- Кто выиграл? - кричит Туся, и шахматная доска отскакивает от Венькиных ягодиц, словно те резиновые.
- Я! - глухо отвечает спрятанная Венькина голова.
- Бей! - орут свидетели.
- Кто выиграл? - кричит Туся отчаянно.
Плюх… Плюх…
- Я! - упорствует Венька.
- Бей!
- Кто?..
- Я!..
- Бей!..
- Кто?..
- Я!..
Туся бросает доску и идет прочь. Венька осторожно выглядывает из-под руки, кричит: "Я! Я!" - и снова прячет голову.
Туся не оборачивается. Он уходит на лестницу, забирается на самый верхний этаж, садится на подоконник и прислушивается к жужжанию пыльных мух.
Что за человек этот Венька? Надавал ему - и никакой радости… Его бьют, а он кричит: "Я! Я!.." Штаны как масляные, и это - плюх, плюх…
А может быть… Может быть, Веньке надо выиграть хоть раз по правде и он успокоится? Наверно, он ни разу ни у кого не выигрывал… Неужели ему так хочется выиграть?
Туся смотрит сквозь пыльное стекло и видит, как через двор, оглядываясь, идет Венька, держа под мышкой шахматы. Он идет поспешно, быстрее, чем нужно идти человеку.
Туся отворачивается. Все уходит: злость, досада, отвращение.
А удивление остается. Удивление перед несокрушимым Венькиным упрямством.
Дело о заколках
Тусин отец - справедливый человек. Кроме того, умеет трезво рассуждать. Там, где другие кричат, ругаются, перебивая друг друга, он скажет тихо:
- Минуточку…
Встанет, откашляется, перечислит "за", перечислит "против", и сразу все увидят, что "за" больше, чем "против", или, наоборот, "против" больше, чем "за"…
И сразу всем, кто кричал и ругался, станет неловко, как будто их застали за чем-то стыдным.
Тусиного отца всегда выбирают председателем разных собраний. У нас собрания бывают часто, потому что в большом доме - а это очень большой дом - обязательно найдется человек, который хоть раз в месяц нарушит порядок, или еще что-нибудь произойдет.
Собрание подгадывают к выходному, чтобы все жители могли прийти и послушать, а главное, посмотреть, потому как телевизоров еще нет и вечером куда деваться?
Собираются на лестничной площадке первого этажа, сидят долго. К концу собрания табачный дым густым облаком подымается к стеклянному фонарю. Фонарь венчает лестницу. За ним уже небо, звезды.
Собрания бывают как раз на той лестнице, где живет Туся и где мы держимся за "электричество".
"Электричество" открыл Лева Тройкин. Но об этом в свое время.
Среди многочисленных дел, которые слушались на лестнице, самым знаменитым было дело хулигана Аркаши, или дело о заколках. Оно прогремело на всю улицу.
Аркашу теперь прозвали бы тунеядцем. Он нигде не учился и не работал. Между тем Аркаше исполнилось шестнадцать.
У Аркаши не было ни отца, ни матери, только старшая сестра. Тихая такая, будто и не Аркашина.
Аркашу много раз притягивали к ответу за всякие делишки, но теперешнее - из ряда вон…
Тут как раз вошли в моду заколки для дамских шляпок.
Представьте себе шило с красивой рукояткой в виде большой капли. Вы протыкаете этим шилом шляпку и закрепляете шило с помощью изящного шарика.
Хотите снять заколку - выдерните шило из шляпки - и заколка у вас в руках.
Шило, шарик, шляпка - именно эти предметы привлекли предприимчивого Аркашу. Вечерами он прогуливался по темному бульвару Профсоюзов или выезжал на Кировские острова. Аркаша выслеживал одиноких женщин, подскакивал к ним неожиданно и выдергивал из шляпки шило и шарик…
За вечер ему удавалось надергать до двадцати заколок.
Встает Аркаша поздно. Выходит во двор. Подзывает к себе какого-нибудь человека лет восьми - десяти и говорит:
- Пацан, пойдем со мной, кой-чего покажу…
Аркаша никого не зовет по имени. Девчонка перед ним - все равно "пацан".
Выкатит на тебя Аркаша круглые свои, карие глаза и запоет, хрипло придыхая:
А васински ребята
Кричат: "Чеснок, постой!"
Чеснок остановился,
А васински кругом,
"Вы бейте чем хотите,
Да только не ножом…"
После этого куда угодно пойдешь.
У Аркаши дома, на огромном листе картона, сотни заколок. Каких только расцветок и узоров здесь нет!
- Ну, гривенник, - говорит Аркаша, - гривенник - и любая твоя.
…И вот Аркаша попался.
Он стоит, кудрявый, с нахальными глазами, и крутит на пальце медную цепочку. Знаете, в уборных такие цепочки висят.
Аркаша стоит перед собранием, а собрание гудит.
Скамейки внизу сплошь заняты. Люди сидят на ступеньках до самого второго этажа, другие толпятся на воздухе и время от времени спрашивают стоящих внутри: "Ну, как?". Те отвечают, как и что, и получается легкий шум.
А кто живет на этой лестнице, тем и вовсе хорошо. Вынесли стулья, кресла, а бабушка Жабыко - качалку. Расположились удобно, каждый на своем этаже. Иногда перегибаются через перила и кричат:
- Тише! Нам ничего не слышно!
Допрашивают свидетелей. Их вводят по одному. Наточку. Вовочку. Петю. Сережу. Борю. Дину. Шестилетнего Коку, который никак не может в толк взять, чего от него хотят. Лелю, Симу, Котю, Васю, Розу Степанову, близнецов Караваевых, которые долго молчат, но когда их отец, сидящий в первом ряду, грозит братьям ремнем, дружно ревут и размазывают по щекам слезы признания. Веньку, Юру, меня… Я ведь тоже из этого дома. Вы, надеюсь, не забыли, что Туся Пряников - друг моего детства.
Т у с и н п а п а. Ты покупал у Аркадия заколки?
Я. Покупал.
Т у с и н п а п а. Сколько раз?
Я. Не помню… Раза три, что ли…
Т у с и н п а п а. Сколько ты платил?
Я. По десять копеек…
А р к а ш а. Врешь, пацан! Пятак платил!
Т у с и н п а п а. Аркадий, тебе слова не давали!
А р к а ш а. Подумаешь…
М о й о т е ц (из публики). Где деньги брал?
Я. От завтраков…
Лестница зловеще хохочет. "Придумай лучше! И этот туда же! Сговорились, видно…"
М о й о т е ц. Вот придем домой, я тебе покажу завтраки…
Т у с и н п а п а. Тише, граждане! Еще один вопрос. Скажи, зачем тебе эти… заколки?
Я молчу.
Что я могу ответить? Сам не знаю - зачем. Все покупают, а я что - рыжий?
Т у с и н п а п а. Ну?
Я. Не знаю…
Т у с и н п а п а. Не знаешь. Хорошо, иди… Роза Степанова!
Р о з а. Я здесь!
Дело вырастает до гигантских размеров. Оказывается, почти все дети нашего дома замешаны в эту историю, и дети соседнего - тоже, и дети дома, что напротив…
Тусин папа произносит речь, смысл которой в том, что пробил час и нашему дому пора расстаться с Аркашей. "Как это ни прискорбно", - говорит Тусин папа.
Аркаша - как я теперь понимаю - был хорошо знаком с судебными порядками. Он просит "последнего слова" и говорит следующее:
- Меры, да? Хулиган, да? Вор, бандит, всякое такое? А ваш пацан? Тоже покупал, вот! Откуда деньги брал? Его спросите…
Ай, Аркаша! Ну и змей!
Вокруг начали: "Видал… Председателя сын, а смотри-ка, тоже того…"
Так вот почему Туся не захотел идти на лестницу! Он мне сказал: "Голова что-то болит. Дома посижу…"
Тусин папа растерялся вначале - я это отчетливо видел. Он снял очки, покрутил, снова надел. Потом поднял руку, призывая граждан к молчанию, и сказал:
- Вызываю свидетеля Шурика Пряникова!
На лестнице стало тихо. Кто-то позвонил к Тусе в квартиру - дзинь, дзинь… Открылась дверь - и в сопровождении мамы по лестнице стал спускаться Туся. Он шел, опустив голову. Ему приходилось переступать через чьи-то ноги, буквально продираться сквозь толпу.
Наконец он остановился перед председательским столом.
Т у с и н п а п а. Шурик, ты покупал у Аркадия заколки?
Т у с я. Да…
Т у с и н п а п а. Сколько раз?
Т у с я. Пять…
Т у с и н п а п а. Почем?
Т у с я. По десять копеек…
А р к а ш а. Врешь, пацан! По пятаку!
Т у с и н п а п а. Аркадий, тебе слова не давали!
А р к а ш а. Подумаешь…
Т у с и н п а п а. Где ты брал деньги?
Т у с я. В копилке…
Т у с и н п а п а. Но… копилка ведь закрыта?..
Т у с я. Да, закрыта.
Т у с и н п а п а. Не понимаю…
Т у с я. Я шпилькой…
Т у с и н п а п а. Что?!
Т у с я. Маминой шпилькой…
Т у с и н а м а м а. Какой ужас!
Г о л о с а и з п у б л и к и. Ну и ну!.. Пай-мальчик, а?.. Не скажи-и!.. Сейчас шпилькой, потом отмычкой… Это уж точно!..
Т у с и н п а п а. Я буквально огорошен… Эта новость…
Г о л о с и з п у б л и к и. Выдери - и дело с концом!
Т у с и н п а п а. Тише, граждане! Скажи, Шурик, зачем ты покупал эти заколки? А?
Туся молчит.
Т у с и н п а п а. Не бойся, скажи честно.
Туся молчит.
Т у с и н п а п а. Ну?
Т у с я. Не знаю…
Т у с и н п а п а. Невероятно…
Шум. Крики. Смех. Аркаша скалит зубы. Играет цепочкой. Граждане расходятся. Дворники несут стремянку. Вывинчивают яркую лампу. Ввинчивают тусклую. Смех. Хлопают двери. Тишина.
Тишина. Тусин отец сидит за председательским столом, листает бумаги. Рядом сидит Туся. Рядом сидит их мама.
Я слышу, Тусин папа говорит:
- Ты опозорил меня на весь дом. Ну зачем тебе эти проклятые заколки?!
Туся молчит.
Лева Тройкин
Лева Тройкин, Лева Тройкин… Красная футболка с черным воротом и белым шнурком, голова под ноль стрижена… Наклонит голову к плечу - сейчас боднет…
И почему он не оставит Тусю в покое?
И почему Тусю так тянет к нему?
И почему Лева делает с ним что хочет?
И почему Туся все это терпит?
Как это получается: в пятнашки - Тусе водить, в прятки - Тусе водить, в двенадцать палочек - тоже…
Хуже всего двенадцать палочек. Ударит Лева по доске - палочки как ветром сдуло! Бегай собирай! За это время далеко спрятаться можно…
Нет, хуже всего держаться за "электричество". Лева Тройкин выдумал эту игру сам. Нашел на лестнице такое место: возьмешься одной рукой за перила, другой - за стенку - и через тебя ток идет.
По правде сказать, ток этот совсем слабый. Гораздо сильнее страх. А еще сильнее стыд.
Если все мальчишки и девчонки берутся за руки, а крайние - за стенку и перила - как же Тусе остаться в стороне?
- Есть контакт! - кричит Лева, и все чувствуют, что контакт есть.
И Туся чувствует, что контакт есть. Он чувствует, как сквозь него бежит электричество, и Туся прыгает, хохочет, словно от щекотки.
Почему он сдается первым? Ну, третьим, вторым хотя бы. Нет, первым!..
Вечером, в постели, Туся мечтает, каким сильным и смелым он в д р у г станет. И тогда Лева Тройкин возьмет его в друзья.
Ничего ему больше не надо. Ради этого все можно вытерпеть. Ради того, чтобы идти рядом с Левой Тройкиным и ловить взгляды прохожих. "Да-да, это мой друг… Вы бы тоже хотели иметь такого? Понимаю… Но не каждому так везет…"
Прошлой зимой Лева Тройкин свинтил с кроватей все шарики. У себя дома свинтил, к Тусе пришел - свинтил и, забравшись с Тусиной помощью к дяде Вове, там тоже свинтил.
Эти шарики служили для красоты и для дела. В то далекое время каждая металлическая кровать была увенчана такими шариками. Стоило их свинтить - кровать начинала дребезжать, звенеть, покачиваться, скрипеть, не говоря уже о том, что внешний вид ее не вызывал никакой радости.
Лева Тройкин и Туся сидели на полу и считали шарики. Рядом потрескивала сосновыми дровами кафельная печь, украшенная толстыми крылатыми мальчишками.
- Тридцать пять, тридцать шесть, - считал Лева. - Давай катать!..
Катали-катали… Надоело.
Стали вверх кидать и ловить. Тоже надоело.
Стали в цель бросать. Чуть стекло не выбили.
Разделили шарики пополам и гадали по очереди: в какой руке? Угадаешь - твой.
Никто не выигрывал.
- Ага, придумал, - сказал Лева Тройкин и открыл печную дверцу. Он стал швырять шарики в печку, один за другим.
- Прячься! - крикнул он Тусе. - Сейчас будет взрыв!
Туся спрятался за буфет. Взрыва не последовало.
- Это я нарочно. Вылезай, - сказал Лева Тройкин.
Они сели около печки и стали смотреть в огонь.
Даже такие озорные люди, как Лева Тройкин, стоит им сесть у огня, становятся на некоторое время как бы другими. Потом они снова будут шалить, но некоторое время сидят тихо и остолбенело глядят в огонь.
…Словно солдатики в алых мундирах, стреляя на бегу, взбираются вверх по поленьям упругие и гибкие языки огня. Крепость не сдается, но мало-помалу они окружают ее. Стены крепости чернеют, обваливаются с треском - и обнажается ярко-оранжевый город… Враг забросал его ядрами. Вон они валяются там и сям, тускло-багровые ядра.
- Золото… - говорит Лева Тройкин. - Золотой век… Хочешь золота?
Туся кивает.
- Гляди, вон золото, - говорит Лева и показывает кочергой на россыпь шариков. Он подвигает их ближе к печной дверце.
- Бери, - шепчет Лева, - оно твое! Твое!..
- Как? - шепчет Туся.
- Рукой, вот как!
Туся потянулся и схватил ближайший шарик…
- Ты что, дурак? - прошипел Лева. Он смотрел на Тусю удивленно и с опаской. Собственно говоря, он в п е р в ы е смотрел на него: что за человек такой?..
Вряд ли надо описывать, как люди плачут, обжегшись. Как им оказывают первую помощь. Впрочем, запомните: постное масло. Лейте на ожог постное масло!
Обещал - вези
Розалия Степанова, или попросту Роза, переехала в Тусин дом после Нового года. И на следующее утро вышла гулять.
Ее сразу окружили ребята. Шумят, дергают за пальто, спрашивают, кто о чем.
- Тебя как зовут, а? Как зовут?
- Ты откуда?
- Ты чья?
- У тебя санки есть? А игрушки есть? А лопатка?..
- Я видел, ты вчера в окно смотрела. Нос прижала и смотрела. Зачем смотрела?
- А меня Шурик зовут, - сказал Туся.
Роза Степанова в башлык закутана, только нос и щеки торчат, а глаза так и зыркают по сторонам, как бы чего не прозевать. "Смелая девчонка, - думает Туся, - приехала в чужой двор и ничего не боится…"
- Ты, Шурик-дурик, меня за пуговицу не дергай, отвечать будешь, если оторвешь, понял?.. - говорит Роза Степанова.
- Шурик-дурик, ха-ха, Шурик-дурик! - закричали ребята и оставили Розу в покое.
- А я могу на санках покатать, - сказал Туся как ни в чем не бывало. - Кто хочет?
- Я хочу!.. Я!.. Я!..
- Я хочу! - громче всех закричала Роза Степанова.
- Садись, - сказал Туся.
Роза вытянула вперед длинные ноги - они не помещались на санках, - и Туся покатил ее по двору: мимо горки, мимо помойки, мимо сарая, мимо дров… Остальные бежали сзади и кричали:
- Меня! Меня!
Туся остановился передохнуть.
- Я могу и двое санок везти, - сказал он. - Привязывайте.
Привязали. На вторые санки сели двое, а на первых - все та же Роза. Не слезает, кричит:
- Быстрей, быстрей!
Покатил Туся двое санок по двору. Мимо горки, мимо помойки, мимо сарая… Тяжело. А Роза кричит сзади:
- Давай! Давай!
Остановился Туся дух перевести и говорит:
- Я могу целый поезд катать. Хотите?
Привязали еще санки - поездом. Все за санки цепляются, падают, каждый хочет кататься. Туся улыбается: "Пожалуйста, садитесь, всех прокачу…" А Роза с передних санок кричит:
- Давай вези! Чего стоишь? Обещался - вези!
А сама нарочно ногами в снег упирается.
Другие на нее смотрят и тоже в снег упираются. "Давай, - кричат, - вези! Обещал - вези!"
Туся - веревку через плечо, поднатужился… Ни с места. Обернулся - видит: Роза изо всех сил ногами в снег уперлась. И другие, на нее глядя, тоже уперлись.
- Вы ногами держите, - сказал Туся, - я вижу.
- Врешь, врешь! Не держим! - кричит Роза и ногами болтает. Другие, на нее глядя, - тоже.
Туся снова веревку на плечо. Раз, два, три! Ни с места. Повернулся, а Роза скорей ноги убирает, чтоб он не заметил.
- Так нечестно, - сказал Туся, - вы держите.
- Честно, честно! - кричит Роза. - А ты, Шурила-дурила, обещался - вези!
Туся третий раз веревку на плечо, и такой вдруг сердитый стал - сам испугался. Набрал побольше воздуху, щеки надул, ногами в снег втоптался - и рраз! И - два! И - трри!.. А в голове у него: тук-тук, тук-тук, тук-тук…
Жарко Тусе. Чуть не бросил он веревку, да кричит сзади Роза:
- Шурила-дурила, быстрей!
И вдруг - сдвинулись санки. Медленно-медленно поехали по двору.
Обернулся Туся: с последних санок двое мальчишек слезли и ему помогают - вперед толкают санки. Роза ругается, грозит им, а они не слушают, делают свое.
- Поехали! - кричит Туся.
- Поехали! - кричат те двое.
Помчался поезд мимо горки, мимо помойки, мимо сарая, мимо дров. Роза не удержалась на повороте - бах! - и в сугроб.
Приехала.
Чего бы еще…
Роза Степанова и Туся - соседи. На одной площадке живут. Пришла Роза к Тусе в гости и говорит:
- Какая у вас салфеточка на комоде!..
- Хочешь подарю? - говорит Туся.
- А мама?
- Мне мама что хочешь позволяет!
- Вре-ешь…
- Хочешь, Ваську подарю?
Васька на полу сидит, глаза жмурит, хвост кренделем.
- Хочу, - говорит Роза.
- Бери!
- Да я…
- Бери, бери!
Туся - салфетку через плечо, Ваську в охапку и - к Розе.
У Розы тоже дома никого. Все на работе. На стене фарфоровое блюдо - корабль-парусник льдами затерт. Вокруг ледяные горы. А где же люди? Наверно, внутри сидят, печку топят, греются, сухари грызут… Больше ничего у них не осталось. Подмоги ждут…
- Подари мне это блюдо, - говорит Туся.
- Ой, что ты! - испугалась Роза. - Разве можно?
Жалко. А как бы хорошо повесить это замечательное блюдо над кроватью и разглядывать каждый вечер перед сном - и тогда приснится голубой лед, и белый снег, и голубой корабль, и люди в голубых каютах…
- Ну подари…
- Ты что, очумел! - рассердилась Роза.
- Ну, понарошку подари, как будто…
- Понарошку?
- Ну! До вечера!
Роза залезла на диван, сняла со стены блюдо, и они торжественно понесли его к Тусе.
Вбили гвоздь над кроватью. Повесили блюдо.
- Ты смотри не обмани, - говорит Роза, - только до вечера.
- Я же сказал.
Туся ложится на кровать и любуется блюдом.
- Да, ты обманешь, - говорит Роза, - все вы мальчишки - обманщики…
- Не веришь! - вскакивает Туся. - Чего бы еще… Вот! На! - Он хватает со стола любимую мамину чашку с охотником и собакой. Роза растерянно прижимает чашку к груди. - Неси домой, ну! Не бойся, неси!
Роза исчезает. И тут же возвращается. В руках у нее большая кукла с закрывающимися глазами.
- Хочешь подарю? - робко спрашивает она. - Совсем почти новая, только нога отбита…
- Спасибо! - говорит Туся. - Ничего, что нога. Пригодится и кукла.