Заметил Егор и несколько одноклассников, они прибежали сюда в тренировочных костюмах. Трикотажная материя впитает сигаретный дух, и, когда ребята придут на второй час физры, Коленвал, как всегда, подымет крик: "Насквозь прокурились! Дышать нечем! Напишу докладную!" Причем виноватыми будут и те, кто сроду куревом не баловался. Вот, например, как Ямщиков…
Венька Ямщиков, по прозвищу Редактор, пришел не один. Он вел пацаненка лет восьми - коренастенького, с растрепанной круглой головой. Пацаненок запрокидывал лицо и прижимал к носу пальцы. Из-под пальцев ползли на подбородок алые струйки.
- Ну-ка, ребята… - озабоченно сказал Ямщиков, и народ раздвинулся, пропустил его к раковине. Несколько голосов спросили, что случилось и "кто его так".
- Да ну… - с досадой отвечал Венька. - У других нос как нос, а его чуть щелкнешь - и побежало… Носился и сам не знает, где стукнулся. Я иду, смотрю, а у него капает…
Венька растопыренной ладонью вымыл мальчишке лицо, зацарапал мокрыми пальцами по бедру в поисках кармана с платком, но на тренировочных штанах карманов не было. Десятиклассник с зажигалкой протянул свой платок - большой и очень белый. Венька кивнул, вытер пацаненку физиономию, что-то сказал. Тот, послушный и бледный, встал у стены, закинул голову, а платок прижал к носу. Видно, кровь еще не унялась.
Егор, глядя, как Редактор смывает кровь с мальчишкиных щек и подбородка, - шевельнул плечами. Из-за брезгливости. Но вместе с брезгливостью ощутил Егор и непонятную досаду: опять почему-то вспомнился Александревский. "Ты никогда не сможешь быть братом…"
Мальчишка с разбитым носом был Венькин брат - второклассник Иван Ямщиков. Ванька…
- Парни, атас… - негромко сказали у двери. Окурки полетели в писсуары. Гул утих. Кажется, даже дым перестал колыхаться. И возник молодой учитель физики Мстислав Георгиевич. Высокий, с широкими плечами борца, но с тонким лицом, с черной волнистой шевелюрой и гибкими узкими руками музыканта. Работал он в школе первый год, был любимцем старшеклассниц и носил прозвище Поп-физик (из-за того, что читал популярные лекции по современной физике в школьном лектории).
- Мужественные люди, - сказал Поп-физик от порога. - Как вы здесь живете без респираторов? Прошу выходить по одному. Советую сдавать табачное зелье добровольно, не вынуждая меня прибегать к обследованию карманов.
Обитатели дымного приюта потянулись к выходу. Большинство было уже "без улик", задержки у дверей не происходило.
Скоро в туалете осталась мелкота, свободная от подозрений, Венька с братом, трое десятиклассников и Егор. Он опять удобно сел на подоконнике. Поп-физик шагнул к окну.
- Ну, что касается Петрова, то он, разумеется, успел освободиться от компрометирующих предметов. Не так ли?
- Естественно, - отозвался Егор. - Я здесь давно.
Поп-физик обернулся к десятиклассникам. Высокий парень, улыбаясь, убрал красную зажигалку "Мальборо" в нагрудный карман, а пачку с сигаретами "Золотое руно" держал в ладони.
- Костецкий, - сказал Мстислав Георгиевич. - Вы не станете отрицать, что вам известны "Правила для учащихся"? Равно как и решение директора об усилении борьбы с курением в стенах вверенной ей школы?
- Разумеется, - отозвался Костецкий. - Клавдия Геннадьевна любезно проинформировала нас об этой новой акции.
- В таком случае вы меня крайне обяжете, если передадите мне свои сигареты.
- Охотно! - Костецкий с полупоклоном вручил пачку Поп-физику. Тот посмотрел на двух других десятиклассников.
- У них нет, Мстислав Георгиевич… - Костецкий улыбался той же светской улыбкой, что и Поп-физик. - Я их сегодня угощал… Но вы не огорчайтесь, пачка почти полная. При некоторой экономии вам хватит до зарплаты. А если нет - можно провести еще несколько туалетных обысков.
Улыбка Поп-физика закаменела. Он сжал пачку в кулаке, шагнул к ближней кабинке и рванул на себя дверцу. Из-за нее, пискнув от ужаса, выкатился под ноги Мстиславу Георгиевичу несчастный Пуля. Подхватил штаны и - к двери. Растерянно глянув вслед беглецу, Поп-физик швырнул пачку и рванул рычаг.
Костецкий, переждав громкое бурленье, заметил:
- А вот это нерационально: смывать в канализацию материальную ценность…
Поп-физик снова обрел невозмутимость, но уже не улыбался.
- Меня, Костецкий, более волнуют моральные ценности. Даже столь сомнительные, как ваш нравственный облик. А впрочем, я предвижу, что здесь педагогика бессильна…
- Ваша педагогика? - сказал Костецкий.
- Мировая… Поздно уже. Начинать следует вот с таких… - Он неожиданно повернулся к братьям Ямщиковым и сменил тон. - Надо же как надымился! Аж белый весь!
Ваня Ямщиков больше не прикладывал платок к носу, но все же еще стоял с запрокинутым лицом, упирался затылком в стену. Кровь уже не шла, следы ее Венька стер влажным платком, но лицо братишки по-прежнему было бледным.
Мстислав Георгиевич шагнул к Ване. Венька в ту минуту стоял от брата в двух шагах. Всех восьмиклассников Поп-физик уже более или менее знал и понимал, конечно, что у Веньки Редактора ничего общего с курильщиками быть не может. И не взглянув на него, Мстислав Георгиевич резко нагнулся над Ваней. Взял его за подбородок.
- Еле стоишь! Эк ведь насосался дряни! Еще есть? - Он длинные свои пальцы ловко сунул в карман Ваниных брюк.
Ваня дернулся, затылком крепко царапнул по стене, и в тот же миг Венька врезался между Поп-физиком и братишкой.
- Вы что! У него кровь, а вы!.. - Голос Веньки был не голос, а сплошной яростный звон. Лицо побелело - сильней, чем у брата. Мстислава Георгиевича отшатнуло.
- Да ты что… Ямщиков!.. Я…
- У него кровь, а вы… - опять сказал Венька, часто дыша. Он заслонил Ваню. Егор успел заметить, что у того в ноздре опять набухла красная капля. Заметил, видно, это и Поп-физик. Сказал, пряча смущение:
- Что, по-твоему, это я ему нос разбил?
- А нечего в чужие карманы лазить, - тонко отчеканил Редактор. - У себя шарьте, а у него права не имеете.
- Ну, ты… - Мстислав Георгиевич шевельнул желваками. - Соображаешь, с кем говоришь? И что говоришь…
- Между прочим, он за брата заступается, - неожиданно сказал с подоконника Егор. Мстислав Георгиевич оглянулся:
- Ну и что? Значит, можно позволять хамство?
- А обшаривать малышей - это, конечно, не хамство, - заметил в пространство Костецкий. Поп-физик повернулся к нему.
- А вас с какой стороны это задевает?
- Просто фиксирую обстоятельство. - Костецкий опять тонко улыбнулся. - Мировая педагогика дала сбой. Перед лицом двух братьев.
Кто-то из малышей осторожно хихикнул. Поп-физик медленно спросил:
- Знаете, Костецкий, о чем я мечтаю?
- Разумеется, знаю. О светлом июньском дне, когда мы встретимся на выпускном экзамене. Вот тогда-то…
- Нет, о более позднем дне, - перебил Поп-физик. - Когда вы с аттестатом, и возможно даже с медалью, покинете родную школу и мы сможем встретиться где-нибудь… так сказать, на равных. Тогда я смогу без особого риска для своей должности дать вам оплеуху. В крайнем случае поплачусь пятнадцатью сутками. Удовольствие стоит того…
Стало очень тихо. Костецкий опустил голову, сбил с рукава чешуйку пепла и сказал совсем негромко:
- Вы ждете от меня примитивного ответа. В том смысле, что неизвестно еще, кто кого, не правда ли?.. Нет, оставим это для другого раза. Как и дискуссию о нравственном облике. Дело-то не во мне. Дело в таких, как он… - Костецкий кивнул на Ваню. - Им, беднягам, сколько еще страдать из-за вашей "педагогики"…
Он обошел Поп-физика и с приятелями двинулся к двери.
- Платок… - сказал Венька. Костецкий махнул рукой.
Грянул звонок. Поп-физик вздрогнул, деловито посмотрел на часы и, не глядя по сторонам, тоже быстро вышел.
Умчалась мелкота. Венька еще раз вытер Ване нос, взял его за плечо и повел к двери. Не оглянувшись на Егора.
То, что Редактор даже не посмотрел на него, Егора неожиданно раздосадовало. Как-никак он, Гошка Петров, за Веньку только что заступился. Пусть случайно, мельком, но все-таки. А тот ни ухом, ни глазом не повел… Мимолетное сочувствие к братьям Ямщиковым разом угасло, и Егор в опустевшем туалете начал думать о Редакторе с привычной ленивой неприязнью.
Венька Ямщиков был из тех беспомощных шизиков, которые всегда скребут на свой хребет. Классная Роза обозвала его однажды на собрании донкихотом, но это по глупости. Дон Кихот был все-таки в доспехах, с мечом и копьем. Где-то наполучает шишек, а где-то и другим их наставит. К тому же в те давние времена простительно было верить во всякие принципы и справедливость. А сейчас, когда всем ясно, что надо писать в сочинениях и как надо жить на самом деле, Венькины поступки даже смеха не вызывали. Только недоумение.
Прошлой весной, например, когда Копчик со своими корешами (не из "таверны") вышел на небольшой промысел у цирковых касс и начал трясти мошну двум послушным первоклассникам, Венька Ямщиков встрял между ними. Ну, если бы еще драться начал (сдуру-то можно и так) или грозить чем-нибудь, а то глянул вот такими глазищами и тонким голоском спрашивает:
- Ребята! Да вы что, разве вы не люди?
Это Копчик потом в "таверне" рассказывал: "Ну, мы его пнули два раза, потом ушли. Я малость перетрухнул: думаю, вдруг чокнутый, опасный какой-нибудь… Кошак, вы его там в школе врачу не показывали?"
Насчет врача один раз и Розушка высказалась, не стерпела:
- Тебе, Ямщиков, честное слово, лечиться надо! Ну нельзя же быть таким… вне времени и пространства!
Это прошлой зимой было, когда Венька на классном часе поднял крик, что в школе нарушаются законы: мол, совсем недавно заведующий облоно говорил по телевизору, что нельзя собирать с ребят деньги на ремонт школ, а здесь опять - сдавайте по три рубля!
Роза Анатольевна в сердцах выдала фразу, что говорить-то легко, а пусть этот заведующий лучше денег даст.
- А он сказал, что полтора миллиона отпущено!
- Да? - взвилась Классная Роза. - А рабочие тоже отпущены? Пусть он за эти полтора миллиона маляров наймет! По безналичному-то расчету! Спроси вот его отца, во что он, этот ремонт, обходится! - Она кивнула на Егора.
Отец Егора Виктор Романович Петров был начальником экспериментального цеха на "Электроне" и теперь этот цех расширял и перестраивал. И заодно помогал школе в ремонтных делах.
Егор сказал назло Розушке:
- Ну, он не вашими трешками с малярами расплачивается…
- А все-таки интересно, куда эти полтора миллиона деваются… - начал Венька, но Классная Роза хлопнула журналом о стол.
- Хватит! Надоели твои трехрублевые принципы! Не хочешь - не сдавай!
- И не буду, - сказал Венька. И не сдал. Один из всех. Розушка только зубами скрежетнула.
А было время, когда она Ямщикова привечала. Считала "среди тех, на кого я могу положиться". В четвертом классе, в пятом, даже в шестом. До случая с газетой, когда Редактор получил свое прозвище.
В начале февраля, на классном часе, Светка Бутакова подняла вопрос: что это за коллектив, если нет своей боевой пионерской стенгазеты? Ну и проголосовали, чтобы выпускать. И Ямщикова выбрали редактором. Он тогда еще такой был: хоть куда выбирай - не сумеет отказаться. Надо сказать, Венька и не пробовал отказываться. Лишь попросил:
- Только заметки пишите.
Все радостно заорали, что, конечно, будут писать.
Неделю Венька ходил, выпрашивал материалы для газеты. На него, понятно, смотрели как на психа. Только Бутакова написала про то, что третья четверть - самая решающая, да Юрка Громов - про свою черепаху по имени Луноход.
Газета вышла. На обычную стенгазету она была не похожа. Напоминала страницу из настоящего, в типографии отпечатанного яркого еженедельника. Заголовок "Наши новости" (с большой двойной буквой Н) Венька сделал черной тушью, заметки отстучал на машинке (и где только взял?). В первом материале, напечатанном одними заглавными буквами, редактор Ямщиков обращался к читателям и сообщал, что это их газета и пусть пишут в нее про все интересное и важное, а не такую тягомотину, как Бутакова. Так и было отпечатано: ТЯГОМОТИНУ.
Заметка о черепахе Луноходе была помещена под рубрикой "Кошкин дом", и читателям предлагалось рассказывать о всех своих любимых домашних животных. Была высказана интересная мысль, что по всем этим кошкам, болонкам, догам, канарейкам, хомякам и черепахам можно судить о характере их хозяев.
Маленький верткий Юрка Громов подлетел к Веньке:
- Значит, я - как черепаха?!
- Ты - как космонавт, - утешил Венька. - Ведь она - Луноход…
Статью Бутаковой Ямщиков тоже поместил, но мало того что обругал в начале, он к ней и послесловие написал: надо бы старосте класса не твердить общие слова, от которых ко сну тянет, а делами помогать успеваемости. Почему, например, Бутакова не вступилась за Громова? И дальше шла заметка под броским черным заголовком: "За что двойка?"
Громов опоздал на геометрию после физкультуры, потому что у него кто-то спрятал в раздевалке ботинок. Пока нашел на шкафу, пока шнурки распутал… Влетел в класс, а математичка Лизавета Яковлевна - в крик: "Я сколько раз говорила, что пора прекратить ваше разгильдяйство? Садись, "два" за этот урок!"
Вот Венька и спрашивал: за что "два"? За ботинки, за шнурки? И если бы даже Громов опоздал по своей вине, это же не значит, что он теорему не выучил!
Были еще заметки под рубрикой "Чудеса со всего света" - Венька насобирал их из разных газет, но пересказал своими словами. В отдельном столбце - поздравления всем, кто родился на этой неделе (редактор выражал надежду, что именинники станут активными корреспондентами газеты "НН"). Еще какая-то мелочь была и даже фотография с субботника по расчистке снега. Но говорили все главным образом про заметку о двойке. И ждали: чем кончится?
Кончилось, конечно, криком на классном часе. Бутакова ревела и требовала, чтобы ее переизбрали из классных старост. Роза Анатольевна настаивала, чтобы Ямщиков все обдумал и сам - сам! - снял газету. Да, она оформлена неплохо, есть интересные задумки, но Ямщиков должен понять, что бывает критика, а бывает критиканство - пустое и безответственное. Да! Елизавета Яковлевна учит школьников математике тридцать лет, и вдруг какой-то шестиклассник указывает ей, когда и как оценивать знания!..
- Не знания, - сказал Венька.
Когда Классная Роза волновалась или утверждала какие-то истины, то крепко нажимала на букву "и". Получалось "йи".
- Ка-кое ты йимеешь пра-во су-дить? Елизавета Яковлевна - одна из лучших педагогов. Ее уважают все учителя йи ученики.
Ямщиков сказал, что пускай тогда извинится перед Громовым и зачеркнет двойку. Если хочет, чтобы и дальше ее уважали все.
- Ты соображаешь, чего требуешь!
- Справедливости, - сказал Венька. В классе захихикали.
- А кто ты такой, чтобы ее требовать? Чтобы критиковать? У тебя откуда такое право? Ты его заслужил? Ты сначала посмотри на себя! Лучше бы от троек йизбавился да прическу привел в порядок!
Троек у Веньки было всего ничего, и на прическу его Розушка раньше внимания не обращала. Венька с первого класса был такой: светлые волосы торчали сосульками во все стороны, сколько ни приглаживай. Может, из-за этих сосулек тонкошеий и круглоголовый Венька выглядел особенно нескладным и беззащитным. Егору он казался похожим на Кролика из фильма про Винни-Пуха. Только Кролик - маленький, а Венька - довольно длинный и без очков (хотя большие круглые очки были бы очень подходящими для его редакторской физиономии).
Венька спросил:
- А если тройки, если прическа не гладкая - критиковать никого нельзя?
- По крайней мере, надо знать рамки! На взрослых замахиваться вам рано.
- Вы же сами говорили про самостоятельность и принципиальность, - негромко сказал Венька.
- Ну… и в чем ты видишь противоречие?
- Несправедливая же двойка…
- Йин-те-ресно…Сам Громов помалкивает, значит, несправедливости не усматривает. А ты, видите ли…
- Громов просто не знает, что делать. А я редактор…
- Дорогой мой! Даже взрослым редакторам указывают их место, если они позволяют себе лишнее и переходят границы дозволенного. А ты… Запомни: чтобы кого-то критиковать, надо самому быть образцом. Понял?
Ямщиков сказал неожиданно кротко:
- Я понял вашу мысль.
- Вот и хорошо… Значит, снимешь газету?
- Я-то что? Меня класс выбирал, пускай и решают все.
Девчонки, жалевшие Бутакову, завопили, чтобы снять. Парни заорали: оставить. Не столько ради Ямщикова, сколько назло Розушке и девчонкам.
Роза Анатольевна нашла мудрый выход:
- Ладно. Пусть сегодня висит, а потом уберем. А то, не дай бог, увидит Елизавета Яковлевна… А ты, Ямщиков, когда говоришь: "Я - редактор", не забывай, что газета - лицо класса. Значит, должна освещать все, что положено. Скоро День Советской Армии, а у тебя об этом ни строчки.
- Он же еще через неделю, - возразил Венька.
- А ты что? Через неделю еще хочешь газету выпустить?
- А как же, - сказал Венька.
…Второй номер "Наших новостей" вышел через три дня. Опять была в нем всякая мелочь, репортаж про сбор металлолома, рассказ о пуделе Нинки Ордынской, а нижнюю часть листа занимала "Сказка о границе и пограничнике". В ней повествовалось, как молодой пограничник стоял на посту и увидел нарушителя, который лез через контрольную полосу. Схватился было пограничник за автомат, но вдруг подумал: "А имею ли я право? Ведь нарушитель - пожилой человек, солидный". Он вспомнил, как его всегда учили, что нельзя критиковать старших и вмешиваться в их дела. Еще когда он был совсем маленький и ехал с бабушкой в трамвае, заметил он, как жулик залез в сумку к тетеньке. Он (будущий пограничник) закричал: "Держите вора!" И получил шлепков от бабушки, которая сказала: "Он взрослый дяденька, а ты сопляк. Какое ты имеешь право так нехорошо его называть?" Потом этот мальчик учился в школе и заступился за другого мальчика, которому учительница ни за что вляпала "пару". И мальчика поставили в угол: "Прежде чем критиковать, посмотри на себя…" И теперь пограничник размышлял: "Конечно, нарушитель не прав, что лезет через границу. Но сам-то я хорош ли? Вчера старшина дал мне два наряда за плохо почищенные сапоги. Кроме того, я неважно подтягиваюсь на турнике и один раз даже чуть не ушел в самоволку на свидание. Не перейду ли я границу дозволенного, если сейчас скомандую: "Стой, руки вверх"? И пока он так думал, нарушитель углубился в чащу…
Максим Шитиков - самый хладнокровный человек в классе, - прочитавши "Сказку", пророчески сказал:
- Ну все, Редактор. Хана тебе…
Классная Роза на сей раз была печально-сдержанна.
- Ну что же. До чего договорился Ямщиков, ясно всем. Советского учителя он уже сравнивает с жуликом в трамвае йи даже со шпионом.
- Я?! - изумился Венька. - Да при чем тут…
- Нет уж, теперь помолчи… А ты подумал, как твоя "Сказка" выглядит в газете перед Днем Советской Армии? Какие там можно усмотреть намеки?!
- Да это же не праздничный номер! К празднику я еще…
Роза Анатольевна долго смотрела на Ямщикова. Как на безнадежного больного. Потом сообщила: