Он понял одно: люди этого города не такие, как на Шушйе. Они улыбаются, все у них есть, но они какие-то пустые, картонные. Их жалко. Почему? Он никак не мог объяснить.
Потом он стал Сэмом. Сэмом Нортоном из Осло. Он здесь на каникулах, живет в студенческом общежитии. Он и Марка может зачислить в студенты или в преподаватели.
Если имеешь доступ к какому-нибудь компьютеру с выходом в сеть, можно сделать очень многое. Затем он стал опекать Марка.
Кстати… Тут Рэй сильно занервничал. Почему Марк в пятой партии не бил на е7… Он же мог выиграть "качество"…
На это Марк сказал:
– Отвяжись.
Рэй сразу заметил, что за Марком следят. Эти двое, которые его похитили, – брат и сестра. Но самое поразительное было не это. Вот сейчас Рэй расскажет, и Марк упадет на пол.
Марк сразу же шлепнулся на пол:
– Ну?
Там по пути в городок есть парк с лебедями. Как-то вечером шел Рэй и видит: плещется в пруду какой-то парень. А там купаться нельзя. Ростом и телом парень как Рэй. Вылезает он на берег, весь зеленым светится. Так и полыхает. Рэй к нему, а парень снова в воду.
Рэй его догнал и стал выяснять, почему он зеленый. Он с острова Шушйе? Парень какие-то слова понимает, какие-то не совсем. Но объясниться с ним можно было.
Рэй парня провел к себе в комнату в городок… Накормил. Обогрел. Стал спрашивать, откуда парень родом. Парень трясется и молчит. Он не с Шушйе. И не отсюда совсем. А откуда – трясется и не говорит. Если скажет – убьют. Кто? Почему? Опять трясется… Сбежал, провинился перед Богом своим… Каким Богом? Богом Солнца?.. Нет, у них другие боги – Разумы какие-то.
Рэй почуял, что парня держать у себя опасно. Спрятал его у манжука. Ночью стал навещать. Манжук доволен, парень доволен. Сидели по вечерам, болтали. Парень стал понимать по-шушйески, Рэй по-пареньковски. Но о главном парень долго не говорил. Сразу трясется и плачет: "Зачем не послушался Бога? Бог меня найдет, накажет!"
Постепенно Рэй все выяснил. Парень здесь служил своему Богу, а родился не здесь, небо у них другое и солнце не одно, а два. Где это – сам не знает. А служба его заключалась в том, чтобы всех убивать, кто движется, – муху, слона, человека. Там, в его зоне. Почему? Он и сам не знал. И вот туда кошка пришла… Он загляделся и кошку не убил. Теперь ему конец. За каждым из них кто-нибудь следил.
Тогда он решил сам себя убить. Он на колени встал, Разумам своим помолился и на стену со смертельным свечением бросился.
А стена была ненастоящая, только ее изображение… Как мираж. Он мимо пролетел и в настоящую стену врезался. Тут он взбежал по ней, как в цирке… Непонятно, откуда силы взялись. И на улице оказался.
– Как зовут этого парня? – спросил Марк.
– Кьюх его имя, – ответил Рэй. – Кьюх.
СОБЫТИЕ СЕМНАДЦАТОЕ
Даша следила за матчем по телевизору в своей камере. Она ничего не понимала в шахматах, но все понимала по лицу Марка. Каждый раз, когда на экране возникало его осунувшееся лицо, она ощущала такой прилив нежности, что готова была ногтями впиться в каменные стены, лишь бы вырваться отсюда и быть с ним рядом.
– Бедный Марк, что они с тобой сделали!
После выигрыша шестой партии и ничьей, которую он с трудом сделал в седьмой, все понимали, что наступает развязка. Пять с половиной на полтора. Еще одна ничья, и компьютер набирает "шесть". А кто наберет "шесть", по условиям турнира выигрывает. Марку нужна была только победа.
Зал, где проходила восьмая партия, был переполнен. Как в день открытия. Только самые дорогие места были пусты и отливали бархатом кресел. Телевизионная шумиха, нагнетание напряженности сделали свое дело. Даже у болельщиков Марка в глубине души было ощущение, что если он проиграет, всем будет лучше. Зачем бросать бессмысленный вызов? Разве мы плохо живем? Пусть все идет как идет. Десять лет его не было, а теперь – нате… Нет, до добра это не доведет.
Даша всматривалась в лицо Марка. В его сдвинутые брови, глаза, губы, они чтото шептали, считая варианты. Она ничего не понимала в шахматах, но по лицу Марка было понятно: дело плохо! А где же проклятое лицо компьютера? Но у него нет лица. Бессмысленная безжалостная машина!
Старик-охранник, следивший за своей подопечной по монитору, только диву давался – так переживать. Из-за чего? Из-за этой глупой игры?
Он потягивал пиво и думал: как мудро и как хорошо все устроено. Ведь и он когда-то готов был из-за таких, как эта, длинноволосая, ночей не спать, работать в поте лица, мчаться на машине, страдать… Ничего, скоро и она успокоится, поймет – глупости все это. Главное в жизни: надежность и покой.
Марк сделал ход, чуть откинулся на спинку кресла, и тут же ответил компьютер. Даша поняла это по гудению зала. Сначала вежливый шум на ход Марка, затем легкие хлопки на ответ компьютера. И вдруг… Зал взорвался аплодисментами. Все повскакивали. Даша взглянула на огромный экран и все поняла. На лице Марка застыла улыбка – не улыбка, а маска. Он подписывал какие-то бумажки, вокруг суетились судьи, теле– и кинорепортеры.
Зажглась красная надпись: "Белые сдались". "Белые" – это Марк.
СОБЫТИЕ ВОСЕМНАДЦАТОЕ
Отшумели, отгудели, отсверкали вспышки блицев, растворились толпы зевак. Машина доставила Марка домой, сегодня он не хотел никого видеть. Даже самых верных и близких друзей. Никого.
Он вошел в дом. В прихожей взглянул на себя в зеркало. Противная кислая рожа. Подмигнул сам себе. Веселее не стало. Вошел в гостиную. Сработал свет. Марк все потушил, оставил только на кухне. Открыл холодильник, достал бутылку русской водки.
Матч закончен, теперь можно. Свинтил пробку, металлическая пружинка впилась в палец – и здесь не везет. Налил полстакана. Вытащил прозрачный пакет с курицей, рванул пленку. Поджаренная ножка дернулась, как живая. Марк отломил ее вместе с мясистой ляжкой. Можно было подогреть в микропечи, впрочем – зачем? Влил в себя водку, вкуса не почувствовал, слишком холодная. А вот курица удалась. Будто поджарена мамой. Десять лет назад, когда мама еще была мамой. Теперь скорее под одеяло!
В прихожей раздался звонок. "Кого это еще несет?"
Марк встал, посмотрел на экран. Андрей?! Ка-ак? Он жив? Ведь он был безнадежно болен?! Никаких надежд!
Он бросился открывать дверь.
Они обнялись. Мало того, что он был жив. Он еще и помолодел.
– Ну, проходи, проходи. Рюмка водки не помешает?
– Не помешает.
– Закусывай. Все наше, русское.
– И курица?
– Черт ее знает. Покупал в русском магазине.
– У русских сейчас все есть, – почему-то недовольно сказал Андрей. – И курицы, и лангусты, и компьютеры… – Он отодвинул рюмку. – Извини, старик… Я не люблю из рюмок…
– Ах, да… Я помню. Стакан – на три пальца, и потом – ни грамма…
– Нет. Это было раньше. А теперь и потом. Еще три и еще. Здоровье позволяет.
Выпили.
– Я должен тебе объяснить, – сказал Андрей. – Я следил за матчем. Ты был обречен, старик. С самого начала. Как был обречен тогда я. Десять лет назад. Марк перебил:
– Давай договоримся. Ни слова о матче!
– Хорошо. Не в нем, собственно, дело. Хотя и в нем тоже. И очень даже в нем… Ты помнишь, старик, я помирал… Жуткая гадость не иметь надежды… И вот, за пару недель до финиша, появляется некий субъект с чемоданчиком и показывает мне таблетку. Одну такую, беленькую, не больше растворимого аспирина… Вот, говорит, молодой человек… Вот эта самая пилюлька может вас спасти… Не удивляйтесь… не удивляйтесь. Там, откуда я прибыл, научились… И он показал на небо… "Вы ангел?" – спросил я. "Нет, уважаемый… – Он закатал рукав, и его кожа блеснула странным зеленоватым светом… – От вас требуется только одно… Подписать кое-какие бумажки и заниматься своим делом"… Ты помнишь, старик, я тогда придумывал схемы, принципиально новые… Они потом вызвали "бум". Естественно, я согласился. "Но, – сказал тот субъект, – дело не ограничится таблеткой. Время от времени вас придется контролировать. Поэтому не следует нарушать договор. И еще, молодой человек. Никому ни слова. Ни одной душе…" И я выжил, старик… Врачи говорили, что случилось чудо. Такое бывает не чаще, чем "десять в минус двадцатой степени"… Через день я прыгал и плясал на вечеринке… был полный отпад… Все выглядели обиженными… Они меня так жалели, а я… Но теперь я понял, нет, естественно, не теперь. Я понял чуть раньше. Лет пять назад. Все, что у нас происходит… Это "наше чудо", эта новая эпоха, это всеобщее счастье… это нашествие компьютеров – все это не просто, нет… Кто-то уж очень умело поливает росточки, и я даже догадываюсь кто… И еще тебе скажу – я знаю зачем. Это настолько чудовищно, что я решил нарушить договор. Когда я смотрел твой матч, я твердо решил это сделать… И будь, что будет! Все!
СОБЫТИЕ ДЕВЯТНАДЦАТОЕ
Неприятности сыпались на Гарднера, как на последний биллиардный шар на столе у плохих игроков. Его били со всех сторон.
Друзья-шахматисты разочаровались в нем. Еще бы, он был первый шахматный гений, многие, хоть сквозь зубы, но признавали это. И вот гений проиграл. Это было больше, чем поражение человека, это было поражение человечества.
Многие газеты глупо ликовали:
"ПОСТУПЬ ЦИВИЛИЗАЦИИ НЕОСТАНОВИМА…" – "Дайджест-мен".
"ВЧЕРА ЗАКОНЧИЛОСЬ ВРЕМЯ ОДИНОЧЕК…" – "Авиа-мэгэзин".
"ФИРМА "ФИЛЛИПОК" ВЫХОДИТ В ЛИДЕРЫ…" – "Ньюсуик".
Пожалуй, только "Нью-Йорк-таймс" была сдержанной: "Вчера наш шахматный гений был превращен в начинающего третьеразрядника. Это скорее печальный факт, чем вызывающее восторг событие. Но таков итог состязаний человека с машиной. Странно, если бы компьютер не выиграл. Несколько миллионов операций в секунду, все знаменитые шахматные партии, сыгранные великими мастерами за много лет, заложены в него.
Мы можем наградить победителя венком, но не можем с ним выпить бокал шампанского. У победителя произойдет короткое замыкание.
Интересно, какую следующую высоту возьмут машины?
Рисуют они уже в стиле "догнать и перегнать Рембрандта". В течение пяти секунд пишут десять новых фуг Баха. Создают такие детективы, какие не снились Сименону. Нужны ли им люди?.."
Гарднер оказался на дне пропасти.
– Боюсь, что мы с тобой остались вдвоем, – сказал ему вечером Хопкинс.
– Втроем, – ответил Марк. – С нами еще Даша.
– Которой сейчас с нами нет, – подхватил приятель.
– Неужели во всей стране сейчас живут одни болваны? – возмущался Гарднер.
– Я понял это еще три года назад. Гарднер решил выйти в телевизионный эфир. Герой без микрофона – это не герой.
– Ну, конечно, – сказал ему заведующий первым каналом, – мы с удовольствием дадим вам время. В десять минут вы уложитесь, сегодня, во время Парада Звезд? Нет, это много, пяти минут вам хватит?
"Было время, когда из-за моего выступления отменяли даже Парад Звезд", – подумал Гарднер, но спорить не стал. Хорошо, что хоть так вышло.
– Значит, в восемь двадцать пять мы вас встречаем в холле и сразу в студию, – сказал заведующий.
В прошлые времена Марк везде появлялся со свитой. Тренеры, журналисты, телохранитель – где все это? Он стал одиночкой. Только верный Хопкинс ходил с ним повсюду побитой собачкой.
Холл первого канала. Пальмы чуть ли не с кокосами. Кресла, зеркала.
Его встретил сам заведующий каналом.
– Проходите в студию. Сейчас допоет Холендро, и эфир ваш. Вы оба будете выступать?
– Пожалуй, я в следующий раз, – отказался Хопкинс. – Где у вас бар?
В студии кричал и кривлялся некто в прозрачном костюме. И неясно было, то ли это мужчина, поющий фальцетом, то ли женщина, поющая тем же фальцетом, то ли выступает высококлассный пародист, могущий изобразить кого угодно. Слов было не разобрать, но напор был сильный.
Только певец (или певица) закончил выступать, ведущий представил Гарднера:
– Сейчас, уважаемые зрители, у нас в студии человек, бросивший вызов могущественному шахматному компьютеру фирмы "Филлипок". Нет нужды называть его фамилию, но все же я назову – это Марк Гарднер. Вы знаете наш телефон. Можете задавать ему вопросы.
– Не надо задавать мне вопросов, – начал Марк, – я сам их буду задавать. Дорогие зрители, соотечественники. Хотите ли вы быть творцами, изобретателями, открывателями нового? Хотите ли вы быть хозяевами в своем доме? Или вам нравится роль обслуживающего персонала при домашних компьютерах? Да, я проиграл… и это повод задуматься всем нам! Так ли это хорошо, когда вместо наших мозгов работают полупроводники. Так ли это хорошо, когда ребенок, чтобы умножить два на два, хватает счетную машинку. Очень ли это здорово, когда наши матери, вместо того чтобы играть с внуками, надевают на голову обручи с пустыми иллюзиями в девятьсот серий. Когда кончается последняя, их уже можно хоронить, все, жизнь закончилась, прошла мимо.
Голос Марка креп, даже работники студии, привыкшие к любым речам, стали внимательно его слушать. Фальцетное Холендро тоже никуда не ушло, хотя его музыкальная установка была уже собрана и аккомпаниаторы стояли у входа.
– Посудите сами, господа. Сегодня еще машины обслуживают нас: телефоны, факсы, компьютерная связь, иллюзионы, управляемые печи и плиты, кровати, качающиеся по программе, усыпляющие мелодии. А завтра? Завтра мы начнем обслуживать их. Мы будем крутить ручки электрических динамо-машин, чтобы подкормить их током.
Эта часть звучала как-то неубедительно. Марк напрягся.
– Смотрите, десять лет тому назад десятилетний ребенок запросто запоминал стихотворение Киплинга, мог перемножать в уме трехзначные числа, а сейчас это не могут сделать даже учителя. Идет массовое оглупление. Это путь в тупик. За последний месяц я ни в одних руках не видел книги… ручки… листка бумаги. Зачем писать, когда можно надиктовать компьютеру, и он выдаст все в отпечатанном виде. И еще в переводе на любой язык.
– А что? – сказал Холендро Хопкинсу. – Зачем писать, когда можно надиктовать компьютеру, и он все выдаст в напечатанном виде?
– Верно, – согласился Хопкинс. – Да еще в переводе на любой язык. Нужны нам эти ручки!
– Так что же, – вмешался ведущий, – значит, война станкам? Давайте разбивать компьютеры?
– Давайте думать, – сказал Гарднер. – Я сказал свои зловещие слова. Кто хочет думать вместе со мной, приходите в шахматный клуб. Может быть, мы что-нибудь придумаем.
Марк вышел из студии. Хопкинс пожал ему руку. Холендро и заведующий первым каналом смотрели на него с неудовольствием. И начались телефонные звонки.
– Наконец-то! – кричал истеричный женский голос. – Пора их выбросить в окно. Эти старые компьютеры только забивают наши квартиры. Скажите, Марк, где вы видели иллюзион на 900 серий?
– Ишь чего захотел, подонок! Да забери у меня компьютеры, я же завтра умру. Кто мне выдаст дозировку лекарства?
– Нашелся умник на нашу шею!
– Проваливай, откуда пришел!
– Марк, Марк! Ты умница. Я с тобой! Я целую тебя! – Это была Даша.
СОБЫТИЕ ДВАДЦАТОЕ
После телевидения слабая цепочка сторонников потянулась к Гарднеру. В любом обществе есть оппозиция режиму, разным течениям и идеям. Раздавались звонки, приходили люди.
Марк упорно отбирал лидеров.
Каждый лидер – это центр большой или небольшой группы. Собрать бы человек двести да включить общие мозги, может, что-то и получится. Жаль, что мозги были вяловатые.
Но вот на его радость объявился "Союз оранжевых". Эти были настроены на решительные действия.
Каждому рассказывал Марк об изменениях, которые микрон за микроном загоняют человечество в тупик. Он тоже не заметил бы этого плавного скольжения в пропасть, если бы не провел десять лет на острове.
Хуже всего было с некоторыми интеллектуалами, которые приходили не для дела, а просто для болтовни. И на любой убедительный довод Марка находили свой, не менее убедительный. Даже мощной головы Гарднера не хватало.
И тогда они с Хопкинсом отправились к Розанову. Кто может дать более точную оценку ситуации, чем этот мастодонт, монстр современной социологии и философии.
Розанов выпустил более десятка книг, по своей революционности не уступающих книгам Эйнштейна. В свое время, то есть десять лет назад, это был властитель дум. И если кто-то мог помочь Гарднеру, так только он.
Созвониться с Розановым было непросто. Но после матча с машиной о Гарднере знали все. И встреча была быстро организована.
– Я знаю, зачем вы пришли, – встретил их Розанов. – Вас волнует наступление компьютеров.
– Да! Идет оглупление населения.
– Части населения. Другой части это не касается. Я бы сказал, что идет расслоение. Одни хотят оглупляться, другие этому не поддаются.
– А общий вектор?
– В таких делах нет общего вектора. Есть два. Суммарно они указывают на прогресс.
– Хорошо, оставим в стороне население. Но машины наступают, – спорил Гарднер.
– Да, но есть предел. Они никогда не возьмут верх над человеком.
– Почему?
– Потому что они его порождение.
– Это не довод, – вмешался Хопкинс. – Человек тоже был порождением природы или тех же обезьян. И где теперь эти обезьяны?
– Машины наделены логикой, они напичканы знаниями. Но люди чувствуют и решают многие проблемы на грани логики и чувства. "Какая грудь!" Компьютеру это недоступно.
– Это сейчас недоступно, а через двадцать лет? Что мешает наделить компьютеры чувственностью и капризностью? – сказал Марк.
– Да чего вы так пугаетесь компьютеров? – сказал Розанов. – Ведь когда-то и книга ворвалась к человечеству и, казалось, погубит его.
– Книга? – удивился Марк.
– Потому что до книги, до письменности, человек должен был все запоминать. И "Илиаду", и "Одиссею" Гомера люди должны были передавать устно, по памяти. Представляете, какая была память у древних. Но вот пришла книга, сверхпамять уже не нужна, память ослабла, и что, человечество погибло? Да ничего подобного. Книга стала служить человечеству. Так же и компьютеры будут ему служить. Надо только установить предел. Компьютеры, вы нам помогайте, подсказывайте, включайте, считайте, а в духовную сферу не вмешивайтесь.
– Значит, если мы установим четкую границу вмешательства компьютеров, все будет нормально? Человечество вне опасности?
– Вы правильно меня поняли, молодые люди, – заключил беседу старец.
– Лучше бы мы к нему не ходили! – проворчал Хопкинс в машине. Да и Гарднер сам чувствовал, что теперь конгресс может провалиться.
СОБЫТИЕ ДВАДЦАТЬ ПЕРВОЕ
Антикомпьютерный конгресс все-таки собрался. Проходил он под названием "Некоторые вопросы по изменению тактики компьютеризации". Название не должно было пугать власти и прессу.
Пришли люди из "Союза оранжевых" в большом количестве. Пришли шахматисты, экологи, "Матери против телевизоров" и т. д.
В захудалом кинотеатре на окраине в течение двух сеансов шел острый, а вернее, островатый разговор.
Первым делом Гарднер обрисовал положение с детьми.
– Если ребенок, вместо того чтобы умножить два на два в уме, с первых шагов включает счетную машинку, он становится умственным инвалидом. Это все равно, что ребенка, не научившегося ходить, сразу сажать на мотоцикл.
Как известно, в каждом собрании есть профессиональные спорщики. И сразу же последовал протест.
– Да, такой ребенок не будет ходить. Но это будет классный мотоциклист – мотокентавр! Он важнее для цивилизации.