Глава 17
Ночь черного отчаяния, сон, как сорванные ветром листья, скрежет когтей о камень. Огромный выдох: "Сколько бы я ни... Ничего не выходит. Никогда ничего не выйдет".
Рассвело, но он так и не воспрял духом. "Если я не буду честен со своей любимой, я не выживу". Он знал, что это правда.
И она поняла - когда стала накрывать на стол к завтраку.
- С тобой что-то неладно, Баджи.
В ответ - молчание. И глубокий вздох.
- Не понимаю, почему я захотел стать писателем, - проговорил он наконец. - Неужели мне и вправду так нравится страдать? - Он взял дольку манго, отщипнул кусочек и отложил. - Каждый день - одно и то же.
- Хочешь, я скажу тебе правду? Роман совсем не движется. Я никогда его не закончу. Я его не люблю. Он мне совсем не нравится. Он пустой. Это катастрофа! Ко мне приходил дракон, Даниэлла. Он опалил меня пламенем, он сжевал меня в кашу. Я - неудачник. С "Лапой - раз, лапой - два" мне просто повезло. С "Колибри Стайком" мне повезло еще раз. Но больше мне не удастся издать ни одной книги. Ранчо придется продать.
Но Даниэллу это почему-то не обескуражило. Она спокойно дожевала хрустящий тост, поджаренный на миндальном масле, и спросила:
- А что это за дракон?
Баджирон моргнул от неожиданности.
- Хм... В каком смысле?
- Как его зовут?
Писатель погрузился в задумчивость. "Да, пожалуй... У него и впрямь есть имя".
- Кинамон.
- И как он выглядит, этот твой Кинамон?
- Ох, Даниэлла... Перестань.
- Нет, я серьезно, Баджи! Если он пытался уничтожить тебя, то ты по крайней мере должен был его заметить! Разве нет?
Писатель закрыл глаза и попытался вспомнить.
- Он такой огромный, Даниэлла! Больше нашего дома. Синий, с волнистыми желтыми полосками. Как будто он катался на карусели, пока его раскрашивали. Зубы зеленые... как большие заточенные изумруды. Выдыхает огонь... пурпурное пламя. Крыльев нет.
- Твой дракон не умеет летать? - Даниэлла пристально поглядела на него поверх тоста. - Тебе не кажется, что это очень интересно?
- Ты просто хорек-философ, Даниэлла! Да, летать он не умеет. И мне не позволит взлететь. Никогда.
- Даниэлла кивнула с умным видом.
- А титул у него есть?
- Титул?
- Ну, какая у него должность?
- Он - Большой... нет, Главный Злой Дракон.
- Он может причинить тебе вред?
- Он пытается. Он хочет уничтожить меня. Хочет, чтобы я перестал писать. Чтобы я больше никогда не смог сделать ничего стоящего.
- Но может ли он добиться своего?
Баджирон подумал секундочку и сказал:
- Да.
Даниэлла тихонько поставила стакан с апельсиновым соком и наклонилась к мужу через стол.
- Каким образом, Баджи?
- Когда я поверю в то, что он говорит, я погибну.
- Ты боишься?
- Да.
- Давай подумаем. - Даниэлла откинулась в кресле. - Кинамон - Главный Злой Дракон ростом с трехэтажный дом, раскрашенный в жуткие краски и дышащий пурпурным огнем. Но он ничего не может тебе сделать, пока ты сам ему не поможешь. Он не причинит тебе вреда до тех пор, пока ты не поверишь... во что?
И в это мгновение дракон предстал перед Даниэллой собственной персоной, вспышкой жгучего пламени прорвавшись сквозь ужас, обуявший Баджирона.
- Я - ЖАЛКИЙ ОБМАНЩИК! НИКОМУ НЕТ ДЕЛА ДО МОИХ МЫСЛЕЙ! ВСЕ МОИ ИДЕИ - НИЧТОЖНЫЕ ПУСТЫШКИ. Я - ДУРАК, ДУРАК, ДУРАК! Я НИКОГДА БОЛЬШЕ НЕ НАПИШУ НИ ЕДИНОЙ КНИГИ! Я НИКОГДА НЕ СМОГУ ИЗМЕНИТЬ МИР! Я НИКОГДА НЕ СДЕЛАЮ НИЧЕГО ПРЕКРАСНОГО! Я - НЕУДАЧНИК. Я - НИЧТОЖЕСТВО!
Вытаращенные глаза Баджи бешено вращались, вся кухня оглушительно звенела отзвуками рваных восклицаний. Но в конце концов он затих и съежился, вжался в кресло и крепко зажмурился, чтобы сдержать подступившие слезы.
Даниэлла ошарашенно молчала. Шерсть у нее на хвосте встала дыбом.
Но затем, подобно тем просветленным душам, что порой являются в мир хорьков научить их уму-разуму, она глубоко вздохнула и обратилась внутрь себя, воззвав к высочайшей истине. И когда та откликнулась, Даниэлла вцепилась в нее изо всех сил.
Она потянулась через стол, коснулась лапы Баджирона и произнесла то, что ей было поручено:
- Это не ты говоришь, Баджи. Это Кинамон. Это не твои страхи, а Кинамоновы! Твой дракон просит о помощи!
Баджирон открыл глаза и уставился на нее измученным, недоверчивым взглядом.
- Он хочет уничтожить меня, Даниэлла! Он хочет меня убить!
А Даниэлла продолжала, хоть и не могла поверить, что слова эти исходят от нее:
- Каждый образ, рождающийся в нас, и каждая наша мысль несут в себе испытание нашей любви.
Ей казалось, что собственный ее голос звучит откуда-то со стороны.
- Таковы все наши идеи. И даже драконы. Кинамон хочет быть твоим другом, он хочет служить тебе, но не знает как!
- Для начала он мог бы просто не убивать меня...
Даниэлла заморгала и еще крепче вцепилась во вспышку внутреннего света, пока та не успела угаснуть.
- Дай ему другое занятие, - выпалила она. - Пусть он станет для тебя не убийцей, а телохранителем! Пусть этот дракон станет твоей музой!. Пусть он приносит тебе идеи, пусть освещает своим огнем страницы твоей рукописи и защищает твоих персонажей от сомнений, пока они наконец не оживут и не улетят туда, куда не попасть ни тебе, ни Кинамону!
И свет погас. Вспыхнувшая звезда снова сжалась в точку.
Довольно долго Даниэлла хранила молчание, а Баджирон смотрел на нее во все глаза.
Потом она пожала плечами.
- Просто мне так подумалось...
Глава 18
Сидя с закрытыми глазами в своем рабочем кабинете, Хорек Баджирон пытался представить себе друга. "Не страх я призываю, - думал он. - Нет, я призываю свою любовь, свою веселую творческую силу..."
- Кинамон... - шепнул он.
В душе его что-то зашелестело в ответ - не громче шепота. И вот сверху вниз на писателя воззрился новый Кинамон - вдумчивый, заботливый, преданный друг.
- То, что я хотел сказать тебе, - раздался его голос, могучий и тихий, - исходит от тебя самого. Ты и сам все знаешь. Урбену де Ротскиту есть что сказать, но там, где ступила лапа хорька, этому не место.
Писатель насторожил уши.
- Ты имеешь в виду, что я не могу написать исторический роман?
"Ах, эти смертные, - подумал дракон. - Как они любят учиться. И как они любят все забывать".
- Нет, - мягко промолвил он. - Я имею в виду, что ты этого не хочешь. Ты не можешь написать книгу, которую не любишь.
Баджирон разочарованно заколотил лапой по столу.
- Тогда что же я могу написать, Кинамон? Ты меня разнес в пух и прах. Ты сказал, что я - неудачник.
Извини. - Дракон склонил голову. - Просто я боялся. Я потому назвал тебя неудачником, что не видел другого способа тебя предостеречь. Я имел в виду, что ты потерпел неудачу с этим романом, "Там, где ступила лапа хорька". Что же до других книг... О, ты - замечательный писатель!
- Спасибо, - поблагодарил Баджирон. - Но у меня тоже есть чувства. Пожалуйста, впредь не забывай.
- Извини. Долгое молчание.
- Ну, так в чем же разгадка? Нет романа, нет и Ротскита. А дальше что? Как мне писать?
- Ты и сам знаешь, - промолвил дракон. - Всегда знал. Все эти истории, которые ты сочинял, когда был щенком... И "Лапа - раз, лапа - два", и "Колибри Стайк"... Что между ними общего?
Сторонний наблюдатель увидел бы в этот момент лишь одинокого хорька, неподвижно застывшего за письменным столом, перед пустым экраном тихо жужжащего компьютера.
Но на самом деле хорек дрожал от возбуждения, и сердце его бешено стучало: нелегкому испытанию подверг его этот нежданно обретенный друг - муза в обличье дракона!
- Ну, так что же между ними общего? - нетерпеливо переспросил Кинамон. - И чего не хватает твоему великому роману?
Вместо ответа писатель положил лапы на клавиатуру. Ответ напечатался сам:
"Писать их было весело".
Но муза молчала - испытание еще не окончилось.
"Я не думал о том. как писать. Я стоял в стороне. Я уступал путь своей истории - и она писалась сама".
Молчание затягивалось.
"Пока я писал, я не пытался критиковать то, что пишу. Меня не волновало, что подумает читатель, что подумает редактор - и даже что подумаю я сам. Я разрешал своей истории стать такой, какой она сама захочет быть".
Шумный вздох облегчения.
- Не хочу тебя редактировать... - сказал дракон. - Но не хочешь ли ты сократить эти три ответа до каких-нибудь правил, которые можно будет написать на полоске бумаги и наклеить на компьютер? И руководствоваться ими до поры до времени... или, скажем, до конца твоей карьеры...
На всякий случай писатель ухватился за возможность усомниться:
- Это если допустить, что у меня будет карьера...
- Да, если допустить, - улыбнулся дракон.
Хорек Баджирон перечитал написанное. Надо выразить это как можно короче... Он очистил экран...
"Развлекайся", - написал он. А затем:
"Не думай". И еще:
"Будь что будет".
- Ах-х-х! - выдохнул дракон. - Как просто! Безотказно. И отлично подходит для любого творческого приключения.
Писатель подался вперед, напрягшись, словно прыгун с трамплина, приземляющийся на ледяной скат.
- Лента и ножницы...
- Нет, еще рано, - остановил его Кинамон. - Сначала испытай их. Испытай эти правила на своем романе.
Баджирон нетерпеливо закивал. Да, конечно!
- Развлекался ли я? Ну уж нет! - объявил он вслух. - Эта книга была работой. Я над ней мучился. Ничего общего с развлечениями.
- Думал я или нет? Ха! Да я чуть голову не сломал! Вместо того чтобы промчаться сквозь эту историю, как на крыльях, я рассчитывал: следует ли Ротскиту поступить так-то, или так-то? Должно ли именно это сейчас случиться... или все-таки что-то другое?
Баджирон кивнул в подтверждение собственных слов. Он начинал кое-что понимать.
- Будь что будет? Ничего подобного! Меня страшно беспокоило, что станется с этим романом. Внимание, Мир! Вот идет Хорек Баджирон! Смотрите, да у него медаль Аведоя Мерека! Интересно, а какой шарф я надену на церемонию в Пушлании, когда королева провозгласит меня одним из величайших писателей всех эпох?
Все верно. До чего же он заботился о судьбе своего романа! До чего же он волновался! Волновался так, что у него вконец опустились лапы. Он сам себя загнал в консервную банку и ржавел день за днем под дождями собственных тревог.
- Кхгм... - Кинамон прервал его покашливанием. - Теперь понимаешь? Когда ты писал свои лучшие вещи, ты следовал всем этим правилам. А когда ты попытался выдавить из себя исторический роман, ты нарушил их все.
- Есть время работать над книгой, и ты сам это знаешь, - добавила муза. - Есть время обдумывать сюжет, есть время размышлять о своих будущих читателях и об издателе, о ритме и гармонии, о грамматике, орфографии и пунктуации, об оформлении и рекламной кампании. Но в то время, когда ты пишешь, Баджирон, всему этому не время!
И посмотрев на него со значением, дракон повторил громким шепотом:
- Когда пишешь, всему этому не время!
Изогнув свою длинную шею, синюю, как морская волна, Кинамон заглянул хорьку через плечо и прочел вслух с экрана:
- Развлекайся. Не думай. И...Будь что будет!
- Спасибо тебе, Кинамон.
- Вот это я и пытался тебе объяснить. Я должен был как-то оторвать тебя от Урбена де Ротскита. Эта книга обернулась бы катастрофой...
- Нет, Кинамон, не говори так! Не надо меня мучить! - мысленно вскричал писатель. - Позволь мне писать!
- Конечно.
Исполинский дракон поднял голову и одним плавным движением, словно в танце, выдохнул струю пламени. И тотчас вокруг хорька поднялась высокая, куда выше его роста, огненная стена. Но огонь этот не обжигал - от него исходило лишь ласковое тепло, как от сердца, исполненного любовью.
- Теперь ты защищен от всяких сомнений, Хорек Баджирон, - промолвила его муза. - Пиши - и развлекайся!
И с этими словами какой-то буйный калейдоскоп подхватил и завертел хорька-писателя в разноцветном вихре вероятностей и картин. Любого персонажа, какого он только мог себе вообразить, уже коснулась и оживила волшебная сила. Он вдруг почувствовал себя средоточием гигантской сети, тянущейся во все стороны и увлекающей к нему все мыслимые и немыслимые образы и сцены.
Хорек Баджирон застыл, завороженный чудом собственной фантазии.
Кинамон молча глядел на него сверху вниз из-за высокой стены огня, и в сердце Хорька Баджирона вспыхнули надежда и решимость. Наконец-то он избавился от этого пера и фиолетовых чернил... и от мук, в которых рождалось каждое новое слово!
РАЗВЛЕКАЙСЯ! НЕ ДУМАЙ!
И БУДЬ ЧТО БУДЕТ!
Быть может, он еще вернется к графу Урбену де Ротскиту - когда-нибудь потом. А пока что он просто смотрел на собственные лапы, бегающие по клавишам все быстрей и быстрей, и повторял про себя свои правила, и подчинялся им беспрекословно.
Глава 19
Он закончил рукопись за неделю - и на той же неделе Даниэлла подписала с издательским домом "Хорек" контракт на публикацию "Мисс Озорство".
Когда настало время полдника, она вынесла на веранду тарелочку с угощением - арбуз, нарезанный тонкими ломтиками и украшенный ягодами смородины.
- Спасибо тебе, Даниэлла. - Баджирон торопился поговорить с ней, пока она снова не принялась за работу.
- Не за что, Баджирон.
- Что скажешь? - спросил он.
- Насчет чего? - улыбнулась Даниэлла.
- Насчет новой книги о Стайке.
- Новый Стайк? Где?!
Он протянул ей стопку отпечатанных страниц - плоды своих писательских развлечений.
- Баджирон! - воскликнула она и прочитала заглавие вслух: - "Стайк и пчелы-разбойники".
Час спустя Даниэлла тихо плакала в платочек.
- Как я люблю Стайка! - всхлипывала она. - Как я люблю тебя, Баджирон!
Он просиял от похвалы, но все равно спросил на всякий случай:
- А эти пчелы-разбойники, они не слишком... ну, не слишком ли они бессовестные? Ведь поначалу они хотели, чтобы все цветы на лугу принадлежали только им...
- Но ведь они - не хорьки, Баджи! И потом, у этих пчел и так было полным-полно еды. А Стайк сделал то, чего не удавалось никому... Он показал им, что цветы цветут для всех! Нет, я бы ни единого слова здесь не стала менять!
- Но это - только первый набросок, - возразил Баджирон.
- Нет! Это - само совершенство. Я бы не стала менять ни слова. Сделать лучше просто невозможно. Впрочем, автор - ты.
Она снова улыбнулась, и с души его словно свалился гигантский камень.
- Можешь менять все, что тебе вздумается.
Баджирон взял у нее рукопись, и двое хорьков уселись рядышком на веранде: Даниэлла - за пишущую машинку, работать над своим вторым любовным романом, а Баджирон...
Баджирон облизнул кончик карандаша и принялся перечитывать "Пчел-разбойников" с самого начала, проговаривая про себя каждое слово и внимательно вслушиваясь. Все ли здесь в порядке с ритмом?
Тихим, едва слышным шепотом он опробовал одну фразу на слух:
"Стайк прожужжал через луг, с цветка на цветок...", - прочитал он, а затем повторил еще раз, но уже без слов - только ритмический рисунок:
"ТАМ-та-та Там-та-та ТАМ, та-ТАМ-та-та-ТАМ..."
Фраза плавно вздымалась и опадала; Баджирону это понравилось. Он двинулся дальше, ничего не меняя.
Дойдя до конца, он снова вернулся к началу. Теперь он искал места, в которых одинаковые слова повторялись слишком часто. Стоит один раз использовать какое-нибудь слово, как разум тут же вцепляется в него и требует вставить куда-нибудь снова - и немедленно! Но писатель в таких случаях должен строго говорить себе: "Нельзя!"
Перечитав рукопись в третий раз, он безжалостно вычеркнул все "просто" и "очень", любуясь тем, какими отточенными и четкими становятся фразы, избавленные от груза лишних слов. "В черновике такие слова допустимы, - думал он, - но в печати им не место". Под его карандашом творились настоящие чудеса: чем короче становилось предложение, тем больше в нем оказывалось смысла.
"Корявая фраза? - спрашивал он себя. - Нет проблем: долой ее совсем. Вычеркнуть - и вся недолга. Читатель видит только то, что попадает в печать. Только окончательный вариант.
Мастерство писателя - это умение переписывать фразу, перерабатывать ее снова и снова, так, чтобы с каждым разом она становилась все легче и глаже. И в конце концов она обернется невесомым летним ветерком, играющим на арфе читательских мыслей. Вместо слов - тонкая телепатия.
И тогда... Стоит лишь взглянуть на эти чернильные узоры на бумаге - ив тишине зазвучат голоса, и хорьки запляшут перед нашими глазами и увлекут нас к чудесам и приключениям, о каких мы прежде и помыслить-то не могли".
На четвертом проходе Баджирон применил другое правило: "Слово "сказал" - единственный синоним к слову "сказал", и злоупотреблять им не стоит. Если не можешь справиться со словом, лучше вообще его не использовать. Покажи персонажа в действии, затем переходи к диалогу... а повторять "сказал" да "сказал" совсем не обязательно".
Когда-то он сожалел, что пишет только короткие повестушки для щенков, и говорил Даниэлле, что истинная цель его жизни - "Там, где ступила лапа хорька". Но в укромном поэтическом цветнике его сердца порхала крохотная яркая птичка - и Баджирон любил своего колибри, который подарил ему вот уже две свои истории. И эти истории, явившиеся из таинственного невесть-где волшебными вспышками озарений, волновали его по-настоящему, заставляли смеяться и плакать.
Как можно написать что-то еще лучше, он просто не понимал.
Летний день клонился к закату, а двое пушистых писателей сидели бок о бок на уютной веранде и топали сосредоточенно и безмолвно по дорожкам двух миров, ни капельки друг на друга не похожих.