Совы и короли
Рухлядь и невзгоды
Нам всегда нравились первые дни после возвращения из Ламагари в город. Мы снова обживались в своей комнате, встречались с нашими игрушками и леопардом. Он по-прежнему сидел в витрине, и, представьте, стоило ему нас увидеть, голубой его глаз как будто заблестел.
Однако этой осенью дома ни о Никосе, ни о леопарде не говорили.
- Устроил он нам веселенькую жизнь, хватит уже, - ворчала тетя Деспина.
И пойми тут, о ком она говорит - то ли о Никосе, то ли о леопарде.
А Стаматина на следующий день после возвращения получила ключи от витрины, чтобы вымыть в ней стекла, и тут же кликнула нас с Мирто.
Вначале я даже руку к леопарду протянуть боялась - не то что погладить его. Мирто первая потрогала его усы, а потом когти.
- Они настоящие! - промурлыкала она.
Теперь и я рискнула к нему прикоснуться. Когти жесткие и выпущенные. Я погладила леопарда. Его шерсть оказалась гладкой-прегладкой и блестящей. Мирто проверила: у леопарда глаза из бусинок. Я руками не трогала, но нагнулась к нему близко-близко, и мне показалось, что он смотрит прямо на меня. Глаза его так странно блестели: один - голубой, другой - черный-пречерный. Пасть леопарда была приоткрыта, и виднелись зубы - острые и страшные.
- Смотри! - вскрикнула Мирто. - У него что-то в зубах!
Она аккуратно протянула руку к пасти леопарда и вытащила клочок белой бумаги.
"ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В ГОРОД. УСПЕХОВ В УЧЕБЕ. ЛЕОПАРД"
Мы развернулись и уставились на Стаматину, которая метелкой выбивала пыль из кресла. Даже если бы ее распяли на кресте, требуя признаться, что она знает о Никосе, увидим ли мы его и когда, она не вымолвила бы ни слова - упрямо бы поджимала губы, и все.
- Меня вы, пожалуйста, не дергайте, - вот и все, что она сказала. - Разве ваша тетя не говорила, что "обсуждать леопарда и Никоса строго воспрещается"?
Мы больше ни о чем не спрашивали Стаматину, и вовсе не потому, что поверили, будто она и вправду ничего не знает; просто начали готовиться к школе, ведь занятия начинались уже через неделю. Школа, в которую мы должны были ходить, оказалась не так уж и далеко от нашего дома - на набережной. Из классов на втором этаже можно было наблюдать за проплывающими мимо паромами. На балконе школьного здания была табличка, огромными черными буквами оповещающая всех о том, что здесь находится
ЧАСТНАЯ ШКОЛА "ПИФАГОР"
ИОАННИСА КАРАНАСИСА
Мы с мамой и дедушкой отправились записываться. Не знаю отчего, но стоило нам войти в кабинет директора, как сердце мое сжалось. Вдоль стен кабинета высились бесконечные полки, уставленные чучелами птиц, а стены были завешаны фотографиями королей. И в самом деле, Стаматина оказалась права: он похож на лягушку! Ну, наш диктатор. Я смотрела на его гигантскую фотографию, висевшую в самом центре стены; на маленькой полочке под нею стояло чучело совы.
Господин Каранасис, директор, сидел за своим столом и смотрел на нас - сурово и без улыбки. На нем был черный костюм вроде того, что есть у дедушки; только дедушка надевает костюм лишь в исключительных случаях - когда идет на чьи-то похороны. И начал директор с того, что заговорил с мамой о скидке на плату за обучение!
- Видите ли, я не пекусь о личной выгоде. Я хочу собрать в своей школе детей из хороших семей.
Мы с Мирто переглянулись, потому что впервые услышали, что мы, оказывается, из хорошей семьи! Господин Каранасис начал экзаменовать нас по грамматике и арифметике и понял, что мы отвечаем правильно. Он повернулся к дедушке и заметил:
- Благодарю вас, вы прекрасно их подготовили.
Мы думали, что на этом испытания закончатся, но вдруг господин Каранасис указал пальцем на своих настенных королей и велел Мирто назвать каждого по имени. Мирто знала всех. Зимними вечерами, когда становилось совсем холодно, тетя Деспина звала нас к себе в комнату, где всегда тлела большая бронзовая жаровня, и рассказывала нам истории про королей. У нее даже был большой альбом с фотографиями, и она показывала нам их всех - одного за другим. Я умирала от скуки, ведь настоящие, а не сказочные короли совсем не интересны. Я все ждала, когда же наконец раздастся: "ПА ВУ ГА ДЕ КЕ ЗО НИ", - тогда бы всем стало ясно, что дедушка закончил свои исследования и готов перейти к рассказыванию мифов и легенд. Правда, решиться уйти от тети Деспины тоже было непросто, ведь у нее в комнате было так тепло, да и, покончив с королями, она открывала свой шкаф и угощала нас сладкой пастой и апельсиновым вареньем. У дедушки же не только не разжигали огонь, у него еще и окно было нараспашку, и никакого шкафа со сладостями.
Зато у него всегда были в изобилии Адмет и Алкеста, Персей и Андромеда и мифы, мифы, мифы без конца и края! Как только я входила в комнату, он закрывал окно и протягивал мне плед - укутаться потеплее. Сначала я дрожала от холода и могла думать только о жаровне с тлеющими углями и о Мирто, запускающей ложку в банку с вареньем. Но дедушка начинал рассказ, и я уже ничуть не сожалела ни об оставленном мною тепле, ни о покинутых сладостях.
Господин Каранасис, конечно, ничего об этом не знал. Как не знал и о том, что дедушка любил Перикла и демократию и терпеть не мог всяких там королей - ни древних, ни тем более нынешнего, а ведь он даже не грек - нам его из Дании прислали да на шею посадили, как говорит дедушка.
- Благодарю вас, господин, - снова взялся за свое директор, полагая, что это дедушка выучил Мирто королям. Затем он повернулся к Мирто: - Если ты будешь прилежно учиться, мы тебя быстро сделаем звеньевой. Наш правитель основал Национальную организацию греческой молодежи!
По дороге домой дедушка с мамой не проронили ни слова. А мы с Мирто болтали без умолку. Мирто прыгала от радости, что ее сделают звеньевой, и неважно, что она и понятия не имела, кто такие эти звеньевые и чем они занимаются.
- Ты слышал, я буду звеньевой? - спросила она у дедушки.
- Дома поговорим, - отрезал он и молча пошел дальше.
Однако дома мы ни о чем таком не поговорили, то есть нет, поговорили, и о многом, только мы ничего не поняли из этих разговоров. Потому что с тех пор, как объявили диктатуру, папа говорит одно, дедушка - другое, тетя Деспина - третье. Только мама ничего не говорит, но мы-то понимаем, что в глубине души она согласна с дедушкой. Однако мне показалось ужасно смешным то, что взрослые стали так серьезно обсуждать, станет ли Мирто звеньевой. Мы даже не поняли, что это за Национальная организация греческой молодежи такая, о которой дедушка сказал, что стыдно заставлять детей туда вступать.
Вечером, когда мы ушли спать, Мирто сияла от счастья и все время меня дразнила, что мне уже почти восемь лет, а я так и не решила, кем стану, когда вырасту.
- А ты кем станешь? Ты вот тоже не знаешь! - обиделась я.
- Как это не знаю? Я решила стать звеньевой!
- Это не профессия!
- Очень даже профессия и в три раза больше!
Я хотела было сказать ей, что стану писателем, но она бы снова ответила, что писателями рождаются, а не становятся.
- Можно подумать, ты родилась звеньевой, - яростно бросила я.
Мирто уселась на спинку кровати и с достоинством заявила:
- Звеньевой - не писатель, звеньевым может стать любой.
Тут-то, верхом на спинке кровати, ее и застала Стаматина, поднявшаяся к нам в комнату закрыть ставни.
- Сейчас хлынет. Господи, спаси того, кто сейчас в дороге, - пробормотала она себе под нос.
И вдруг я вспомнила про Никоса. Где он сейчас? И от леопарда нет вестей.
- Может, это Никос сейчас в дороге? - спросила я.
- И как тебе только в голову такое пришло, детка? - вздрогнула Стаматина.
- А почему ты сказала: "Господи, спаси того, кто сейчас в дороге"?
- Он не в дороге, - ответила она серьезно. - Но он плывет посреди бури…
После чего снова закрыла рот на замок - и спрашивай, сколько хочешь, что происходит с Никосом!
- ОЧПЕЧА - из-за Никоса, ОЧСЧА, что пойдем в школу, - сказала Мирто, когда мы остались одни.
- ОЧПЕЧА, ОЧПЕЧА, - ответила я, потому что школа меня больше не радовала.
Может быть, все дело было в совах и королях.
Первого октября улицы заполнили дети в синей и черной форме. У нас была синяя, с белыми воротничками. Мою учительницу звали госпожа Ирини, а моего соседа по парте - Алексис. Я бы очень хотела поговорить с ним до того, как учительница войдет в класс, но он сидел так, что я чуть не носом утыкалась в его спину. Мне бросилось в глаза, что форма у него старая и поношенная, а ботинки сбиты на носках. Я подумала, что мы вряд ли станем друзьями и что было бы здорово, если бы вместо Алексиса в одну школу со мной ходил Нолис!
Урок уже начался, когда дверь открылась, и в класс вошел господин Каранасис.
- Госпожа Ирини, - обратился он к учительнице, - у вас будет еще одна ученица. Отпрыск одной из лучших семей нашего общества.
Пипица! А господин Каранасис продолжал растекаться тысячью и одной похвалой в ее адрес. Если б он только знал, что Пипица - предательница и лгунья!
Тем временем Пипица изливала мне свои восторги. Она, видите ли, ходила в другую школу, но, узнав, что мы пошли в эту, всё вверх дном перевернула, чтобы и ее сюда отдали. Так, значит, мне еще и всю зиму терпеть Большие неприятности у себя под боком!
На последней перемене ко мне подошел Алексис. Он высокий, просто огромный, худой и очень бледный.
- Как тебя зовут?
- Мелисса.
- А я услышал, что эта толстуха, - кивок в сторону Пипицы, - зовет тебя по-другому.
- Она сказала "Мелия". Это уменьшительное.
- А мне тебя как звать?
- Как хочешь.
- Тогда Мелисса. "Мелия" вообще ничего не значит.
- Так и Никос говорит.
- Это еще кто?
- Да… так, один мальчик из нашего района, - пробормотала я, запинаясь и краснея от вранья.
Потом Алексис задал мне вопрос, которого я совсем не ожидала. Он спросил, платим ли мы за обучение по обычной цене или "со скидкой". Я уж было разозлилась - ему-то какая разница, как мы платим? Но он не дал мне ответить, прошипев в самое ухо:
- А я - "со скидкой", поэтому, если я не исправлю свои оценки по арифметике, меня оставят на второй год.
- Да ты что! А если бы ты учился не "со скидкой", то как бы перешел в другой класс? - удивилась я.
И Алексис рассказал мне об удивительных порядках, царящих в школе господина Каранасиса. Он с первого класса ходит в эту школу, так что успел их изучить. Те дети, которые платят за обучение, как положено, никогда не остаются на второй год, даже если они непроходимые тупицы. А вот тот, кто платит "со скидкой", чуть только у него учеба не заладится, сильно рис-ку-ет. Это Алексис сказал так - "рис-ку-ет", выделяя каждый слог, мне даже стало страшно.
- Мы тоже "со скидкой", - призналась я.
- Кто это вы?
- Я и моя сестра. У меня сестра в пятом классе. Ей-то нечего бояться. Она очень хорошая ученица. Она даже знает, сколько тычинок у цветка яблони.
- Нашла чем хвастаться!
Я открыла рот, чтобы ответить, но тут прозвенел звонок, и мы пошли в класс.
Не успел урок начаться, как к нам снова пришел господин Каранасис - на этот раз в сопровождении мамы Пипицы. Мамаша начала присаживаться за каждую парту, чтобы понять, где дует из окна, а где нет, откуда лучше видно доску и куда стоит посадить Пипицу. К счастью, не рядом со мной. Не потому что я так уж рада сидеть рядом с Алексисом. Но с Пипицей… нет уж, увольте!
- Они, - прошептал Алексис и кивнул в сторону Пипицы, - платят как положено.
- Обожаю нашу школу! - кричит Мирто как-то днем, когда мы все садимся за стол.
- А я вот совсем ее не люблю, - бурчу я. - Хотя учительница у нас вроде бы ничего.
- Вы хоть бы раз в чем-нибудь согласились! - обрушился на нас отец.
Мирто была в восторге, потому что у них почти не было никаких уроков, зато их, пять-шесть человек из их класса и ребят постарше, постоянно собирал господин Каранасис и рассказывал, что именно нашей школе должна выпасть честь создать одну из первых фаланг Национальной организации молодежи, которую основал наш диктатор.
- Вам сказали, что это обязательно? - холодно поинтересовался дедушка.
- Нет, кто хочет. Но тот, кто пойдет сейчас, станет звеньевым и получит три золотые звезды. Вот как эти.
Мирто раскрыла ладонь, на которой лежали три звездочки, сияющие чистым золотом.
- Где ты это нашла? - спросила мама.
- В лавке мелочей.
Дело в том, что Мирто всегда нравились блестящие вещи. У нее целая коробка, забитая золотыми перьями, и горе тебе, если вдруг нечем станет писать и попросишь у нее одно. Когда нам, случается, дают карманные деньги, Мирто бежит в мелочную лавку и покупает все якобы золотые побрякушки, что найдет.
- Раз это необязательно, - твердо сказал дедушка, - значит, сиди тихо, и пусть другим выпадет честь стать первыми. Надеюсь, и твой отец придерживается того же мнения.
- Может быть, позже, если только это будет обязательно, - согласился папа.
- Тогда все станут звеньевыми, а я нет! - взвыла Мирто.
- Зачем вы пресекаете инициативу ребенка? - вмешалась тетя Деспина.
Но дедушка оборвал ее так же, как и в тот день, когда объявили о введении диктатуры:
- Не мели чепухи, Деспина!
Вечером Мирто положила на подушку три свои золотые звездочки и проговорила, давясь от слез: "ОЧПЕЧА, ОЧПЕЧА…"
Как-то, вернувшись из школы, мы застали у нас дома Нолиса, пришедшего на урок с дедушкой.
- Вот увидишь, сейчас и Артеми появится, - говорю я Мирто.
Мы сразу же сели делать уроки и почти уже закончили, когда появилась Артеми.
- Что, пришла шитью учиться? - поддразнили мы ее.
- Нет! Что же это, господин Нолис будет к вам ходить с визитами, а мне дома в Ламагари сидеть, что ли? - притворно завздыхала она.
Тетя Деспина отправилась по магазинам, так что Стаматина открыла нам большую гостиную, чтобы и Артеми могла взглянуть на леопарда. А она и смотреть не стала. Артеми никак не могла оторвать взгляд от люстры, свисающей с потолка, проводила рукой по бархатной обшивке кресел, а потом чуть с ума не сошла, любуясь своим отражением в большом зеркале с золоченой рамой.
- Здравствуй, моя прекрасная Артеми! - приветствовала она свое отражение и то делала глубокий поклон, то начинала танцевать. - Слушайте, - сказала она нам, - я в первый раз вижу, что я целиковая.
И давай снова кружиться по гостиной и танцевать.
У Стаматины слезы из глаз побежали, пока она на нее смотрела.
- Птичка моя, птичка моя, - все повторяла она. - Ни разу, за всю свою жизнь ни разу в зеркало не посмотрелась!
- Да нет! - утешила ее Артеми. - Рожу-то свою я каждый день вижу. Отец притащил мне карманное зеркальце. Но я и думать не думала, как это здорово - видеть себя целиком. Ну прям кинематограф какой! Я в прошлом году в городе видела, так чуть с ума не сошла, как там фотографии двигались - чисто люди настоящие!
Наконец Артеми обратила внимание и на леопарда.
- Прям живой, - прошептала она.
Вытащить Артеми из гостиной было невозможно: она все твердила, что теперь-то, когда в сказках услышит про королевские дворцы, уж точно будет знать, как они выглядят - точь-в-точь наша гостиная. Тете Деспине ее бы послушать, а то она все время брюзжит, что нам нужно купить новую мебель. Бархат на креслах давно вытерся и истрепался, пружины дивана продавились, а буфет и консоль испещрены дырочками, которые проедают в них жуки-древоточцы уже несколько десятков лет.
Тем временем Нолис закончил урок и торопился уйти, чтобы добраться до Ламагари до того, как стемнеет. В Ламагари можно было попасть не только морем - туда еще вела дорога по суше.
Только совсем разбитая, и идти по ней было трудновато: одни кочки да камни.
- Посиди, и поедем вместе, на лодке, - предложила ему Артеми. - Отец скоро появится.
- А шитье? - говорит ей Стаматина. - Госпожа еще не вернулась. Кстати, почему бы тебе не учиться грамоте вместе с Нолисом? - прибавила она.
- Потому что тогда не хватит мне места ни в наших лачугах, ни во всем Ламагари.
И так она иногда говорит, наша Артеми, что и задумаешься, какая она уже взрослая.
Нолис и Артеми рассказали нам новости из Ламагари. Вот уже пять дней, как там поселились чужаки. Их привезли полицейские, и они сняли крошечную комнатку в домике Нолиса.
- Это сосланные коммунисты, - сказал Нолис и посмотрел на меня пристально, будто бы хотел спросить, храню ли я его тайну.
- Да ладно, они большевики, - встрепенулась Артеми. - Так кир Панделис сказал. Если им показать крест, они тут же замертво упадут.
- Ну вот, что ты несешь! - разозлился Нолис.
Бог его знает почему, но мысли мои тут же полетели к Никосу. Нам даже неизвестно, в городе ли он; Стаматина, может, и знает, что да как, но спроси ее, и она снова припомнит тетю Деспину: "Обсуждать леопарда и Никоса строго воспрещается".
Алексис не появлялся в школе уже три дня, и госпожа Ирини отправила меня к нему домой - узнать, не заболел ли он. Может, он проводит время со своим отцом, думала я. Потому что несколько дней назад Алексис рассказывал, что его отец приехал из Афин. Он там работал, но теперь собирался остаться с ними на острове. Дом Алексиса был в двух переулках от нашего. Как-то я ходила с ним, чтобы взять книжку, но в дом Алексис меня не пустил. Я ждала на улице, на тротуаре, а он, принеся книжку, спросил:
- Хочешь, я покажу тебе моего кота? У меня настоящий персидский.
Я хотела. И уже думала, что сейчас он предложит мне войти в дом, но он снова исчез за дверью, а я осталась на улице. Он тут же вернулся, но без кота.
- Я не нашел его. Покажу в следующий раз.
Поэтому сегодня, постучав в дверь, я слышала, как стучит и мое сердце - сильно-сильно; мне казалось, выйдет сейчас Алексис, бледный-пребледный, посмотрит на меня и спросит: "Что тебе нужно в моем доме?"
Однако открыла его мама. Она как-то приходила за ним в школу, поэтому я ее узнала. На ней было старое платье и застиранный цветастый фартук. Она посмотрела на меня в изумлении, словно спрашивая, что мне здесь нужно.
- Меня послала учительница… госпожа Ирини, - наконец пробормотала я. - Чтобы узнать про Алексиса… вдруг он болеет.
- Проходи и сама увидишь, - с улыбкой ответила она и отошла, пропуская.
Я застыла на месте, не зная, что делать.
- Иди за мной, - сказала мама Алексиса и взяла меня за руку.
Мы спустились по нескольким ступенькам вниз и прошли по длинному коридору, в котором едва хватало места одному человеку. Справа и слева прямо на полу были свалены горы книг, высившиеся почти до потолка. Мама Алексиса открыла дверь, и мы вошли в комнату. И там тоже были книги, повсюду книги: на полу, на чемодане, на каких-то полках, даже между рамами, внутри окна.