Третьего бандерлога Цветаев снял, когда все они прыснули в разные стороны, поняв, видно, что имеют дело со снайпером, а этот, конкретно, побежал к развалинам туалета. Должно быть, там у них был командный пункт: бандерлог всё мелькал и мелькал между деревьями, и Цветаев уже отчаялся его "взять", когда бандерлог зачем-то остановился и оглянулся, в следующее мгновение пуля ударила его в лоб. В этого момента Цветаев приноровился, и ему не нужно было время на корректировку: как вёл цель, так и спускал курок по ходу. Чтобы "взять" ещё одного, Цветаев поменял позицию ближе к выходу на лоджию. Тот, кого он наметил, прятался вначале за самым толстым деревом, а потом, бросив автомат, стал отползать, как рак, пятясь задом. В тот момент, когда его туловище стало видно от левого плеча до правой стороны зада, Цветаев выстрелил. Он даже не посмотрел, что случилось с беднягой, а упал, потому что по окнам так густо посадили, что воздух в биллиардной моментально посерел от пыли, во все стороны полетели щепки и осколки от стен. Внизу длинными очередями заработал "печенег" капитана Игоря – бандерлоги обошли "Охотничий домик" справа. Капитан Игорь пострелял, пострелял и замолчал, ему мало что было видно. Цветаев понял, что его надо поддержать и кинул с лоджии одну за другой две гранаты РГО с таким расчётом, чтобы они упали за пикапом. После того, как они взорвались с сухим треском, снова наступила тишина. Должно быть, бандерлоги не ожидали такого сопротивления.
– Садани по ним, твою мать! – взревел на срыве нерва капитан Игорь. – Садани! Варёные мухи!
– Что?! Не понял! – Цветаев склонился над лестничным пролётом.
Пуля срезала провод, и светильник с грохотом упал на пол.
– По гальюну, мать твою! По гальюну садани!
Цветаев сообразил, имея в руках такую винтовку, как "Машка", он пользовался ею, как обычным калашом". Сменил обойму, взял правильный ракурс и действительно всадил в торец туалета все пять пуль. Однако изнутри никто не выскочил, хотя из окон появилась пыль. Может, затаились, решил он и тогда вспомнил о гранатомётах "муха" которые оставил под лестницей. Скатился вниз, цепляясь руками за перила, махнул капитану Игорю, схватил "муху" и взлетел к себе. "Муха" – это то, что нужно, это вещь. Против "мухи" они не устоят.
Он так торопился, понимая, что бандерлоги вот-вот опомнятся и сами ударят из гранатомётов, и тогда им с капитаном Игорем несдобровать. Сорвал заднюю крышку, раздвинул трубу, поймал в прицел стену туалета и нажал курок. Граната почти долетела, но в последний момент чирканула о дерево и ушла в сторону. Раздался пустопорожний взрыв.
И тут у Цветаева возникло то самое шестое чувство, которое спасало в самые рисковые моменты. Он не скатился, а прыгнул, едва не сломав себе лодыжку, вниз, к капитану Игорю. Не посмел одного – бросить "Машку", хотя патронов к ней уже не было. В то же момент так грохнуло, словно огромным молотой удалили в огромную наковальню. "Охотничий домик" покачнулся, желая опрокинуться, и нехотя вернулся в прежнее состояние. На секунду, которая показалась вечностью, Цветаев перестал что-либо соображать, и только твердил одно, не обращая внимания, жив капитан Игорь или нет:
– Пора! Пора!
То, что всегда спасало его в самых безвыходных ситуациях, заставило его подхватил капитана Игоря под мышки и сквозь дым и гарь вытащить туда, где был свежий воздух. Через мгновение они лежали во влажной зелени, которую он ненавидел всеми фибрами души, но теперь она пришлась как нельзя кстати, и он сказал, обращаясь к сущему: "Прими нас". Но никто не ответил, только ветка качнулась некстати.
– "Машку" не забыл? – спросил капитан Игорь, приходя в сознание.
– Как же без подружки, – запыхавшись, ответил Цветаев, утаскивая капитан Игорь подальше в заросли акации. Их окатило градом тяжелых капель, и было приятно от того, что они скользят по щекам и шее.
Оказалось, по склону даже с тяжеленным капитаном Игорем легко отступать. Цветаев тащил его, падал и стрелял, потом снова тащил, падал, стрелял, швырял гранаты, пока не обнаружил две вещи: он было всё ещё жив, и у него остался всего один неполный рожок и та самая граната с пластидом, которую он так и не израсходовал. Вот тогда-то он и мысленно и поблагодарил капитана Игоря за дальновидность, иначе бы додавили бы их на этом склоне и взяли бы в кольцо, а так шарахались справа и слева, но на большом расстоянии, предвкушая, должно быть, что рано или поздно всё равно окружат.
Прежде чем нырнуть в туннель, Цветаев оставил сюрприз бандерлогам, в надежде, что в спешке они не заметят на повороте винтовой лестницы банку из-под пива, прижатую камнем, и когда они с капитаном Игорем уже вылезали в церкви, она сдетонировала. Земля вздрогнула, и осевший купол угрожающе накренился, куски лепнины сорвались вниз, но это уже была сущая ерунда по сравнению с тем, что Цветаев и капитан Игорь пережили.
***
– Не пойму, гангрена, что ли? – сказал Пророк шёпотом, возвращаясь из большой комнаты, где лежал капитан Игорь.
И действительно, к специфическому запаху мази Вишневского примешивался тонкий запах, который Цветаеву хорошо был знаком, так пахла гниющая плоть. Он боялся даже думать об этом. Дело осложнялось ещё и тем, что они не знали, как её лечить. Даже Пророк, который у них был вместо врача, ничего не мог поделать.
– Старик, – сказал Цветаев, – надо вертолёт вызывать.
– Вертолёт, вертолёт, – проворчал Пророк. – Жека, смотри, места живого нет! – с удивлением воскликнул он.
И действительно, "номекс", который сушился на верёвке, походил больше на сито, чем на комбинезон, сквозь дыры в нём светилась плитка на стене.
– Заштопаю, – махнул рукой Цветаев.
– А на тебе ни царапины! – ещё сильнее удивился Пророк. – Везёт дуракам! Нет, серьёзно, везёт же! – поправился он, глядя на возмутившегося было Цветаев
– Ну да… – обескуражено согласился Цветаев. – Я сам не знаю, как получилось.
– Как по заказу! – объяснил Пророк, говоря тем самым: "Хоть один жив-здоров!"
– Старик, что будем делать? – Цветаев мотнул головой в сторону комнаты, где лежал капитан Игорь.
– Вертолёт я уже вызвал. Но когда он прилетит, одному богу известно! А за вас надо выпить, кто-то вам помог, ибо из таких переделок не выбираются. Везунчик ты! – Достал из буфета коньяк. – Как загадал, специально берёг к вашему возвращению, а тут видишь, какой дело. – Он помолчал, рассчитывая на понимания друга. – Я ему лошадиную дозу антибиотиков вколол, а через два часа ещё вколю, а потом ещё и ещё, может, поможет.
– Давай я сбегаю! – предложил Цветаев. – Можно к бандерлогам сходить?! Знаю я одно место!
Он почему-то подумал об "Охотничьем домике", как о самом ближайшем источнике медикаментов.
– Ничего не надо! – неожиданно дёрнулся Пророк. – Хватит риска! Будем ждать!
Видно было, что он сильно расстроен. Не так он себе представлял финал операции. Однако на рукоблудной войне трудно было что-либо предугадать.
– А коньяк можно? – с глупой надеждой, что капитану Игорю станет легче, спросил Цветаев.
– Не только можно, а нужно! – воскликнул Пророк, потрясая бутылкой. – Идём!
Капитан Игорь лежал на диване высоко на подушках бледнее наволочки, под глазами тени, руки с холёными пальцами, которые так не понравились Цветаеву, вытянуты вдоль тела. Он вовсе не подходил на того пижона, каким менее суток назад увидел его Цветаев.
– Я ведь думал, что ты маменькин сынок, чистоплюй, настоящей работы боишься, а ты!.. Уважаю! – вдруг сказал капитан Игорь, приподнимаясь над подушкой.
– Лежи, лежи, – остановил его Пророк.
– Он же меня с того света вытащил! – возбуждённо сказал капитан Игорь. – Варёные мухи!
Цветаев смутился:
– Брось, старик, какие наши годы. Мы ещё у тебя на свадьбе попляшем.
Он хотел сказать, что скоро прилетит вертолёт, и всё такое, связанное с этим, но не сказал, и так всё было ясно.
– А тебя тоже ранило, – сказал капитан Игорь, наблюдая, как Пророк расставляет на табуретке выпивку.
– Ерунда, – хорохорясь, ответил Цветаев. Он хотел добавить: "По сравнению с тобой, старик", но не добавил, словно этой проклятой гангрены вовсе не было.
Он действительно поцарапал голову в двух или трёх местах, когда они продирались сквозь заросли акации. Так, по крайней мере, думал он.
– Хорошо, что ты мне ещё один промедол не вколол, так я вырубался и не чувствовал, как ты меня тащил – похвастался капитан Игорь. – Очнулся уже здесь.
– Тошу благодари, – сказал Цветаев, подавая кружки.
– Мне кажется, это был сон.
– А туннель не помнишь?
– Не помню.
– Ты со мной разговаривал.
– Ей богу, не помню, – поглядел капитан Игорь честными глазами. – Варёные мухи!
– Ну ладно, нашли что вспоминать, – сказал Пророк.
Пили они на это раз не из жалких хрустальных рюмок, а их оббитых армейских жестянок. И благородный "армянин" оказался с привкусом благородного железа.
– В общем и целом, я был неправ! – заявил капитан Игорь, вытирая щетину на губах и морщась от боли. – Господи, как болит! – Он посмотрел на ногу, покоящуюся на подушке. – Слушай, – попросил он Пророка, – вколи мне ещё промедол. Мочи терпеть нет.
– Нельзя! – ответил Пророк. – Я говорю, нельзя. Промедол ещё пригодиться. А вдруг он потом действовать не будет.
– Сейчас этим поможет, – сказал Цветаев, наливая следующую порцию.
– А ты молодец! – снова похвалил его капитан Игорь. – Ей богу, не думал, что ты такой!
– Какой?
Капитан Игорь помедлил, а потом вдруг сказал:
– Не динозавр, в общем!
И не добавил насчёт варёных мух. Цветаеву вообще сделалось плохо, не переносил он, когда ему пели дифирамбы. Уж лучше, казалось, пусть ругают, думал он. Пророк поглядел на них с иронией и сказал грубо:
– Вы ещё в дёсна поцелуйтесь!
– Это не из-за того, что ты мне жизнь спас, – ничего не замечая, продолжил капитан Игорь, – совсем не из-за того, а потому что… потому что… Ну… ну, в общем ты меня понимаешь?!
– Понимаю, старик… – промямлил Цветаев, готовый провалиться сквозь землю.
Уж лучше, казалось, общение с суровым Пророком, чем сопли от капитана Игоря.
– Эх, мужик, – вдруг понял всё капитан Игорь, – была бы у меня нога цела, я бы врезал тебе по полной. Но я поступлю по-другому.
– Как? – спросил Цветаев, слегка пьянея от коньяка.
Коньяк был грубым и продирал до копчика – то самое, что нужно в данный момент.
– Забирай мою "Машку"! – вдруг сказал капитан Игорь таким тоном, что Пророк осёкся на полуслове и вытаращил глаза.
– "Машку"?.. – безмерно удивился Цветаев.
Он невольно оглянулся: она сиротливо стояла в углу, вся в грязи, в копоти и в крови, но в качестве награды выглядела весьма и весьма презентабельно. Ни о каком таком подарке он и мечтать не мог. Это тебе не оружие четвертой категории, которым их снабжали в Славянске, это супер оружие – "Машка"! Да о таком оружие каждый снайпер грезит! Оно обычно снится по ночам!
– Забирай, забирай. Мне она долго не понадобится. А здесь она будет в самый раз. Только не обижай её. Варёные мухи!
– А как же ты?.. – удивился Цветаев, поражённый в самую печёнку.
Конечно, он хотел заполучить такое оружие, как "Машка", он не ценой же потерь капитана Игоря.
– А я себе новую возьму, – впервые улыбнулся капитан Игорь. – Конечно, не такую, как "Машка", такой уже не будет. Возьму её сестру. Назову "Люськой". Варёные мухи!
– Ну ты даёшь, мужик! – аж подпрыгнул обычно сдержанный Пророк. – За это надо выпить!
– Брызни! – скомандовал капитан Игорь и вздрогнул от боли. – Бери, бери… – сказал он Цветаеву, – не пожалеешь…
На рассвете за ним прилетел вертолёт, и они долго и с тоской смотрели, как вертолёт тает в дымке на востоке. У Цветаева осталось ощущение, что они с капитаном Игорем чего-то не договорили. А надо бы, подумал он.
– Пойдём… – осипшим голосом сказал Пророк и тяжело вздохнул.
– Пойдём, – согласился Цветаев, – разгребать помойку.
Пророк посмотрел на него, сделал вид, что ничего не понял, и они вернулись в заплёванную квартиру.
Глава 3
Гектор Орлов
Дебилятор захлебывался от восторга, объявляя "саму останню"[88] и потому самую великую мобилизацию всех народов. Его вообще нельзя было смотреть без отвращения, однако без новостей, даже без очень и очень паршивых, было ещё хуже. Так они в своей изоляции хоть что-то узнавали, иначе волком вой. В США уже подсчитано, сколько орудий и снарядов нужно Киеву, чтобы сравнять Юго-восток с землёй. Назывались города и местности, где Цветаев бывал и отдыхал с женой Наташкой. Есть там такое место, называется "Слияние": чистовые парковые леса, холмы из синей глины, поросшие пахучим чабрецом, и две реки, в слиянии зажатые горами, похожими на Карпаты. А дубы! Какие там были дубы! Картины Ван Гога, а не дубы!
– Старик, что ты думаешь, слил или не слил?.. – отрёкся от экрана Цветаев, с которого кричмя кричали: "Слил! Слил! Слил!", а ещё плевались: "Так! Так! Так!"[89]
Как ни приятны были воспоминания, но он вдруг обратил внимание, что Пророк слишком долго и с подозрением смотрит на него. Чтобы задать вопрос, нужно наверняка знать ответ, который был прямо-таки на писан на лице Пророка: не слил, а как обычно, хитрит.
– Думаю… его что-то держит, – подумав, сказал Пророк.
– Нам-то от этого не легче, – укорил его Цветаев, намекая, что пора разойтись по домам к своим любимым, по которым они истосковались. Старое чувство одиночества снова охватило его. Он как мог боролся с ним, но оно было сильнее разума.
Пророк снова подумал, но так, что Цветаеву стало стыдно за горячность:
– Поверь мне, всё будет нормально. Не можем мы проиграть, иначе бандерлоги скажут, что они победили Россию.
– Тоже верно, – моментально остыл Цветаев. – Твоими молитвами мёд пить.
Но объяснение его не порадовало. Оно было слишком поверхностным и попахивало дешёвой пропагандой, а Пророк не должен опускаться до такой пошлости. После таких фраз возникает недоверие к реальности, к её сути, и хотелось убежать куда подальше, чтобы забыться и ни о чём не думать.
– Победа не бывает простой, – азбучно сказал Пророк. – Слышал, – он кивнул на дебилятор, – у нас своя артиллерия появилась. Не просто же так им дали пыром по копчику!
– Хорошо бы… – мрачно заметил Цветаев, с головой погружаясь в то лето, когда они с женой бродили перелесками в поисках луговых шампиньонов. Хорошее было время, теперь уже довоенное. И похоже, это время никогда не вернётся.
– А что ты хочешь?! – уточнил Пророк, дёрнув его за рукав и вернул в реальность.
– Старик, я ничего не хочу, – неожиданно для себя зло выразился Цветаев. – Хочу Орлова вытащить до того, как его засунут в штрафбат! – А ещё хотел добавить: – Чтобы побыстрее вернуться домой! – Но не добавил, а подумал, что если лето не выгорело, то почему бы не спасти друга?! Он только не сказал Кубинскому, что у них с Гектором тайный уговор: не бросать друг друга ни при каких обстоятельствах. Может быть, поэтому Гектор ещё и живой, однако, говорить об этом не имело смысла, глупо сотрясать воздух. Пророк послала бы подальше за сентиментальность и ребячество и лишний раз продемонстрировал бы абсолютный прагматизм. Не то чтобы он не верил в мужскую дружбу, просто она однажды у него дала трещину из-за предательства, с тех самых пор он с насмешкой относился ко всем подобным проявлениям чувств, как будто говоря: "Не доросли вы ещё до меня, вот когда одни из вас предаст другого, тогда я вам, молокососы, поверю, но будет поздно, ибо вы познаете всю глубину ваших заблуждений". А ещё Цветаев думал, что даже на войне нет место дружбе, а есть место только приказам и дисциплине. И тут его осенило: "Мы судорожно цепляемся за прошлое, которое потеряли, и жаждем будущего, которого не нашли, поэтому и злимся друг на друга". Да, мы потеряли прошлое и ищем будущее, цепенея, повторил он. Холодок пробежал у него по спине, он нашёл объяснение тому, что его так долго мучило.
– Тащи, кто тебе мешает? – Пророк демонстративно выключил дебилятор, в котором диктор с пеной на устах перечислял освобожденные города Востока. – Занимайся тем, что ты лучше всего умеешь. И Цветаеву послушалось окончание фразы: "Только не умничай!"
– Я и занимаюсь! – вспылил Цветаев, словно Пророк был виноват в том, что прошлое не возвращается и никогда-никогда не вернётся, и уже не будет ощущения того счастья, которое он испытывал с жёной и с любимым псом по кличке Африканец.
– Ну и занимайся! – в том же тоне ответил Пророк и ушёл на кухню пить чай, а Цветаева не позвал.
Некоторое время Цветаев всё ещё злился, потом остыл и подумал, что неправ, что нервы "в нашем деле", как говаривал Антон Кубинский, вещь хрупкая и потому в условиях войны непозволительно роскошная.
Он уже два дня не мог обрести душевное равновесие, и всё из-за плохих вестей из Славянска, и из-за того, что ему даже не снится жена. На третий – проснулся как огурчик, энергичный и по-деловому злой. Убьют, так убьют, решил он, стараясь не думать о Наташке.
– Я ушёл! – бросил он, нацепляя на рукав жёлтую львонацистскую повязку с чёрной рунической свастикой.
Куртку он надел самую яркую и рубашку тоже – особый тип маскировки.
– Топай-топай! – крикнул ему вслед Пророк.
– Ну и ушёл… – зло пробормотал Цветаев, подхватывая "калаш".
"Машку" он ещё позавчера ночью отвёз к Татьяне Воронцовой, ибо шляться в открытую с "Машкой" по Киеву, разумеется, было нельзя – отобрал бы первый попавшийся сотник.
Цветаева злило равнодушие Пророка, словно Орлов никому не был нужен. Не понимаю я тебя, думал Цветаев, ломая голову, как всегда, над этой загадкой. Но Пророк был непостижим, и Цветаеву оставалось только мучиться неразрешимостью проблемы.
***
Цветаев, чертыхаясь, выскочил из подъезда, плюхнулся в "косоглазого" серебристого цвета, который они угнали пару недель назад недалеко от ипподрома, в Феофании, и понёсся в центр. На сидение рядом неприкрыто бросил "калаш". Теперь многие ездили так, это было в порядке вещей, номеров тоже не вешали. Однако номера у них были – на всякий случай снятые с другой машины, чтобы на постах меньше придирались.
Первый такой пост оказался на площади Толстого, у подземного перехода. Ещё вчера не было, а сегодня вдруг появился, как прыщик на бугре. В центре под рекламным щитом стоял БТР, естественно, под странным флагом. Цветаев начале не понял, а потом сообразил, что видит государственный флаг Украины с рунической свастикой в центре белого круга. Часы на банке "Кредит" показывали четверть десятого, а дорога была перегорожена с двух сторон от тротуара до разделительной линии. Вход в метро тоже был блокирован, сидящие на парапете бандерлоги пили пиво и бросали банки вниз. Ну и ладно, с угрозой на их беспечность среагировал Цветаев.
– Кого ловимо?![90] – спросил он типа с пацанской челкой и с круглым значком на лацкане куртки. На значке было написано: "Я бандерівець! Трепещіть!"[91]
– Да говорят, российские шпионы просочились, – по-русски ответил бандеровец. – Пропуск! – и заглянул внутрь. Его лицо с рыжеватой бородкой выражало добродушие.
– И всё, что ли?
Стоило ли огород городить, удивился он. Должно быть, его настроение передалось бандеровцу, и он ответил: