Сказать-то все она могла, но до смерти боялась белобрысого мальчишку. Уж очень свирепо сверкали на нее глаза из-под вихрастых соломенных волос. Такой не пожалеет - изобьет. А кругом народ и эти два хороших барина. Ведь срам какой…
А оба барина тем временем приподнялись со скамейки, надев шляпы, собрались уходить.
- Сегодня в Арбатском театре идет трагедия Озерова "Эдип в Афинах"? - спросил Шаховской.
- Пожалуете?
- А как же! Не пропущу взглянуть на вас в "Эдипе…". Отойдя от скамьи, Плавильщиков спросил:
- Поговаривают, у нас в Москве в нынешнем сезоне будут две соперницы: Екатерина Семенова и девица Жорж?
- Слыхал и я, - своим тоненьким фальцетом пропищал князь Шаховской. - Пойдет у вас баталия, коли прибудут обе враз!
- И не говорите, сударь…
Глава пятая
О том, как Саньке досталась полтина
Не успели оба барина и двух шагов отойти, как Санька коршуном налетела на кошелек. Но и белобрысый мальчишка не сплошал. Их руки одновременно вцепились в добычу, каждый остервенело рвал кошелек к себе. Оба тяжело дышали. Санька молчала, стиснув зубы. Мальчишка же выдавливал хриплым шепотом:
- Отдай… У-у-у, чертова девка, излуплю!
Но Санька знала - из своих рук она кошелек нипочем не выпустит. Бей, лупи ее, не выпустит, и все тут… Ухватила она кошелек левой рукой, а правая сжалась в крепкий, будто кремень, кулак. И этим крепким, кремешковым кулаком она изо всей силы долбанула мальчишку в лоб, прямо между глаз. Тот взвыл от боли и разжал пальцы. Саньке того и надо было. Она скорехонько сунула кошелек за пазуху. А ну, попробуй отними-ка! Мальчишка все так же свирепо и угрожающе шипел:
- Отдай, с-с-сатана…
Санька лишь усмехнулась. Поправила на голове сбившийся платок. Еще тяжело дыша, но торжествуя, смотрела на мальчишку.
- Как же не отдать-то? Отдам… Всенепременно отдам!
Она поднялась, встряхнула смятую юбку сарафана и, глядя на мальчишку, сидевшего на земле, посмеиваясь, повторяла:
- Не сомневайся, паря, отдам, отдам…
Мальчишка тоже встал с земли. Маленький, тщедушный, злой, лохматый.
- У-у-у, сатана! - тянул он плаксивым голосом. - Два дня не емши… - По его измызганному лицу бороздами текли слезы.
Саньке стало жалко оборвыша. Она понимала его. Самой хотелось есть. Даже в животе урчало. Вот до чего оголодала.
- Ладно, не реви, дурень… Чего-нибудь надумаем.
- Себе возьмешь кошелек-то? - спросил мальчишка, не спуская с Саньки жадных глаз.
Санька повела плечом. Гордо вздернув подбородок, ответила:
- Мне чужого не надобно.
И еще раз, получше оправив на голове пунцовый платок, бросилась вдогонку за теми двумя сидевшими на скамейке. Они уже подходили к концу бульвара.
Забежав сбоку, Санька обратилась к тому барину, который обронил кошелек:
- Барин, возьмите…
Плавильщиков приостановился. Нахмурившись, повернул голову к девчонке в пунцовом платке.
- Чего тебе?
- Давеча около скамейки…
Плавильщиков увидел в руках девчонки собственный кошелек. Удивился и обрадовался:
- Ба-а, вот так случай! Истинная правда-мой…
- А как же, - вдруг бойко затараторила Санька. Осмелев, она радовалась тому, что может вернуть потерянный кошелек, и очень желала, чтобы и барин этому радовался. - А как же, ваш и есть! Как доставали платок, так, ваша милость, заодно и кошелек обронили… А я и подобрала. Берите, берите, барин, не сомневайтесь!
- Благодарствую, милая! Ведь здесь денег порядком…
- А вот чего не знаю, того не знаю! - все той же бойкой скороговоркой продолжала Санька. - Кабы мой был, знала бы, а раз чужой, меня не касается.
Ее миловидное лицо разрумянилось, глаза блестели веселым лукавством, из-под платка выбились завитки темных волос.
- Воструха! - тоненьким голосом протянул Шаховской. А так как он всякого человека примерял к театру и видел этого человека в той роли, какую этот человек мог бы сыграть на сцене, то и сейчас, глядя на Саньку, промолвил, обращаясь к Плавильщикову: - Субретка, а?
- Субретка и есть! - смеясь, подтвердил Плавильщиков.
- Чего-с? - спросила Санька, озадаченная непонятным словом.
Хвалят ее господа или обругали? Но по лицам их незаметно было, чтобы ругали. Смотрели на нее с любопытством, но по-хорошему.
- На, милая, возьми, - сказал Плавильщиков, порывшись в кошельке и протягивая Саньке монету. - За труды тебе.
Санька обиделась:
- Помилуйте, барин, какие же труды? Разве трудно кошелек поднять да принести вам?
- Знаешь поговорку: "Дают - бери, бьют - беги". Не хорохорься…
- Да уж не знаю…
Санька была в замешательстве. Вроде бы и не хотелось брать деньги, вроде бы и не за что… Но почувствовала, что самой шибко хочется есть, вспомнила чумазое лицо парнишки, его голодные глаза, нерешительно взяла монету.
- Чего не знать-то? Бери-и всё! - подбадривал Плавильщиков.
- Спасибо вам, барин. Только ведь и правда зря даете.
А в это время медленным шагом, играя лорнетом и нюхая букетец цветов, мимо проходил молодой франт в голубом фраке и с нарумяненными щеками. Тот самый, которого Плавильщиков обозвал Митрофанушкой. Поднеся лорнет к глазам, он с любопытством оглядел странную группу: два известных всей Москве человека, актер Плавильщиков и князь Шаховской, по-свойски беседовали с какой-то весьма простецкого вида девчонкой в синем сарафане и красном платке. И такая усмешка появилась на лице франта, таким уничижительным взглядом окинул он Саньку с головы до ног, от ее пунцового платка, которым Санька гордилась, до каблуков козловых полусапожек, которые нещадно жали ей ноги, что Санькина гордость взыграла со страшной силой. Громко, с озорством, тыча пальцем в нарумяненного франта, она проговорила, прищуривая глаза:
- Ваша правда, барин! Осел останется ослом, хотя осыпь его звездами. Он только хлопает глазами, где надо… А вот далее я и позабыла!
Плавильщиков с Шаховским изумленно переглянулись. Потом оба молча посмотрели на Саньку. Затем снова друг на друга.
- Ну-с, сударь мой, - произнес Шаховской, - как вам показался этот фортель?
Плавильщиков развел руки.
- Ошарашен… Можно сказать, с ног сбит… Звать тебя как? - спросил он Саньку.
- Александрой крестили. А попросту - Саней кличут. - И, отвесив Плавильщикову поклон, сказала: - За денежку премного благодарствую!
- Ваша правда, князь, воструха, - проговорил Плавильщиков, глядя вслед убегавшей Саньке.
- Так и видится она в Мольере…
- А как же - в самый раз Дорину представлять в "Тартюфе".
- Истинная правда, сударь мой! - И тоненьким своим голосом Шаховской пропищал фразу из роли служанки Дорины: - "Ах, вот уж мастера влюбленные трещать!.. Что за болтушки, право! Налево, сударь мой. Сударыня, направо…"
Оба рассмеялись и тут же, приподняв шляпы, учтиво поздоровались с идущим навстречу Карамзиным и Васильем Львовичем Пушкиным.
Глава шестая
О том, что случилось дальше с Санькиной полтиной
Белобрысый оборвыш поджидал Саньку. Глотнув голодную слюнку, спросил:
- Сколько дали-то?
- Сказывала тебе, дурню, не тужи! Наедимся пирогов с зайчатиной, напьемся сбитня…
- Они дорогонько стоят, пироги с зайчатиной. Пятак за пару.
- А у меня… гляди! - И Санька повертела монетой перед носом мальчишки.
Оба они чуть не вскрикнули: в руке у Саньки была целая полтина.
Батюшки светы родимые, уж не ошибся ли барин? Сроду Санька таких денег в руках не держала. Давал ей прежде отец копейку или по праздникам пятак на сласти - медовых сосулек из сухарного теста погрызть или сладких стручков… Но полтина!
Мальчишка тоже смотрел на серебряную монету, глазам не веря: вот уж раскошелился так раскошелился барин. Видно, изрядный богач, коли такие деньги отвалил.
- Звать-то тебя как? - наконец опомнившись, спросила Санька.
- Алексашкой.
- Алексашкой? - не поверила Санька.
- Угу! Как у нас полтина пойдет? Исполу или как?
- Не врешь? Правда Алексашкой звать? - не отставала, выпытывала Санька.
Мальчишка истово перекрестился. Санька молча разглядывала неожиданного тезку. Вот так история! Сказала, усмехнувшись:
- Меня ведь тоже Александрой звать.
Пришел черед дивиться Алексашке. Дивиться и радоваться. Раз тезки - пироги с зайчатиной он вроде бы уже уплетал за обе щеки. Однако схитрил, сделал вид, будто не поверил:
- Врешь небось?
- А для чего мне врать? - Санька (была у нее такая привычка) чуть передернула плечом.
- Перекрестись.
- Вот еще! Не стану.
- Ну, стало быть, врешь!
- Вру, не вру, тебе-то что? Пироги пойдешь есть? Накормлю тебя, дурня, до отвала.
- У-у-у, сатана! - ласково ругнулся Алексашка. Немного помолчал, обдумывая. - Тут недалече, на площади, Федька со сбитнем стоит.
- Ну и пошли к нему.
- Нельзя.
- Плохой сбитень, что ли?
- Хороший! Медовый, с имбирем. Задолжал ему.
- Ох, и дурень ты, Алексашка! Денег-то у нас полтина - отдадим!
- А еще там бабушка Домна с пирогами.
- И ей задолжал?
- Не… Она без денег не дает. Жадина! А пироги хорошие. Один раз у нее стянул с горохом. Вкусный!
- Пошли на площадь, Алексашка. И пироги и сбитень - все под рукой.
- А как тебя величать-то? - уважительно поглядев на Саню, спросил мальчишка.
Санька помолчала, подумала, потом сказала:
- Александрой Лукинишной зови. Ну, куда нам? Веди. Мне дорога незнакомая…
- Все прямехонько да прямехонько, - забегая то с одного бока, то с другого и заглядывая Саньке в лицо, суетился мальчишка. - Вон сюда идите, Александра Лукинишна. Там канава. Не сюда, не сюда, тутотка грязь…
- Да что ты меня обхаживаешь? Хворая, что ли? - рассердилась Санька. - Не мельтеши перед глазами.
Но мальчишка не унимался:
- Скоро и дойдем, Александра Лукинишна. Отсюда и версты две будет!
"Эх, паря, паря, - думала про себя Санька, - и лихо же тебя подвело… Чего уж там… Вижу, страх берет, как бы с носом не оставила. Не бойся, накормлю, век будешь меня помнить!"
- На углу и стоит тот Федька со сбитнем. Вон-вон, стоит! И Домна с пирогами. И-и-и, сколько их! Может, и пареная репа имеется. Пареную репу возьмем, Александра Лукинишна?
Санька ответила сухо:
- Там видно будет. Перво-наперво сбитня напьемся.
- А как же, а как же… - Мальчишка снова сглотнул слюну.
Хорошо, когда в кулаке полтина. Санька шла с гордой уверенностью. Не зря батюшка всякий раз, вернувшись с базара, приговаривает: "Денежка всегда дорожку проложит".
Федька-сбитенщик представлялся Саньке примерно таким же, как ее новый знакомец и тезка: замурзанным, щупленьким, белобрысым, веснушчатым. Но она ошиблась. Парень был хоть куда - рослый, красивый! Как говорится, глаза сокольи, брови собольи, румянец во всю щеку.
Увидав Алексашку, он закричал:
- И близко не подходи! Катись колесом под горку. Ни кружки тебе, ни полкружки… Ишь нашелся на дармовщину хлебать! Стыд у тебя где? Под каблуком, а совесть под подошвой?
- Александра Лукинишна, - зашептал Алексашка, заглядывая Сане в лицо, - ты ему полтину покажи, он и помягчает. Только покажи…
Но Санька была не из тех, кто умеет кланяться. Она сама накинулась на сбитенщика:
- Чего разорался? Попрошайничать к тебе пришли, да? Наливай по кружке, да по большой!
Федор было огрызнулся:
- Нашла простофилю. Он мне задолжал за три…
- С полтины сдачу найдешь? - спросила Санька и покрутила перед Федором серебряную монету.
У того сразу голос изменился:
- Так бы и сказала.
- Ладно, наливай да поменьше языком чеши, - снова прикрикнула на сбитенщика Санька. А у самой в голове: "Коли есть чем звякнуть, так можно и крякнуть".
И хорош же был сбитень у Федора! Горячий, медовый, с имбирем, перцем, лавровым листом. Что и говорить, духовитостей не пожалели, когда варили.
А с полтины сдачи у него все же не нашлось. Еще не наторговал. Уговорились: пойдут к бабке Домне есть пироги, у нее всегда деньги водятся, она и разменяет.
И Домна встретила их криком. У всех был, видно, на примете белобрысый Алексашка. Каждому чем-нибудь досадил. Сама Домна сморчок сморчком: маленькая, сухонькая, а завопила так, что у Смоленских ворот голосище ее должен быть слышен.
- Шагай, шагай мимо, мошенник! Знаю тебя… Повадился таскать пироги! Только подойди - так тебя хрястну…
Она загородила собой глиняную корчагу, прикрытую сверху какой-то ветошью.
- Бабушка Домна…
- Ищи себе другую бабку, а от моих пирогов подалее.
Но Санька живо все уладила. И перед старухой повертела своей полтиной. Домна тут же пироги раскрыла.
- Каких прикажешь, красавица? Вот эти с горохом. Эти с потрохами. Эти с капустой. Эти…
- С горохом, с горохом бери, - под руку зашептал Алексашка. - Они подешевле.
Но Санька приказала:
- Пару давай с горохом… Другую пару с потрохами. А еще с голубикой, коли имеются такие…
- Как не быть?! Какие пожелаешь, всякие найдутся… А сама-то откуда в наши края забрела? Московская или приезжая? Издалека ли?
Но Санька в разговоры вступать не пожелала. Принялась за пироги. И тезка давай уминать. Ел жадно, кряхтел, урчал, сопел, жуя чавкал, запихивая в рот сразу по доброй половине пирога, давился. Казалось, живот у него круглеет на глазах, как у голодного щенка, который дорвался до еды.
Санька покосилась на мальчишку.
- Смотри не лопни…
Самой-то ей пироги пришлись не по вкусу. У них дома такие ли? И потроха попахивают, и масло прогорклое. Покусав пирог, не знала, что с ним делать: кинуть на землю - грех большой. С малолетства покойница матушка ей твердила: "Нельзя, Санюшка, хлебом кидаться. На тот год не уродится…"
Выручил Алексашка: выхватил у нее из руки недоеденный пирог. Воскликнул:
- Не ешь? Неохота? Такой-то пирог? Ай-яй-яй, да лучше ли бывают…
А время не то чтобы уже подходило к вечеру, но за полдень перешагнуло. Солнце тянуло книзу, тени от домов и деревьев удлинились. У Саньки защемило сердце, заскучала она вдруг по дому.
А не пора ли обратно?
Ладно, поблажила, характер показала, надо же и честь знать! Работа, оно понятно, от нее не убежит, а все-таки кто же нынешние дела переделает? Не Марфутка же с Любашей.
Сейчас казалось ей, что ушла она из дому не утром, а давным-давно, незнамо когда….
- Собери сдачу да приходи за сбитень расплачиваться, - приказала она Алексашке. - Я еще одну кружку выпью.
- И мне бы еще одну. Дозволите, Александра Лукинишна? - попросил Алексашка, заглядывая Сане в лицо.
- Хоть десять пей, коли охота!
Алексашкино лицо озарилось счастливой улыбкой. В ответ ему улыбнулась и Саня. Подумала: хорошо, когда можно хоть такую малую радость человеку подарить. Спасибо щедрому барину за его полтину…
Здесь, на Арбатской площади, никогда прежде Санька не бывала. Как-то не приходилось в эти места заглядывать.
Арбатская же площадь не в пример другим улицам Москвы была в те времена не только без ухабов, колдобин и канав, но даже ровно вымощена крупным булыжником. Года три назад, а если говорить точно - 13 апреля 1808 года здесь открылся новый театр. А так как во время дождей, осенней и весенней распутицы по Арбатской площади нельзя было ни проехать, ни пройти, то и распорядился московский губернатор площадь вымостить, чтобы, невзирая на погоду, публика могла попасть на спектакли во всякое время года.
Арбатский театр находился посреди площади, в конце Пречистенского бульвара. Строил его знаменитый архитектор Карло Росси, тот самый, который много лет спустя построил прекрасный Александрийский театр в Петербурге. Но и этот театр был очень красив. Высокое круглое здание с колоннами и множеством дверей на случай пожара выделялось среди всех других домов своей величавостью и замысловатой архитектурой.
Пространство между колоннами и зданием представляло галерею, удобную для подъезда экипажей.
Санька, поглядывая на этот красивый дом, не могла понять: Зачем такой выстроен и кто бы в нем мог жить?
Подойдя к Федору и показав на здание, спросила:
- А там чего?
- Театр, - ответил Федор.
- Чего? - не поняла Санька.
- Да театр же, Арбатский, - пояснил тот.
Но Санька все равно не поняла. Откуда ей было знать, что это за слово такое - театр? Сроду не слыхивала. Но потому ли, что ей приглянулся красивый сбитенщик, или почему иному и виду не показала, что не поняла. Покосившись на круглый дом, небрежно бросила:
- Стало быть, этот и есть?
Федор подтвердил:
- Этот и есть! Представления тут каждый день. А иной раз на дню по два раза. И утром и вечером.
- Не приходилось бывать, - все так же небрежно, чуть поджав губы, проговорила Санька.
Но теперь-то она догадалась, что круглый дом, который зовется театром, такой же балаган, какие ставятся для разных представлений на праздничных гуляньях. Только этот построен для господ, а потому и красивее, и больше балаганов. Интересно все же хоть разок да побывать там внутри. Убранство небось богатое…
А Федор давай хвалиться, щеголять непонятными словами:
- Я сбитень туда ношу. Актеры ходко берут. Как приду за кулисы, кричат мне: "Федор, сюда подавай! Сюда неси горяченького!" Все распродам, останусь комедию али трагедию смотреть. Почитай, каждый день хожу. Всех актеров наперечет знаю.
Санька, видно, приглянулась Федору. Глаз не сводил с красивой девчонки. Да что там говорить: пунцовый шелковый платок очень шел к ее смуглому лицу, к черным глазам.
- Может, и тебя свести? Хочешь?
- Не знаю, - уклончиво ответила Санька. Хотеть-то, может, ей и хотелось, да время не позволяло. Домой пора.
Невольно прислушиваясь к голосу Алексашки, который яростно выторговывал у Домны каждую полушку за съеденные пироги, досадовала: чего он, дурень, разоряется? Не свои деньги платит. А ей все одно - копейкой больше али копейкой меньше. Расплатиться бы с Федором за сбитень да домой скорей. Дорога не близкая. К ночи б дойти. В темноте страшно. Разбойный люд по ночам балует…
- Алексашка, кончай базар! - сердито крикнула Санька белобрысому мальчишке. - Что ты… - и осеклась: Алексашки и след простыл, Алексашки рядом не было.