– Тому, кто бодрствует, когда король спит. Кто трудится, когда король забавляется.
– Это значит богу.
– Нет, сударь, это значит его преосвященству – кардиналу.
– Пожалуйста. Сколько угодно. Извольте показать ему мою расписку. – Мушкетер захохотал громогласно и уколол гвардейца шпагой в мягкое место. Тот завыл, дернулся и вывалился на улицу. Мушкетер повернулся к Витьке. Высокий, плечистый, немного жирноватый, с бледным лицом.
– Спасибо, мой юный друг. Я бы угостил вас вином отменным, но, видимо, оно еще не скоро придется вам по вкусу. – Он поправил белую крахмальную сорочку, привел в порядок брабантские кружева.
Витька свалился с полки, сияя от счастья и нетерпения, поправил красную шкуру махайродовую.
– Здрасте. Да я всю жизнь мечтал. Да я и так, без всякого вина. Позвольте познакомиться…
Мушкетер улыбнулся одними усами, протянул было руку Витьке, но тут же его лицо исказилось.
– Где эта ведьма?
– Мы здесь…
Витька увидел все остальное, чего не заметил, увлеченный дракой. В комнате стоял большой дубовый стол, очень крепкий. Вдоль стола – две скамьи, тоже дубовые. Был в комнате камин из дикого шершавого камня, во второй этаж вела деревянная лестница. Низкая проложенная железом дверь, оставленная нараспашку, открывала взгляду погреб. А на пороге погреба, будто в черной раме, стояли на коленях пожилая женщина и девчонка Витькиного возраста. Обе в чепчиках, обе в передниках, только на девчонке одежда почище и побогаче.
– Я очень сожалею, дитя, что причинил тебе столько горя, – сказал мушкетер девочке. – Слово дворянина, я у тебя в долгу. И у тебя. – Он снова улыбнулся Витьке одними усами. – А ты, ведьма… Тебя я вздерну. Королевского мушкетера – шваброй!
– Она со страху. Простите ее, она не в вас целила. Она в других господ, – поспешно забормотала девчонка.
– Когда я ее повешу, она не станет уже больше промахиваться.
Витька почувствовал некоторое недоумение.
– А разве мушкетеры воюют с женщинами? – спросил он.
– Конечно, не воюют. Но это ведь не женщина, а ведьма! А всякую такую нечисть, ведьм, оборотней, вурдалаков, нужно вешать на сырой веревке. И кол осиновый в могилу, чтобы не вылезли. При этом нужно "Отче наш" прочесть и плюнуть за спину. – Мушкетер пронзил служанку взглядом, как шпагой. – Бр-ррр… Ступай на кухню. Искупишь свою вину яичницей с ветчиной. Да ветчину смотри потолще накроши.
Служанка поднялась, взяла корзину с яйцами, окорок свиной копченый, да еще захватила бутылку вина.
– Эй, это ты оставь! Еще чего придумала, карга. Гастон, скотина, как ты смотришь за нашими припасами? Мы за них заплатили своей кровью.
– Своей ли? – проворчала служанка. – А господин Гастон дрыхнут. А может, умерли. Я думаю, они захлебнулись в том вине.
Мушкетер ногой топнул так, что хрустнули половицы.
– Молчать! Ты, ведьма, откуси язык и выброси его собакам.
Он отобрал бутылку и тут же выпил ее единым духом.
– Марш на кухню!
Служанка попятилась. В кухне загремели сковородки и еще какие-то металлические предметы, словно их бросали на плиту с далекого расстояния. Мушкетер благодушно подтянул штаны из тонкого испанского сукна, обозвал кого-то мерзавцами, негодяями и спустился в погреб. Дверь за ним затворилась.
"Теперь-то я в порядке, – думал Витька. – Здесь все, как надо. Жаль, что Анна Секретарева не видела, как я англичанину сковородкой дал. Еще не то будет…" Мысль эта наполнила Витьку неким блаженным электричеством, от которого Витька засветился изнутри и словно потерял в весе.
Девчонка поднялась с колен. Похлопала мокрыми глазами и вдруг привычно поклонилась.
– Что сударь хочет на обед?
– Супу… Щец бы.
– Но мы не знаем, что такое щец. – Девчонка еще раз присела, еще раз поклонилась. – А супу можно. Мы вас накормим супом – гороховым.
Витька явственно ощутил во рту вкус горохового супа с жареным луком и с грудинкой копченой.
– И хлебца, – сказал он. – Черного.
Служанка высунулась из кухни, любопытная, как мышь, тощая, как топор.
– А луидоры?
– Я, понимаете ли, пятьсот тысяч лет не ел, – сказал Витька и, глядя на зловредную ухмылку служанки, почувствовал, что втискивается в свою материальную оболочку, тесную и неуютную, способную краснеть, потеть и ежиться.
– Может быть, у вас полные карманы золотых пистолей? – ехидно спросила служанка. – Покажите. Нам уже давно не доводилось видеть денег.
– Пистолей нет! Есть пистолеты! – раздалось из погреба.
В дверях стоял мушкетер.
– А ну, живо! Яичницу мне и суп моему юному благородному другу.
Служанку выдуло, как запах дыма сквозняком. Загрохотали на кухне железные предметы.
– Ух, ведьма. – Мушкетер зубами скрипнул, почесал в затылке и вдруг улыбнулся. – Меня зовут де Гик! – Он помахал фетровой шляпой, как положено мушкетерам, чтобы шляпа страусовым белым пером коснулась пола. – Гастон, подай бутылку! – И скрылся в погребе, оставив на всякий случай щель в дверях.
Девчонка, привыкшая к подобному шуму, спокойно смахнула пыль с тяжелой дубовой скамьи.
– Прошу вас, сударь, садитесь к столу.
Витька хотел сказать: "Иди ты, какой я тебе сударь". Но вовремя вспомнил, что эпоха требует изысканной вежливости в обращении с дамой.
– Я извиняюсь, – сказал он. – Простите, где ваш папа? – Витьке не очень-то хотелось встречаться с девчонкиным папой, но вежливость того требовала. – Надеюсь, он здоров? – спросил Витька и помахал рукой, как если бы в руке у него была фетровая шляпа с пером.
– Папашу застрелили еще на прошлой неделе. Как раз во вторник. Мушкетер, господин де Гик. – Девчонка поднесла к глазам фартук и заплакала. Видимо, очень часто ей приходилось плакать – делала она это привычно и скучновато.
Витька снова почувствовал неловкость в мыслях и некую растерянность.
– А матушка? – спросил он. – Здорова, надеюсь?
Девчонка заревела еще громче.
Витька побледнел.
– Повесили?
– Господь с вами. Матушка была не ведьма, не бунтовщица.
Из кухни служанка высунулась.
– Хозяйка от сердечного удара скончалась. Сердце у нее сжалось и не разжалось. Сердечная жила лопнула.
Крупные слезы текли по девчонкиным щекам, словно дождь по созревшему яблоку. Витьке захотелось ее погладить, сказать что-нибудь утешительное, но он еще ни разу не гладил девочек, не утешал, и поэтому стеснялся и от стеснения краснел и надувался, как пузырь.
Служанка принялась слова сыпать:
– Заглянула я в погреб, где господин де Гик со своим слугой засели, с господином Гастоном, а там, прости господи, все поедено, все повыпито. Двадцать окороков свиных, тридцать колбас копченых, сорок колбас вареных.
Витька почувствовал пустоту в желудке.
– Двести яиц сырых! – палила служанка, не то восхищенно, не то ужасаясь. – Пятьдесят бутылок вина бургундского, шестьдесят бутылок вина гасконского. Из бочки с вином испанским пробку вытащили, а вставить забыли, и вино просто так течет…
"Наверно, неспроста это, – подумал Витька. – Мушкетеры просто так людей не обижают. У них честь на первом месте. Наверно, их прижали. Наверно, безвыходное положение…"
– …Свиным салом господин де Гик и его слуга, господин Гастон, сапоги мажут. А в бочке с постным маслом ихние мокнут шпаги. Этого матушка не перенесла и скончалась. Аккуратная была женщина. – Служанка пригасила глаза и добавила неуверенным голосом: – Господь любит праведников, господь не оставит ее своей милостью. Сироту от беды убережет… – Она еще раз погладила девчонку по голове.
– Яичницу! – заорал в погребе де Гик.
Служанка плюнула: "Ах чтоб тебя!" Оглядела Витьку, как бы оценивая, можно ли от него ждать заступничества и, видимо, не одобрив его комплекцию, а также возраст, удалилась на кухню.
– Вы потерпите, сударь, – сказала девчонка сквозь слезы. – Дрова у нас сырые.
У Витьки голова кружилась. Он старался, но никак не мог разобраться, где тут правда, где вымысел. А может быть, над ним смеются?
– И никакой я вам не сударь.
Девчонка побледнела.
– Простите, ваша светлость.
– Опять вы ошибаетесь. Я никакая вам не светлость. – От такой вежливости Витькин язык стал кислым, уши пунцовыми и шея вспотела. "Это, наверное, с непривычки, – решил Витька. – Пообвыкнусь…"
Девчонка на колени бухнулась.
– Неужели ваше высочество? Неужели принц крови? Какое счастье. Удостоили нас. Я сразу подумала… – В глазах у нее, как заря по ясному небу, разгоралось обожание и такой восторг, что Витька засмеялся. А засмеявшись, почувствовал нечто такое, что позволяет людям разговаривать на ты.
– И никакой я не принц, – сказал он нормальным голосом. – И никакой я не сударь. И чего ты все на колени брякаешься? Вот будет у тебя на коленях дырка.
– Уж лучше дырка на коленях, чем дырка в голове. А кто ж вы, если не секрет?
– Я просто Витька. Обыкновенный человек.
Девчонка хитренько носом дернула.
– Обманываете. Все вы такие мужчины – обманщики. Обыкновенные в шкурах не бегают. Обыкновенному человеку и в голову не придет в шкуре бегать, да и ни к чему ему это дело. Да и откуда у обыкновенного человека может быть такая шкура? У нас таких не водится зверей.
– Конечно, не водится. Это махайрод – саблезубый тигр. Ну, встань же ты, наконец, с коленок-то. Садись рядом.
– Вы, наверное, издалека? – спросила девчонка, охотно присаживаясь рядом с Витькой. – И одежда у вас не наша, необычная.
Витька кивнул.
– Издалека. Из такого издалека, что и подумать невероятно…
Словно могучий кто-то приподнял Витьку за ворот и встряхнул.
– Анука!.. Анука!.. – Витькино лицо прикрыла внезапная тень. – Вот люди. Она же подвиг совершила, если разобраться. Может быть, мы ей обязаны, что варим суп.
– Ах, суп, – девчонка улыбнулась и придвинулась к Витьке поближе. – Суп скоро сварится.
– Она погибла! – крикнул Витька.
Девчонка вздохнула, прислонилась к Витьке. Пошевелила у него волосы на голове дыханием.
– Сейчас погибнуть не трудно. А кто у вас погиб?
– Анука!
– Ваша сестра, да? Анука, имя какое странное. Вы очень одинокий, как я. – Девчонка всхлипнула, положила голову на Витькино плечо. – Меня зовут Анетта…
Витька даже и не заметил, что девчонкина голова на его плече.
– А что? – шумел он. – Я виноват, да? Виноват? Сами они виноваты! А я переживай.
– Вы помолитесь. – Девчонка заглянула в глаза Витьке своими мокрыми глазами. – Вам станет легче.
Оглушенный англичанин очнулся, качаясь, подошел к столу. Сел, голову обеими руками подпер, она у него еще слабо держалась после удара сковородкой, и закричал:
– Я пить и покушать!
– А вы не кричите, – сказал ему Витька. – Вы не в лесу.
– Я есть милорд. Когда пустое брюхо, имею громкий голос. Это есть харчевня или это есть не харчевня? Позовите мне ваш папа, я его убью.
– Уже убили, – сказал Витька угрюмо.
Англичанин пощупал свое ударенное темя, поправил прическу, бородку клинышком.
– Ах, да, – сказал он грустным голосом. – Припоминаю. Всех их убил тот разбойник, который в погребе. Я не могу скачить на лошади, не пообедав.
– И не разбойник – мушкетер.
Англичанин мизинцем подбил усы кверху.
– Какая разница.
– А что вы намерены делать у нас? – спросила Витьку девчонка.
– Поступлю в мушкетеры.
– Вы будете сражаться за короля? – Девчонка засветилась, нос вздернула, словно это она сама придумала стать мушкетером. – Вы слышали, милорд, их светлость будет сражаться за нашего короля.
Англичанин оскалился и захохотал, коротко, словно полаял. Дорогие фламандские кружева на его одежде заколыхались. Он шлепнул Витьку по плечу.
– Чего пихаетесь-то? – сказал Витька.
– Храбрец! – Англичанин еще раз шлепнул Витьку по плечу. – Ай лайк. Красивый зверь. – Он гладил Витькину махайродовую шкуру. Он даже об нее щекой потерся. – Очень вери вел. Ты сам убил?
– Сам, – сказал Витька, отодвигаясь. – Из рогатки.
– Очень похвально. – Англичанин вытащил игральные кости, сдул, как положено игрокам, пыль со стола. – Сыграем. Я хочу этот зверь для коллекции. Мой друг, лорд Манчестертон самый младший, с ума сойдет, когда увидит у меня этот шкура. Я тебя обыграю. Я играю очень вери вел. Ставлю десять пистолей.
– Не затрудняйтесь, – сказал Витька, оттопырив губу. – Я не играю в азартные игры.
– Ставлю пятнадцать пистолей. Такой редкий зверь. Ни разу не видел.
– Сказал, не играю в азартные игры.
– Очень жаль. Во что играют в ваша страна?
– В футбол играют, в волейбол, в хоккей, в баскетбол, в теннис. Гораздо реже – в рюхи.
– Еще?
– И в бильярд играют, и в пинг-понг.
– А еще?
– Еще играют в шахматы, и в шашки, и в домино – в козла.
– И?
– И в карты, – сказал Витька сердито. – А в кости не играют – детская игра.
– Очень жаль. Ты бы мне проиграл по-джентльменски, благородно. А так придется отнимать. – Англичанин вцепился в шкуру, начал ее стаскивать с Витькиных плеч. И, видимо, стащил бы, как Витька ни отбивался, – милорд был жилистый. Но тут Витька заметил медную сковородку, она лежала возле камина. Витька схватил ее и замахнулся.
Англичанин вздрогнул всем сухопарым телом, отпрянул от Витьки, спрятал руки за спиной.
– Неблагородно, – сказал он. – Я ость милорд.
– А в вашей стране, – спросила девчонка Витьку, – разве не нужно сражаться за короля?
– У нас нет короля. У нас людей уважают. И не набрасываются. У нас за такие дела срок могут дать.
– Как это нет короля? – с недоумением спросила девчонка. – А кто же у вас правит? Герцог?
– Народ правит.
– О-о… – рот девчонки стал похож на бублик.
– Как то есть народ? – спросил англичанин.
– Очень просто. Народная власть.
Англичанин долго смотрел на Витьку, соображая, что значат такие его слова, как их расценивать, и вдруг захохотал.
– Народная власть! Самый остроумный шутка за всю мою жизнь. Очень вери вел. – Он придвинулся к Витьке. – Вы юморист. Сыграем благородно, а? – Он опять принялся гладить Витькину махайродовую шкуру. – Ставлю двадцать пистолей. Большие деньги!
Из погреба, размахивая обнаженной шпагой, с недопитой бутылкой выскочил де Гик.
– Убью!
Англичанин отпрянул от Витьки.
– Ты что там жаришь, яичницу или быка? – кричал де Гик.
– Сейчас! Плиту же надо было растопить! Дрова сырые!
– Ну, ты будешь болтаться над своей плитой. Подкинь соломы или табуретку.
– Сейчас. Вам, чтоб поесть, и дом спалить не жалко.
– Молчать, карга! – Де Гик допил содержимое бутылки и ворча стал спускаться в погреб.
Англичанин сидел с безучастным видом. Девчонка тоже вела себя так, словно никаких криков вокруг, никаких оскорблений.
"Да что они тут с ума все посходили или привыкли к такому безобразию? Наверно, задубели", – подумал Витька.
Девчонка с подозрительной заботливостью поправила Витькин воротник, стряхнула с его куртки пыль столетий и с волос тоже. И, заглянув ему в глаза, спросила ласково:
– Если у вас народ правит, так почему же вы не хотите сражаться за свой народ? Может быть, ваш народ правит несправедливо?
Витька побледнел.
– Ты что! Кто тебе сказал, что я не хочу сражаться за свой народ? Ты это брось. За свой народ я до последней капли крови!
Из кухни мелкими шажками выбежала служанка с громадной сковородкой. Англичанин поднялся, вдыхая аромат и жар. С улицы вошел черный гвардеец, повел носом и тоже устремился за служанкой.
– Их светлость будет сражаться за нашего короля, – сказала девчонка. – Хоть и не прочь за свой народ сражаться тоже. Чего-то я не понимаю. Мудрено очень.
– Чего тут понимать, – служанка постучала ногой в дверь погреба. – Господа неразборчивы. Их преданность зависит от монеты. Откуда у народа деньги, если все деньги у королей.
– При чем тут деньги?! – возмутился Витька. – Говорите глупости и не знаете. Вам бы только деньги.
– А вам? – спросила служанка. – Эй, господин де Гик, яичница!
За ее спиной стояли англичанин и черный гвардеец. Вытягивали шеи. На этих шеях дрожали и двигались вверх-вниз взволнованные кадыки.
– Повешу, – шептал англичанин сладким голосом.
– Повешу, – мечтательно вторил ему гвардеец. – Видит бог, повешу. Ему яичница, а нам? – Он почесал уколотое шпагой место.
Дверь погреба отворилась.
– Наконец-то. Волшебный аромат. Давно не ел горячего. Мое почтенье, господа. – Де Гик схватил сковородку и, захохотав, скрылся в погребе. И оттуда, приглушенный железной дверью, донесся его вопль: – И шкварки! За шкварки я прощу любую ведьму и возьму ее себе в святые…
Гвардеец и англичанин наступали на служанку. Они наступали в сапогах из бычьей кожи, в перчатках из кожи оленьей, в сукне и в бархате. При шпагах. Она повизгивала и пятилась.
– Супу! – заорал вдруг Витька свирепым, полным благородства голосом. Грохнул кулаком по столу. – Горохового супу с луком!
– Несу!
Витька расставил ноги, упер руки в столешницу, уселся, как подобает рыцарю и мушкетеру.
Вошла служанка с супом. Суп дымился в миске, распространял вокруг запах жареного лука и грудинки. Витька крякнул, предвкушая удовольствие. Но… англичанин протянул руку к миске. Гвардеец ударил его по руке, и миска оказалась перед слугой божьим.
– Вам не подобает, милорд, хлебать плебейскую еду. У нас такой похлебкой кормят слуг.
– А вам? – краснея и надуваясь, спросил англичанин.
– А я слуга господен, мне можно.
– Вы не имеете права, – сказал Витька, совершенно ошеломленный подобной быстротой действий.
– Имею, имею, – успокоил его гвардеец. – Бог дает человеку одно только право – родиться на свет божий.
– Не только родиться, – возразил Витька запальчиво.
Черный гвардеец посмотрел на него одобрительно.
– Правильно, мой мальчик. Не только родиться, но и умереть. Все остальные права бог дает святой церкви и королю. Люблю образованных детей. В наше время дети не были такими образованными. Некультурные были дети.
Служанка головой покачала.
– Эх, вояка, – сказала она. – Как же ты, сударь, будешь сражаться за короля, если за свой суп постоять не умеешь.
– А ты не разглагольствуй! – прикрикнул на нее гвардеец. – Повешу!.. Вот поем и повешу. – Он откусил пшеничного хлеба, отхлебнул супа.
– А помолиться-то, святой отец, помолиться перед трапезой забыли? – ехидно заметил англичанин. – Нехорошо, святой отец.
Гвардеец поспешно встал, сложил руки домиком и, воздев глаза к небу, забормотал:
– Спасибо господу богу нашему, что не оставляет слуг своих голодными. Аминь. – А когда он сел, миски перед ним не было. Англичанин уже хлебал из нее и чавкал.
– Плебейская еда, милорд, – сказал гвардеец растерянно. – Это для слуг.
– Очень вери вел. Хозяин должен знать, что ест слуга.
– Врете вы! – вдруг ни с того ни с сего крикнул Витька. Девчонка даже вздрогнула от неожиданности.
– Ты о чем, мой мальчик? – спросил гвардеец, не отводя от англичанина глаз.
– Насчет права врете. Право дает людям конституция.