Сьюзан объяснила, затем сказала, что, по мнению Майлза Ванроу, это всего лишь небольшая киста – не о чем беспокоиться.
– Майлз Ванроу лучший гинеколог Великобритании, но, Сьюзан, тогда у тебя не должно быть таких болей. Из-за небольшой кисты такого не бывает, если только… – Он спохватился и замолчал.
Она с беспокойством посмотрела на него:
– Если только – что?
Снова позвонили в дверь.
– Ничего, – сказал Харви. – Мне не стоит вмешиваться. – Затем он нахмурился. – Когда ты в последний раз была у него на приеме?
Она задумалась.
– Во вторник.
– Ты сказала ему о болях?
– Да.
Подошедший Джон вмешался в разговор:
– Ванроу не видел ее во время приступа. Я думаю, он просто не отдает себе отчет, насколько они сильные.
Сьюзан понимала, что ей нужно встать и прекратить портить вечеринку. Харви попытался удержать ее:
– Тебе необходимо лечь, отдохнуть.
Она покачала головой и поднялась.
– Со мной все хорошо. Лучше не бывает.
Кунц в своей аппаратной с беспокойством смотрел в монитор, настроенный на канал 4. Сьюзан встала с дивана и теперь встречала гостей. Он очень хотел бы обнять ее, успокоить. Он мог ясно чувствовать, как ей было больно, и то, что он находился от нее на значительном расстоянии, было сейчас еще более невыносимо, чем всегда. Также он ревновал – к этим прощелыгам, окружившим ее, к Джону, к гинекологу, посмевшему взять ее за плечи. Он чувствовал укол ревности всякий раз, когда она целовала очередного гостя. Для него было пыткой смотреть, как она страдает, но не меньшей пыткой – видеть, что ей хорошо.
Затем он увидел, как Харви Эддисон взял ее за локоть и тихо сказал:
– Сьюзан, завтра мы улетаем на Карибское море и вернемся только в начале января. Я не хочу наступать Майлзу Ванроу на пятки, но если тебе все же понадобится моя консультация, то позвони мне.
37
Внутри словно пальцем провели. Легко-легко. Это Малыш давал о себе знать.
Было темно. Часы возле постели показывали три сорок пять. Джон лежал на спине и тихо храпел, но это не раздражало Сьюзан – сегодня ей это даже нравилось, в храпе Джона было что-то успокаивающее, уютное.
Малыш снова толкнул ее.
– Привет, Малыш, – прошептала она. – Как ты там? Тебе понравилась вечеринка?
Ответом ей был еще один толчок, а точнее сказать, поглаживание – будто пальцем. С Малышом все было хорошо, и вечеринка ему явно понравилась. И теперь он старался сказать ей что-то, и, скорее всего, это было: "Я люблю тебя, мама".
– Я тоже тебя люблю, – прошептала она.
За окном шел дождь, мелкий и тихий. Где-то далеко выла сирена. Начавшись так плохо, вечеринка прошла на ура, и Сьюзан, зарядившись ее энергией, не могла заснуть. Все так обрадовались, когда узнали, что она беременна, так поздравляли ее, даже человек из "Майкрософт" с женой, которого она впервые видела. Кейт Фокс шутливо погрозила ей пальцем и сказала:
– Я знала, что ты вешала мне лапшу на уши, когда уверяла, что книга о беременности тебе нужна для подруги.
Никогда в жизни Сьюзан не чувствовала себя такой гордой, такой значимой.
Вчера было 11 декабря. В следующую субботу Малышу исполнится пять месяцев. 26 апреля все ближе. Малыш снова погладил ее. Он это знал.
Джон пошевелился.
– Сколько времени?
– Без десяти четыре.
– Голова болит.
– Наверное, это из-за бренди. Выпьешь пару таблеток парацетамола?
Он проворчал что-то одобрительное.
– Думаешь, все прошло хорошо?
– Да. Очень хорошо. Подружка Арчи очень ревнивая особа, ты не считаешь? Как только он заговаривал с другой женщиной, Пайла подходила и становилась рядом. Пару раз это происходило на моих глазах. Мне понравился твой знакомый из "Майкрософт". И его жена тоже.
– Том Рокни хороший малый. Эта сделка от нас не уйдет. А муж твоей подруги Кейт Фокс – Мервин – он просто пустое место.
– Мартин. Он очень скромный.
– Он глуп как пробка. С ним развлекаться – лучше уж смотреть, как краска на стене сохнет. Просидел весь вечер в углу, набивал брюхо, пил, никому и двух слов не сказал. Пару раз я хотел представить его гостям, а он стоял и только глазами хлопал. Что она в нем нашла?
– Понятия не имею. – Затем, поддразнивая, она сказала: – А ты не думаешь, что люди, глядя на нас, тоже удивляются, что мы друг в друге нашли?
– Ну, мы-то по крайней мере относительно нормальные.
– Думаешь? – спросила она.
– Г-х-х-х, – сказал он. Затем воспроизвел еще несколько звуков, которые, как он думал, присущи душевнобольным: – А-к-х-х-х, г-м-м-м, г-л-а-р-р-п.
Она захихикала:
– Что это с тобой?
– Содержательный разговор с Мартином Фоксом.
– А на что тогда похож бессодержательный?
Малыш вдруг резко толкнул ее, и она вскрикнула.
– Что такое?
– Малыш толкается. Хочешь посмотреть? – Она взяла его руку и положила себе на живот. – Чувствуешь? Привет, Малыш. Поздоровайся со своим п… – Она спохватилась, но слишком поздно.
Джон убрал руку.
– Может, лучше позовем мистера Сароцини?
Сьюзан промолчала, проклиная собственную глупость. Она не понимала, почему она это сказала, – это просто вырвалось.
– Извини меня, я не…
Джон молча вылез из постели и пошел в ванную. Сьюзан увидела, как там зажегся свет, и услышала шуршание бумаги и блистерной упаковки таблеток. Затем звук бегущей воды.
– Извини, – снова сказала она, когда он вернулся.
– Не извиняйся. Я заметил, тебе это доставляло большое удовольствие сегодня вечером.
– Я просто играла свою роль, – тихо сказала она, надеясь погасить его гнев, пока он не разгорелся. – Это было не так-то легко.
– А как, по-твоему, я себя чувствовал? Думаешь, мне легко было смотреть, как ты развлекаешься, и разыгрывать из себя будущего счастливого отца?
– Нет, конечно. Нам обоим было нелегко.
– Чепуха. Ты этим наслаждалась.
Она промолчала. Он был прав, и она не могла этого отрицать. Она не вспоминала о мистере Сароцини весь вечер. Она думала только о том, как хорошо быть беременной, когда тебя все поздравляют; как хорошо чувствовать себя нормальной, полноценной женщиной; как хорошо не объяснять в каждой беседе, что они с Джоном решили не иметь детей, и не завидовать другим женщинам, у которых они есть.
Из книг она знала, что про беременную женщину иногда говорят, что она теперь принята в семью. Так Сьюзан и чувствовала себя сейчас. Будто ее приняли в любящую и дружную семью.
Она снова вспомнила про то, как в среду мистер Сароцини отвез ее к своему кошмарному другу, Эсмонду Ростоффу, для осмотра его склепа с картинами, и ее передернуло.
Вернувшись после той поездки домой, она попыталась поделиться своими опасениями с Джоном, но он ничего не хотел слушать. Он сказал ей, что все, что произойдет с ребенком после того, как он родится, – не их проблема.
Он был не прав. И он не может считать иначе, поскольку это не его ребенок. Разве он может понять ее чувства?
Джон неожиданно сказал:
– Харви беспокоится о тебе. Он уедет на некоторое время, но сказал, что, если, когда он вернется, у тебя еще будут боли, он осмотрит тебя. В понедельник я позвоню его секретарше и запишусь на прием. Если боли пройдут, мы отменим прием.
– Джон, Майлз Ванроу лучший гинеколог в стране. Харви сам вчера это сказал.
– Харви говорит, что у тебя не должно быть таких болей. Он полагает, что Ванроу что-то пропустил.
– А ты не думаешь, что это неэтично – за спиной Ванроу обращаться ко второму врачу?
– Тогда скажи ему, раз ты так думаешь. Скажи ему, что ты собираешься обратиться ко второму врачу. Люди постоянно так делают, и ничего такого в этом нет. Я не допущу, чтобы ты так страдала. Я хочу, чтобы Харви тебя осмотрел.
– Хорошо, – с неохотой согласилась она.
Арчи курил последнюю сигарету перед тем, как выйти на корт для сквоша. За высокой стенкой заканчивалась игра: оттуда слышались возгласы игроков, удары ракетки по мячу и мяча о корт.
– Вечеринка удалась, – сказал Арчи.
– Вам с Пайлой понравилось?
– Ага. И рад был узнать хорошие новости о Сьюзан. Вы долго держали это в секрете.
– Немного беспокоились о том, как бы чего не случилось, – ответил Джон. – Сьюзан не хотела, чтобы кто-нибудь знал до тех пор, пока… ну, ты понимаешь…
– Пока не пройдет опасный период? Разумно. Теперь придется немного поменять стиль жизни – после рождения ребенка. Я думал, ты против того, чтобы населять этот мир новыми душами. Передумал?
– Так получилось, – промямлил Джон.
Арчи цыкнул сквозь сигарету и улыбнулся.
– Да? – Это прозвучало скептически. – Значит, ты не уступил ей? Сьюзан всегда казалась мне женщиной, которая умеет добиваться своего.
Пока Джон придумывал подходящий ответ, Арчи сменил тему:
– Этот твой Ферн-банк…
– Да?
Ворота на корт открылись, и из них вышли двое истекающих потом игроков.
– Мы закончили, – сказал один.
Арчи бросил сигарету на землю и раздавил ее ногой.
– Дурдом.
– Что ты имеешь в виду? – Джон двинулся следом за ним.
– Тип по фамилии Кунц. Знаком с ним?
Джон покачал головой и надел на запястье напульсник.
– Нет. Кто он такой?
– Их человек в Лондоне. Пришел сегодня в офис на экскурсию – хотел своими глазами посмотреть, кто мы такие. У него с головой не все в порядке – точно тебе говорю.
Джон забеспокоился:
– А что с ним такое?
Арчи вытащил ракетку из чехла.
– Этот Ферн-банк – частная контора, очень старый семейный бизнес. Ему, может, несколько столетий – в Швейцарии таких полно. Они действуют тихо, осторожно, прикрываются так, что о них и не знает никто, кому не положено. Играют только "голубыми фишками", за сверхприбылями не гонятся.
– Я думал, на рынке ценных бумаг все за ними гонятся.
– Кто-то – да, кто-то – нет. Значит, Кунца ты не знаешь?
– Нет. Я имел дело только с мистером Сароцини.
– Он у них главный. Или один из главных. Оливер Уолтон, мой собрат по цеху, который ими занимается, говорит, что и понятия не имеет, кто там всем владеет. Их тяга все засекречивать граничит с паранойей. Они теперь у нас одни из самых крупных клиентов, а у нас даже телефонного номера их нет. Представляешь?
– Еще бы не представлять. "Вам не нужно нам звонить – мы сами вам позвоним".
Арчи вскинул брови.
– Ладно. Теперь о том, почему дурдом. Этот Кунц – здоровенный парень, под потолок, плечи как у американского футболиста, выглядит головорез головорезом. Похож на вышибалу в ночном клубе, а не на банкира. Крутой костюм, пальцы в камушках. Так вот, он здоровается со мной, а потом читает мне стихи.
– Стихи?
– На латыни.
– Ты серьезно?
– Горация. Я прошел курс латинского языка уровня А, только поэтому и узнал. "Si possis recte, si non, quoqumque modo rem".
Джон улыбнулся:
– И что это значит?
– "Умножай свое состояние честными способами, если можешь, а если не можешь – любыми".
Джон расстегнул чехол на своей ракетке.
– Культурный человек. А что, собственно, в этом такого?
– В этом ничего такого. Вот в чем такое: он стоит у моего стола, глядит в монитор Оливера – тот показывает ему, как мы работаем. Я иду в туалет, а когда возвращаюсь, то не нахожу свою зажигалку.
Джон непонимающе посмотрел на него:
– Что?
– Мой золотой "данхилл".
– Пропал?
– Да.
– А она на столе лежала? Ты уверен?
– Она всегда лежит на столе.
– Может, на пол упала?
– Джон, я только что не разобрал стол на части. Прочесал всю чертову комнату. А кроме него, никого из посторонних тогда не было. Ни единого человека.
Джон едва подавил смех – ситуация показалась ему забавной, но он не хотел обижать Арчи, которому она явно такой не казалась.
Арчи, заметив улыбку, возмутился:
– Думаешь, это смешно?
Джон, улыбаясь еще шире, сказал:
– Ну да. Извини. Человек покупает у тебя облигаций на сумму пять миллионов фунтов и заодно крадет зажигалку.
– И он даже не мой клиент. Комиссионных я с него ни пенса не получу.
– И что ты сделал?
– А что я мог сделать? У него с нами пятимиллионный бизнес. Не мог же я его заставить вывернуть карманы.
– А ты не спросил его? Может, он прихватил ее по ошибке?
– Спросил. Он посмотрел на меня так, будто я – собачье дерьмо на дороге, и сказал: "Проз-зтите, но я не курю". – Арчи подбросил мяч в воздух и яростным ударом послал его через корт. Тот врезался в ограждение и упал. – Ну и дружки у тебя!
38
Новые владельцы собирались основательно повыкосить старые кадры "Магеллан Лоури", и каждый сотрудник мог получить письмо с уведомлением об увольнении.
До Рождества оставалось всего девять дней, на всех столах стояли поздравительные открытки. Художественный отдел развесил повсюду золотых ангелочков и мишуру. Кто-то поставил в коридоре большого Санта-Клауса, что-то объясняющего оленю Рудольфу. Однако настоящего веселья все равно не было. Каждый, кто работал в издательстве, думал: "Хоть бы не меня".
Все с утроенным рвением стали ходить на вечеринки, где собирались люди, связанные с издательским делом, и старалась завести как можно больше полезных знакомств. В "Магеллан Лоури" должны были сократить сто должностей – а вообще в издательстве работало сто пятьдесят человек.
Одна Сьюзан не унывала. После Рождества она собиралась уйти в ранний декретный отпуск, а потом будь что будет. Она не знала, как повернется ее жизнь после рождения ребенка. Однако внутренний протест против того, чтобы отдать ребенка – мистеру Сароцини или кому-либо еще, – становился все сильнее.
Она погладила себя по животу.
– Привет, Малыш, – прошептала она. – Как ты сегодня? Ждешь Рождества? Я тоже! На выходных мы купим елку. Ты, конечно, ее не увидишь, но ты же поможешь нам ее выбрать, правда?
Малыш ответил легким ударом.
Открылась дверь, и вошла Кейт Фокс.
– Сьюзан, ты говорила, что вы с Джоном еще ничего не планировали на Рождество. У нас будет большое семейное торжество. Если хотите, присоединяйтесь к нам с Мартином.
Сьюзан тепло поблагодарила ее, представив, как отреагировал бы на это Джон:
– Это очень мило с твоей стороны, но мы едем в Котсуолдс к Гаррисонам и пробудем там неделю. Но все равно спасибо.
– Не за что. Но вы ведь все равно придете к нам в гости в начале нового года?
– Да, это было бы замечательно.
– Как младшенький сегодня?
– Не спит. Пихается.
– Ну ладно. Я, собственно, только затем и пришла, чтобы пригласить тебя к нам. А ты заметила, что, когда чувствуешь в первый раз, как шевелится ребенок, это будто кто-то гладит тебя пальцем изнутри?
Сьюзан кивнула:
– Да! Именно это мне и пришло в голову. Слышишь, Малыш? Ты меня будто пальцем гладил.
Малыш слышал.
– Ты разговариваешь с ним. Это очень хорошо, – сказала Кейт.
– Я знаю. Мне Майлз Ванроу говорил. И еще он сказал, чтобы я давала ему слушать музыку.
– Я ставила музыку всем моим детям.
– Я тоже начала. Малышу нравится Моцарт. Он предпочитает его року.
– Понимающий ребенок, – сказала Кейт.
– Да уж.
Кейт вышла, и Сьюзан опять погладила себя по животу.
– Слышал, Малыш? Ты понимающий ребенок.
Малыш легонько пихнул ее.
– Да, ты прав. Ты самый понимающий ребенок из всех.
Зажужжал звонок внутренней связи. Это был администратор, сообщивший Сьюзан, что к ней пришли.
Сьюзан ответила, что сейчас спустится, и зевнула. Она бы предпочла поспать, вместо того чтобы идти обедать с тем, кто ждал ее внизу, но ей нужно было задать этому человеку один вопрос. Усилием воли заставив себя подняться, она сказала:
– Малыш, тебе оказана большая честь. Ты приглашен на обед с очень известным ученым. Как тебе это нравится?
Малыш никак не отозвался.
– Понятно. На тебя не производят никакого впечатления известные люди. Это впечатляет. Я уверена, ты высоко взлетишь, когда вырастешь.
Очень известный ученый, одетый в твидовый пиджак и плотную хлопчатобумажную рубашку с открытым воротом, сидел напротив нее. После того как летом он безуспешно попытался поцеловать ее на набережной, между ними возникла напряженность, граничащая с холодностью, и Сьюзан не могла разобраться, потому ли, что она дала ему такой резкий отпор, или из-за того, что она продолжала вырезать целые куски из его еще не до конца переписанной рукописи.
Сегодня, однако, он был более расслаблен и похож на себя прежнего. Она сказала ему, что рукопись наконец обрела форму и что, по правде говоря, результат даже превосходит ее ожидания.
Затем, собравшись с духом, она сообщила, что после Рождества у него будет новый редактор.
– Почему? – спросил Фергюс, затем посмотрел на нее. – О, черт! Как же я сразу не понял. Это отвращение к кофе, сигаретному дыму, алкоголю – ты же беременна, верно?
Сьюзан кивнула. На его лице появилось испуганное выражение, и она вспомнила их летний разговор, когда он начал рассказывать ей о своем сне, но потом передумал. Она без всякой охоты ковырнула вилкой в тарелке равиоли с тунцом.
– Ничего себе! – вымученно сказал Фергюс. – Отличная новость!
– Спасибо.
– Твой муж… вы оба… наверное, вы очень рады.
Она отыскала глубоко запрятанную улыбку, извлекла ее на свет божий и скрылась за ней, как за маской.
– Да, мы рады.
– Когда это случится?
– 26 апреля.
– Может, это стоит отметить шампанским?
Сьюзан убрала с лица улыбку и покачала головой.
– Нет, Фергюс, спасибо. Не думаю, что это будет хорошо для ребенка. И мне сегодня еще нужно работать.
– Ну, один фужер.
Она улыбнулась:
– Это бесполезный перевод напитка. Мне сейчас кажется, что шампанское отдает металлом.
Фергюс заказал целую бутылку. Он пил и приходил во все более необузданное настроение: он хотел закончить рукопись к Рождеству и убеждал Сьюзан не бросать ее редактировать – даже если ее и уволят, не может же она целыми днями сидеть дома и разговаривать со своим животом, она же сойдет с ума.
– Разве нет? – спросил он.
– Ну, мы ведем очень интересные разговоры, – сказала она. – Я и Малыш.
Фергюс удивленно посмотрел на нее. Она произнесла это с таким чувством и так серьезно! Он нахмурился.
А затем он вспомнил те давние времена, когда его жена носила их сына. Тэмми недавно исполнился двадцать один, он сейчас в университете в Северной Каролине. Беременность вытворяет такое штуки с женщинами… У них вроде как крыша едет. Все дело в гормонах. Большинство из них после родов приходят в норму.
И он вспомнил кое-что еще, и это воспоминание было нестерпимо живым.
– Сьюзан, этим летом у нас был с тобой разговор, и ты сказала мне, что вы с Джоном приняли решение никогда не заводить детей. Мне любопытно, что же заставило вас передумать?
Она попыталась изобразить безразличное пожатие плечами, но получилось у нее плохо.
– Ну, просто передумали, а что?
Он испытующе посмотрел на нее: