Не успел я переписать его начисто - опять примчался запыхавшийся Генка и сказал, что Нинка меня требует немедленно, потому что есть идея, с которой без меня не справиться. Я любил быть там, где без меня не справляются, и мы понеслись к Куликовым. Оказалось, что Нинка решила крыльцо превратить в настоящую сцену, а для этого его нужно чем-то закрыть сверху.
- Тогда и темней будет, и уютнее, и вообще! - сказала Нинка. - Подумай, по-мальчишески!
- А частушки?
- Хватит сколько есть. Все равно ты еще на руках ходишь. Сцена важнее… Бери Славку и думайте.
Мы со Славкой задрали головы, переводя взгляды с одних сеней на другие. Метра три с гаком… Можно просто: две жерди и доски, но где их взять?.. К Лазорскому сходить. Не насовсем же, вернем после концерта. Я сказал Славке, и мы пошли к управдому.
Лазорский, раздетый по пояс, сидел на крыльце и хрумкал огурцом. Мы ему выложили просьбу. Он подумал, доел огурец и повел нас в свой огород.
- Вот такие сгодятся? - спросил он, указывая в подсолнухи, за морковную грядку, где вдоль забора лежал штабелек длинных брусков пять на пять.
- У! - гуднул я. - Самый раз.
- Берите пару.
- А можно три, чтоб не провисало?
- Берите три, но не сломайте. Сцена - это хорошо, а мне забор надо перегораживать.
Бруски были новенькие - белые и пахли смолой. Мы отделили три штуки и понесли. Лазорский развалисто шел впереди.
- А вы читали программу концерта? - спросил я.
- Читал. Существенная программа.
- А придете?
- Не знаю. Разве что оградные частушки послушать.
- Конечно. Там даже один куплет про вас есть.
Лазорский остановился и, обернувшись, спросил:
- Про меня?.. Это какой же?
- А вот приходите - услышите.
- А все-таки?
- Не можем - концертная тайна! - гордо заявил я.
- Ишь ты. А если что нехорошее?
- Все равно тайна.
- А ну-ка опустите пока бруски. А то, я смотрю, вам тяжело держать их вместе с тайной-то, - добродушно, но твердо сказал вдруг управдом.
- Да что вы, Степан Ерофеевич, ничего плохого про вас! - воскликнул я.
- Опустите-опустите… Вот так… Так что там про меня?
- Да то, что…
- Стихами-стихами, - перебил Лазорский. - А то не выпущу.
- Пожалуйста! - небрежно сказал я. Черт меня дернул выболтнуть! Не отказываться же теперь от брусков! И я прочитал:
Нам приходится несладко,
Дяди, тети и отцы!
Вот бы сделать спортплощадку
Там, где спеют огурцы!
Мы бы сделали и сами,
Если б дали огород.
Но Лазорский, сам с усами,
Огорода не дает!
Лазорский шоркнул пальцем под своим носом, точно проверяя, нет ли в самом деле усов, и воскликнул:
- Ах, вон куда прицел!.. Так-так. Сейчас я кое-что начинаю понимать. Значит, в лоб не удалось, решили сбоку ударить!
- В какой лоб? - спросил я.
- Анечкин огород - это что, не лоб?
- Это не мы. Вы сами разбирались.
- Вас разберешь! На то вы и ребятня, что - хвать! - и концы в воду!.. А на меня частушки зря сочинили. Народ хозяин над огородами, а я тут - ноль без палочки. Так что, Кудыкин, вычеркивай свои куплеты к чертовой матери! Прославите ни за что на весь город. Мучитель детей, скажут. Вычеркивай.
- Ну, тогда сами вместо частушек выступите и потребуйте, чтобы нам дали место! - заявил я.
Растопырив толстые пальцы, Лазорский прижал к груди ладонь и умоляюще протянул:
- Ребятки, ну какой дурак, извините, отдаст вам свой огород под футбол? Вы подумайте!
Славка не выдержал и сказал:
- А разве дядя Федя дурак?.. Он нам отдал весь свой огород. Пять метров!
Лазорский нахмурился.
- Это какой дядя Федя? Федор Иванович?.. Ну, милые, не знаю. Если уж вы меня лично берете за горло, то пожалуйста - метр от моего огорода режьте! А чтобы весь - вы хоть на вокзальной площади пойте про меня - не дам.
- Метр - что? Один да пять - шесть, - грустно подвел я. - На шести метрах только семечки щелкать.
- Не знаю, - повторил управдом. - Говорите с народом сами, а меня ни в частушки, никуда не втягивайте. Обещаете - берите бруски, а нет… - он расстроенно махнул рукой.
Жаль было сдаваться, но Степан Ерофеевич так серьезно расстроился, и так нам требовались бруски, что я сказал:
- Обещаем, - и вздохнул.
- Ну и молодцы.
- Только нам бы еще три-четыре доски метра по два.
- Глянем в сарайке.
Все нам дал Степан Ерофеевич, даже гвозди и молоток, буркнув, что у Куликовых, наверно, и этого нет. Мы сложили бруски носилками, погрузили доски и пошли. Щедро уплатил управдом за куплеты, за нашу борьбу. А писать другие, безуправдомные, стихи уже было некогда. Что же делать? Неужели концерт вхолостую выстрелит?.. Горько пережевывая весь разговор с Лазорским, я вдруг в последних его фразах уловил какой-то пульс. Странный я комиссар - сам почти ничего не выдумываю, а все подхватываю да улавливаю… Пульс этот так растокался, что я замедлил шаги. Стой-стой, да это же гениальная мысль! Я выронил бруски, так что загремели доски, быстро повернулся к Славке и, протянув к нему руки, крикнул:
- Славка, ура-а!.. Сегодня будет революция!.. Сегодня мы получим землю, как крестьяне в семнадцатом году! Вот от этого столба, - я хозяйски зашагал вдоль забора. - И вот до этого!.. Пять огородов! Хватит?
- Хватит, - невесело сказал Славка.
Он не верил. Я рассмеялся, подхватил бруски и у крыльца Куликовых шумнул:
- Эй, люди!
Я хотел им объявить о сегодняшней революции, но вместе с нашими девчонками выскочила и Марийка, прибежавшая без нас. Я обрадовался, но осекся - Марийка была еще не нашей. Но девчонки и так возликовали, увидев столько строительного материала и решив, наверное, что для этого я их и звал. Эх, курицы близорукие!
С перекрытием мы со Славкой провозились недолго. Затащили все на крышу дома, сколотили там прямо против крыльца раму, обтянули ее тремя старенькими одеялами и, спустив на сени, подвинули вплотную к стене. Рама легла точно на оконные наличники. На кухне, конечно, сразу потемнело, и девчонки довольно загудели.
Потные и усталые, мы сунулись было напиться, но артистки завизжали, и тетя Маша, помогавшая им подгонять костюмы, вытолкала нас.
- Вова, подожди! - крикнула Томка и вынесла мою белую, с нашитыми на грудь красными полосами, царскую рубаху, сделанную из отцовской. - Давай примерь еще раз… Пошли вон к тете Маше.
- Мы же вчера кончили.
- Значит, нет, раз говорю! - Тут уж была ее власть - она портняжничала.
Мы оказались в тихой тети Машиной квартире.
Томкин билет "Союза Чести" все еще лежал в моем кармане. При всех я решил не стыдить ее - что с нее возьмешь? - а наедине оставаться с ней избегал, чуя в этом какую-то неприятность для себя.
- Ты как будто боишься меня, - обиженно упрекнула Томка.
- Чего это мне тебя бояться?
- Уж не знаю… Надевай.
Я скинул свою выпачканную ржавчиной рубаху, вытер о подол пальцы и осторожно натянул царскую рубаху. Томка велела поднять руки и заходила вокруг, что-то поддергивая и просматривая.
- Ты вот скажи, где твой членский билет? - спросил я, заранее усмехаясь над тем, как она будет выкручиваться.
Томка испуганно замерла передо мной, сложила ладони лодочкой и прошептала:
- Потеряла… Ругай, Вов, не ругай - потеряла!
Признание как-то смутило меня, и вместо того, чтобы дать ей нагоняй, я просто вынул билет и протянул ей, сказав только:
- На, растеряха.
- Нашел?.. Ой, Вовка! - Она схватила мою руку вместе с билетом. - Надо же, ни кто-нибудь, а ты нашел!.. Примета! - протянула она загадочно-слащаво.
- Не примета, а Юрка нашел, - сказал я, опять поднимая руки.
- Бобкин?.. Вот паразит, везде успеет!.. А ты никому не говорил?
- Нет.
- Ну и молодец!
- Да уж молчала бы! - Я поморщился, второй раз зарабатывая сегодня этого "молодца", и все за то, за что надо бить по шее.
- Вов, ну что ты все дуешься на меня? - капризно спросила Томка, близко уставясь в мои глаза. - Ведь все равно… - она замялась.
- Что? - не понял я и нахмурился.
- Помнишь мой секрет?.. Ты все равно влюблен в меня! И лучше не дуйся!
- Влюблен? - крикнул я, сдергивая с себя царскую рубаху так, что она затрещала. - Да я скорей в бабку Перминову влюблюсь, чем в тебя! - и вылетел вон.
Ведь живу спокойно, ничем не трогаю человека, даже наоборот, оберегаю от лишних шишек, так нет, надо лезть со своей влюбленностью!
- Что? - спросил стоявший у крыльца и разгибавший проволоку Славка, когда я уперся в него невидящими глазами. - Давай занавес делать.
- Давай… Только я пробегусь маленько, - сказал я и, как главный скороход какого-то тридевятого царства, вдарил по двору.
К шести часам все было готово: костюмы, декорации и занавес. Отличный занавес из четырех простыней. Хватило бы и трех, но тогда он был бы плоским, как экран, а тут собрались настоящие складки. Подвешенный на шторные зажимы, он легко скользил по проволоке, натянутой под самым бруском перекрытия. Дунешь - откроется. Моя и Славкина работа!
"Богатырей" Нинка приказала повесить между окон, чтобы вся сказка шла на этом фоне. А Борька сдурел - целый день ухлопал на пригласительные. Но зато вышли они - хоть в оперный иди: снаружи - маска, как на афише, внутри слева - музыкальный ключ соль, набрызганный акварелью, справа - мои стихи, написанные зеленой тушью.
Но мне до семи тридцати оставалось еще два дела: написать задуманное обращение к народу и постричься. Обращение получилось длинным. И только в семь я побежал стричься. Я пересек двор и торопливо, не поднимая головы, взбежал на крыльцо тети Шуры-парикмахерши. Нашего брата она не стригла, она делала женские прически. Но я решил попробовать. Тете Шуре я не досаждал давно, старые обиды не в счет, а что я крикнул про мыльную воду, так тети Шуры не было дома.
Я вошел.
Посреди комнаты сидела на стуле женщина. Голова ее была часто утыкана какими-то прищепками, от которых вверх, к электрическому патрону, тянулись провода - прямо пытка готовилась. Тетя Шура, в темно-сером не платье, а вроде мешка, безжалостно проверяла провода, а с печки за ней одобрительно наблюдала белая кошка - все как у ведьмы. А тут еще кошка сиганула с плиты - да ко мне и давай, вздернув хвост и мурлыча, крутить восьмерки вокруг моих ног - Околдовывать меня.
Не знай я тетю Шуру четыре года, я бы испугался, а тут я понял: это, наверно, завивка, после которой женщины обычно сидят на крыльце и сушат кудри, склонив голову набок, как Аленушка у пруда.
- Здрасьте, - сказал я. - Вот вам, тетя Шура, пригласительный на наш концерт.
Точно не слыша меня, тетя Шура еще раз потихоньку подергала все провода разом и щелкнула выключателем на стене. Я поднял плечи, ожидая, что женщина сейчас вскрикнет, или задергается, или загудит, как стиральная машина. Но она и ухом не повела.
Тетя Шура подошла, взяла билет и разглядела его.
- Хорошо сделали.
- Это Борька. Он и афишу написал!
- Читала… Что это у тебя там за "Гимнастический этюд"? - сурово спросила она.
- Это не этюд, это вверх ногами буду ходить.
- Я так и подумала. Уж знаю твои этюды.
- Но я еще в пьесе играю, Ивана-царевича, - ввернул я.
- Ого!.. Хорош царевич! - тяжело усмехнулась тетя Шура.
- Мне бы чуть подстричься, тогда бы… - сказал я.
- Садись! - вдруг коротко бросила она и указала на табуретку, указала глазами, а как будто пятерней схватила и усадила.
Достав из сумки на столе черную электрическую машинку, тетя Шура включила ее в розетку, повернула меня затылком к свету и так жадно врубилась в мою гриву, что пролысина от шеи до лба появилась скорее, чем я заикнулся о чубе.
- Нафорсишься еще! - сказала парикмахерша, угадав мой порыв. - Сколько лет? Тринадцать? Нафорсишься!.. Летом стригись наголо. Волос будет лучше.
- Дергает! - крякнул я.
- Волосы мокрые… Ну, отрастил!
- Ой, тетя Шура!
- А что я сделаю?.. Не можешь терпеть - иди посиди на крыльце, проветрись, а я тетю обслужу.
Я вышел, сел на нижнюю ступеньку, чтобы не видели со стороны, и пощупал голову. Над ушами торчали вихры, а посредине было чисто, как бульдозер прошел. Вдруг на меня налетела, прямо упала Томка, выскочив из-за угла.
- Ты что ослепла совсем? - буркнул я.
- Ой, извини… А что это у тебя?..
Я прикрыл плешину ладонью.
- А ты не смотри! Это тетя Шура… Я остываю… А ты почему не на сцене? Сейчас начало. Не выступаешь, так хоть помогай!
- Мне надоело… Я вообще не пойду на концерт, - и Томка брезгливо дернула губами.
Я убрал с лысину руку и выпалил:
- Ну и катись колбаской!
- Фу! - фыркнула она. - Я думала, ты лучше всех мальчишек, а ты… - И она скрылась в сенях.
Тетя Шура благополучно достригла меня, и я помчался к Куликовым, крыльцо которых зрители охватили уже большим полукругом. Я увидел тут и ребят из соседнего двора, и отца с мамой, и Лазорского, и всех-всех. Малыши запрудили подступы, и я едва пробрался на сцену, гордо вслушиваясь в одобрительное разноголосье зала.
- Наконец-то! - воскликнула Нинка. - Где тебя носит? Пора начинать!.. А-а, ты как подстригся? Почему наголо?
- Чтоб волосы лучше росли.
- О, господи! - Нинка закатила глаза. - Тебе теперь только Кощея играть!.. Вот твой костюм, иди к тете Маше, горе луковое. Там ваша раздевалка.
До ужаса размалеванный Кощей Бессмертный, в купальной шапочке на голове, которая означала лысину, расхаживал из угла в угол тети Машиной кухни, подметая пол длинным халатом, с наклеенными ребрами, Славка в медвежьей маске стоял перед зеркалом еще без шубы и время от времени рычал. Генка с усиками, мой сказочный брат, приноравливался, как он будет стрелять из лука. Бедный Король Морг бродил между этими полузнакомыми фигурами, принюхивался и не знал, где присесть.
- Ха-ха! - крикнул я и начал переодеваться.
- На-чи-най! - требовал зритель.
Влетела Нинка.
- Готовы?
- Да, - сказал я. - Где лук и стрела?.. Вон. Все.
- Мирк, давай.
Мы столпились за занавесом. В улыбающейся, разрумяненной кукле, на которой были цветная длинная юбка и широкая кофта, я едва узнал Марийку. Она играла купеческую дочь, невесту Генки.
Мирка отмахнула сперва одну половину занавеса, потом вторую, вышла на середину и сказала, что наш второй концерт начинается, что вообще-то во дворе много бывает концертов, но такой - второй.
- Вон мой папа, - шепнул я Марийке углом рта. - Вон возле того смешного дядьки в очках.
- Вижу. Красивый. И на тебя похож. А дядька в очках - мой папа.
- Но?.. Тоже ничего, но смешной. И на Женьку похож.
- Все папы на детей похожи.
Мирка представила нас, назвала все роли и задернула занавес.
- Братья, марш! - прохрипела Нинка.
Мы с Генкой выскочили и сразу давай жаловаться друг другу, что вот скоро умрет царь-батюшка, разделим мы его владения поровну, а вот как, горемычные, будем жить в одиночестве?.. Сперва у меня была сухость в горле, слова протаскивал еле-еле, как санки по земле, а потом разговорился и - эх, братуха, говорю, давай, говорю, женимся, и пусть вот эти стрелы каленые укажут нам суженых, то есть, говорю, невест. Генка захлопал глазами, потому что этих слов в роли не было, но смело ответил, что давай. Натянули мы луки кленовые, оглядел я просторы зеленые, вижу - на дубе-дровянике сидит-лежит Соловей-разбойник - Юрка Бобкин. Я не целясь - хрясть! Улетела стрела в сырой огород, и наша сказка началась…
Грому было - после каждого выхода. Особенно досталось Кощею и его дочери Кощеевне, которую играла Люська. Смуглая, в черном платье до пят, с глухим воротом под самую челюсть, с тупыми, словно обрубленными, косами, Люська поразила всех. А Нинка подсвечивала сбоку синей медицинской лампой, и Кощеево царство выглядело омертвелым.
Сказка заняла много времени, и мы решили второе отделение сократить. Оставили четыре лучших номера. Мирка с Марийкой спели песню про геологов, потом вышел Славка, раздетый по пояс, а мы втроем едва вынесли за ним двухпудовую гирю. Славка проделал с гирей разные упражнения двумя руками и даже, лопаясь от напряжения, выжал ее одной и удалился под аплодисменты, оставив гирю на краю крыльца. Тут из-за кулис вылетел Борька и пнул эту гирю в зрителей. Она упала на колени тете Зине Ширминой, которая секунду тупо смотрела на нее, потом вскинула голову и по-девчачьи завизжала. Дядя Федя, стоявший за ней, поднял гирю и гулко забарабанил по ней кулаком, показывая, что она картонная. Зал так и покатился со смеху.
Король Морг провыл "Песенку Герцога" очень серьезно, даже печально, как бы намекая, что поет последний раз, и аплодировали ему тоже серьезно.
Наконец Мирка объявила мои частушки.
Генка потянулся к баяну, но я остановил его и один вышел на сцену. Какой-то момент я молча оглядывал публику, сгибая и разгибая пальцы левой руки, как проволоку, которую надо переломить. Марийкин отец что-то шепнул моему, и мой кивнул. Лазорский притулился с краю, внимательно и хмуро скособочив голову.
- Мы извиняемся, но по техническим причинам частушек не будет, - сказал я, напряженно улыбаясь, весь дрожа внутри и боясь, что дрожь эту видят все. - Мы и так много навеселились, больше, чем хочется, потому живется нам, уважаемые дяди, тети и отцы, не очень сладко. Вот вы сейчас разойдетесь по своим домам, а у нас во дворе нет даже собственного угла, кроме подкрылечника и крыши. А угол этот нам нужен вот так!.. Мы тут поговорили с дядей Федей и со Степаном Ерофеичем. Они нас поняли. Дядя Федя отдал нам огород целиком, а Степан Ерофеич отделил от своего метр. Но этого мало. И вот мы обращаемся к остальным: отрежьте каждый по метру от огорода - и нам хватит! Всего по метру!.. Мы даже список составили. - Я вынул из кармана вчетверо сложенный лист, расправил его и спустился на нижнюю ступеньку. - Вот тут все квартиры. Кто согласен, пусть распишется, чтобы потом не обмануть… А осенью мы сами передвинем заборы…
Малыши поразевали рты, а на взрослых как будто ветерок дохнул - загомонили, зашептали, задвигались.
- А когда это мы вас обманывали, не припомню что-то? - спросила тетя Надя, Миркина мать, с одним из Миркиных братцев на руках.
- Не знаю… - замялся я.
- А чего ж с росписями торопитесь? Если уж согласимся, то согласимся, а нет, так нет… У меня берите метр, шут с ним, одной грядкой больше, одной меньше.
- Надо, надо, товарищи! - вдруг зычно призвал управдом. - Хорошие, чуткие ребята, надо помочь!
- Да по метру каждый даст, чего тут обсуждать!
- Резвость, она для детей все. А тут еще вон подрастают. Сегодня в песке возятся, а завтра мяч давай!
- Возьмите, возьмите!
- Режьте, бог с вами, а за концерт спасибо.
- Ну, хитрецы, обошли на повороте!
Все рассмеялись, встали и захлопали.
Я скомкал список, бросил его и хотел подняться к друзьям, но они сами спустились ко мне, глядя на меня с осторожным восхищением. Небось, все позабыли с концертом и то, что я комиссар. Но я не забыл и не забуду. Я задорно подмигнул им, и мы тоже ударили в ладоши, удивленно понимая, что в этих аплодисментах рождается новый большой союз.
Для среднего школьного возраста.
Тираж 100 000 экз.
Текст подготовил Ершов В. Г. Дата последней редакции: 03.06.2004
О найденных в тексте ошибках сообщать почтой: vgershov@pochta.ru
Новые редакции текста можно получить на: http://vgershov.lib.ru/