- Да стойте вы, стойте! - закричал я, прыгнул через этот злосчастный провал, упал на колени и ободрал их, но в общем очень даже ничего приземлился. - А вы попробуйте его поискать вон в той стороне! Туда какой-то парень шёл сегодня днем по нижней тропе. Вдруг это он?.. Хоть бы только это был он!
- Смешной малышок, - сказала она. - Парней тут ходит предостаточно и утром, и днём, и вечером. Во все стороны, - она похлопала меня по плечу.
И вот здесь-то, ни раньше и ни позже, Фёдору вздумалось меня пойти разыскивать. И он как ни в чём не бывало появился на горизонте.
- Вадька! - сердито крикнул он, подходя. - Ты куда запропастился, не сказался никому? Ты не смотри, что тут не Эверест, это только кажется, что здесь всё просто…
После чего катастрофа всё-таки произошла. Он остановился, развёл руками, хлопнул ими по ногам, как крыльями всплеснул, и засмеялся. Уж понятно, что не мне.
- Так это твой питомец? - спросила женщина. - То-то я гляжу, застрял в том же месте.
- Какими судьбами, Роза? - спросил он. - Вот уж кого не ждал увидать!
- Не ждал? - засмеялась она и пошла навстречу. - Исправно же ты меня не ждёшь!
- Ну, дела! Послушай, я очень рад тебя видеть. Когда ж это было-то, а? Лет десять, наверное? Или больше?
- Семь, - уточнила она. - Что-то у тебя время слишком быстро бежит.
- Да, у меня время бежит быстро, - согласился Фёдор. - Ну, здравствуй! - он протянул ей руки для рукопожатия, но она вместо этого довольно-таки экспрессивно заключила его в объятья и с поцелуями тоже. Я отвернулся.
- Право, ваш темперамент… - сказал Фёдор у меня за спиной, вежливо и мирно смеясь. - Я действительно рад тебя видеть…
И тут что хотите говорите, но я вспомнил рыбок, которые щипали его за ноги, а он слегка смеялся. Он тоже был тогда рад видеть этих рыбок!
Очень уж мне хотелось мечтать, что эта Роза ненастоящая и что она уплывёт вслед за рыбками.
Я пошёл в лагерь, а они следом за мной пошли и разговаривали.
- Пойдём к нам, я здесь стою совсем рядом, - позвал он.
- Малышок, а я ведь приехала к тебе, - ответила она.
- Я очень рад тебя видеть, - в не знаю какой раз повторил он. - Ты что, в ОВД работаешь?
- По делам несовершеннолетних. А ещё у меня клуб волчат-малышат, я их из подвалов тащу и в горы, в экстремалку, чтобы было чем жизнь заполнить… Ты-то что, как?
- Преподаю. МХК. Ну и ещё там для денег тоже кое-что, не суть важно… Ты голодная, нет? Есть чай, есть суп грибной.
- Малышок, я к тебе приехала, - повторила она.
Федор помолчал, потом сказал:
- Вот что. Бросай у нас рюкзак, пойдём прогуляемся. Вадим Яковлевич! Погулял - теперь давай потрудись. Я там сосну принёс. Надо чурбачков напилить. Пила складная знаешь где - у входа слева в зелёной коробочке. Справишься?
- Куда ты пошёл и когда ты вернешься? - немного хмуро спросил я.
- На Черепаху, - сказала несколько по-королевски Роза, щурясь на солнце и переворачивая на себе кепку задом наперёд.
- Нет, на Черепаху слишком далеко - я за своих отвечаю. В общем, где-нибудь в той стороне буду, - сказал Фёдор. - Вадим, если что, лезь на Чемберлен и зови. Услышу.
И они ушли, а я остался записывать события и пилить дрова. Пила была такая интересная, как велосипедная цепь: перекинул через дерево и таскаешь туда-сюда. Только пилить было труднее, чем обычной пилой: больше на живот нагрузка, чем на руки. Я отпилил три чурбака, потом устал, и вот исписал три листа. Ленки все не было. Ну кто её надоумил пойти купаться? Эх, Ленка, Ленка! Сейчас ты там на всю жизнь накупаешься. Была б ты здесь, так может, всё было бы не так!..
* * *
Фёдор с Розой вернулись в очень хорошем настроении. Фёдор тут же стал рьяно допиливать ствол, а Роза потянулась, как кошка, взяла Ленкин топор и принялась колоть дрова. Все-таки она не поймёшь, женщина или мужчина. Ленка - видно, что женщина, даже когда она тяжелой работой бодро занимается. А эта какая-то нарочитая была. Может, чтобы быть своим парнем среди беспризорников, я не знаю. Потом они сели есть.
Я вышел с тетрадкой и нарочно сел писать на глазах у Федора. Пускай знает, что я его жизнь в летопись записываю, и всё сегодняшнее тоже. Пускай думает, что делает, и знает, что это останется в истории. Как на него ещё повлиять, я не знаю. Мне это всё очень не нравится.
- Вадька, знаешь что я тебе скажу - нет у тебя никакого воображения, - внезапно сказал Фёдор.
- Здрасте! - изумился я. - Это у меня-то нет? Скажи это нашим фотографам и губернатору, который мне стипендию для одарённых детей в том году выписал.
- А ты кому больше веришь - губернатору или мне? - спросил Фёдор.
- Себе, - буркнул я. - Я сам свой высший суд.
Фёдору я верил больше, хотя наш губернатор мне нравится. И вообще при чем тут губернатор, когда стипендии комиссия присуждает. Впрочем, я верил Фёдору больше, чем комиссии, и даже чем себе. Такой вот уж я верующий. Но то, что он говорит, это довольно обидно.
- Вот сделаешь снимки лучше меня, тогда критикуй, - добавил я ещё.
- Снимки! - сказал Федор. - Что мне твои снимки? Уж понятно, что коли ты фотограф, так тебе грех не делать хорошие снимки! Это твоя профессия. А вот воображения у тебя кот наплакал. Называется - что вижу, то пою. Шел один верблюд, шел второй верблюд… Счастье, что ты замечаешь верблюдов, когда другие даже верблюда в двух шагах различить не в состоянии. Вадим, но ведь этого мало, чтоб стать творцом!
- Как это мало? - возмутился я. - Творец - это тот, который делает красивые вещи. Нужные людям.
- Нет уж, батенька, это ремесленник делает красивые вещи, нужные людям. А творец, милый мой, творит то, чего еще нет!
А для этого нужно сначала вообразить то, чего нет!
- Ты хочешь, чтоб я снимал то, чего нет? - развеселился я. - Призраков, что ли?
- Я хочу, чтобы ты не снимал, а творил, - сказал Федор. - Что ты там царапаешь без конца в своей тетрадке? - он протянул руку.
Я скорей отсел подальше. И сказал с вызовом:
- Я творю летопись. Без призраков. Что есть, то и записываю.
Он неодобрительно покачал головой:
- Ты ведь сейчас даже не видишь то, что есть, не говоря уж о воображении. Вот посмотри на неё внимательно. Ты даже не представляешь, кто рядом с тобой сидит на одном бревне.
- Кто? Главная милиционерка города Эн?
Роза стала смеяться. А так она вообще молчала и наблюдала за Фёдором. Нет, я понимал, что она, может, и распрекрасная, эта Роза, но это было совершенно несправедливо, что он любил её, а не Ленку! Это было абсолютно несправедливо.
Фёдор опять покачал головой, принялся оттирать соломой свою миску.
- Вот помнишь, Вадим, ты меня спросил: как же так, что бездомные дети-нюхачи наших с тобой книжек не прочтут, и не помогут им наши книжки? А я тебе ответил: делай, что можешь. Так вот, познакомься: Роза - это тот самый человек, который как раз-таки берёт этих нюхачей и вытаскивает их из подвалов. Ты это не можешь, я тоже не могу, а она может. Книжки они, правда, читать не очень-то начинают, потому что всё сразу не бывает.
- Да они обратно в подвалы убегают, - усмехнулся я.
- А вот это уже зависит от воображения, о котором я заговорил, - ответил Фёдор очень серьёзно. - Если Розе удастся вообразить, как побудить их тоже вообразить новую и более интересную жизнь - тогда они не убегут. А если они только задом наперёд воображать сумеют, как ты сейчас, конечно, они назад и скатятся.
- Легко говорится, да не легко делается, - усмехнулась Роза.
- Ясное дело, что не легко, - согласился Фёдор. - А что легко? Видишь ли что, вот вытаскиваешь ты их на природу, в экстремалку, ну ладно, появляются у них новые интересы. Кому-то этого за глаза хватит, для него это потолок. А вот Игорёшка, про которого ты рассказывала, что он потом с твоей экстремалкой верхние этажи грабил, - Роза, ему мало было экстремалки твоей, ему нужна была следующая ступенька, следующая, он жадный до жизни был человек, он чего-то настоящего хотел, а не игры. А ты ему толкового настоящего не предложила. Вот и мотай на ус.
- Хо-хо, легко говорится, вот ты приди и позови моих Игорешек, - слегка возмущённо усмехнулась Роза.
- Легко говорится, а у меня вон свой Игорёшка сидит и задом наперёд воображает, - Фёдор кивнул на меня. - Два года со мной, казалось бы! Одарённый ребёнок, казалось бы! А песенка всё та же!
- Нет, я не понял, ты давай говори, чего я тебе тут обязан воображать! - совсем рассердился я.
- Вадим, я тебе показал, как книжку сделать можно, ты её сделал. Я тебе показал, как природу охранять, ты её охраняешь. Я тебе показал, как на гору лезть, ты залез. Залез и сидишь там, как сурок. Конечно, что тебе дальше делать? Дальше я тебя лазить не учил. Посидел ты, посидел на горе и обратно вниз полез, от чего уходил, к тому и пришёл. Почему ты дальше стремиться не умеешь?
Я не знаю, чего ради он принялся отчитывать меня при этой милиционерше, неужели хотел показать ей, какой он мудрый? Мне это было совсем не по вкусу.
- А ты умеешь? - спросил я. - Что ты делаешь на горе?
- Воображаю, - ответил Федор. - Воображаю свою завтрашнюю жизнь. Жизнь, которая вчера была невообразима.
- Конкретно? - потребовал я.
- Сегодня, например, я думал, что сделать, чтобы народ больше костёр не разводил под этой рябинкой, у неё корни от этого сохнут. И придумал, что мы завтра принесем немного дёрна из леса и закроем всё то костровище, так что люди и не догадаются, что здесь что-то было. Но это всё тоже мелкое воображение. Потом я про тебя думал, одарённый ребёнок, что делать с тобою, что ты на месте застрял. Надо мне позвать тебя куда повыше. Но чтобы позвать тебя повыше, мне сначала самому надо залезть туда и тропы разведать. И думал я: куда надо будет устремлять людей, когда все они станут беречь природу и понимать красоту? Вот легко нам убирать банки, которые кем-то набросаны. А когда не будет банок и будет чистота и красота, что мы с тобой тогда для природы сделаем, чтобы она стала лучше?
- Придумал? - спросил я.
- Я-то придумал. А вот тебе не скажу. Посмотрим, на что ты сам способен.
- Делать тебе нечего, малышок, - пожала плечом Роза. - Одним жить негде, другие дискуссии разводят: что будем делать, когда построим рай на земле. Да никогда не будет на земле рая, что за блажь? Люди веками ждут твоего рая, хотят его построить за пятилетку, как БАМ, догнать и перегнать, а воз что-то и ныне там.
- Неправда, - выпрямился Фёдор и посмотрел на Розу сверкающими глазами. - Жизнь происходит по спирали, в которой каждый виток похож на предыдущий, но это не тот же самый виток. Наша планета вращается вокруг оси, вращается вокруг Солнца, а Солнце вращается вместе с Млечным путём, и вся Вселенная в движении и изменениях, а мы боимся высунуть нос за границы пятилетки и не чувствуем себя гражданами космоса. Вадим Яковлевич, чем ты займёшься, когда станешь губернатором Марса?
- Во! - сказал я. - Ничего себе! Ну ладно, я создам программу поддержки одарённых марсиан.
- А я думал, пойдёшь фотографировать марсианские ландшафты, - поддел меня Фёдор. - Нет, братец, губернатору Марса нужно думать о том, как организовать жизнь на всей планете и как скоординировать эту жизнь с курсом Солнца.
- Я реалист, - ответил я. - И в губернаторы Марса не рвусь. У меня своя работёнка на Земле есть.
- А когда Земли не станет? - спросил Федор.
- Ты хочешь сказать, что мы её угробим? - спросила Роза. - Так все-таки, рай или конец света?
- Конечно, рай, - ответил Федор. - Но у всякого процесса должно быть свое рождение, юность, зрелость, мудрость и, наконец, смерть. Конечно, дела у нашей планеты сейчас не ахти, болеем не на шутку, но я все же надеюсь на выздоровление, на рай, на зрелость, на мудрость, а затем и на смерть, конечно, тоже, на преображение и новое рождение. Уже в качестве звезды, например.
- Тебе сколько лет, малышок? - спросила Роза. - Или это ты для художника своего сказки рассказываешь? Это что, и есть новая ступенька, на которую ты зовёшь - превращать планету в звезду?
- Я не рассказываю сказок, я сею зёрна мысли, - сказал Фёдор. - Пойдём ещё пройдёмся.
- Со мной тоже будешь зёрна сеять? - усмехнулась она, потянулась и встала.
- Может, сеять. А может, урожай собирать, - сказал Фёдор. - Вадим, дай фонарик, пожалуйста. А Лена вон под хребтом уже, сейчас поднимется, не заскучаешь.
- Ночью по горам не ходят, - сказал я и с тяжёлым сердцем открепил с пояса фонарик. - Уж давайте где-нибудь поближе… собирайте свою жатву. Никто за вами шпионить не станет, - и отвернулся.
- Жатву собирают выше, чем сеяли, - ответил Фёдор. - Ибо она прорастает вверх к солнцу. Если прорастает.
Он дождался Ленки и сказал ей, что встретил старую знакомую и хочет поговорить с ней без спешки, а поэтому вернётся только ночью, а то и завтра. Ленка кивнула ему и Розе и пообещала уложить на угли сыроватое берёзовое бревнышко.
Кто из вас не понял, это для того, чтоб оно ещё долго тлело и прятало под собой угли, тогда можно будет быстро развести костёр для чая, когда они вернутся. А заодно оно просушилось бы и к утру уже было бы готово работать в полную силу.
Ленка забралась в палатку, а Роза похлопала меня по плечу с таким видом, будто она была прекрасная царица амазонок, а я её личный доверенный паж, и напутствовала:
- Ну, малышок Вадим Яковлевич, не скучай без нас, куда не надо не прыгай, хоть ты и орёл, а летать вниз головой тебе пока рановато.
Должно быть, она привыкла так обращаться со своими "волчатами", и им это нравилось. Я решил ничего на это не отвечать, а перетерпел. Они ушли, я сел дописывать в тетрадку то, что не успел записать, и поддерживать костёр. Потом отдал тетрадку Ленке.
* * *
Ленка почитала мою тетрадь и ничего не сказала. Она была какая-то неразговорчивая, я решил ей не надоедать и ушёл вместе с пенкой и спальником наружу, на скальный выступ. Солнце уже зашло, стало понемногу смеркаться, появились звёзды. Фёдор с Розой показались на Чемберлене, я перелёг в другую сторону, чтобы их не видеть и о них не думать, и стал смотреть на скалодром. Как-то нам повезло, что в этот раз никого на хребте не было, никто не пел и не вопил. Днём жарко было, и поэтому народ за леском на пляжах стоял: днём ещё ходили делегации по скалам, а ночью уже нет. Была одна большая стоянка на полянке внизу под Чемберленом, но у них, видать, певец уснул или ещё куда-то подевался.
Тишина стояла волшебная. Звёзды сыпались с неба - то есть метеориты, конечно… ме-те-о-ри - ты. Я представил, как они летят в космосе, как долетают до земной атмосферы - и сгорают в пути, нагреваясь от трения об воздух. Да-а, на больших скоростях и об воздух можно обтереться и оцарапаться! Вот как мы с Ленкой начали побыстрее других жить, так сразу поняли, что это такое, когда начинаешь обцарапываться об каждого, кто считает, что иметь внутренний мир - это блажь и недостаток.
А как летает свет, что он ни обо что не обцарапывается? Если это понять, то наверное, можно будет провести какую-нибудь потрясающую параллель с повседневной жизнью и понять, как жить самому.
Я давно заметил, что у природы есть много чему поучиться на таких параллелях… В учебнике написано: "свет обладает волновой и корпускулярной природой одновременно". То есть он как бы и вещество, и движение одновременно. Устремлённое такое вещество. Значит, если я научусь постоянно устремляться, то из меня тоже получится что-то вроде света?.. Эх, знать бы ещё, куда именно устремляться. Фёдор прав: это ведь ещё надо правильно себе вообразить!
Я думал, а ветерок бережно колыхал три берёзовых листочка, пробившихся в щели камня, касался моих волос и лба. Я думал: странно устроен мир, в нём переплетаются самые различные природы. Вот человек и вот каменные горы. Человек как будто двигается и думает. А горы стоят себе и стоят. Но почему у меня в душе рождается нешуточное почтение к горам, особенно когда я созерцаю их в тишине? Им много-много лет. Когда-то они вышли из кипящей земной магмы, отвердели, потом их обмывали дожди, сушили ветра. И вот они стоят, древние, молчаливые, тысячелетние, повидавшие множество поколений. Каждый год на них вырастают новые юные травы, наивные и несмышлёные, и это не мешает им быть вместе - юным и древним. А я, человек, мешаю горам или нет?
Когда я не кричу грубых песен, когда ничего не ломаю и не топчу, то наверное, я не сильно мешаю горам. Ведь живут же в природе животные, и тоже бегают и едят, и всё это не страшно. Меня тоже вот сейчас укусил один комар - я на него даже внимания не обратил, потому что он всего один. Если я буду хорошо вести себя, я, может быть, не помешаю. Но могу ли я сделать что-то полезное, нужное горам?
Ведь я всё-таки человек. Ведь я всё-таки зачем-то родился на этой земле, ведь я, человек, всё-таки сын Божий, а не ошибка и не мутант. Только я никак не догадаюсь, чем же я могу быть выше мудрых гор? Что такое я могу иметь, чтобы поделиться, чего нет у них?
…Пока я так лежал, из-под камней кто-то как выскочит у меня рядом с ухом! Сначала я очень испугался в темноте, подскочил и махнул рукой, и у меня очень быстро мелькнула со страху мысль, что если зверёк на меня набросится, например, на шею, которая не защищена, то как его можно будет сбросить и убить. Но зверёк на меня не набрасывался, а нырнул под камень. Возможно, это была местная мышка. Маленькая и беззащитная. Она убежала, но скреблась где-то поблизости.
И тут мне не шутя захотелось завыть на луну. Я чувствовал себя грубейшим чужаком, который забрался куда не позволено и воображает, что он тут хозяин. Чужаком, который не умеет не только вести себя, но даже мыслить по-человечески. А если я полечу на Марс и встречу марсианина, который идет ко мне с любовью, то я ведь тут же вскину от страха парабеллум! И с чем бы я ни сталкивался в темноте, там, где я не вижу всего и не знаю, я первым делом думаю: опасность! Опасность! Почему у меня такое наоборотное воображение?! Ведь я же не в тюрьме и не в притоне, я же в горах, под звёздами, почему я принес сюда свои тёмные мысли?
У меня на глаза навернулись слёзы, я встал на колени и долго просил у гор, чтобы они пришли в мое сердце и чтобы они научили меня воображать красоту и гармонию. И чтобы мне открылось, зачем нужен на земле человек! Чтобы я мог стать гражданином космоса, чтобы я не был чужим этим прекрасным звёздам, чтобы я стал им помощником, а не неуклюжим уродцем, которого с сожалением и состраданием кормят и держат в клетке.