Фантазии Баранкина
Книга вторая:
Три повести про школьника Юру Баранкина.
Первая книга - "Баранкин, будь человеком!" - рассказывает про лентяя и двоечника, который в поисках легкой и бездумной жизни проходит через ряд сказочных превращений (в воробья, в бабочку, в муравья). Пройдя множество испытаний, он понимает, что ничего прекраснее человеческой жизни нет на свете.
Во второй книге "Сверхприключения сверхкосмонавта" - повзрослевший герой проявляет необычные способности к знаниям.
Наконец, третья книга - о новых событиях из жизненных перипетий Юры Баранкина и Кости Малинина, неожиданно обнаруженных автором при дальнейшем исследовании их жизни и приключений, а издательство "Магарыф" печатает впервые это продолжение.
Содержание:
-
РУКОПИСЬ, НАЙДЕННАЯ В ШКОЛЬНОМ ПОРТФЕЛЕ. Вместо предисловия 1
-
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. СВЕРХПРИКЛЮЧЕНИЯ СВЕРХКОСМОНАВТА 2
-
ЧАСТЬ ВТОРАЯ. ГДЕ ЖЕ ВЫ БЫЛИ РАНЬШЕ, ЧАРЛЗ ДАРВИН! 27
-
Примечания 35
Валерий Владимирович Медведев
Сверхприключения сверхкосмонавта
Двадцать воспоминаний Юрия Баранкина о себе самом, написанные им самим
РУКОПИСЬ, НАЙДЕННАЯ В ШКОЛЬНОМ ПОРТФЕЛЕ. Вместо предисловия
Была весна. Я закончил работу над романом для взрослых. У меня было распрекрасное настроение. Я оделся и вышел на улицу. В марте бывают такие дни, когда власть переходит то в руки весны, то зима перейдёт в наступление, запуржит, но в этот день зима как раз отступила в тень заборов и зданий, в Тимирязевском парке среди деревьев попряталась.
Я направился к парку, напевая себе год нос, и, остановившись возле сугроба, осевшего от солнца, стал думать о том, какую книгу буду писать. Но я думал об этом совсем недолго, меня заинтересовал сугроб, вернее, не сам сугроб, а то, что из него торчало, а торчало из сугроба что-то похожее на школьный портфель. Согласитесь, что не так уж часто в жизни из сугробов торчат школьные портфели, да ещё не совсем старые, а вернее, совсем не старые,
Я подошёл поближе, разгрёб снег и, ухватившись за ручку портфеля, вытащил его из снега и потряс, как бутылку, будто бы ждал, что внутри портфеля что-то забулькает. Содержимое портфеля молчало, но я чувствовал по весу, что в нём что-то есть. "Может быть, - думал я, вспоминая поговорку: "Случай редок, но щедр", - может быть, это и есть самый щедрый случай, который так редко выпадает на долю писателя".
Присев на лавочку, я долго возился с заржавленным замочком портфеля. Наконец открыв застёжку, заглянул внутрь и, увидев целую стопку школьных тетрадок, извлёк их на свет. Сначала я подумал, что это обыкновенные ученические тетради по русскому, алгебре, геометрии, заброшенные в сугроб вместе с отслужившим свой срок портфелем, но, перелистав странички, я даже присвистнул от любопытства. Все тетради были исписаны буквами на каком-то непонятном мне языке, хотя буквы в словах были все русские. От долгого лежания под снегом строчки расплылись, буквы потеряли своё очертание, было трудно разобрать, то ли это "г", то ли "ч", то ли "ш", то ли "щ". Судя по нумерации, многие страницы были вырваны или потеряны.
Первая страница выглядела так:
Эмчщшя эмг энчсгря юкшчл мкгчмлэпэяль ечтпэуплпнпскогнз юсюкшчлопнкерплмяспгланкршрпчяшярфг, фяуяу кэфшфлг млярк пшфр фхвл фз опэыз фхнчеф муяхяррпфсрпб щшглп упщшя лпочнчшучслпопопэпшх, ечщплп шпчпщфчппэянфгф оплисуфркфупрчерп мпэнчссрр. - Фуор азяшптцчрмряеятп пюьмрфль опескаочнэфф рякчстч егшпхчсономфоф мэ нум нчдфт ряофмяль п мчюч элмомсфрярфа шчтп элпс елп а хя мэмоцфхрь очнчефлят нерь српщп урфщпцфхрфхясчеялчтьрызтбшчф ляу српб онперфлгрл ряонфсчн…
От одного вида страницы сердце моё застучало учащённо, вероятно как у археолога, обнаружившего впервые египетские настенные надписи, или клинопись, или загадочные письмена племён майя. Что таилось за всем этим, уже расшифрованным, люди знали, а что таилось за таким набором таинственных даже не словосочетаний, а буквосочетаний?.. Что скрывалось вот, например, за таким перепутанным алфавитом: эмчщшяэпэмч, энчсуря, юкшкл?
Загадочно сочетающиеся буквы: "эмчщшяэп…" - покорили моё воображение. "ЭМЧ! ЩШ! ЯЭП! ЯЭП!" - проговорил я, бережно опуская тетради в портфель и с усилием замыкая проржавевшие замочки. "Сейчас направлюсь к дому, сейчас сяду за стол, расшифрую тетради, легкомысленно подумал я, - и… и что… И то!.." Что станет мне ясно?.. Я не знал, что станет мне ясно, я шёл и думал: вот кто-то, какой-то мальчишка, ну, конечно, мальчишка, не девчонка же. Будет девчонка зашифровывать десять или сколько там тетрадей. Итак, какой-то мальчишка зашифровал. Что мог он зашифровать?.. Первую мечту?.. Первое чувство?.. Первое! Я ещё не знал, что первое… Но, конечно, это было что-то первое, наверное, важное и, конечно, секретное. А может, это дневник, который откроет мне после расшифровки какую-нибудь интересную и яркую личность. И с этими мыслями я поднялся к себе в квартиру…
Моя надежда, что я сразу же разберусь в этих загадочных "ЭМЧ-ах" и "ЯЗП-ах", рухнула примерно через полчаса. Не помогло и зеркало, которое я приставлял к тетради, думая, что текст зашифрован так, как были когда-то зашифрованы дневники Леонардо да Винчи - он записывал свои мысли таким способом, что их можно было прочитать лишь при зеркальном отражении. Может, автор загадочных тетрадей приставлял к слогам знакомых слов какие-нибудь буквы для искажения смысла или даже несколько букв, но эта догадка мне тоже не помогла. На другой день после бесплодно проведённой ночи я уже втянул в разгадку тетради всех своих знакомых, показывая им переписанные мной отрывки, но, увы, тетради молчали, никто не мог ухватиться хоть бы за ниточку расшифровки.
- Да розыгрыш всё это, - сказал мне один приятель, - это композитор Суесловский тебя разыгрывает, нарочно написал как придется, какими хочешь буквами и подбросил тебе, а ты голову ломаешь.
Неправда, буквы жили, дышали. За буквами шло чьё-то существование, я это ощущал, чувствовал. Помощь пришла неожиданно: другой мой приятель показал зашифрованный текст одному полковнику в отставке, он служил в Отечественную войну шифровальщиком, и тот тоже не сразу, но нашёл разгадку этого, как он выразился, "кроссворда". Вся трудность оказалась в простоте шифровки.
- А парень голова, - сказал мне полковник по телефону, - молодец. Я такого простого и загадочного шифра ещё в жизни не встречал. Прямо школа Леонардо да Винчи.
После телефонного разговора ключ шифра был у меня в руках. Он действительно до великого прост: нужно было взять алфавит и написать столбиком все буквы от "А" до "Я", а потом взять этот алфавит и ещё раз его написать от "Я" до "А", только теперь начиная с буквы "Я". Таким образом, все буквы первого алфавита в словах заменены буквами второго алфавита. Вместо букв "А" везде будет буква "Я", вместо буквы "Б" - буква "Ю" и т. д. и т. п. Исписав двумя столбцами алфавита бумагу, я достал из письменного стола стопку таинственных тетрадей и углубился в их расшифровку…
Как пишут в книгах: прошло несколько месяцев… И когда последнее слово было расшифровано, то на столе передо мной лежали… что бы вы думали? Дневники? Нет, не дневники! Описания первого чувства? Нет. Передо мной лежали воспоминания. Да-да, воспоминания! И не старичка пенсионера, или пожилого человека, или даже просто взрослого. Это были воспоминания мальчишки - Юрия Иванова. Воспоминания о себе самом и написанные им самим. Нет, не обмануло меня моё чутьё, и рукопись, найденная в школьном портфеле, оказалась очень интересным материалом.
Конечно, кроме расшифровки мне пришлось крепко ею позаниматься, как говорится, дать ей литературную обработку, но и только. За автора я ничего не дописывал. Там, где были вырваны страницы или безнадежно зачёркнуты целые куски текста, я их не дописывал и не додумывал за автора. Мне кажется, что Юрий Иванов, по тому как он сам вспоминает о себе и мыслит о своем будущем, представляет большой интерес.
Кстати, я долго размышлял, как назвать всю эту историю, и очень пожалел, что на экранах наших кинотеатров уже шла кинокартина, которая называлась "Воспоминание о будущем". Пожалел, потому что все, что описано в тетради Юрия Иванова, в самый раз было бы назвать "Воспоминания о будущем Юрия Иванова", или "Сверхприключения сверхкосмонавта" тоже неплохо, потому что "сверх" - это любимое слово автора зашифрованных тетрадей.
Итак, на этом я заканчиваю свою речь и передаю слово Юрию Иванову и его повести, которую смело можно назвать "СВЕРХПРИКЛЮЧЕНИЯ СВЕРХКОСМОНАВТА".
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. СВЕРХПРИКЛЮЧЕНИЯ СВЕРХКОСМОНАВТА
ВОСПОМИНАНИЕ ПЕРВОЕ. Воспоминания о воспоминаниях
Всегда, во все времена будет существовать человек, которому будет поручено самое трудное задание, и я, как увидите, стану одним из этих первых! (Из речи, сказанной мною где-то, когда-то, перед кем-то, по поводу чего-то).
Дорогие товарищи потомки, ну и, конечно, современники! Я вам должен сначала объяснить, почему я, первый на земле чедоземпр, псип и сверкс, решил написать о себе воспоминания: дело в том, что я за свою жизнь перечитал очень много книг о жизни замечательных людей. Мною прочитана, например, вся литературная серия, которая так и называется: "Жизнь замечательных людей". Кроме этих книг, я прочитал ещё сиксильён всяких воспоминаний. Среди них больше всего люблю книгу про Александра Александровича Любищева. Там рассказывается про его жизнь. А в его жизни очень много общего с моею. Он тоже был один против всех. Он нападал. Я тоже. В общем, есть что вспомнить и ему, и мне… Только я прошу меня понять правильно, я пишу о себе, о Юрии Иванове, воспоминания не из какого-нибудь там тщеславия или чего-нибудь в этом роде. Я пишу, желая облегчить в будущем работу историков, которые начнут собирать материалы о моей жизни: где был, что говорил, просим всех, знавших Юрия Иванова, прислать в Центральный архив управления "чедоземпр-псип-один" всё, связанное с жизнью знаменитого чедоземпра, известного псипа и единственного в мире сверкса.
К мысли написать о себе воспоминания я пришёл простым путем. Дело в том, что я вообще не люблю художественную литературу, я люблю только учебники, научное и всякое "вспоминательное" чтение, или, как говорят взрослые, мемуары. Кроме трудов по космонавтике, я люблю читать Большую советскую энциклопедию. Я её знаю наизусть, у меня вообще-то удивительная и, может быть, даже уникальная память. Мне достаточно один раз прочесть страницу, чтобы запомнить на всю жизнь, только я это от всех скрываю, правда, иногда, чтобы всех озадачить, устраиваю, например, такой цирк. Подходит ко мне, скажем, Маслов и говорит:
- Ну, Угрюм-башка (он мне такое прозвище дал), скажи мне, кто такой Рыльке?
- Какой Рыльке? - начинаю я строить из себя дурачка. - Который из девятого класса?
- Не из девятого, - поправляет меня Маслов, - а из Большой советской энциклопедии.
- А! Из Большой. Так бы и говорил, что из Большой… Рыльке… Это, - говорю я, как бы вспоминая, - Рыльке - это Станислав Данилович, родился в 1843 году, умер в 1899 году; русский геодезист и астроном. Генерал-майор. Известен работами по вопросам земной рефракции и нивелирования. В 1898 году предложил оригинальную теорию земной рефракции, учитывавшую возмущающее тепловое воздействие почвы.
После моей справки все разевают рты, естественно, и кто-нибудь тихим от удивления голосом спрашивает:
- А "всё или ничего" - закон?
Я отвечаю:
- "Всё или ничего" - закон в физиологии - ложное положение, согласно которому возбудимая ткань (нервная и мышечная) в ответ на действие раздражителей якобы или совсем не отвечают реакцией, если величина раздражения недостаточна (ниже порога), или отвечают максимальной реакцией, если раздражение достигает пороговой величины; с дальнейшим увеличением силы раздражения как величина ответной реакции, так и длительность её протекания якобы не меняются… - и пошёл я, и пошёл…
В энциклопедии объяснение довольно большое, поэтому я решил его договорить всё до конца, а Кашин заткнул уши и заорал:
- Не надо "всё"! С меня хватит и "ничего"!..
Но это я отвлёкся, о чём я вспоминал?.. Ах, да, я вспоминал о том, что я люблю воспоминания великих людей. Но вот какую странность я заметил: в этих воспоминаниях чаще всего пишут о себе не сами великие люди, а те, кто их знал или о них слышал, иногда пишут и сами великие люди, но обычно в старости. Вообще я убеждён, что о таких людях, как я, надо писать мемуары как можно раньше (с первого дня рождения желательно). И не только писать, но почаще фотографировать, а воспоминания, я повторяю, должен писать сам, - я настаиваю на этом, - сам воспоминаемый. А то попросите других, вот, например, моих соучеников, что они стали бы обо мне писать для Истории? Вы знаете, сколько у меня врагов?.. Я подсчитал: сто семнадцать человек, нет, сто шестнадцать, мама у меня друг, а папа - враг.
Одним словом, кто меня знал, тот меня и ненавидел, повторяю, кроме моей мамы. Только доверься моим врагам, в том числе и моему папе! И вообще, я бы не всем разрешал писать воспоминания обо мне, даже моему папе. Возьмём наш класс, всех его учеников. Предложите им написать обо мне. Я убеждён, что эти воспоминания начались бы так:
"…Нам даже и вспоминать не хочется этого типа Иванова, но уж если Истерии хочется, чтобы мы вспомнили, то пожалуйста. Ну, во-первых, какая у него была внешность?..
Здесь посыплются реплики:
- А бог его знает…
- Он такие гримасы строил, что его лицо и разглядеть-то нельзя было!.."
Кстати, в тот исторический день, с которого я окончательно решил начать писать о себе воспоминания, я сидел в пустом классе и думал: неужели же я не доживу до той поры, когда люди будут судить о других не по поступкам, а по мотивам поступков, потому что если обо мне судить только по поступкам, не думая о том, какие мотивы толкнули меня на это, но получится, быть может, совсем другое впечатление. Сами посудите, у нас с начала учебного года заболела Алла Астахова, староста нашего класса. На её должность временно назначили ученика нашего класса с двойной фамилией. У нас есть такой ученик Кириллов-Шамшурин. Вообще-то он всегда рвался быть старостой нашего класса, но его почему-то не выбирали раньше. А тут Алла заболела, и ему, конечно, поручили быть временно старостой. При Алле Астаховой наш класс был вполне приличным классом. А когда её заменил Кириллов-Шамшурин, то он, вероятно, решил из нашего класса сделать что-то образцово-показательное. При Астаховой у нас было так: ребята потихоньку разговаривали на уроках или даже писали друг другу записки. А Кириллов-Шамшурин решил, чтобы ребята не разговаривали и записки тоже не писали. Поэтому он однажды подошёл ко мне и сказал:
- Слушай, Иванов, ты всё можешь… Как мне сделать так, чтобы ребята на уроках не переговаривались и не писали друг другу записки?
Я, даже не думая, сказал, что это очень просто.
- Научи меня, - попросил Кириллов-Шамшурин.
- Пусть все ребята учат азбуку Морзе. И если кому-нибудь надо будет что-нибудь передать в классе во время урока, то пусть он поморгает тому, кому нужно, по системе Морзе. Примитивно и бесшумно.
- Ты гений! - сказал мне Кириллов-Шамшурин и пошёл к ребятам делиться моим изобретением, выдав его, кстати, за своё.
Ну разве я думал, что советую Кириллову-Шамшурину плохое? Разве я знал, что ребята воспользуются этим в своих интересах и самым невероятным способом?!
Вскоре в классе действительно наступила мёртвая тишина, такая мёртвая, какой не было при Алле Астаховой. Зато какие бесшумные разговоры начались! Каждый передавал азбукой Морзе другому всё, что ему в голову взбредёт. И кончилось тем, что стали просто подсказывать друг другу на уроках. Успеваемость поднялась, все стали четвёрки и пятёрки получать. Кириллов-Шамшурин был произведён в герои. Если бы не наша биологичка Анна Петровна, то я вообще не знаю, чем бы всё это кончилось. Но Анна Петровна, оказалось, была когда-то на фронте радисткой и очень быстро разобралась в обстановке. Очень быстренько разоблачила всю эту историю. Тут Кириллова-Шамшурина взяли, конечно, за жабры и, конечно, спросили, как он только додумался до этого? И тут, конечно, Кириллов-Шамшурин всё свалил на меня. Дня три тому назад в школе был скандал по этому поводу. Меня вызывали к директору, и всю эту историю записали в дневник… в мой.
Я всегда задумывался, почему у людей бывает двойная фамилия? Не знаю, как в других случаях, но в этом случае с Кирилловым-Шамшуриным была двойная фамилия, наверное, потому, что в нём жили два человека: Кириллов и Шамшурин.
Я, товарищи потомки, вообще-то не уделил бы этой истории своего драгоценного времени ни секунды, тем более на запись в дневнике. Но к Кириллову-Шамшурину я всё-таки подошёл и сказал.
- Ну, признавайтесь, Кириллов-Шамшурин, - сказал я, признавайтесь, кто из вас двоих меня предал? Кириллов или Шамшурин?..
И ещё я ему передал привет от змеи.
Он очень удивился и спросил:
- От какой ещё змеи?
- Информирую, - сказал я. - На мясной рынок одного Бирманского города, что стоит у одного из притоков дельты реки Иравади, охотники доставили редкостный экземпляр выловленного в джунглях питона длиной более пяти метров. Один горожанин, сжалившись над судьбой такого красавца, которому предстояло быть проданным на мясо, выложил запрошенную цену и отправился на окраину города, чтобы выпустить змею на свободу. Но не успел он открыть крышку корзины, как хозяин джунглей мощными кольцами обвил шею и плечи незадачливого натуралиста. С трудом спасли его вовремя подоспевшие прохожие… Знаешь, в чём у тебя сходство со змеёй? - спросил я Кириллова-Шамшурина.
Но он вместе ответа быстро побежал по коридору и скатился вниз по лестнице. А я побрёл к себе в класс и сел за парту.
Вообще-то этот приём передачи мыслей на расстоянии с помощью радиоазбуки Морзе я готовил для себя, вернее, для инопланетных путешествий: я думал, что во время разговора с инопланетянами, если мне нужно будет что-то незаметно сказать своим, то я и поморгаю им свою мысль.