А вечером мать собралась стирать белье. Невзначай громыхнула пустым корытом. Да как затопает ногами, как завизжит! На дне корыта сидел сверчок. Маленький, черный, усатый. Он все подпрыгивал вверх - старался выбраться на свободу. Однако дело это мудреное, и сверчку никак не удавалось!
Пытливо рассматривал я таинственного запечного музыканта. Из сказки я знал, что у него должна быть при себе крохотная скрипка. Но как я ни старался увидеть ее - все было напрасно. Хитрец, видно, спрятал инструмент за печку. Попробуй-ка найди его!
С тех пор прошло много лет, но я не могу забыть того крохотного запечного скрипача. Наверное, без его песен мир моего детства не был бы столь музыкален и светел.
ШУТНИК
На краю деревни, возле барского, как он прежде назывался, заброшенного пруда стоял наш небольшой рубленый дом под тесовой крышей. Издали он походил на сказочный лесной терем. Войдешь внутрь - и, вправду, терем: стены обшиты корой, а окна увешаны клетками. В них жили разные птицы: чечетки, щеглы, синицы… И чиж тоже был. Веселый, нарядный! Грудка желтая, на голове - черная шапка, а под клювом - маленькая копейка. За доброту и сердечность я полюбил его и назвал Степкой.
С годами чиж сделался ручным. Вылетал из окна в сад, прыгал по веткам, звонко, призывно чирикал, забияк-воробьев подзадоривал. По окончании птичьей прогулки я проводил пальцем по железным прутьям клетки. Услышав сигнал, чиж знал, что его ждет лакомство, и возвращался в свой дом.
По утрам Степка не раз опускался мне на плечо, прыгал на руку и слегка теребил клювом рукав - требовал угощения. Прохладный чай он пил с ложечки, а кедровые орехи брел прямо с ладони.
Чиж очень привязался ко мне. Завидит в дверях и приветствует смешной и радостной песенкой, а в конце ее непременно выговаривал что-то вроде: "Хочешь ко-фе или ча-ай?!"
Мой брат сядет, бывало, за пианино и наигрывает: "Чижик-пыжик, где ты был?" Музыкальный Степка разом преображался, хорохорился, вдохновенно подпевал… И мы решили, что песенка эта как нельзя лучше соответствует его характеру.
Порой Степка забавлял меня тем, что трещал чечеткой, щелкал щеглом, тенькал синицей… Он подсмеивался, шутил над птицами. Не они не сердились на него. Ведь с доброй шуткой веселее живется!
ЖИВОЙ БАРОМЕТР
В субботу к нам в гости зашел дядя Гриша, посмотрел в окно на серое облачное небо и спрашивает меня:
- Знаешь, как погоду предсказывают?
- По барометру…
- Хочешь, я тебе живой барометр подарю?
- Как "живой"?
- Очень просто, - усмехнулся дядя. - Забегай ко мне завтра - увидишь…
На другой день пришел я к дяде, а он мне клетку со зверьком протягивает. Мордочка у него пухлая. Глазенки - черные, точно смородины, выпученные. Шуба - рыжая, а на спине пять темных полосок. Забавный!
- Держи бурундука!
- Спасибо! - поблагодарил я. - А при чем тут барометр?
- Скоро узнаешь! - Дядя хитро улыбнулся и похлопал меня по плечу. - Забирай! Забирай! Кедровыми орехами, семечками, ягодами да грибами его кормить надо.
Радостный прибежал я домой, поставил клетку на подоконник, а сам гляжу на зверька и думаю: "И как же такой кроха погоду угадывает?"
Бурундучишка тем временем знай себе таскает подсолнухи из кормушки. Набьет полный рот и с раздутыми щеками в дуплянку спешит. Видно, там закрома у него.
Вечерело. Из приоткрытого окна веяло сыростью и прохладой. Зверек сел на задние лапы, передними щеки подпер и, слегка раскачиваясь, начал кашлять, Я перепугался и скорей к дяде:
- Простыл зверь! Как лечить надо?
А дядя успокоил меня:
- Вовсе он не больной. Если бурундук кашлять вздумал - значит, гроза скоро нагрянет!
И верно, дядя прав оказался: не успел я за собой калитку захлопнуть, как гром прогремел.
С той поры живой барометр не раз меня предупреждал: "Сегодня на рыбалку ходить нельзя - дождь будет"… А однажды я его не послушался и… весь до ниточки промок!
ЯШКА
Скворцы прилетели в первые дни апреля. Один из них, черный, вертлявый, с кольцом на ноге, поселился у нас в скворечнике. Часами сидел на березе, стучал по суку клювом. Постучит-постучит, да и песенку вполголоса затянет.
- На твоего дружка Яшку, что к нам забегал, немного походит, - сказал дед.
Я пригляделся к птице - и верно. Так мы и прозвали скворца Яшкой. Ну и непоседа же он был! Когда грядки в огороде копали, Яшка прямо под ногами вертелся, жуков, червей подбирал. Потом взлетал на березу, давал концерт, а в конце его начинал по-собачьи лаять, дразнить старого дворнягу Валета.
- Семьей обзавелся, - грозил ему пальцем дед, - а все туда же, над собакой потешается!
Однажды я подошел к березе и услышал какой-то писк. Запрокинул голову, глянул на скворечник и догадался, что там вывелись птенцы. Сперва мне захотелось влезть на дерево и посмотреть скворчат, но я вспомнил слова дела: "Птицу на гнезде нельзя тревожить. Иначе она улетит навсегда". И теперь каждое утро я издали наблюдал за скворцами. Дней через десять птенцы подросли, и шуму от них стало больше. То и дело высовывали в леток свои желтые клювики. А Яшка со скворчихой совсем из сил выбились: каждые три минуты снуют туда-обратно. Теперь скворцу не до песен - настала горячая пора. Хлопот, как говорится, полон рот: нелегко прокормить большую семью.
Вот Яшка только что попотчевал прожорливых малышей.
Они успокоились и спрятались в своем доме. И мне тоже захотелось их покормить. Только как это сделать? Я понесся на кухню и притащил блюдце овсяной каши. Поставил его под деревом. И надо же - Яшка мигом спустился на землю и набрал полный рот каши. Я обрадовался, запрыгал и поделился новостью с дедом. Дед тоже улыбнулся: - Доброе дело сотворил. Скворец - птица трудовая, смекалистая.
Вскоре скворчата подросли и вылетели из гнезда. И Яшка со всем семейством подался в поле и не показывался до осени.
В сентябре к нам в сад вновь прилетели скворцы. Облепили яблони, вишни, тополя. Перед отлетом на юг птицы навещают родные места. Свистят, поют, гомонят, прощаются с летом. А один черный, вертлявый, с белыми крапинами скворец с кольцом на ноге отделился от стаи, уселся на шест и стал по-собачьи лаять.
Валет радостно взвизгнул - признал Яшку и вскинул передние лапы на плетень. А скворец попел вволю, потешил нас с дедом. Полетал над домом, над березой, сделал прощальный круг над Валетом, собрал всю стаю и направился в дальние края.
ХИТРЕЦ
Однажды бежал я краем оврага и заметил, что в кустах, у барсучьей норы возится какой-то зверек. Шерсть на нем бурая, Мордашка темная. Уши стоят. Косолапый.
"Волчонок! - решил я. - Вот бы поймать!"
Подкрался и накрыл зверя курткой. А пока нес домой, волчонок мне все руки покусал по дороге. Такой злющий!
В доме у нас в ту пору никого из взрослых не оказалось, и я решил посадить забияку в сарай. А для надежности разыскал в чулане цепочку и привязал зверя в углу.
Первым явился дед, глянул на меня с порога и спрашивает:
- Чтой-то ты, милок, больно растрепанный!
- Да вот, - я заговорщически огляделся по сторонам, - волка поймал!
- Настоящего?
- Ага, - кивнул я. - Только маленького, волчонка.
- Где?
- В овраге у барсучьей норы.
- Как же ты его взял?
- Курткой накрыл! Видишь, все руки мне покусал.
Глянул дед, и правда: красные полосы в разные стороны идут - следы от зубов.
- А ну показывай! Где твой серый разбойник?
- Вон, - я распахнул дверь в сарай. - На цепи…
Дедушка лукаво усмехнулся в усы:
- Да вовсе это не волк…
- Щенок! - подсказал я.
- И не щенок, а плутовка рыжая!
- Как ты узнал, что лисенок? - наскочил я на деда.
- По хвосту! - спокойно пояснил дед. - И у лис, и у волков дети одинаковые - бурые, лобастые… Только у волчат хвост весь темный, а у лисят на конце белое пятно.
И впрямь, на кончике хвоста у моего зверя - белое пятнышко. Словно он хвост в сметану макнул.
Признаться, сперва я очень расстроился. Ведь я мечтал из волка сторожа воспитать. А теперь что будет! Разве станет лиса дом караулить? Но мы с дедом так решили: выучить ее и в цирк отдать…
Целый месяц я дрессировал лисенка: и по бревну водил, и служить заставлял, и лапу давать, и в кольцо прыгать. И такой смышленый оказался! Дам я ему куриное крыло поиграть, он и рад. Крадется к нему, съежится в комок, напружинится… и цап-царап. Побегает от стенки к стенке, поносит и давай ямку рыть - добычу прятать. А я доволен: прямо цирковой номер выходит!
И хитрый такой! Если кто-нибудь захочет крыло найти - лисенок от заветного места отбежит в сторонку, глаза прикроет и сделает вид, будто он тут ни при чем. Месяца через два собрался я лисенка в город везти. В цирк подарить. И вздумал накануне погулять с ним вечерком по опушке. А на ночь на цепь сажать не стал - пусть, думаю, на прощанье по сараю побегает.
Утром пришел, смотрю, а зверя нет нигде. Подкопал лисовин ночью ход под дверью и удрал в лес. Только хитреца и видели!
СТАРЫЙ ЗНАКОМЫЙ
Возле колодца стоит высокая кудрявая береза. Дедушка сказал, что дереву около ста лет. С детства я привык к шелесту листьев и среди шума и трепета осин и тополей различал мягкий, застенчивый березовый шепоток.
В мае на березе поселился зяблик. Он пел на особицу раскатисто, звонко: то тенькал синицей, то гремел на весь сад, точно бил в маленький бубен. По утрам, заслышав голосистого певца, я выбегал в сад и здоровался с ним.
Осенью зяблик со стаей перелетных птиц откочевал на юг. И мне стало немного грустно: "Разве вспомнит он нашу березу. Ведь он улетает за тысячи верст!"
А когда пришла весна, я снова заметил на березе небольшую птицу. Сидела она высоко, почти у самой вершины, и я не мог хорошенько рассмотреть ее.
"Верно, новый зяблик", - подумал я и сказал: "Здравствуй!" Птица встрепенулась, почистила клюв о ветку, разок-другой тенькнула по-синичьи и ударила в звонкий бубен. И тут я узнал певца. Ведь старого знакомого всегда узнаешь по голосу.
ДОЗОР
Мой дядя уехал работать на северную стройку и оставил нам свою собаку. Так поселился в конуре возле нашего дома здоровенный волкодав. Звали его Дозор. Ни у кого из моих друзей такой большой собаки не было. Ростом с теленка, а голос густой и хриплый.
Стоило Дозору зарычать, как соседские кошки на деревья лезли. И даже бородатый однорогий козел, огородный пират и жулик, и тот перед собакой пасовал, к забору пятился.
А друзья шутили:
- Теперь тебе даже медведь не страшен!
Частенько бродили мы с Дозором по лугам, ходили на болото за клюквой, за голубикой. А как-то раз шли в сумерках по полю. Внезапно Дозор остановился и замер. Потом бросился в сторону и стал отчаянно скрести лапами. Из-под земли вскоре донеслось фырканье и визг. Я подошел ближе и увидел норку хомяка. Мне стало жаль зверька, и я позвал собаку. Но Дозор вошел а азарт и продолжал с яростью рыть землю. Вот уже его голова ушла в нору. Я кинулся к собаке, но тут… Дозор с визгом отскочил назад.
Видно, маленький храбрец бросился на собаку первым и куснул обидчика.
Вот и пришлось мне выручать из беды не маленького хомяка, а собаку, здоровенного волкодава!
ГЛУПЫШ
Летом рябины в саду уродилось видимо-невидимо. На каждой ветке - крупные янтарные грозди. А когда выпал снег, грозди вспыхнули рубиновым светом. И на этот свет холодным октябрьским утром прилетела стая ярких рубиновых птиц. Я глянул в окно и удивился: деревья разом преобразились, ожили.
Подошел ближе, неслышно раздвинул ветви, а птицы вовсе не испугались меня. Они изредка перепархивали сверху вниз, с любопытством поглядывали на незнакомца. До самой ближней из них, казалось, можно было дотянуться рукой. Тогда я подумал: "Ну и глупые птицы! Ведь этак недолго и до беды…" И верно, тем временем второгодник Ванька Гурьев незаметно подкрался и подстрелил из рогатки одну птицу. Я отнял ее у задиры Ваньки. А когда вернулся домой, посадил птицу в клетку и разглядел ее хорошенько. Окрашена она была в малиново-красный цвет. На крыльях две белые полоски. Крепкий темно-коричневый клюв слегка загнут книзу. Я плеснул в поилку воды, а в кормушку насыпал ягод и подсолнухов.
К счастью, птица легко отделалась - камень едва задел ей крыло. Денька через три выздоровела, повеселела и стала тихонько напевать.
Знатоки-птицеловы сказали мне, что это таежный щур - редкая певчая птица. Родина ее - северные леса. А к нам в среднюю полосу щуры прилетают на зимовку по ягоды.
Пел щур как бы вполголоса, плавно, мелодично, точно неведомый лесной музыкант играл на флейте. Мне нравилось слушать таежного певца, и, вспомнив, сколь он простодушен, доверчив и неосторожен, я прозвал щура Глупышом. Так он и прожил зиму. А весной я захотел выпустить птицу в сад, открыл дверцу и поставил клетку на балкон.
Глупыш с трудом взлетел на клен, долго печально посвистывал. А потом вернулся обратно, сел на свою клетку. И так повторялось три раза. Видно, жилось птице у нас дома хорошо, а летать на воле она отвыкла.
Теперь мне стало стыдно за прозвище Глупыш. Какой он глупыш - он умница, он мой верный пернатый друг!
ЛЮБИТЕЛЬ МУЗЫКИ
Почти всю долгую и на редкость холодную зиму я провалялся в постели. Замучила ангина.
Врач, плотный, невысокий старик в темных роговых очках, долго выстукивал и выслушивал меня. Затем тяжко вздохнул, поправил седую прядь и, о чем-то посовещавшись в дверях с родителями, посоветовал на прощание:
- Лучшее средство - жаркое южное солнышко. Да целебный морской воздух! И будет полный порядок!
Не раздумывая, отец взял отпуск, и ранней весной наша семья приехала в Крым.
Мы поселились в крохотной мазанке вблизи Бахчисарая. Окна на ночь распахивались в сад, а к утру пол был усыпан белыми лепестками черешен.
Белоснежными казались и крыша, и крыльцо, и дорожки. После завтрака я шел в сад, ложился под шелковицу и запоем читал рассказы Сетон-Томпсона. Тайком я тоже мечтал приручить какого-нибудь зверька.
Однажды отец вернулся из похода в горы и принес мне ежа.
- Гляди-ка! - сказал он. - Какой забавный! Пыхтит, словно паровоз!
Я очень обрадовался - прыгал вокруг ежа, трогал колючки пальцем, угощал зверька сыром.
Вечером посадил ежа в ящик, налил ему в блюдечко молока и отнес в сени. А сам лег спать. Утром проснулся, заглянул в ящик, а зверек куда-то удрал. Я искал его везде: в курятнике, в малине, даже под дом лазил. Спрашивал у соседей, но ежа, как говорится, и след простыл.
Тетя Маша, узнав про мое огорчение, предложила мне котенка, но я наотрез отказался.
На другой день ее муж, дядя Гриша, принес мне кролика-ушана, но я снова отрицательно мотнул головой: мне нужен был только еж. И тут мой друг Женька Блинов дал мне шарманку:
- Веселей жить будет! - и хлопнул меня по плечу.
Весь вечер я не расставался с шарманкой. Где-то внутри ее, в небольшом ящике, позванивали колокольчики и звучал старинный вальс "Амурские волны".
Перед сном я собрался было вернуть шарманку Женьке и, наигрывая, пошел к калитке. Но, чу! В кустах шиповника кто-то завозился. Я присел от неожиданности; кто бы это? Вскоре все смолкло, Наверное, показалось, подумал я и крутнул ручку шарманки. "Там-тарарам-там" - зазвучала мелодия вальса.
И тут кусты зашелестели, и прямо на дорожку выкатился еж. Ощетинился, фыркнул и огляделся. Задрал мордочку кверху и начал водить носом-угольком из стороны в сторону. А дальше еще чудней пошло: еж поднялся на задние лапы, будто плясать собрался.
- Чудеса! - улыбнулся я и на радостях позвал отца: - Смотри-ка, беглец нашелся. Пришел музыку слушать!
- Вот так новость! - рассмеялся отец и угостил ежа булкой, смоченной в молоке. - Да он, видно, любитель музыки!
Почти каждый вечер, заслышав шарманку, еж прибегал к нашему крыльцу. С той поры мы так и прозвали его: "Любитель музыки".
ТАЙНА СТАРОГО ЧЕРДАКА
Ветерок бродит по садам, шепчется в листве дубов и каштанов, сбивает с веток груши и яблоки. В один из таких летних погожих деньков к пасечнику Егору Ивановичу Белову в деревню Ладинка приехал погостить из Москвы внук Максимка.
Дед сгреб Максимку в охапку, чмокнул в щеку и загудел, точно пчела на пасеке:
- Ого-го, какой вымахал! В прошлые-то разы, помнится, от горшка два вершка был, а нынче, того гляди. Десну переплывешь…
- В сентябре в школу… Мне мамка и букварь, и форму купила. А ты, деда, как?
- Скрипим помаленьку! - Дед спохватился: - Да я ведь тебе гостинец припас…
Егор Иванович поманил внука на чердак. Скрипучая лестница сладко пахла яблоками и грушами.
- Глянь-ка, Максим! - Дед огладил усы, распахнул дверцу и ахнул: - Срам-то какой!
Заветный дубовый сундук с оторванной крышкой пустовал - груши были разбросаны по полу.
Максим поднял грушу, повертел в руках и протянул деду: сердцевина у нее была выедена.
Старик с досадой почесал затылок:
- Вот тебе и сурприз!
- Кто-то здесь без тебя похозяйничал?
- Кто его знает? - Егор Иванович пожал плечами. - Видать, какой-то поганец повадился!
- А Мурка жива?
- Жива-здорова… Куда она, плутовка серая, денется?
- Значит, не мышь?
- Спокон веков в нашем доме ни мышей, ни крыс!
- Тогда кто ж?
- Кто? Кто? - не на шутку осерчал дед. - Больно скорый! Поживем - увидим…
В тот вечер он постелил себе постель у лестницы на чердак, стал караулить вора.
В первую ночь Егор Иванович не сомкнул глаз, но никто не пожаловал. Во вторую - схитрил: подбросил вору для приманки переспелых груш. Ждал, ждал, ворочался, ворочался с боку на бок да, как на грех, захрапел. И приснился деду страшный сон: будто у него какие-то неведомые крылатые звери дом подожгли, а ему, горемыке, пришлось на пасеке ночевать. Проснулся чуть свет, поднялся на чердак, а там груши снова разбросаны и попорчены. На третью ночь дед положил под подушку будильник, чтобы, случаем, не задремать. Зажег фонарь. Перелистал газету, зевнул раз-другой и только окунулся в сладкую дрему, как наверху зашуршало.
Дед поднялся, тряхнул головой: не почудилось ли?
Шуршание повторилось.
Приложил к уху ладонь, начал размышлять: для хомяка слишком высоко, хомяк в эту пору в поле… Белка по ночам в дупле спит… Но тогда кто?!
И тут воришка пискнул тоненьким голоском и по-беличьи легонько зацокал.
Егор Иванович схватил фонарь, поднялся наверх и плотно притворил за собой дверцу.
Крохотный серый зверек испугался яркого света и заметался из угла в угол. Дед изловчился и накрыл его подвернувшимся под руку решетом.