- Постойте. Только море успокоилось и в спину подул попутный ветерок, как корабль напоролся на мину. Знаете, после войны фашисты оставили в море много блуждающих мин. Мина продырявила днище. Корабль дал течь и должен был поднять паруса. Матросы бросились в трюм заделывать пробоину. Больше всех старался Артур! Когда все уладилось, капитан созвал тайный совет, и все решили оставить Артура на "Беркуте". А боцман сказал: "Только такие отчаянные головы и нужны нашему флоту!"
- Молодец боцман! Значит, бой выигран! - воскликнул я.
- Постойте… это еще не все. Тут-то и началось самое трудное, - продолжал мальчик. - Вскоре корабль причалил к небольшому острову. Матросы переоделись в охотников и стали ловить змей.
- Интересно, как это у них получалось?
- Вначале у них ничего не выходило. Пошли дожди, и змеи спрятались в дупла. Так вот что придумал Артур! В одной книжке он прочел, что змеи музыку.
- Так-так… - согласно кивнул я. - Верно подмечено.
- И вот Артур попросил у радиста транзистор и включил его. Послышалась музыка: ту-ру-ру…
- Смотри-ка, настоящий заклинатель змей!
- И тут змеи… - продолжал рассказчик, - одна за другой выползли из своих норок. Подняли очкастые головы и стали раскачиваться из стороны в сторону.
- Значит, музыка пришлась им по душе!
- А как же… Охотники не растерялись, вынули мешки и покидали их туда.
- Пирожки! Пирожки жареные! - буфетчица в белом халате вошла в зал ожидания.
- А куда же делся старый боцман? - спросил я.
- Боцман? - Мальчик задумался. - Он решил поймать попугая и научить его говорить. Взял бумеранг и пошел в джунгли, Артур увязался за ним. Внезапно на боцмана напала тигрица. И тут мальчик не растерялся; направил фонарь прямо в глаза хищнице.
- Смотри, какой молодчага!
- Ведь звери огня боятся. Даже слоны, тигры и леопарды. Хищница зарычала, попятилась и дала деру…
Внезапно объявили посадку на поезд. Мальчик вздохнул.
- Ну, вот и конец… Как вы считайте, интересно?
- Еще как! - ответил я. - Но знаешь, а чем заминка: сейчас я уезжаю. И потому, мой юный коллега, вот тебе на прощание совет…
- Какой? Вам не понравилось?
- Понравилось. Очень понравилось. У тебя получится не только повесть, но и сценарий.
- Сценарий?!
- Да, да сценарий, по которому на студии снимут увлекательную картину. Только для этого нужно…
- Что? Я сделаю все!
- Как только вернешься домой, запиши все, что ты рассказал мне.
Я вынул из кармана авторучку и протянул ее моему юному другу.
- Но я не писатель! - Глаза мальчика потухли. - Разве напечатают?
- Ведь когда-нибудь надо дерзать! У тебя интересный сюжет! И такой славный герой Артур! Смелый!
Мальчик с опаской огляделся по сторонам: нет ли поблизости знакомых ребят, кто мог бы подслушать наш разговор. Затем спрятал авторучку в карман.
- Спасибо! - Нахлобучил кепку на самый лоб.
Прозвенел третий звонок.
- Удачи! - крикнул я на прощание мальчику и прыгнул на подножку вагона. - Удачи тебе, Артур!
P. S. Спустя некоторое время, под Новый год, я получил от моего юного коллеги небольшое письмо. Из письма я узнал, что он увлекся кораблестроением. Увлекся серьезно и посещает по средам клуб юных моряков, а повесть писать забросил. Это неожиданное признание немного огорчило меня, но в то же время напомнило нашу встречу, и я, в меру своих сил, постарался воспроизвести ее на бумаге.
ПОД ЗВОН БУБЕНЦОВ
Прошли долгие годы, и вот я вновь в зоопарке.
Слоны степенно выстроились на горке: два больших и один маленький. Забавно кувыркается через голову бурый мишка и клянчит у ребят бублики. Спят на ходу горбатые, заросшие густой шерстью яки. Без умолку трещат и хорохорятся волнистые попугайчики. Мерно жуют сено и надменно поглядывают по сторонам верблюды. Каждый из обитателей занят своим привычным делом.
А в центре парка, на огороженной забором площадке веселье: по кругу бегут и звенят бубенцами маленькие лошадки - пони.
У кассы толпятся малыши и кричат:
- Пап! Я три круга! И я хочу! И я!
С помощью родителей юные жокеи карабкаются на сиденья колясок, затаив дыхание пускаются в свое первое кругосветное путешествие.
Я вглядываюсь в их счастливые лица, и мне вспоминается одно летнее утро… Незабываемое утро моего детства.
Июнь 1941 года… Так же отчаянно печет солнце. Отец берет меня за руку, и мы выходим из дому. С тополей летит белый, серебристый пух. Невесомый, он кружит над нашими головами и опускается у забора пышными сугробами. Мы дожидаемся трамвая - "Аннушку" - и едем в зоопарк. По дороге отец сажает меня на колени и говорит:
- Выше голову, сынок! Скоро покатим верхом на пони!
И правда, сегодня для меня праздник. С самого утра я чувствую себя лихим наездником!
Трамвай долго трясет и мотает на стрелках. Вот наконец и наша остановка… Мы спрыгиваем с подножки, переходим площадь и направляемся к кассе.
Отец останавливается и стучит в окошко, но касса почему-то закрыта. Мы оглядываемся и замечаем: улица тоже как будто притихла. Отдельные прохожие спешат куда-то с суровыми, озабоченными лицами.
К нам подошла сухонькая старушка в черном платке и прошамкала:
- Война! Фашисты окаянные!
Отец повернулся к ней:
- Как война?
Бабушка подняла глаза к небу:
- По радио объявили!
В тот памятный день мне так и не удалось прокатиться верхом на пони. Вскоре отец ушел на фронт, а мы с мамой уехали в Пермь. Эвакуация…
Мы очень ждали писем с фронта, а они приходили все реже и реже. Отец писал: "Помнишь, Сашок, тот солнечный летний день, когда мы отправились в зоопарк. Я до сих пор не могу забыть его. Здесь у нас морозы. И, наверное, потому я вспомнил сейчас тот тополиный снег. Весело он кружил над нами! А над нашим окопом кружит сейчас "мессершмитт".
Враг рвется к Москве. Он хочет топтать наши бульвары и улицы, наш тополиный снег. Нет, не бывать этому никогда, сынок!
Не горюй и не вешай носа! Скоро мы разобьем фашистов, Я вернусь домой, и в первый же солнечный день поедем в зоопарк. Выберем самого красивого пони…"
Но наша мечта не сбылась. Отец не вернулся с войны. Мы с мамой прожили в Перми несколько лет, я окончил школу и приехал учиться в Москву, в университет.
И теперь воскресным утром я вновь в зоопарке. Меня окружает горластая детвора, и вдруг я себя мальчишкой… Курносым, вихрастым, с царапиной на носу. И мне захотелось лихо покатить не резвой лошадке под звон колокольчиков "дар Валдая" и бубенцов-воркунцов. Но, увы! Это для меня теперь далекая сказка!
Все же я терпеливо выстаиваю длинную очередь в кассу. Беру два билета "на счастье" и вручаю их голубоглазому карапузу:
- Прокатись-ка, малыш, за меня!
ЗА ПАВЛИНЬИМ ГЛАЗОМ
У Мити Воронова в коллекции разные бабочки: красная - крапивница, желтая - лимонница, две белые - капустницы, несколько серых с крапинками ночниц, даже бархатно-черная с белой каймой по краям - траурница. Недоставало только одной! В коробке из-под вафель, где наколоты бабочки, в верхнем углу пустое место, а чуть пониже написано карандашом: "Павлиний глаз".
- Ну, как, нравится? - спросил Митя, показывая коллекцию своему приятелю Сане Долгову.
- Ничего, красивые… - кивнул Саня. - Только вот тут…
- Здесь будет павлиний глаз! - похвастался Митя.
- Дожидается тебя, как же! - усомнился Саня.
- Увидим… - Митя бережно прикрыл коллекцию крышкой и понес домой.
А между тем павлиний глаз то кружился над поляной возле Конского пруда, присаживаясь на желтые одуванчики, то залетал в сад и порхал с цветка на цветок, то садился и отдыхал высоко на стволе березы. Завидев издали красный Митин сачок, бабочка мигом взмывала в небо и бесследно исчезала в вершинах деревьев. Только ее и видели!
- Ми-итьк! А, Митьк! - изо всей силы крикнул с улицы Саня. - Иди скорей!
Митя выскочил из-за стола с куском ватрушки в руках:
- Пожар, что ли?! Знаешь, как мамка ругается!
- Тсс… тише! - Саня приложил палец к губам. - Павлиний глаз…
- Где? - Митя чуть не поперхнулся и кинул остатки ватрушки козе.
- Только сейчас здесь, прямо на дороге сидел. Я его чуть-чуть рукой не накрыл. Теперь к Шулейкину подался.
- Не может быть! - Митя с опаской оглядел высокий серый забор, за которым проживал здоровенный волкодав Дуглас. - А собака?
- Шулейкин чуть свет за грибами пошел. И Дугласа с собой взял. Моя бабка их утрам на мосту встретила.
- Врешь!
- Бабка обманывать не будет.
- А вдруг там павлиньего глаза, нет?
- Да там он, как пить дать, там… Где-нибудь на розе сидит.
- Подсади! - попросил Митя.
Саня Долгов подошел к забору, нагнулся и подставил плечо:
- А как же. Только ты поскорей давай: одна нога здесь, другая - там. Не тяни…
Митя занес ногу, но не удержался, потерял равновесие и полетел в канаву, заросшую жгучей крапивой.
- Эх ты, а еще павлиний глаз поймать собрался, - засмеялся Саня. - На забор влезть не можешь!
- А ты сам попробуй! - почесывая волдыри на руках и чуть не плача от боли, ответил Митя.
- Ладно уж… становись на спину, - нехотя пробурчал Саня. - Только быстрей…
Митя схватился руками за край забора - раз… два… подтянулся и прыгнул.
- Порядок? - спросил Саня.
Последовало молчание.
Приземляясь, Митя наткнулся глазом на сучок, но даже не пикнул. Сразу понесся к клумбе. Взмахнул руками - бабочка не взлетала. Обежал вокруг дома - никого. Забеспокоился.
- Сань, я обратно…
- Погоди маленько, - прошептал в заборную щелку Саня. - Там сад здоровущий…
- Ну и что?
- Яблоки есть…
- Ну?
- Давай сорвем пару на пробу…
- Не… они еще зеленые, и потом воровать я не буду!
- Эх ты, "не буду…"
- Не стану, и все! - обиделся Митя.
- Тогда лезь обратно как хочешь… - Саня ехидно усмехнулся и, насвистывая, отошел от забора. - На Шулейкина, как пить дать, нарвешься!
Митя, глотая на ходу слезы, побежал за дом, к калитке, открыл задвижку и выскочил на улицу.
Вдали, на мосту показался Иван Кузьмич Шулейкин с корзиной в руке и Дугласом на поводке.
Митя что есть сил бросился к своему дому. Дуглас заметил непрошеного гостя, стал отчаянно лаять и рваться из рук хозяина.
Очутившись у себя за оградой, Митя с трудом отдышался. Спина и руки были обожжены крапивой и страшно горели. Под глазом вздулся фонарь. Мальчик опустил голову и побрел к колодцу умыться.
Но вдруг Митя замер… на листе лопуха возле досок сидел, распластав крылья, павлиний глаз. Он был вишнево-красного цвета, и на каждом его крыле светились большие голубые пятна, точно у индийского павлина.
Митя пригнулся к земле и стал тихонько подбираться к бабочке сзади, так, чтобы не спугнуть ее тенью от вытянутой руки. Павлиний глаз неподвижно сидел на лопухе, опустив длинный хоботок в каплю колодезной воды. Митя секунду-другую выждал… Раз - и долгожданная бабочка-мечта затрепетала в его руке.
- Есть! - прошептал Митя. - Попался…
В эти минуты он позабыл и про синяк под глазом, и про то, что саднило спину.
Митя ликовал.
Мать выглянула в окно и ахнула, увидев сына в таком растерзанном виде.
- На кого ты похож?!
- Зато у меня павлиний глаз есть! - радостно крикнул в ответ Митя.
Мать всплеснула руками:
- Это где ж ты такой "павлиний глаз" себе заработал?
ОДЕРЖИМЫЕ
Шум, визг, лай, мяуканье! Птичий рынок. По воскресеньям здесь продают разную живность: кошек, собак, птиц, живородящих рыб…
И на этот маленький пятачок за Абельмановской заставой приезжают разные люди. Профессор в пенсне. Бывший военный в шинели без погон. Колхозница с мешком конопли. Седой артист в берете. Студенты и школьники…
Взглянув на эту пеструю публику. Слава улыбается: "Ну и дяди! Большие, взрослые, а как первоклашки! Вон тот, в пенсне, руками без конца машет. Плясать, что ли собрался? А этот седой, в берете, целый час возле какой-то пеночки топчется. Разве просто так купишь!"
Лысый дядька с рыжими усами долго ловил юркую рыбешку марлевым сачком в аквариуме. А затем растолковывал Славке:
- Кардинал - благородная рыба. - Он с важностью разгладил усы и добавил: - Это тебе не карась. Держи, сынку!
Славка поблагодарил усатого дядьку и поскорее спрятал баночку с рыбами во внутренний карман куртки, чтобы не остудить воду. И тут кто-то толкнул его в бок. Славка повернулся и увидел своего одноклассника Димку Чиликина.
Димка в пушистой кроличьей шапке с оттопыренным козырьком, в теплой шубе. За пазухой у него шевелится что-то большое, круглое.
- Здорово, Дим…
- Космический Терентьеву!
- Я сегодня кардинала и моллинезию купил. Во… - Славка таинственно извлек из внутреннего кармана куртки баночку из-под горчицы. В ней застыли крохотные рыбы-мальки.
- И дорого стоят?
- Шестьдесят копеек за кардинала. Тридцать за моллинезию.
- За такую муть! - Дима презрительно ухмыльнулся. - Рыбы - животные глупые. А у меня вот что…
Он не спеша отстегнул две верхние пуговицы шубы и вытащил черного с белым ухом щенка.
- Смотри… Законный! Рубль пятьдесят отдал.
- Дворняга?
- Какая тебе дворняга! Сибирская лайка - таежный волк.
Слева в недоумении посмотрел на щенка, потом на Диму и спросил:
- А куда твой Спутник делся? Помнишь?
- Как же. Моя бабушка его собственноручно собаководам снесла. Говорит, там из него, может, настоящую собаку сделают, а дома одно безобразие. Культура у нее, сам понимаешь, девятнадцатый век.
Слава вздохнул, мечтательно взглянул на быструю, похожую на маленький уголек, моллинезию и ответил.
- А может, правда?
- Чего правда? - Дима насупился и дернул щенка за хвост. "Таежный волк" жалобно взвизгнул. - Чего правда? - Повторил Дима и погладил собаку. - Знаешь, как я с бабушкой тогда поругался?
- Ну?
- А потом подумал: может, где-нибудь на границе служить будет, шпиона поймает, а мне премию дадут. Бабушка сказала, что мою фамилию и номер школы записали…
- За что премию? Ведь не ты же шпиона поймал - удивился Слава.
- Да я из-за Спутника… - Дима сложил ладони лодочкой, словно приготовился нырять в воду, - подвиг совершил. Жизнью жертвовал.
- Жизнью?
- А ты думал? Я его в Сокольниках весной из пруда вытащил. По пояс в воду залез.
- Тебе еще тогда от мамы влетело.
- Ну и что? А теперь Спутник, может, государственную границу охраняет. Понял?
- Понять-то понял… - Слава переступил с ноги на ногу и тихо добавил: - Рыбы все равно лучше.
- Безусловно, молодой человек! - К ним подошел профессор в пенсне, положил Славе руку на плечо и, закинув голову, будто собирался читать лекцию, произнес:
- Рыбы в аквариуме - поэзия. Блок, Брюсов, Багрицкий… Да-да… уверяю вас как старый литератор.
- Позвольте, товарищ, - бывший военный в шинели, молчавший дотоле, подошел к профессору и возразил: - А чем, по-вашему, собаки плохи? Прежде я служил на границе вместе с Карацупой…
И между профессором и пограничником разгорелся жаркий спор. Один без конца поправлял пенсне и декламировал:
Он видит, как начинается рост,
Как возникает хвост,
Как первым движеньем плывет малек
На водяной цветок.
И эта крупинка любви дневной,
Этот скупой осколок
В потемки кровей, в допотопный строй
Вводит тебя, ихтиолог.
Другой же, рубя рукой воздух, отвечал твердо, отрывисто: "Туман, след, выстрел"…
Мальчики спорили тоже.
- А знаешь, - говорил Слава, - какие у меня петухи есть?
- Петухи? В аквариуме? Ха-ха…
- Да я серьезно. Рыбы так называются… голубые они и по вечерам светятся.
- Светятся не светятся - все равно глупые. А собака тебе и шпиона поймает, и стойку сделает, и кошелек найдет. О чем спорить? - И Чиликин надвинул Славе шапку на самые глаза.
- Прощай, пограничник! - надувшись, сказал Слава. - Смотри, шпиона не пропусти.
- А ты, рыбник, не задавайся, а то собаку спущу. Марс, куси-ка его за пятки!
- Ав… ав… - пронеслось по рынку.
Это пробовал свои силы "таежный волк".
Спору этому, возможно, и конца не было бы. Но тут профессор важно поправил пенсне, кашлянул и ободряюще кивнул Славе:
- Не грустите, коллега. Я тоже некоторым образом рыбник. Давайте-ка лучше с вами направимся к выходу и побеседуем.
Так возникла эта дружба. Слава пошел с профессором Дима с пограничником. Но не будем тому удивляться! Ведь на птичьем рынке люди очень похожи друг на друга и каждый по-своему беззаветно любит рыб, птиц, собак, кроликов… И любовь эта не проходит с годами.
НОЧНОЙ РАЗБОЙНИК
Смеркалось. Я возвращался со станции в лагерь и шел по берегу реки. Кама чуть слышно бормотала сквозь сон. Ночной ласточкой скользнула над водой летучая мышь и скрылась в зарослях ивняка. Вдруг в трех шагах от меня в сыром осиннике кто-то завозился, зашуршал, фыркнул. Я замер и постоял с минуту в нерешительности. Шуршание и фырканье повторились, словно кто-то простыл и легонько чихал. Я разбросал палую листву и заметил ежа. Весь в листьях, хвое и мхе зверек показался мне смешным и нарядным.
Закатал ежа в плащ и принес к себе в отряд. Ребята сразу обрадовались:
- Смотрите! Смотрите! Прямо живой гербарий!
Как на грех, ящика в тот вечер мы не нашли, и я решил взять ежа на ночь к себе на терраску. На следующий день мы с ребятами должны были ехать на пароходе.
Проснулся чуть свет, обшарил все углы - ежа нигде нет. Неужели утек Гербарий? Взглянул на часы - семь. Пора в лагерь, где я работаю вожатым. Вскинул рюкзак на плечо и скорей к своим пионерам.
По пути решил не говорить ребятам о беглеце. Зачем их расстраивать! Может, в походе другого ежа поймаем…
После завтрака мы с песней подошли к пристани. Белоснежный пароход "Сергей Есенин" тихонько покачивался у причала.
Кама текла ласково и покорно, с тихим урчанием перекатывая поблескивающую на берегу разноцветную гальку.
Пароход звучно гуднул, отвалил от пристани - позади остались луга, косогоры, деревеньки…
Ребята, переговариваясь, смотрели на лесистый берег, на высокого седого капитана в белом кителе, на расторопных матросов.
Я задумался: куда мог запропаститься ежик? На терраске все перерыл… Не мог же еж, в самом деле, в окно выпрыгнуть!
В это время Витя Михеев случайно облокотился на мой рюкзак:
- Ой! Что у вас, иголки там?
Я удивился:
- Какие иголки?
А Маша Сутеева говорит:
- Хорошо, что иголку взяли. Мальчишки обязательно в походе что-нибудь порвут…
- Да нет же, - недоумевал я. - Никаких иголок я не брал.
- А все же взгляните, - настаивал Витя. - Колется что-то.
Я развязал рюкзак. Смотрю, а там, внизу, между сахаром и печеньем, свернувшись клубком, спокойно дремлет Гербарий.
- Как же он сюда попал? - спросила Маша.
- Зайцем! - ответил я.
Ребята рассмеялись:
- Как так зайцем?