– В том-то и дело. Будь я на месте, я бы не позволил им никуда ехать. Но я был в Хорватии, на горной дороге, пытался отбуксировать до ближайшего города сломавшийся грузовик.
– Что вам удалось выяснить?
– Когда я вернулся? Ну, что Рикки Коленсо уселся в джип и уехал. Это случилось за два дня до моего возвращения. Я пытался дозвониться до Рикки по мобильному, однако он не отвечал. Я страшно обозлился. Решил, что они с Фадилом отправились проветриться. Поначалу я больше злился, чем беспокоился.
– Есть у вас какие-нибудь соображения, что с ними могло случиться?
– Да. Думаю, Рикки получил вызов. Вернее, Фадил получил вызов и доложил ему. Если Рикки узнал, что где-то высоко в горах срочно требуется медицинская помощь, он наверняка поехал туда. Парень он был порывистый, записки не оставил. В тех местах все сплошь горы, долины и реки. Думаю, они сорвались с обрыва. Вот придет зима, листья опадут, и кто-нибудь наверняка обнаружит обломки машины. Послушайте, я должен бежать. Желаю вам удачи. Он был хорошим малым.
Охотник вернулся в Травник и нанял себе в проводники и переводчики боснийца по имени Ибрагим.
Охотник считал, что возможностей существует три. Первая: Фадил Сулейман уговорил Рикки поехать с ним, а после убил, чтобы завладеть деньгами и машиной. Однако Фадил, беспаспортный боснийский мусульманин, ни в Сербии, ни в Хорватии – обе были враждебными для него территориями – далеко уйти не мог, а новый джип, появись он на рынке, сразу привлек бы внимание. Вторая возможность: они столкнулись с человеком или несколькими людьми и были убиты ради все той же добычи. Однако наиболее правдоподобной казалась ему версия Джона Слэка.
Вместе с проводником Охотник несколько дней обследовал уходящие из Травника дороги, внимательно осматривая каждый примыкавший к дороге крутой склон. Он медленно и терпеливо искал следы покрышек, осыпавшийся край обрыва, след слетевшей с дороги машины. Ничего. На исходе десятого дня он пришел к заключению, что Слэк ошибался. Если бы джип слетел с дороги, следы остались бы даже по прошествии сорока дней. В долинах вокруг Травника разбитой машины не было.
Через две недели Охотник перебрался из Травника в Витез, в штаб-квартиру британского военного контингента. Зная, что думает о прессе большинство военных, он не стал выдавать себя за журналиста, а просто попросил о встрече с командующим контингентом полковником, назвавшись тем, кем и был на деле – бывшим бойцом сил особого назначения.
– Пятнадцатого мая? – переспросил полковник в ходе их долгого разговора за обеденным столом. – Мы тут всего две недели. Пока только осваиваемся. Я просмотрел журнал происшествий. Ничего особенного в этих местах отмечено не было. Попробуйте заглянуть в оперативные сводки МНЕС. Проку от них никакого, но у меня в кабинете их целая кипа. Там должны быть сведения и по маю.
Миссия наблюдателей Европейского сообщества (МНЕС) представляла собой попытку Европейского союза как-то вмешаться в события, никаким влиянием на которые он не обладал. Босния была полем деятельности ООН, пока та, отчаявшись, наконец не передала ее американцам, которые и разрешили проблему. Однако Брюссель не желал совсем уж оставаться в стороне и потому держал в Боснии свою группу наблюдателей.
На следующий день Охотник просмотрел оперативные сводки. Многие из них походили скорее на дневники светской жизни. Охотник внимательно просматривал все, что относилось к 15 мая и трем последующим дням. Одна из сводок – за 16 мая, поступившая из Баня-Луки, – привлекла его внимание.
Баня-Лука представляла собой крепость сербов, находившуюся к северу от Травника, за горной грядой Влашич. Офицером МНЕС в том районе был майор-датчанин по имени Лассе Бьеррегор. В сводке говорилось, что накануне вечером он зашел выпить в бар отеля "Босна" и стал свидетелем ссоры между двумя облаченными в камуфляж сербами. Тот, что постарше, осыпал другого бранью и даже ударил пару раз по лицу.
Когда ссора завершилась, датский майор попытался получить объяснения у бармена, кое-как изъяснявшегося по-английски – майор говорил на этом языке бегло. Однако бармен лишь пожал плечами и молча отошел. На следующее утро майор узнал, что люди в камуфляже из отеля съехали.
Охотник позвонил в офис МНЕС в Баня-Луке. Трубку снял грек. Датчанин на прошлой неделе возвратился домой. Охотник позвонил в Лондон и попросил, чтобы кто-нибудь из компании связался с датским министерством обороны. Лондон перезвонил Охотнику через три часа, сообщив номер телефона. Майор Бьеррегор проводил отпуск в Оденсе.
Охотник поймал майора Бьеррегора вечером, когда тот вернулся с семьей в отель после проведенного на пляже дня. Майор был готов помочь, чем только мог. День 15 мая он помнил очень ясно. Ведь делать датчанину в Баня-Луке было практически нечего и жизнь он там вел до крайности однообразную.
Каждый вечер в половине восьмого он отправлялся в бар, выпить перед ужином пива. В тот день примерно через полчаса после него в бар зашло несколько сербов в камуфляжной форме. Они были чем-то очень довольны, потребовали сливовицы и пива – сочетание убийственное. Какое-то время спустя майор решил перейти в ресторан, и тут в баре появился еще один серб. Похоже, он был их командиром, потому что люди в камуфляже сразу притихли.
Пришедший заговорил с ними по-сербски и, должно быть, приказал следовать за ним, поскольку все принялись быстро допивать сливовицу и рассовывать по карманам сигареты и зажигалки. А потом один из них захотел расплатиться.
Командир впал в бешенство. Он орал на подчиненного – все остальные примолкли, точно воды набрали в рот. Тирада командира завершилась двумя пощечинами. И никто не запротестовал. В конце концов командир выскочил из бара. Остальные сербы молча последовали за ним. Платить за выпитое никто не стал.
– А еще на кого-нибудь командир кричал? – спросил Охотник.
– Нет, только на того, кто хотел расплатиться, – ответил датчанин.
– Но почему, майор? О причине ссоры в вашем рапорте ни слова не сказано.
– А-а… так я ее не указал? Прошу прощения. Думаю, дело в том, что серб пытался расплатиться бумажкой в сто долларов.
Охотник отправился из Травника в Баня-Луку. Ему предстояло перебраться с боснийской территории на сербскую. Над его машиной развевался британский флаг, способный, в случае чего, защитить его от случайного обстрела. Если же его остановят, придется полагаться на британский паспорт, на доказательства того, что он всего-навсего пишет о гуманитарной помощи, и на сигареты. Ну а если и это не поможет, под рукой у него имелся пистолет.
Остановили его только один раз – югославский армейский патруль к югу от Баня-Луки. Его объяснения, документы и розданные им сигареты произвели требуемый эффект. Пять часов спустя Охотник въехал в Баня-Луку.
Охотник снял номер в отеле "Босна" и в семь вечера вошел в бар. Трое посетителей за столиками, все сербы, и бармен – больше там никого не было.
Охотник уселся на табурет у барной стойки:
– Привет. Вы, наверное, Душко?
Бармен пожал протянутую ему руку:
– Бывали здесь раньше?
– Нет. Впервые. Хороший бар.
– Откуда вы знаете, как меня зовут?
– Тут не так давно жил мой друг, датчанин. Лассе Бьеррегор. Просил передать вам привет.
Бармен расслабился. С этой стороны ему ничто не угрожало.
– Вы датчанин?
– Нет. Англичанин. Журналист. Пишу серию статей о распределении гуманитарной помощи. Не выпьете со мной? Я плачу.
Душко налил себе лучшего, какое имелось в баре, бренди.
– Хотел бы и я стать журналистом. Когда-нибудь. Поездил бы. Мир повидал.
– Так что же вам мешает? Попрактикуйтесь в местной газете, а после переберитесь в большой город. Я именно так и сделал.
Бармен горестно пожал плечами:
– Здесь? Какие здесь газеты.
– Попробуйте в Сараево. Вы же можете уехать отсюда. Война не будет продолжаться вечно.
– Чтобы выбраться отсюда, нужны деньги.
– Ах да, деньги, вечная проблема. А может, и не проблема.
Англичанин вытащил из кармана пачку стодолларовых бумажек и отсчитал десять из них.
– Я человек старомодный, – сообщил он. – Верю в то, что люди должны помогать друг другу. Это делает жизнь куда более приятной. Вот вы согласитесь помочь мне, Душко?
Бармен, вытаращив глаза, смотрел на лежавшую в нескольких сантиметрах от его руки тысячу долларов. Голос его упал до шепота:
– Что вам нужно? Вы не журналист.
– Ну, в некотором роде и журналист. Я человек, который задает вопросы. И при этом человек богатый. Хотите стать таким же богатым, как я?
– Что вам нужно? – повторил бармен.
Он бросил быстрый взгляд на посетителей, которые уже начали присматриваться к паре у стойки.
– Вы уже видели раньше бумажку в сто долларов. В мае. Пятнадцатого, не так ли? Солдат пытался расплатиться ею в баре. И в итоге поднялся страшный крик. Расскажите, что тогда случилось.
– Не здесь. И не сейчас, – прошипел перепуганный серб. Один из посетителей встал из-за столика и направился к ним.
Бармен расторопно накрыл деньги тряпкой. – Бар закрывается в десять. Тогда и приходите.
В десять тридцать двое мужчин сидели в полумраке одной из кабинок бара и беседовали.
– Они были не из югославской армии, не солдаты, – говорил бармен. – Полувоенное формирование. Дурные люди. Простояли у нас три дня. Лучшие номера, лучшая еда, много выпивки. И съехали, не расплатившись.
– Один из них заплатить пытался.
– Верно. Хороший паренек. Не то что другие. Образованный. Остальные были просто бандитами.
– И вы не возражали против того, что они не платят?
– Возражали? Этим животным ничего не стоит убить человека. Даже своего, серба.
– Так, а кто ударил паренька, когда тот попробовал вам заплатить?
Серб напрягся:
– Понятия не имею. Он был их начальником. Но по имени они его не называли.
– У людей из полувоенных формирований есть имена. Им нравится известность. И имен своих они не скрывают.
– Только не этот. Клянусь.
Охотник знал, что он врет.
– А хороший паренек – у него имя имелось?
– Я его ни разу не слышал.
– Душко, речь идет о больших деньгах. Вы никогда его больше не увидите и меня не увидите тоже, зато вам хватит денег, чтобы после войны переехать в Сараево. Имя паренька?
– Он расплатился, когда съезжал. Ему было вроде как стыдно за людей, с которыми он связался. Вернулся и заплатил, чеком. В югославских динарах. Он был из Белграда. Я записал номер его удостоверения личности – на случай, если чек не примут.
– На чем? На чем вы его записали?
– На обложке блокнота, в котором я отмечаю заказанную выпивку.
В блокноте уцелели всего две страницы. Еще день, и его выбросили бы. На картонной обложке шариковой ручкой были записаны семизначный номер и две заглавные буквы. Прошло восемь недель, однако запись оставалась легко различимой.
Охотник вручил Душко еще одну тысячу принадлежавших мистеру Эдмонду долларов и простился с ним. На север, в Хорватию, быстрее всего было добраться самолетом, совершающим рейсы между Баня-Лукой и Загребом.
Прежняя, состоявшая из шести республик Югославия уже пять лет как разваливалась. На севере первой откололась, по счастью бескровно, Словения. На юге объявила себя независимой Македония. Однако в центре страны Слободан Милошевич пытался, не гнушаясь никакими средствами, удержать в своих руках Хорватию, Боснию, Черногорию и родную Сербию. Хорватию он уже потерял, однако жажды власти и военных побед у него от этого не убавилось.
Белград, в который Охотник приехал в 1995 году, оставался пока что нетронутым. Разрушение ожидало его впереди – в ходе войны в Косово.
Лондонский офис порекомендовал Охотнику прибегнуть к услугам одного белградского детективного агентства. Возглавлял его бывший офицер полиции, с которым компании Охотника уже приходилось вести общие дела. Найти агентство было несложно – владелец присвоил ему не отличающееся оригинальностью название "Чандлер".
– Мне нужно, – сказал Охотник владельцу, Драгану Стоичу, – найти молодого человека, имени которого я не знаю, знаю только номер его удостоверения личности.
Стоич крякнул.
– Что этот парень натворил? – спросил он.
– Насколько мне известно, ничего. Но кое-что видел.
– И это все? Вам нужно только имя?
– Да. И затем я хотел бы побеседовать с ним. Однако машины у меня нет, а сербскохорватским я не владею.
Стоич крякнул еще раз. Он явно прочел все до единого романы о Филипе Марлоу и пересмотрел все фильмы о нем. И старался подражать Роберту Митчуму в "Большом сне", что при росте метр семьдесят и наличии лысины давалось ему с трудом.
Охотник выложил на стол десять стодолларовых бумажек.
– Мне требуется безраздельное ваше внимание, – промурлыкал он.
Стоич был очарован.
– Вы его получили, – ответил он.
Времени этот толстяк, бывший инспектор, впустую не тратил. Изрыгая черный дым, его югославского производства автомобиль понес их обоих к белградскому полицейскому управлению.
– Вам лучше остаться в машине, – сказал Стоич.
Он отсутствовал полчаса и вернулся с клочком бумаги.
– Удостоверение принадлежит Милану Раяку, студенту-юристу, двадцати четырех лет. Отец тоже юрист. Преуспевающая семья, верхушка среднего класса. Вы уверены, что это тот, кто вам требуется?
– Если у него нет двойника, тогда это он два месяца назад побывал в Баня-Луке.
– Какого черта он там делал?
– На нем была военная форма. Во всяком случае, в баре, – ответил Охотник.
Детектив припомнил личное дело, которое ему показали, однако скопировать не позволили.
– Вообще-то в армии он служил. Как и все югославы – в возрасте от восемнадцати до двадцати одного.
– Боевой солдат?
– Нет. Войска связи. Радист.
– В боях не участвовал. Но, возможно, стремился к этому. Он мог присоединиться к отряду, отправившемуся в Боснию сражаться за дело сербов. Полный иллюзий доброволец. Может такое быть?
Стоич пожал плечами:
– Может. Однако все эти полувоенные просто бандиты. Зачем бы студенту-юристу с ними связываться?
– Решил таким образом провести каникулы? – предположил Охотник.
– Может, спросить у него самого? – Стоич заглянул в листок. – Он живет в Сеньяке, это полчаса отсюда.
Дом они нашли без труда – солидный особняк успешного представителя среднего класса. Дверь открыла бледная, нервного вида женщина сорока с чем-то лет. Последовал обмен сербскохорватскими фразами.
– Мать Милана, – сказал Стоич. – Он дома. Мать спрашивает, что вам нужно.
– Взять у него интервью. Для британской прессы.
Явно озадаченная, госпожа Раяк впустила гостей и позвала сына. Потом провела их в гостиную. Они услышали шаги на лестнице, в прихожую спустился молодой человек. Переговорив шепотом с матерью, он вошел в гостиную. Вид у него был недоуменный, испуганный. Охотник приветливо улыбнулся ему, пожал руку. Госпожа Раяк торопливо тараторила что-то в телефонную трубку.
Англичанин протянул молодому человеку блокнот из бара. На каждой из уцелевших страниц вверху значилось: ОТЕЛЬ "БОСНА". Охотник перевернул блокнот и показал Милану Раяку семь цифр и инициалы.
– Вы поступили очень порядочно, оплатив счет, Милан, – сказал он, предполагая, что молодой человек говорит по-английски. – Бармен вам благодарен. Жаль только, банк чека не принял.
– Нет. Не может быть. Это… – Милан умолк и побледнел.
– Никто вас ни в чем не обвиняет, Милан. Так что просто скажите мне, что вы делали в Баня-Луке?
– Навещал друзей.
– В камуфляже? Милан, там зона военных действий. Что произошло в тот день, два месяца назад?
– Я не знаю, о чем вы говорите. Мама…
Милан перешел на сербскохорватский, и Охотник перестал его понимать. Повернувшись к Стоичу, он приподнял бровь.
– Папочка на подъезде, – пробормотал детектив.
– Вы были в составе группы из десяти человек. Все в военной форме. Все вооружены. Кто эти люди?
Лоб Милана Раяка покрывали капли пота, а выглядел он так, словно вот-вот расплачется.
– Вы не журналист, – сказал он. – Что вы здесь делаете? Почему преследуете меня? Мне ничего не известно.
На улице завизжал тормозами автомобиль. Госпожа Раяк открыла дверь, и в дом ворвался ее муж. В дверях гостиной он появился разгневанным и шумным. По-английски он говорить не умел, зато хорошо умел кричать на сербскохорватском.
– Он спрашивает, почему вы пристаете к его сыну, – сообщил детектив.
– Я не пристаю, – спокойно ответил Охотник. – Просто задаю вопросы. О том, что его сын восемь недель назад делал в Баня-Луке и с кем он там был.
Стоич перевел. Раяк-старший снова начал кричать.
– Он говорит, что сын ничего не знает и нигде не был. Сын провел здесь все лето. Если вы не уйдете, он вызовет полицию. Лично я думаю, что надо уходить. У него большие связи.
– Один последний вопрос, – произнес Охотник. – Не были ли эти люди "Волками Зорана"? И не был ли мужчина, ударивший вас по лицу, самим Зораном Зиличем?
Стоич, прежде чем остановиться, перевел больше половины. Однако Милан все понял и по-английски. На несколько минут наступило ошеломленное, ледяное молчание.
Потом госпожа Раяк вскрикнула и выбежала из гостиной. Сын ее обмяк в кресле, схватившись руками за голову. Муж побелел, потом побагровел, указал пальцем на дверь и принялся выкрикивать одно-единственное слово, означавшее, по предположению Охотника, "вон".
Стоич же молча устремился к двери.
Охотник последовал за ним. Проходя мимо молодого человека, он опустил в нагрудный карман его пиджака визитную карточку.
– Если вдруг передумаете, – негромко произнес он, – позвоните мне. Или напишите. Я приеду.
В машине, катившей к аэропорту, стояло напряженное молчание. Драган Стоич явно полагал, что отработал свою тысячу долларов целиком и полностью. Только когда они добрались до международного терминала, детектив сказал англичанину:
– Если когда-нибудь возвратитесь в Белград, друг мой, советую вам не упоминать это имя. Даже в шутку.
Через сорок восемь часов Охотник закончил письменный отчет, предназначавшийся для Стивена Эдмонда. В последних абзацах отчета говорилось:
Боюсь, что события, приведшие к смерти вашего внука, обстоятельства этой смерти или место, где покоится его тело, никогда не будут установлены. И я лишь породил бы ложные надежды, сказав, что ваш внук может еще оставаться в живых.
Я не верю, что он и сопровождавший его босниец сорвались в пропасть. Не верю и в то, что босниец убил его ради бывших при нем денег.
Предполагаю, что оба были убиты неизвестными. Существует вероятность, что эти люди были бандой сербских преступников. Однако без улик или данных в суде показаний предъявить какие-либо обвинения невозможно.
С глубочайшим сожалением сообщаю вам эти сведения, однако верю, что они почти наверняка правдивы.
Ваш покорный слуга,
Филип Грейси
Это было 22 июля 1995 года.