- Проходите, Машенька, присаживайтесь. Ну как у вас дела в отряде?
Мне нравится наш директор. Он хороший. Но я его боюсь. Я вообще до сих пор боюсь учителей и врачей. А сегодня я особенно боюсь нашего директора, потому что если был выстрел, то и делегация от дачного поселка могла быть. И тогда мне попадет. Но главное, ребят за такие дела запросто могут выгнать из лагеря. А этого мне не хочется. Лучше я сама с ними поговорю, объясню им, что огородничество - это в общем-то то же воровство.
- У нас хорошо в отряде, - ответила я, а сама гадала: "Знает - не знает?"
- Отрядные дела проводите?
- Проводим.
- С Антониной Марковной общий язык нашли?
- Нашли.
- Ну а ребята как?
- Отличные ребята.
Куда же он клонит?
- Я тебя вот по какому делу вызвал, Машенька, - ласково промурлыкал Василий Николаевич. - К вам в отряд новая девочка приедет. Ты уж ее прими как надо… Ну ты знаешь.
- Василий Николаевич! Полсмены прошло! С чего вдруг мы с полсмены детей принимаем?
Прямо гора с плеч! У-у-уф!
- Ну-у, Маша… Во-первых, не полсмены, не преувеличивай. Говорю тебе: прими ребенка. У тебя же один выбыл? Ну и вот.
- В третьем отряде пятеро выбыло!
- Мария Сергеевна! Не спорь, сделай одолжение. Лучше тебя с этим ребенком никто не справится. Она тебе понравится, вот увидишь. Ну всё?
- Всё, - тускло ответила я и пошла к двери.
Нет, ничего, новенькая так новенькая, но у нас уже такой слаженный коллектив, а девчонки так неохотно принимают новеньких. Да еще насторожили слова Василия Николаевича, что никто лучше меня не справится. Опять какая-нибудь трудновоспитуемая?
Когда я уже занесла ногу над порогом, Василий Николаевич сказал:
- И еще, Маша. Поговори со своими оболтусами. Пусть на дачи больше не суются. А то я лично в город отвезу и родителям сдам. Понятно?
- Да. Понятно, Василий Николаевич. Конечно.
Я не знаю, как другие двенадцатилетние дети, но мои совершенно не умеют слушать. Они говорят все хором, на полную громкость, и у них найдется масса неопровержимых доводов, почему им необходимо было идти за пионами на дачи и что это не воровство вовсе, "а совсем другое", что и взяли-то они всего по цветочку на одиннадцати дачах и, вообще, у них есть причина, все объясняющая.
- Да, и какая же? - насмешливо спросила я.
И, как ни странно, они впервые смутились. А когда я зашла к себе в комнату, на столе у меня лежала охапка разноцветных пионов. Машинально я их пересчитала. Одиннадцать. Я вздохнула и больше не могла сдерживать улыбку.
А на следующий день приехала эта новенькая.
Ее звали Алёна Акинирова. Она была "девочка-супер" - так отозвалась о ней Валерик. Круглолицая, пухлогубая, темные глаза с прищуром. Очень загорелая. Шортики, стильная рубашечка, фенечки-браслетики, темные волосы завязаны небрежным узлом… Васька оглядел ее оценивающим взглядом, хмыкнул и стал насвистывать какой-то марш. А мне Алёнка понравилась. Этакий бесенок.
- Тебе всегда черти нравятся… - вздохнул Олег и покосился на Ваську.
- Да ладно тебе, все будет хорошо. Лучше кровать принесите ребенку со склада.
Через два дня в ночной беседе Васька сказал мне:
- Ох она и задавака!
- Кто?
- Да новенькая эта…
- А по-моему, ничего девочка…
- Ага, сто раз! Вчера звали ее в пионербол играть, она знаешь что ответила? Терпеть, мол, не могу ваш дурацкий пионербол, и, вообще, у меня есть дела поважнее!
- Так прямо и сказала? - удивилась я.
- Ну… почти… Но знаешь, Маша, по ее лицу и так все было понятно.
- А вы?
- Мы играть пошли. Выиграли.
- А она?
- Она… - Тут Васька будто споткнулся, будто он чего-то недопонимал, и ему было неловко. - Она в пятый отряд пошла.
Он шмыгнул носом и посмотрел в окно.
В пятом отряде отдыхали ребята из интерната для глухих и слабослышащих детей. Отряд был большой и разновозрастный. Ребята жили в лагере все лето, и у них была своя отдельная жизнь и, конечно, свои, интернатские, воспитатели - Марина и Алла. Ребята собрались хорошие, целыми днями они гоняли мяч на поле или играли в пионербол на площадке. Смотреть на это было жутковато. Потому что над площадкой стояла тишина. Только мячик: туп, туп, туп! Марина и Алла держались особняком и ребят своих к нашим не подпускали, будто боялись, что кто-то их обидит неосторожным словом или замечанием. Оно и понятно…
И вот приехала эта Алёнка. Сначала девочки приняли ее очень хорошо. Помогли устроиться, засыпали вопросами, показали, что где в лагере находится. Деятельная Катеринка попыталась взять ее под свое крыло, но Алёна спокойно так отстранилась, восторгов девочек не разделяла, отвечала сдержанно, и взгляд - скучающий. Я тоже попыталась к ней пробиться:
- Ты откуда такая загорелая?
- Меня папа на Таиланд возил на слонах кататься.
- Ну и как слоны?
- Большие и сильные.
И тут же отошла, давая мне понять, что расспрашивать не стоит. В общем, вживаться в коллектив она и не собиралась, будто не жила в лагере, а вынужденно пережидала время, чтобы опять поехать к "большим и сильным". Поэтому я не очень удивилась, что Васька назвал ее задавакой. Но то, что она ходит в пятый отряд, слегка озадачило. Потому что, согласитесь, это совсем другое дело.
Честно говоря, мне было некогда разбираться в ней, потому что на следующий день начинались малые олимпийские игры, большое общелагерное мероприятие, а я была ответственной. На планерке я раздала всем сценарий открытия, порядок игр, рассказала, как что будет проходить и кто за что будет отвечать.
- Маша, - остановил меня вдруг Василий Николаевич, - мне хочется внести предложение. Не возражаешь?
- Конечно, Василий Николаевич, вносите.
Василий Николаевич развернулся к Марине и Алле, воспитателям пятого отряда, и сказал:
- Мне кажется, ваш отряд должен принять участие в олимпийских играх.
Василию Николаевичу очень хотелось, чтобы этот отряд жил в лагере наравне с другими, и он постоянно пытался втянуть Марину и Аллу в общую работу. Но те были неприступны. На все наши доводы они упорно отвечали одно и тоже:
- Это особенные дети, и подход к ним нужен особенный. Вы ничего не знаете про специфику работы с детьми-инвалидами.
Что мы могли им возразить? Мы действительно не знали.
Но сегодня Василий Николаевич настоял на своем. Он сказал твердо:
- Это не спектакль и не концерт, это спортивное мероприятие. А как ваши ребята в футбол играют, я видел. Лично мы с Жорой и Лёшей обыграть их не смогли.
Физруки Жора и Лёша согласно закивали.
- И не надо мне про специфику! Все я знаю! Я шесть лет работал с детьми-инвалидами. Маша, расписание игр переделай, пожалуйста. Включи во все виды спорта сборную от пятого отряда.
Марина и Алла одинаково поджали губы, но спорить не решились.
И вот игры начались! Мои самые лучшие на свете дети упорно лидировали в эстафете, на туристической тропе и в пионерболе. У нас были все шансы собрать все золото в своей возрастной категории, пока по жребию нам не выпало играть с пятым отрядом.
Первой игрой был пионербол. Матч длился пять минут. Молчаливо, сдержанно они забили нам пятнадцать голов подряд в первом тайме. И столько же так же хладнокровно - во втором. Мои шли в корпус после игры унылые и сердитые. Мне было и жалко ребят, и смешно: такие были звезды, а сдулись при первом же поражении. Они шли молча, но стоило мне сказать что-то типа "ничего страшного", как все взорвались.
- Ты, Маша, ничего не понимаешь!
- Теперь нам первого места в жизни не видать!
- Нет, ну кому проиграли - пятому отряду!
- Да с ними играть невозможно: лупят и лупят! Как роботы!
- Один мне по руке как вмазал - до сих пор больно!
- А главное, - как будто даже удивленно сказал Ромка, - так на психику давит: всё молчат и молчат.
- Глухие тетери, - буркнул Славка.
- Слава! - крикнула не только я, но и девочки, и даже Семён.
- Просто они играют лучше вас, - бросила Алёнка, не обернувшись.
Весь отряд замер, как один человек. Они смотрели ей вслед, а она уходила, кажется, даже не заметив, что вокруг нее стало пусто.
- Вот крыса! - зло проговорил ей в спину Славка, и никто уже не прикрикнул на него. Даже почему-то я.
Алёнка сказала чистую правду. Играл пятый отряд лучше всех. Они заняли первое место в малых олимпийских играх. Надо было видеть их счастливые лица! Василий Николаевич ликовал. А в нашем отряде начались неурядицы.
Всю злость и обиду за поражение ребята вымещали теперь на Алёнке. Бросали ей шуточки в спину, демонстративно замолкали, если она подходила, никто не хотел вставать с ней в пару, а вчера ей в кашу подбросили лягушонка.
- Бедный!.. - усмехнулась Алёнка. - Не повезло тебе. Но с другой стороны, хорошо, что хоть каша, как всегда, холодная.
Она выловила увязшего в овсянке лягушонка, вымыла его под краном и отнесла в траву.
Мы устроили сбор отряда для выяснения отношений. Алёнка демонстративно ушла.
- Это подло, - сказала я отряду.
- По отношению к лягушонку? - глядя мне в глаза, спросила Катеринка.
Все захихикали. Но не успела я и рта раскрыть, чтобы ответить им как следует, как на меня обрушилась лавина упреков. Оказывается, я ничего не знаю! Алёна Акинирова "достала всех в отряде", а я потакаю ей во всем! Она здорово играет в пионербол и настольный теннис, но только не за свой отряд! Она лучше за пятый сыграет! А вчера она сказала, что такая зарядка - бесполезная трата времени. Нет, чтобы аэробику преподавать или тренажерный зал открыть. А в столовой на дежурстве? Она же палец о палец не ударила! И на уборке территории ни бумажки не поднимет! Ей говоришь - а она делает вид, что не слышит, будто сама из пятого отряда!
Поток упреков был неиссякаем. И что мы, вожатые, могли им ответить? Все было так, как они говорили.
- Мы поговорим с Алёной, - сказала наконец А. М. - Но я запрещаю вам портить ей еду. Она должна полноценно питаться, как и любой из вас.
Разговаривать с Алёнкой предстояло, конечно, мне. Мы ушли с ней в беседку за нашим корпусом. Я говорила, она слушала опустив голову. Бывает иногда, что потеряешь какую-нибудь вещичку и вроде бы точно помнишь, что положил ее вот здесь, весь дом обойдешь, а найти все равно не можешь. И чем дольше ищешь, тем больше раздражаешься. Вот что примерно я испытывала, разговаривая с Алёнкой по душам.
И наконец не выдержала, выпалила в сердцах:
- Если тебе не нравятся наши ребята, ты же можешь перейти в другой отряд!
Честно говоря, я очень надеялась, что она скажет: "Да, переведите меня!" - мы ее переведем, и мои ребята, которые до ее появления были такими добрыми, открытыми, чуткими, снова станут такими, как прежде.
Но она сказала:
- Какая разница, в каком отряде? Везде одно и то же, - и усмехнулась.
Я вдруг почувствовала совсем не педагогический приступ бешенства. Да что она о себе возомнила? Правы были ребята, во всем правы! Ладно, пусть! Лягушек в тарелках больше не будет, приказы А. М. не обсуждаются, а объявят бойкот - поделом, будет знать, как себя вести!
- Маша, я пойду, ладно? - И, не дожидаясь моего ответа, она соскочила с высокой скамейки.
Я смотрела ей вслед, пытаясь поддержать в себе раздражение на нее, но ничего не получалось. На душе было скверно.
…Бойкот объявили. Молчаливый и единодушный. Я спрашивала у Васьки как у человека свободолюбивого и умного:
- Имеет право человек быть самим собой или нет? Ну не хочется ей с вами в пионербол играть, вот она и не играет! Она не подделывается под вас, она честно говорит, что не хочет, потому что не обременена стадным чувством.
- Она в коллективе? - спорил Васька яростно. - Вот пусть и подчиняется закону большинства! А не нравится - проваливай в лес и живи там, как тебе хочется!
- Васька! - сказала я тогда жалобно. - Ну позор-то какой: бойкот в отряде! Ну помоги ты мне, а?
- Не буду! - буркнул Васька и надменно вскинул голову. - Я… это… "обременен стадным чувством".
И ушел, гордый и независимый.
Вечером того же дня, перед дискотекой, меня поймал Василий Николаевич.
- Что, Маша, не ладится с новенькой?
Я покачала головой.
- А ты знаешь, что она с ребятами из пятого отряда дружит?
- М-м-м-м… - растерялась я. - "Дружит" - пожалуй, громко сказано, в гости ходит - это да, сама видела.
- Интересная девочка, - взлохматил волосы Василий Николаевич. - Она, кстати, бальными танцами занимается. Знаешь?
- Н-нет.
- Вот-вот. Захожу сегодня в актовый зал, а она на сцене какую-то самбу танцует. И так здорово, сразу видно профессионала: без музыки, для себя, но так четко - глаз не оторвать! Меня увидела, смутилась, конечно, глаза в пол. Ну поговорили немножко. Интересная девочка, самодостаточная.
Сказал и пошел. Я чуть ему в руку не вцепилась. С криком: "Спасите-помогите!"
"Интересная девочка" всюду ходила теперь одна. В столовую шла на расстоянии, и на зарядку, и купаться. На отрядных мероприятиях сидела в стороне, а в свободное время убегала к пятому отряду. На сончасе отгораживалась от всех книжкой. И молчала. Всегда. Она тоже объявила нам всем бойкот.
Однажды я увидела Алёнку в обществе очень красивого мальчика: смуглого, синеглазого, с длинными и тонкими, как у скрипача, пальцами. Они качались на качелях. Молчали. Только изредка поглядывали друг на друга и прятали улыбки. Мальчик был смутно знакомый. То ли из третьего отряда, то ли из спортлагеря.
Через два дня после начала бойкота у меня был выходной. Сначала я не хотела никуда ехать, но потом вспомнила, что обещала Савушкину показать его рисунки своему другу детства, Сашке, а Сашка через два дня уезжал. Он был редактором детского журнала и жил в Москве. Я показывала ему рисунки, рассказывала о Савушкине, а сама все время думала об Алёнке. Она, конечно, может быть, и самодостаточная, но не может же ее, в самом деле, не задевать этот бойкот!
Переночевав дома, рано утром я возвращалась на лагерном автобусе с тяжеленной сумкой, полной всяких маминых вкусностей: пирожков, варенья, самодельных ирисок, сушеной вишни и яблок. С удовольствием я думала, как встретит меня у ворот веселая компания: Васька, Катеринка, Семён с Мариной, Савушкин, Ромка… Они меня всегда встречают, хоть автобус приходит в лагерь до подъема. Мальчишки будут весело драться за мою сумку, и потащит ее, конечно, Васька, мой "преданный рыцарь", так зовет его Валерик, а в сончас мы устроим в отряде сладкий пир под укоризненные взгляды и поджатые губы А. М.
Но никто меня не встретил. Автобус остановился у дальних ворот, высадил всех и снова умчался в город. Я растерянно оглянулась: может быть, прячутся? Или проспали? Ни разу не было, чтобы они меня не встретили! Я вскинула сумку на плечо и пошла в лагерь. Что-то случилось. Но тут же одернула себя: рано еще, полчаса до подъема, набегались, вот и дрыхнут, они ведь не обязаны меня встречать! Тетя Катя, Танечка и Галина, наши поварихи, улыбнулись, обгоняя меня, и свернули к бане. А я увидела в конце аллеи одинокую фигуру. Это был Васька, и он был один.
Он подошел медленно, сказал хмуро:
- Давай помогу.
Взял у меня одну ручку сумки. Нести так было неудобно, но я промолчала.
- А остальная шайка-лейка где? Спят как сурки? - фальшиво-весело спросила я.
Васька вскинул на меня глаза и тут же отвел взгляд. Так ничего и не сказал. Молчали до самого корпуса.
- Спасибо, Вась, одна бы я не дотащила.
- Не за что, - снисходительно буркнул он и ушел в свою палату. Где, кстати, не спали.
Кажется, мне тоже объявлен бойкот.
- Маш, Маш, а мы новенькую выбрали…
- Куда выбрали? - Уже неделю она в отряде, а все "новенькая"…
- В конкурсе красоты участвовать! - Бесхитростный радостный Герка преподнес мне новость, как пирожное на блюдечке.
Я схватилась за сердце и посмотрела на стоящего рядом Ромку.
- Рома… Ну зачем вы так уж?
- Так ей и надо! Пусть не задается!
Я бросилась к А. М. и Олегу.
- Ну как вы могли допустить? Куда вы смотрели?
- Маша, я не понимаю… - растерялась А. М. - На планерке сказали выбрать одну девочку от отряда, что это главный конкурс…
- Вот именно!
- Мы стали выбирать, а они все хором: "Алёну, Алёну! Она самая красивая!" Я бы не сказала, но раз они так считают…
Я живо представила, как они кричат, а глаза у них ехидные, злые. В нашем отряде почти все старожилы, они знают, что такое конкурс красоты! Будь ты трижды раскрасавица, не выполнить тебе ни одного задания без поддержки отряда и зрелищных номеров. Но на сцене-то стоять только ей, и позор, свист и улюлюканье зала принимать тоже ей одной. Прославится сразу на весь лагерь! Как самая "классная" девчонка или как самая… сами понимаете.
- Если у участницы нет поддержки, она будет выглядеть… ну как полная дура! А ее, думаете, наши поддержат? Подставили девчонку!
- Но, Маша, она сама согласилась! Помолчала с минутку, оглядела всех по очереди и говорит спокойно так: "Я согласна".
Представляю, какими глазами она "оглядела всех"! А ведь могла бы отказаться! Запросто! Но она все поняла, гордая девочка Алёна Акинирова, и назло им не отказалась.
- Значит, так, - сказала я решительно. - Понятно, что от ребят помощи мы не дождемся - они будут всячески ей вредить. Поэтому мы должны приложить максимум усилий, чтобы помочь человеку.
- Да, Маша, - сказала А. М. послушно.
- Хорошо, Маш, - серьезно кивнул Олег.
На столе в банке медленно вяли пионы.
Я поговорила с Юлей, вожатой, которая готовила конкурс красоты, все ей объяснила, но чем она могла мне помочь? Не убирать же из программы самые зрелищные номера, не нарушать же многолетние традиции лагеря из-за какой-то Алёнки, которая не поладила с отрядом! Я бегала, суетилась, волновалась, ночами не спала, пытаясь придумать ей интересную визитную карточку без отряда… А ей, кажется, и дела не было!