- А они знают, Венечка… - вздохнул Егор. - Ничего мне не грозит, я не дурак, чтобы головой в капкан, принял меры… Так что не усматривай во мне рыцарства.
- Ну ладно… - опять сказал Венька. И отошел. И оглянулся на миг. Это движение Веньки Редактора - быстрый поворот головы и хитровато-веселый взгляд - толкнули Егора, как резкое напоминание. О чем-то очень знакомом.
О чем?
На уроке литературы начался с пустяка и разгорелся "скандал на эстетическую и философскую тему" (как выразился невозмутимый Максим Шитиков). Классная Роза сказала:
- Мстислав Георгиевич жалуется на нас, друзья. Он распространяет билеты в молодежный театр "Эхо", и оказалось, что в нашем классе на спектакль не хочет идти никто…
- А что, это разве по программе? - спросил глупый Карасев, и Роза поморщилась.
- Это новое, смелое течение в современном театральном искусстве. И мне казалось, что восьмиклассники уже достаточно взрослые, чтобы…
- Настолько новое и настолько смелое, что никто билеты не берет. Как бы чего не вышло, - вдруг подал голос Антон Разумовский по прозвищу Граф. Рослый, толстый, на графа он был похож, как бочка на фарфоровую фазу, занимался штангой. Казалось бы, ему ли судить о театре. Роза так и высказалась:
- Боже мой, Разумовский… Оставь свой тяжелоатлетический юмор. Мы же не о поднятии веса беседуем.
Разумовский не сдался:
- А у этого "Эха" сплошное эханье и оханье… Думают, если Высоцкого поют, так уже смелость и передовые идеи.
- Высоцкий как раз не означает еще передовых идей, - быстро сказала Роза Анатольевна. - Отношение к нему неоднозначно… Однако вы должны быть в курсе современных культурных течений. Надо вторгаться в жизнь и учиться формулировать свое мнение о действительности.
- Ага! - воскликнул маленький Юрка Громов. - Ямщиков тогда сформулировал в сочинении, что много молчалиных развелось. Что ему поставили?
- Ему поставили "три", Громов! Хотя можно было и "два". Не за самостоятельность суждений, а за уход от основной темы…
- Оно так и бывает, - подал голос Шитиков. - Как проявил не ту самостоятельность, не из учебника, так и уход…
- Вы всегда любое дело сводите к пустой болтовне и дутой полемике, - скорбно сказала Классная Роза. - Это понятно. Для йистинного самостоятельного мышления нужен все-таки хоть акой-то йинтеллектуальный уровень. А у вас одни дискотеки в головах, на серьезный спектакль или концерт арканом не затащишь.
- Особенно когда тащат насильно, - выдохнул Разумовский. - Поп-физик говорит: "Таких, как ты, надо за шиворот в цивилизацию тащить". А я говорю: "У меня весовая категория не та". А он говорит: "Дашь дневник…"
- Дневник ты дашь мне, - подытожила Роза Анатольевна. - За "Поп-физика". Совсем охамели… Недаром журналисты в газетах охают: "Что за поколение! Откуда такие нищие духом?"
- Кто-кто? - спросил глупый Карасев.
- Ты, Карась, хотя бы "Тома Сойера" прочитал, - сказала Светка Бутакова. - Даже там про это есть: "Блаженны нищие духом, ибо они…" Помнишь, Том Сойер молитву для школы не мог выучить? Такой же тупой, как некоторые…
- Совершенно верно, - Классная Роза благосклонно взглянула на Бутакову. - Именно в убогом обществе насилия и наживы сильным мира выгодно, чтобы больше людей вырастали нищими духом. То есть с убогим умом, не умеющие самостоятельно мыслить… Потому-то Иисус Христос и обещал таким людям царствие небесное… Это написано еще в Ветхом завете, в Евангелии…
- Евангелие - это Новый завет, - вдруг отчетливо сказал Ямщиков. - А у выражения "блаженны нищие духом" там совсем другой смысл. Оно означает: "Счастливы те, кто стал нищим, отказался от богатства и наживы по велению своего духа"…
Классная Роза растерянно мигнула, но отозвалась ехидно:
- Да? Любопытная трактовочка.
- Это он "Мастера и Маргариты" начитался, - произнесла томная Симакова и потрогала сережки. - Там Иисус Христос положительный персонаж.
- В "Мастере" об этом не написано. Лучше почитай статью в двухтомнике "Мифы народов мира". Широкое издание для массового читателя, - в голосе Веньки прозвучала несвойственная ему язвительность. - Тоже помогает от нищеты духа.
- Не знаю, что там в двухтомнике, - сухо сказала Роза Анатольевна, - а твои высказывания, Ямщиков, отдают… Еще в давние времена хитрые йидеологи разных мастей пытались доказать, что…
Она запнулась, подбирая формулировку, а Егора дернуло за язык. Ну, совершенно неожиданно!
- Йи ты, Ямщиков, с такими взглядами надеешься попасть в девятый класс? - возгласил он так похоже на Классную Розу, что все грохнули.
Роза онемела. А когда ржание поутихло, она печально произнесла:
- Докатились. Ямщиков и Петров в одной упряжке. С чего бы это?
- А я тоже люблю библейские тексты. Вы тут на Редактора нажали, я и вспомнил: "Плохо, если человек один. Недоброе это дело и суета сует. Когда упадет, кто поднимет его?" Это из "Экклезиаста", глава такая…
Бутакова подскочила за столом:
- Петеньке бы эти слова раньше вспомнить, когда он на Ямщикова с дружками своими лез!
- И уж не Петрову быть проповедником евангельского бескорыстия… - добавила Классная Роза.
- С его джинсами и магнитофонами, - заключила Бутакова.
Егор сказал:
- Хочешь, чтобы доказать свое бескорыстие, я расшибу кассетник о твою голову? Он прочен, но твоя активистская башка тверже.
- Аминь, - произнес "граф" Разумовский.
Снова загоготали, и Классная Роза оборвала веселье хлопком по столу. И сообщила, что хулиганские наклонности Петрова известны давно, их терпели до поры, но все кончается. Ибо меняются обстоятельства. "Опять она об этом", - подумал Егор. Далее Роза взволнованно поведала, что неожиданная поддержка Ямщикова Петровым вполне логична.
- Если разобраться, йи тот, йи другой - явления одного йидейного уровня. Две стороны одной медали. Каждый по-своему, но оба противопоставляют себя коллективу и посягают на школьный порядок. Йи я думаю, что комсомольцы класса дадут верную оценку религиозным вылазкам одного и хулиганским угрозам другого. А теперь переходим к уроку.
Дать оценку "вылазкам и угрозам" не удалось. Когда Бутакова после уроков закричала о собрании, Егор напомнил, что он, увы, еще не комсомолец.
- Но ты же член классного коллектива! Ты обязан!
- Чево-чево? - сказал Егор. А Венька достал бумажку и вежливо помахал перед носом у Светки:
- Видишь, написано: "Освобождается от занятий до пятого декабря". Сегодня я в школе добровольно, так что собрание придется отложить… А ты пока возьми двухтомник "Мифы", почитай все-таки. А то неудобно получится. Вдруг автор статьи какой-нибудь знаменитый лауреат, а ты на него…
- Мы не с лауреатом будем спорить, а с твоей пропагандой!
- Бутакова, - тихо сказал Венька и побледнел. - Ты смотрела недавно по телевизору фильм "Большой вальс"?
- Ну… и что?
- Старый фильм, еще до войны шел… И вот тогда моя бабушка (она еще молодая была) одной своей подруге… такой же, как ты… это кино похвалила. В разговоре… И отсидела бабушка три года за пропаганду буржуазного искусства. Сколько ты мне определишь? За то, что сослался на статью в словаре?
Он обошел Бутакову, как тумбочку, а в дверях вдруг опять оглянулся на Егора. Без улыбки, но снова как-то знакомо…
Кого же напомнил ему Венька дважды за этот день? Егор пытался сообразить и не смог. Но это не вызвало раздражения. Осталось чувство, как от ускользающего из памяти хорошего сна.
Дома Егор дождался, когда мать уйдет по своим делам, и позвонил в Среднекамск. Рассчитал: если сегодня утром Михаил вернулся из командировки, должен быть в отгуле. Так и вышло.
- Слушаю… - сказал Михаил. - Это ты, Егор? Я догадался… Ну что, получил снимок?
- Ага. Спасибо…
- Я много не стал посылать. Знал, что Ревский тебя целой пачкой наградит.
- Все ты знаешь наперед, - огрызнулся Егор. - Иногда аж противно… Зачем ты Ревскому позвонил про меня?
- Догадался, что ты все равно к нему пойдешь. Разве хуже вышло?
- Хуже не хуже, а кто тебя просил?
- Ты зачем звонишь-то? Чтобы поругаться?
Егор звонил не за этим. Просто надо же к кому-то прислониться, если прежних друзей не стало. Но он сказал:
- Ну и поругаться. А что?
- Ладно, валяй…
- Не хочется уже, - вздохнул Егор. - Ты подготовился, это неинтересно… Да я и так ругался недавно, надоело…
- С кем, если не секрет?
С Классной Розой. В богословский спор влез.
- Ого!
- Сам не знаю, чего сунулся…
И Егор, стеснительно хмыкая, выложил суть конфликта.
- Судя по всему, - сказал Михаил, - ваша Роза с шипами…
- Шипы остры, но сама она тупа…
- А Редактор твой - парнишка начитанный.
- С чего это он "мой"?
- Не цепляйся к словам… И кстати, почему ты полез за него вступаться?
"Сам не понимаю. По глупости", - едва не буркнул Егор. И вместо этого сказал печально:
- Не знаю… Миша. Это не только сегодня. Вообще у меня тут… Ты слушаешь?
Сидя у телефона и глядя на себя в полутемное коридорное зеркало, он рассказал Михаилу все, что случилось за последние дни. Обстоятельно, задумчиво даже. Будто сам с собой беседовал. Об одном умолчал: о своей хитрости с кассетой. Потому что слово надо держать. Михаил встревоженно спросил:
- Егор, а ты не боишься, что теперь не дадут проходу?
- Не боюсь. Я знаю, чем их унять.
- Ох, смотри… Ну, ты молодец, конечно.
Никакой он был не молодец, но почувствовал: похвала ему приятна. И вся натура Кошака тут же возмутилась против этого.
- Чего ты меня ублажаешь-то! Дурак я…
Двоюродный брат сразу сменил тон:
- Дурак - это верно. Одна надежда - с возрастом пройдет.
- У тебя вот не прошло, - нахально сказал Егор.
- А я что… я признаю. За последнее время столько глупостей наделал.
- Влюбился, что ли? - осенило Егора.
Михаил помолчал.
- Да как тебе сказать… Влюбился-то давно. Меньше тебя был. И до сих пор расхлебываю… Нестандартная ситуация.
"Завидное постоянство", - чуть не брякнул Егор. Но почуял: не надо. Михаил сказал бодрее:
- Повидаться бы, братец Егорушка, нам. Поговорить…
- А я с тобой по телефону почему-то лучше разговариваю, - признался Егор. - Легче, чем тогда…
- Это бывает. Но не век же нам так… И к тому же счета придут. Как ты дома-то объяснишь?
- А было уже… Отец все знает.
- Ну и… что?
- А ничего такого, - почти весело отозвался Егор. "Ты, - говорит, - все равно Петров и мой наследник…"
- Может, он в чем-то и прав.
- А по-моему, просто ему не до того. У него на заводе какая-то заваруха, слухи ходят. Мне и Роза уже намекала: обожди, мол, обстоятельства меняются, скоро за папочку не спрячешься.
- А ты прячешься?
- А они сами меня за него прячут! - взорвался Егор. - В гробу я видел такую жизнь!
- Не вулканизируй… Слушай, раз уж Виктор Романович и Алина Михаевна все знают…
- Ну?
- Тогда у меня один вопрос…
- Какой?
- Нет, лучше я приеду на днях, тогда поговорим.
- Специально для этого вопроса приедешь? - почему-то встревожился Егор.
- Не специально. Привезу тут одного…
Несколько дней прошли спокойно и быстро. "Таверна" о себе не напоминала, про собрание в классе тоже забыли, хотя Венька уже не болел и ходил на уроки исправно. Несмотря на отсутствие событий и одиночество, Егор не скучал. Была у него уверенность, что скоро случится что-то интересное и важное. А начало зимы сверкало под солнцем широкими пластами снеговых заносов - такими же чистыми, как паруса "Крузенштерна".
…В пятницу после уроков к Егору подошел в раздевалке смущенный Венька.
- Петров… Там тебя милиционер спрашивает. У выхода… Просил найти и сказать, что ждет…
Егор сразу понял:
- Старший сержант? Который тогда… с тобой был?
- Ну… - На лице у Веньки была непривычная виноватость. И вопрос. Но Егор - куртку на плечи и выскочил из школы.
Михаил стоял не один. К нему притерся пацаненок лет десяти - помятый и словно припорошенный угольной пылью. В длинном пальто и растрепанной ушастой шапке. Лицо мальчишки терялось под бесформенной шапкой, и Егор заметил только похожие на серые блестящие пуговицы глаза. Пацаненок глянул ими на Егора подозрительно и ревниво, но тут же отключился. Покрепче взял Михаила за шинельный рукав.
- Привет, - сказал Егор. - Ты нарочно, что ли, именно Веньку послал искать меня? Больше никого не мог?
- А что? Вижу - знакомый. Вот и попросил… Слушай, давай сперва отведем домой этого добра молодца, а потом погуляем, поговорим… Это недалеко, на улице Чернышевского.
Они пошли от школы, и мальчишка по-прежнему держал Михаила за рукав. Ничего не говорил. Воротник у пальто был широкий, рваный шарф разъезжался, и тонкая грязная шея мальчишки беззащитно торчала из ворота (это напомнило Егору Веньку). Иногда мальчишка странно, крупно переглатывал, и на горле его напрягались и опадали под кожей резиновые жилки.
"Заглотыш", - неожиданно придумалось у Егора прозвище. Заглотышами пацаны в "Электронике" называли крошечные крючки для рыбешек. Егор никогда рыбалку не любил и на пойманных окунят и пескариков смотрел со смесью отвращения и жалости. Это было в давнем детстве, до случая с бабочкой… Теперь мальчишка, глотающий не то страх, не то слезы, показался Егору такой вот рыбешкой, попавшей на крючок-заглотыш. И поэтому сам - Заглотыш.
Шли быстро. Видно, Михаил торопился кончить командировочное дело со своим подопечным. Заглотыш не отставал, послушно топал подшитыми валенками по спрессованному на тротуаре снегу. В углу рта у него была крупная болячка, и он часто трогал ее кончиком языка.
Улица Чернышевского была рядом с Калужской. Тоже старая, в тополях и березах. Заглотыш жил на первом этаже двухэтажного приземистого дома. В глубине двора. В темных сенях пахло керосином, а в широкой низкой комнате - застарелым табачным чадом и кислятиной. Худая тетка в замызганном халате, но со сверкающими сережками и следами помады на губах тоненько заподвывала и облапила Заглотыша. Он выскользнул, сел у окна. Молча наблюдал, как мать, ставшая послушно-деловитой, кивает и подписывает бумаги. И опять кивает - когда Михаил говорит, что скоро заедет и проверит, в каких условиях живет мальчик.
Егор стоял у дверей и смотрел такими же глазами, какими юный Эдуард из книжки "Принц и нищий" оглядывал убогое жилище Тома Кенти. Даже "таверна" с ее утильной мебелью и кирпичными стенами была несравнима с этой берлогой. Там уют и тепло, а здесь унылая безысходность. Стол, разномастные стулья и даже новый телевизор казались липкими. Отгораживающая угол пятнистая занавесь источала запах прокисшего винегрета. За ней кто-то тихо шевельнулся и вздохнул.
- На работу устроились? - бесцветным голосом просил Михаил.
- А как же, а как же! На складе макулатуры, приемщица я. Добрые люди помогли… А сегодня у меня отгул.
- Отгул или загул?
- А?.. Да вы не беспокойтесь, товарищ милиционер. Теперь будет, как я Валерию Петровичу, участковому нашему, обещала.
Михаил со щелчком закрыл сумку.
- Я наведаюсь сам, помимо участкового… Ну, Витек, я пошел. Оставайся, живи, как договорились. Я потом навещу…
Витек-Заглотыш не двинулся с места, только глотнул.
Егор с облегчением вышел на двор, Михаил за ним. Они были уже за калиткой, когда раздались всхлипы и топот и Заглотыш догнал их. Вцепился в Михаила, щекой прилепился к рукаву.
- Дядя Миша-а! Не надо!
- Что не надо? Витек! Что с тобой?
- Не надо, не уходите! Я с вами!
- Куда ты со мной-то? Вить… Это же нельзя… А мама?
- С ва-ами! - рыдал Заглотыш и цеплялся. выскочила мать, ухватила его. Кое-как оторвали Заглотыша от Михаила, увели. Он все вскрикивал: "Не надо! С вами!.."
Когда опять вышли на улицу, Егор неловко спросил:
- И это что, каждый раз так?
Михаил сказал угрюмо:
- Каждый раз по-разному… Но по-хорошему редко…
- Работка у тебя…
- Сволочная.
- А этот… Витек… Он же все равно убежит опять.
- Не копай ты мне душу, Егорушка, - попросил Михаил. - Лучше скажи, у тебя-то как?
- Что именно?
- Ну, хотя бы как у Ревского побывал?
Егор пожал плечом: чего, мол, такого… Но стал рассказывать. И разговорился не хуже, чем по телефону. И про фильм сказал. Признался даже, что не может до конца поверить, будто молодой матрос, мелькнувший на экране, - отец.
- Ну, это понятно, - кивнул Михаил.
- А вообще-то в картине "что-то есть"…
Сперва они ходили по тихим улицам, где временами с отяжелевших веток искрящимися струйками сыпался снег. Потом зашли в кафе "Лира" - погреться и перекусить. Когда опять оказались на улице. Михаил сказал:
- Ну а теперь давай потихоньку к вокзалу. До поезда полтора часа…
- А вопрос? Помнишь, ты говорил по телефону…
До этого он терпеливо, хотя с беспокойством ждал. Но сколько же можно?
- Помню, - кивнул Михаил. И как-то обмяк, будто даже виноватым сделался. - Я вот что думал… раз уж дома у тебя все известно… Может, сказать про тебя и моим? Маме, сестре? Ты пойми, это же для них…
- Тыразве еще не сказал? - стесненно спросил Егор.
- А какое я имею право? Без твоего согласия…
- Теперь-то уж не все ли равно?
- Не все равно, - вздохнул Михаил. - Тут ведь вот что. Хочешь не хочешь, а на тебя кое-что ляжет. Ну, вроде как обязанности какие-то. Заехать иногда, повидаться… И может, всякие поцелуи-ласки стерпеть, женщины ведь. Даже если тебе это не по душе…
- Да уж стерплю, - слегка дурашливо пообещал Егор. И сказал нерешительно: - Может, мы скоро чаще будем видеться. Я в Среднекамск, наверно, переберусь к осени.
- Как так?
- Там училище есть, речных штурманов и механиков выпускают.
- И ты решил идти в речники? Давно?
- Недавно… Там и для плавания "река-море" готовят, я слышал. И даже просто для морей… В настоящую мореходку мне, наверно, не пробиться с моими-то отметками, а в Среднекамское училище, говорят, легче. После восьмого…
Михаил молчал.
- Не одобряешь, что ли? - разочарованно спросил Егор.
- Не одобряю… Во-первых, это не совсем то училище, каким оно тебе кажется. Скорее, обычное ПТУ. И по уровню, и по нравам. И пацанам, уехавшим из дома, там ох как нелегко…
- Ничего, меня не съедят… Подумаешь, ПТУ. Везде кричат, что это теперь главнее всего, а ты…
- Главнее - это когда человек твердо решил, обдуманно. А ты хочешь, как проще… Подожди психовать, послушай… Во-первых, ты лазейку ищешь, чтобы со своими трояками проскользнуть. А во-вторых, стараешься поскорее от жизни с отцом избавиться. Тем более когда узнал такое…
- Все ты понимаешь, - язвительно сказал Егор.
- А что? Не так?
- Так, да не совсем…
- Ну, не совсем… Еще романтика дальних странствий. Но только в училище ты не увидишь тех парусов, что на экране.
Егор чуть не зарычал.
- До чего ты любишь в душу залазить! Так бы и дал по шее.
- Ну дай, - засмеялся Михаил. - А в училище не советую.
- А что советуешь?