарий, не обратил на это внимания.
Джон стоял в просторной комнате, отведенной для программистов. Двадцать пять человек собрались вокруг него. Раньше Джон остановился бы у стола каждого и поговорил бы с ним, но сегодня он старался даже не смотреть им в глаза. И уж совсем он не желал быть втянутым в спор с Гаретом.
Клифф Уорролс, очкарик с конским хвостом, одетый в неофициальную униформу "Диджитрака" – футболку и джинсы, – вопросительно смотрел на него, ища оценки улучшенной графики Радуныла. Джон кивнул ему. С первого взгляда было видно, что программа, рассчитанная на обучение детей принципам здорового питания, была недоработана, но у Джона были другие заботы, кроме как поднимать дискуссию по этому поводу. Была среда, до назначенной даты оставалось шесть дней, и он решил рассказать все Гарету сегодня во время ленча.
Он также собирался рассказать ему о своей встрече со специалистом по банкротству. Предложенная им схема, имеющая целью утаить некоторую, весьма небольшую, часть денег от кредиторов, требовала выписки нескольких фальшивых счетов-фактур и договоров. Гарету это может тяжело даться – он был честен до абсурда.
В разговоре он решил надавить на то, что если они сумеют сохранить сколько-нибудь денег, то у них появится возможность начать все сначала и все выплатить – и Джон действительно собирался сделать это.
Он снова взглянул на компьютерный экран, затем в обеспокоенные лица Гарета и Клиффа.
У Уорролса зазвонил телефон. Он ответил на звонок, затем повернулся к Джону:
– Стелла. Просит вас.
Джон взял трубку, и Стелла сообщила ему, что звонит мистер Сароцини. У Джона закачался под ногами пол.
– Я отвечу из своего кабинета, – сказал он. – Увидимся позже, Гарет. Хорошо поработал, Клифф! – И вышел.
Придя в кабинет, он взял трубку. Отчего-то банкир в его мозгу прочно ассоциировался с доктором Радунылом.
– Мистер Картер? Надеюсь, вы в добром здравии? – Мистер Сароцини, похоже, был в лучшем расположении духа, чем в пятницу, и больше напоминал того человека, рядом с которым Джон сидел на банкете Кармайклов в Гилд-холле, чем ту глыбу льда, с которой Джон обедал в клубе. Но Джон все равно внутренне сжался, превратившись в комок нервов.
– Да, спасибо. Благодарю вас за ленч. Мне очень понравился клуб, в который мы ездили. – Джон послал благодарственное письмо на почтовый ящик, указанный на визитной карточке банкира, но не знал, получил ли тот его.
О письме банкир не стал упоминать.
– Рад, что смог доставить вам удовольствие. В свою очередь, я был рад встретиться с вами вторично и узнать чуть больше о вашей жизни. То место, где мы были, замечательно своей прекрасно подходящей для спокойной беседы атмосферой. В Лондоне не так уж много мест, где можно спокойно поговорить, вы не находите?
– Да, это так, – вежливо отозвался Джон, хотя и сгорал от нетерпения в ожидании того момента, когда мистер Сароцини перейдет к делу. От дружелюбия в голосе банкира в нем вновь зажглась надежда.
– Как у вас обстоит дело с поиском финансирования? Есть успехи?
– Кое-чего мы достигли, – соврал Джон, стараясь волевым усилием унять дрожь в голосе и теле, – но никаких договоров еще не заключили.
– Вот как.
Возникла долгая пауза. Джон ждал реплики мистера Сароцини, но тот молчал, поэтому Джон спросил:
– Может быть, вам нужна еще какая-либо информация? – пытаясь одновременно вспомнить что-нибудь, что могло бы заинтересовать банкира.
– Нет, пока нет. Я поговорил со своими компаньонами и, прежде чем двинуть дело дальше, хочу удостовериться, что ваши требования не изменились.
– Они не изменились. – Мысли Джона лихорадочно метались. "Прежде чем двинуть дело дальше". Это вселяло надежду. Что бы еще сказать ему? Есть ли что-нибудь, о чем он забыл упомянуть на прошлой неделе? Или, может быть, что-нибудь изменилось с тех пор? – Мистер Сароцини, с момента нашего последнего разговора у нас наметились положительные сдвиги в бизнесе, которые могут вас заинтересовать.
– Вот как? Расскажите.
– Не припомню, упоминал ли я… очень выгодное для нас соглашение с "Майкрософт". Они могут включить свежую версию нашей серии "Домашний доктор" в программный пакет вместе с онлайн-версией их программы, которая называется Encarta.
Судя по голосу мистера Сароцини, он не смог ухватить открывающейся в случае успеха этой сделки перспективы.
– Хорошо, – сказал он. – Звучит впечатляюще. – И замолчал. – Значит, ваши требования не изменились?
– Нет, не изменились.
– Как обстоит дело с вашим судебным иском? Есть какие-нибудь новости?
– Боюсь, что нет.
– Мистер Картер, если вы не возражаете, я перезвоню вам через несколько дней.
Ни разу в разговоре с Джоном мистер Сароцини не назвал его по имени. Это звучало диссонансом к дружелюбному тону банкира и казалось неуместным формализмом.
– Срок, отведенный мне банком, истекает в будущий вторник.
– Да, конечно, я не забыл, – ответил банкир. – Как можно забыть такую важную дату? Но все равно благодарю за напоминание. – В его голосе послышалась мягкая ирония, будто у отца, журящего вздумавшего его учить сына. – Я свяжусь с вами, не дожидаясь вторника.
Мистер Сароцини положил трубку.
Джон отнял свою от уха, тупо посмотрел на нее, затем тоже положил ее на рычажок и некоторое время молча сидел, пытаясь осознать, что несет с собой звонок. Это определенно плюс, что мистер Сароцини позвонил, – после того, как банкир высказал свои соображения по поводу судебного иска Зака Данцигера, Джон ожидал, что тот вовсе не объявится.
Его неожиданно затопила волна оптимизма, и он позвонил Сьюзан, чтобы сообщить ей, что у них еще есть надежда. Она была на совещании и не могла долго говорить, но в ее голосе сквозило явное облегчение. Отключившись, Джон решил подождать звонка мистера Сароцини и ничего не говорить Гарету.
Только бы он позвонил!
У Джона возникло чувство, что он позвонит. Мистер Сароцини был не из тех, кто предпочитает отделаться молчанием, – если его что-либо не устроит, он скорее выступит с альтернативным предложением.
Вечером Джон повел Сьюзан в расположенный за углом тайский ресторанчик.
Владелец встретил их, как давно потерянных и вдруг обретенных друзей, принес им за счет заведения по коктейлю и весь вечер закармливал их новыми экспериментальными блюдами. Бренди, поданное под занавес ужина, было также за счет заведения.
Было уже около полуночи, когда они, пьяные, веселые и такие сытые, что чуть не лопались, смогли выбраться из ресторанчика. Джон вошел в раж и, слоняясь взад-вперед по тротуару возле их дома, в лицах изображал ресторатора: "А вот, позалуйста, вот эта пробовать: зеленая креветка в кокоса!"
Сьюзан, давясь смехом, шикнула на него и затащила в дом. Добравшись до спальни, они сорвали друг с друга одежду, разбросав ее по всему полу, и впервые почти за две недели занялись любовью.
И Кунц, который в субботу вмонтировал в потолок спальни видеокамеру, сидел в своей аппаратной и смотрел на них, испытывая возбуждение и злость.
Его возбуждало зрелище того, как они одновременно дарят друг другу оральные ласки, как Сьюзан Картер открывается, давая Джону Картеру возможность войти в нее. Но ему невыносимо было видеть, как Джон Картер занимается любовью с его женщиной, какое счастье выражает при этом ее лицо, как она покусывает его ухо, прерывисто дышит, стонет от наслаждения…
Ему невыносимо было видеть, как ей это нравится.
Она перевернула Джона на спину и села на него верхом. Выражение лица Джона Картера вызвало у Кунца припадок бешенства, но он продолжал смотреть. Достигнув оргазма, Картер выгнулся дугой и закричал.
Кунц с гневом выключил монитор. Он надеялся, что когда-нибудь мистер Сароцини позволит ему наказать Джона Картера за это.