Условились к вечеру собраться у дома миссис Аткинс, чтобы узнать, как чувствуют себя больные.
Мэри незаметно проскользнула между партами и подошла к учительнице.
– Простите, мэм, – сказала она робко, – можно мне… Я…я хотела что-то спросить… попросить… – Она смущенно теребила передник. – Можно мне все-таки пойти к Чарли? Мне так хочется…
Миссис Аткинс поглядела девочке в лицо. Один глаз у Мэри подозрительно моргал.
– Иди. Чарли будет очень рад тебя видеть, – ласково сказала учительница.
ПОДАРКИ
– Ловите ее!
– Вон она, под стулом!
– Тише, не спугните! Заходи сзади!
– Дайте кто-нибудь шапку!
– Эх, черт, удрала!
Среди опрокинутых стульев, сдвинутых столов, сброшенных на пол подушек метались ребята и бабушка Салли, вооруженная большой пустой кастрюлей. Тони, сидя в кресле, азартно топал ногами. Чарли совсем свесился с постели.
А виновница всего этого беспорядка, маленькая белая мышь, спокойно поглядывала на всех красными глазками и как будто говорила: "Ну-ка, попробуйте еще, а я погляжу, кто из вас самый ловкий".
Самой ловкой оказалась бабушка. Она подкралась в тот самый момент, когда белая мышь собиралась перекочевать по занавеске с пола на подоконник. Бабушка набросила на нее кастрюлю и при этом прищемила розовый мышиный хвостик.
Мышь сердито пискнула. Ей высвободили хвост и пересадили ее в металлическую плетеную клеточку. Здесь пленница преспокойно принялась чистить себе мордочку цепкими розовыми лапками, посматривая с самым невинным видом на ребят.
– Глядите: моется! – в восхищении закричал Чарли. – Вот чистюля! А говорят, что мыши заводятся от грязи…
Белую мышь притащил Беппо. Это был, конечно, самый беспокойный подарок, но и другие подарки причиняли немало хлопот. Стан, например, принес обоим мальчикам свой футбольный мяч. У мяча лопнула камера, и Тони моментально захотелось ее починить.
– Я с ними много возился, – сказал он с видом специалиста.
Нил подарил брату и Тони свой самый большой змей. У змея был разноцветный хвост, он почти ничего не весил и летал выше всех змеев в Ямайке.
– Какая погода? Есть ли сегодня ветер? – заволновались мальчики.
Они забыли, что больны, и собирались сейчас же бежать запускать змея. Но погода оказалась безветренной, и бабушка, собравшаяся было силой удерживать их дома, успокоилась.
Прибежала запыхавшаяся Нэнси и положила на постель Чарли белый аккуратный узелок:
– Что это такое? Отгадайте!
От узелка шел запах ванили и сдобного теста. Круглые темные щеки Нэнси были припудрены мукой и сахарной пудрой. Она сама была похожа на пирожок.
– Ну, кто отгадает, тому самый большой кусок!
Ребята со всех сторон обнюхали узелок.
– По-моему, шладкий хворошт, – облизываясь, прошепелявил Тони.
– Чепуха! Это пудинг с изюмом, – сказал Нил.
Стан мечтательно посмотрел на Нэнси.
– Когда мама была жива, мы иногда ели такую штуку, – сказал он, – только я забыл, как она называется.
Бабушка тоже понюхала узелок:
– У меня от старости стал плохой нюх, никак не могу разобрать, какая здесь начинка.
Беппо ничего не сказал. Он только нюхал и нюхал и при этом уморительно облизывался.
– А я знаю, – Чарли сел на постели. – Это пирог со сливами.
– Угадал, угадал! – Нэнси захлопала в ладоши. – За это тебе самый большой кусок пирога!
Кто-то постучал.
– Можно? – спросил тихий голос.
В дверях показалось смущенное лицо Мэри Роч. Она боком вошла в комнату и неловко протянула Чарли что-то большое, прикрытое бумагой.
– Вот, возьми… Может, тебе понравится… Ребята с любопытством сдернули бумагу и ахнули: за стеклом маленького аквариума плавали, распушив сине-красные хвосты и переливаясь всеми цветами радуги, четыре бойцовые рыбки, так называемые "петушки". На дне желтел песок, и вьющееся водяное растение спускалось по стеклянной стенке.
Чарли блестящими глазами смотрел на девочку:
– Откуда они у тебя?
– Это мои рыбки, они мне уже надоели, – равнодушным голосом сказала Мэри. – Мне их подарили на рождение.
– Но ведь твое рождение было только на прошлой неделе! Я помню, ты мне сама говорила…
– Ну так что ж? Все-таки они мне надоели. Пожалуйста, возьми, – настаивала Мэри.
Казалось, в этот день подаркам не будет конца. Чарли и Тони с увлечением рассматривали свои сокровища.
Больные оба чувствовали себя гораздо лучше. Тони сидел в бабушкином кресле, придвинутом к постели Чарли. Он показывал всем желающим отверстие во рту. Десны Тони были залиты йодом и оттого выглядели темно-оранжевыми и очень страшными.
Чарли, одетый в пижаму, был похож на фотографический негатив: черное лицо и руки на белом фоне подушек. Одна щека у него была наискось залеплена длинной полосой розового пластыря; на лбу, где была довольно глубокая ранка, красовалась белая повязка. Несмотря на это, Чарли уже весело разговаривал и, казалось, совсем позабыл о прошлой ночи.
НА ВЫРУЧКУ ЧЕРНОМУ МИЛСУ
Подарки были со всех сторон осмотрены и одобрены. Потом Стан подмигнул Беппо. Оба они сгорали от любопытства, им не терпелось узнать, что же случилось вчера с товарищами.
– Слушайте, ребята, а ведь мы еще ничего про вас не знаем, – сказал Беппо.
– Сейчас подойдут наши, спросят, кто пробил Чарльзу череп, кто вышиб зубы Фейну, а мы им ничего не сможем ответить, – подхватил Стан.
Чарли посмотрел на Тони, Тони – на Чарли.
– Ладно, давайте я расскажу, – сказал Чарли.
– Ну, уж это ты брошь, – запротестовал Тони, – ты уже два ража рашкажывал маме ж бабушкой, теперь мой черед…
Они заспорили.
– Чудаки, рассказывайте оба, – сказал Беппо. – Пускай начинает кто-нибудь один, а другой потом станет продолжать.
– Чур, я первый! – воскликнул Чарли. – Тони шепелявит, ему трудно говорить.
– Вовсе не трудно! Пожалуйста, не беспокойся обо мне, – огрызнулся Тони, внезапно переставая шепелявить. – Ребята, начинаю я!
Всем стало смешно. Очки запрыгали на широком носу бабушки. Несмотря на то что она уже два раза слышала всю историю, она уселась на табурет и снова приготовилась слушать.
– Ладно, пускай рассказывает Тони, – сказал вдруг Чарли, – только я буду поправлять, если он где-нибудь соврет.
Тони с негодованием поглядел на товарища, но все-таки начал:
– Надо вам сказать, ребята, что в техническом клубе мне дали три премии. Одна премия была за модель грузовой машины, другая – за мой гербарий, а третья – за спектакль. Я там представлял в живых картинах Швецию, а другой парень – Норвегию, мы с ним оба стояли обнявшись, и на нас были красивые флаги. Только мы оба с ним очень потели, потому что на сцене была чертовская жара, и мы…
– Постой, постой! – закричал Беппо. – К чему ты все это плетешь?
– Как – к чему? – Тони смутился. – Я думал, что вам это интересно. Ладно, не хотите, как хотите. – И он опять начал: – Я сказал Аткинсу про электровоз, который нам сейчас показывают. Он и пристал: сведи да сведи меня в твой клуб. Мы с ним решили идти в тот самый вечер, когда нам вдруг объявили про цирк. Сами понимаете, что значит цирк: из-за него все бросишь!… Ну, когда цирк лопнул, Чарли стал меня звать слушать бабушку, а я его – смотреть электровоз.
– Конечно, электровоз перетянул, – вставил Чарли.
Бабушка усмехнулась в своем углу и покачала головой.
– Да, так вот, пока вы там собирались, мы тихонько удрали и поехали на Сто тридцать девятую улицу, – продолжал Тони. – Только вышли из подземки, смотрим – на углу, у салуна [3], собралась толпа.
– Большущая толпа, и в ней все больше цветные, но были и белые, – снова вставил Чарли, – и все громко кричат.
– Да. Ну, тут и мы, конечно, влезли в самую гущу и смотрим, что за скандал такой. Видим, подъезжает полицейская машина, с нее слезают полисмены и входят в салун. Тут нам говорят, что один черный парень, по имени Миле, хотел стащить с прилавка булку, но его зацапали и теперь, по слухам, бьют в подвале. "Я этого парня знаю, – говорю я Чарли, – он к нам в клуб ходит. Такой маленький, щуплый…"
– Нет, ты мне не так сказал, – перебил Чарли, – ты мне сказал: "Я его знаю по клубу, он всегда голодный ходит".
– Ну, все равно. Как я это сказал, вижу, у Чарли глаза на лоб полезли. "Надо его выручать", – говорит он мне, а сам уже локтями работает.
– Нет, это ты локтями, а я головой вперед, – вставил Чарли. – Голова в толпе – первое дело.
– Совсем как мой покойный отец, – пробормотала бабушка, – тот тоже был храбрецом и всегда заступался за слабых.
– Ну, пробились мы к самой двери салуна, глядим, а у нас перед носом полицейские куртки, – продолжал Тони. – "Нечего и думать пролезть туда, – говорю я Чарли, – погляди только на их кулачищи". Куда там! Чарли и слушать ничего не хочет. Заладил одно: "Мы должны. Нельзя так бросать Милса". А за нами шум, толкотня, цветные лезут к дверям, белые их не пускают… Вдруг полисмены замахали кулаками и давай теснить всех. Ну, мы тут не зевали: сразу в дверь и бегом по лестнице вниз…
– А за нами свистят, кричат, бегут… – Чарли приподнялся на постели, голос у него стал совсем хриплый от волнения.
– Да, все – и цветные и белые – ввалились в салун, – продолжал Тони, – а мы, как только очутились внизу, так прямо попали куда следует. Такой большой подвал, и посредине Миле, а кругом полицейские. И видим, костлявый салунщик дубасит Милса по лицу и по спине…
– Маленького мальчика по лицу! – возбужденно воскликнул Чарли. – Ну, да я ему хорошо влепил!…
– Да, Чарли совсем взбесился, – сказал Тони: – вцепился салунщику в ногу и давай его оттаскивать. Что тут поднялось! Мы деремся, полицейские молотят нас дубинками, я даже кусался, честное слово.
– Я гляжу, он висит на полицейском, а тот никак не может от него отделаться, – снова вмешался Чарли, – только сбросит его на пол, а Тони опять на него насел!
Глаза у Чарли так и прыгали при этом воспоминании. Тони тоже был возбужден, у него горели щеки.
– Тут в подвал вперлась куча народу. Кулаками молотят, ругаются! В суматохе Миле взял да и удрал, а нас здорово помяли. Потом из подвала все выкатились на улицу и там продолжали драться. Я одному полицейскому разорвал мундир, а он за это хватил меня по зубам. Кричит: "Ты тоже за черномазых! Вот тебе, получай!" – и кулаком мне по челюсти.
– А меня дубинкой один высокий бил!… – Чарли задыхался.
По черным щекам бабушки катились слезы. Вдруг она заметила возбуждение внука.
– Господи, у тебя опять жар! – закричала она с беспокойством. – Всё эти рассказы наделали. Бросьте, забудьте о них, пожалуйста… Дети, вы теперь всё знаете. Пожалуйста, не заставляйте их больше вспоминать об этой истории.
Бабушка укрыла Чарли одеялом. Тони откинулся на спинку кресла. Он устал от длинного рассказа. В комнату вошла миссис Аткинс.
– Там пришли все ребята, – сказала она, – они ждут своих делегатов, чтобы узнать новости.
Стан, Нэнси и Мэри стали прощаться.
Нэнси подошла к бабушке.
– Неужели вы нам больше никогда ничего не расскажете? – спросила она огорченно. – Я видела во сне Джима и Джен.
Бабушка улыбнулась:
– Ну, так и быть. Приходите завтра под вечер, я буду продолжать.
ПОБЕГ
– На чем же я остановилась в прошлый раз? – Бабушка наморщила лоб.
Вокруг нее под вязом лежали и сидели ребята. Для Чарли выкатили во двор кресло, а Тони примостился рядом с ним на низенькой скамеечке. По небу шли круто завитые облака, на Гудсоне кричали пароходы. Где-то там, за рекой, шумно дышал огромный город.
– Ирландец Кеннон нагнал Джима Бэнбоу и сказал ему: "Спокойней, не ерепенься, паренек!"
Беппо в точности повторил басом интонацию бабушки.
– Помню, помню! – обрадовалась она.
… Итак, значит, Кеннон подошел вплотную к Джиму; он глядел на него с пьяной усмешкой и звенел парой ручных кандалов.
– Бэнбоу, хозяин отправляет вас на свои восточные плантации. – Улыбающееся лицо О'Дей-на придвинулось к самому лицу Джима. – Мулы уже запряжены, не заставляйте нас ждать, сэр.
Кеннон ухватил мулата за плечо:
– Ну же, поворачивайся, черномазый!
Как! Его, Джима, хотят разлучить с Джен, с дочкой? Круглое шоколадное личико Салли встало перед глазами мулата. Нет, так просто он не дастся им в руки!
Ловко повернувшись, мулат вышиб из рук Кеннона кандалы, но О'Дейн, подстерегавший каждое его движение, набросился на него сзади и повалил на землю. Падая, Джим увлек его за собой. Два яростно борющихся тела катались по вспаханной земле, подымая клубы пыли. Кеннон бегал вокруг дерущихся, норовя ударить Джима ногой. И мулат и О'Дейн были одинаково сильными людьми, поэтому наверху оказывался то один, то другой. Наконец Джиму удалось высвободить одну руку. Он дотянулся до лежавшей в пыли мотыги. Одного удара было достаточно для того, чтобы оглушить О'Дейна. Увидев, что товарищу не повезло, Кеннон бросился бежать к дому, крича во все горло:
– На помощь! Убивают! Спасите!…
Джим поглядел кругом. Со всех сторон на крик бежали люди. Широкополые шляпы колыхались над бегущими.
– Джен, Салли… – пробормотал мулат и бросился в сырую чащу леса.
Были спущены все сторожевые собаки. Паркер вместе с лучшими стрелками обыскал каждый кустик в лесу, каждую канаву. Кеннон и очнувшийся О'Дейн рыскали, как гончие. Им обоим хотелось заполучить Джима и свести с ним счеты.
Хозяин съездил к судье и составил с ним объявление с подробным описанием примет Джима Бэнбоу. Но мулат исчез бесследно. Прошло несколько дней, и Паркер решил, что бежавший невольник утонул в лесном болоте.
– Собаке – собачья смерть! – сказал он.
Бедная Джен плакала не переставая. Салли ходила пришибленная, молчаливая. Она уже понимала, что случилось что-то страшное.
От огорчения Джен один раз пересолила суп, в другой – не положила соли вовсе. Паркеру это надоело. Он выбежал из-за стола разъяренный; салфетка болталась у него на шее.
– Довольно реветь! – заорал он. – Ты мне своими слезами портишь суп, проклятая плакса! И ты и твой муженек – одна шайка. Хорошо, что хоть одного черт унес!
Джен дрожала от негодования, у нее посерели губы, но она ничего не ответила и, опустив голову, вышла в кухню. Там у стола стоял рыжий мальчик лет десяти, с длинным кнутом в руках. Солома запуталась в его красных волосах, руки и босые ноги были исцарапаны, как будто мальчик продирался сквозь колючий кустарник, растущий в горах.
– Которая будет Джен-стряпуха? – спросил он простуженным голосом.
– Это я, – удивленно сказала Джен.
Мальчик поднялся на цыпочки и шепнул ей что-то на ухо.
Джен громко охнула.
– Тсс… ничего страшного… Есть для вас новости, – сказал мальчик.
Он оглядел кухню. Тетка Харри мыла кастрюли, две молодые негритянки стирали белье и зубоскалили.
– Выйдем куда-нибудь, – шепнул он Джен.
– Салли, посиди здесь, я скоро вернусь, – торопливо сказала негритянка и вместе с мальчиком скрылась за дверью.
Когда Джен вернулась, ее черное лицо сияло. Она на ходу поцеловала тетку Харри и зашептала ей что-то на ухо. Потом запела было какую-то песню, но тотчас же умолкла. Салли удивленно глядела на мать: с тех пор как исчез отец, мама так не улыбалась.
Джен взяла дочку за руку и повела ее в сад, к кустам шелковицы, росшей у изгороди. Здесь их никто не мог увидеть. Она села на траву и посадила Салли на колени.
– Послушай, дочка, – сказала она серьезно, – ты теперь уже большая и должна мне помогать.
Салли насторожилась. Мать еще никогда не говорила с ней таким тоном.
– Я должна уйти из дому, – продолжала Джен. – Сейчас я не могу взять тебя с собой, понимаешь? Но через два дня я и еще кто-то, кого ты любишь, придем за тобой.
– Папа! – вскрикнула Салли. Джен зажала ей рот:
– Тсс… молчи… Ты будешь пока жить у тети Харри, я с ней обо всем договорилась. А потом тетя Харри скажет тебе, что надо сделать, чтобы увидеться со мной.
Джен глядела на дочку. У девочки было задумчивое и спокойное лицо.
– Ты понимаешь меня? Ты не будешь плакать?
– Не буду, мама, – серьезно сказала Салли. – А ты вернешься за мной?
– Конечно, вернусь, смешная моя дурочка. – И Джен принялась без конца целовать дочку.
Вдруг из кустов раздалось отчаянное кудахтанье.
– Это меня зовут, – сказала Джен. – Смотри же помни, что ты мне обещала.
Она в последний раз поцеловала Салли и убежала.
СТО ПЯТЬДЕСЯТ ДОЛЛАРОВ НАГРАДЫ
Было уже темно, когда Салли решила выйти из своего убежища. Девочка на цыпочках подошла к открытой кухонной двери. В кухне никого не было, огонь в очаге погас, на столе стояла немытая посуда. На крыльце, съежившись, сидела старая негритянка тетка Харри и тихо всхлипывала.
Увидев Салли, она взяла ее за руку:
– Пойдем, бедняжка моя, я тебя уложу спать вместе с моими ребятами. Живи пока у меня, только смотри не попадайся хозяину, а то он всех нас сживет со свету.
Хижина тетки Харри была такая же, как у всех негров на юге Америки: несколько кольев, воткнутых в землю, а поверх них – пальмовые листья, набросанные для защиты от дождя и солнца. Прямо на земле валялись одеяла, и тут же стояла каменная ступка, в которой толкли кукурузные зерна; к одному из кольев были подвешены связки красного перца.
Дети тетки Харри спали: из-под одеял торчали только черные курчавые головы.
Старая негритянка взяла из очага щепотку золы и бросила ее на порог.
– Это чтоб не пришел к нам злой человек, – объяснила она Салли, – самое верное средство.
Салли улеглась рядом со старшей девочкой и тотчас заснула. Ей снилось перекошенное злостью лицо Паркера, и ночью она несколько раз вскрикивала. Тетка Харри подходила к ней и испуганно бормотала какие-то заклинания.
Утром Салли проснулась печальная. Ей нельзя было попадаться на глаза хозяину, поэтому она бродила на задворках усадьбы. Здесь были конюшни, где стояли мулы и лошади хозяина, сараи, где хранились косилки, машины для выжимания сахара, упряжь… В старом амбаре осенью помешался склад табака. Вокруг амбара росла высокая трава, и Салли уселась в тени. Где-то неподалеку надсмотрщик ругал негра. Девочке хотелось плакать. Где папа и мама? Почему они не взяли с собой Салли?
Но девочка вспомнила свое обещание и мужественно удержалась от слез.
Медленно тянулся день. В обед тетка Харри дала Салли пару кукурузных лепешек.
– Это все, что у меня есть. Кушай, детка. Только, когда откусишь первый кусочек, скажи громко: "Ем не я, ест старый Дун". Это чтоб тебя не сглазили.
– Ем не я, ест старый Дун, – машинально повторила Салли.
Она удивленно глядела на негритянку. Ее родители не были суеверны и смеялись над приметами старых негров.
После обеда прискакал посланный от шерифа. Он привез еще сырое, пахнущее типографской краской объявление:
БЭНБОУ ДЖЕН