Лидии Чермиловой нет. Вместо нее Мцыри. В него я перевоплощаюсь, в нем живу. Как жаль только, что голос мой слаб, как у девочки, и что весь мой облик, со светло-русыми, постоянно растрепанными волосами, так мало напоминает того прекрасного юного грузина, исполненного мужества, энергии и красоты…
Зачем, угрюм и одинок,
Грозой оторванный листок,
Я вырос в сумрачных стенах,
Душой дитя, судьбой монах?
Я никому не мог сказать
Священных слов - отец и мать…
Голос мой крепнет понемногу, волнение и страх заменяются сладкою, захватывающею волною. Какой-то быстрый вихрь подхватывает и уносит меня, заставляет забыть про все окружающее…
Окончив чтение отрывка, я делаю паузу и новым голосом начинаю крыловскую басню:
Вороне где-то Бог
Послал кусочек сыра…
И лицо у меня меняется, должно быть, делается лукавым и смешным, как у лисицы… И голос звучит умильно:
Голубушка, как хороша…
Я вскидываю глаза на "маэстро" - он улыбается светло и широко. Это вливает в мою душу новые силы. Заканчиваю под легкие смешки "рая" и иду, пошатываясь, на место.
Глаза Ольги говорят:
"Хорошо! Хорошо! Хорошо!"
Но что скажет конференция - это другое дело…
Еще экзаменующиеся… Стихи, басни, проза… В голове получается настоящая окрошка от всех этих стихов, басен и отрывков. В ушах звенит…
После последней чтицы, хорошенькой маленькой барышни с лицом итальянского мальчика, которую я уже заметила в коридоре, члены конференции поднимаются, как один человек, и исчезают за дверzми примыкающей к театру комнаты.
Мгновенно и в зрительном зале, и у нас на сцене поднимается неописуемый шум.
Я, Ольга и примкнувшая к нам Маруся Алсуфьева забиваемся в угол и ждем. Ждем, как приговоренные к смерти, решения нашей судьбы. Теперь уже не до разговоров. За плотно запертыми дверями решается судьба целой сотни людей. Собравшаяся "публика" тоже ждет вместе с нами участи одиннадцати счастливцев и счастливиц, и она как будто заинтересована выбором достойных.
Ах, как долго длится эта ужасная конференция! Меня бросает то в жар, то в холод… Отчаяние теперь прочно завладело мною и крепко держит меня в своих цепких руках. Я уже мысленно решаю, что не буду принята.
Наконец-то распахивается широко на обе половинки желанная дверь. Сердце мое падает куда-то в раскрывшуюся под ним пропасть.
Инспектор драматических курсов быстрою походкою поднимается к нам на сцену с большим листом в руках.
- Господа, - говорит он громко, - из ста человек принято одиннадцать. Остальные не ответили требованиям конференции, да и вакансий нет. Принятые ученицы и ученики драматических курсов, список которых я вам сейчас прочту, благоволят являться на лекции с понедельника в девять часов утра. Тогда им будут розданы правила для учащихся на курсах и расписание лекций. Вот их фамилии. Шесть женщин и пять мужчин…
Что делается со мною в ту минуту, когда Викентий Прокофьевич Пятницкий подносит список к глазам, - описать не решаюсь. Сердце бьет в груди как добрый барабан… Страшный трепет, доходящий до лязганья зубами, до дрожи во всем теле, охватывает меня с головы до ног.
Инспектор читает:
- Мария Алсуфьева.
- Ольга Елецкая.
- Александра Орлова.
- Лидия Чермилова…
"Что! Неужели?"
Кто это крикнул - я или кто-нибудь другой? Ничего не сознаю и не понимаю… Радость, жгучая острая радость, светлою волною поднялась из самых недр моей души и залила все своим горячим потоком.
- Ольга! Какое счастье!
- Лидочка!
Мы бросаемся друг другу в объятья и смеемся.
И все кругом перестает существовать для нас, избранных счастливиц…
Через два дня утром я поднимаюсь по знакомой лестнице на четвертый этаж, вхожу в не менее знакомый коридор и останавливаюсь перед классами.
За стеклянной дверью - первый и второй драматические курсы. У третьекурсников и третьекурсниц нет своего класса. У них уже не читают лекций: все занятия носят практический характер и происходят там внизу, на сцене школьного театра, где мы держали экзамен.
Первое лицо, которое я встречаю, - инспектор. Он слегка кивает мне головою и, - о ужас! - я снова "окунаюсь", как институтка, в невероятном реверансе… Второе лицо - симпатичная толстушка классная дама, так мало подходящая к типу институтских дам.
- Вы Чермилова? - спрашивает она официальным тоном.
"Окунаюсь" и перед нею.
- Да.
Ваши будущие товарищи и товарки уже собрались. Вы немного опоздали. Надо собираться к девяти.
- Ах, простите!..
Краска бросается мне в лицо, я мчусь галопом в дальний конец коридора, распахиваю настежь стеклянную дверь и вылетаю, как пуля, на середину комнаты.
- Здравствуйте. Позвольте представиться. Я - Лидия Чермилова.
Настоящий класс, как и надо было ожидать: и ученические парты, и кафедра, и неизбежная классная доска. Все как в институте.
Ольга Елецкая уже здесь. Она первая подходит ко мне и целует меня тоже по-институтски. Потом со скамейки поднимается та "трагическая" девушка грузинского типа с пепельными волосами, которая так талантливо читала на экзамене.
- Александра Орлова, - низким грудным необычайно красивым голосом называет она себя и жмет крепко мою руку.
- Маруся Алсуфьева. Узнали? - и русокудрая головка с выбившимися прядями и тяжелой косой кивает мне.
Высокая полная шатенка с гладко зачесанными волосами, с капризно вздернутой верхней губой и гордыми карими глазами - настоящий тип русской боярышни, тоже протянула мне руку.
- Лили Тоберг, - тягуче-плавно проговорила она.
Из-за нее выглянула иссиня-черная кудрявая головка итальянского мальчугана.
- Ксения Шепталова, - пропел свирелью тоненький голос.
Девушка была одета нарядно, точно на званый вечер: бархатное платье, широкий брюссельский кружевной воротник - все это резко отличалось от наших скромных костюмов. Масса колец, браслетов украшали ее маленькие руки.
Познакомившись с моими товарками, я перешла к коллегам-однокурсникам.
- Борис Коршунов. - Так мастерски читавший на экзамене высокий юноша, с несколько рассеянным лицом и смелыми глазами, улыбаясь, потряс мою руку.
- Делить нам нечего, стало быть, будем друзьями, - произнес он небрежно.
- Авось не подеремся, потому как у нас разные амплуа, - засмеялся маленький комик Костя Береговой, потешавший два дня тому назад всех почтивших своим присутствием экзамен.
Высокий, оливково-смуглый, с прямыми черными волосами и внешностью индусского факира, Денисов, тоже Борис, обнажив свои ослепительно яркие белые зубы, произнес густым басом:
- Должны почитать и уважать меня пуще всех остальных, барышни, потому как, обладая подобным контрабасом (он любезно-ласково похлопал себя при этом с самодовольным видом по горлу), я буду, несомненно, играть только благородных папаш, а вы - моих дочек.
Я засмеялась и возразила, что я сама мамаша, мать семейства, и не намерена признавать поэтому его авторитета.
Тут подошел высокий белокурый немец с голубыми застенчивыми глазами, Рудольф, и совсем еще молоденький мальчуган, лет семнадцати, но с болезненно землистым цветом лица и беспокойно бегающими глазками, Федор Крымов.
Как только знакомство окончилось, Борис Коршунов взошел на кафедру, постучал о ее верхнюю доску и сказал:
- Милейшие коллеги, я прошу слова! Позволите?
- Получайте, только долго не разговаривайте. Я очень завистлив и чужого успеха не выношу, - пробасил Денисов с комической ужимкой, вызвавшей общий смех.
- Милейшие коллеги! - выдержав паузу, снова заговорил Коршунов, - мы с сегодняшнего дня представляем собою, так сказать, одну дружную семью, соединенную общею целью и общею идеею. А поэтому, коллеги, не найдете ли вы более удобным выбросить из нашего обихода всякие китайские церемонии и относиться друг к другу совершенно по-братски и по-сестрински. Начнем с того, что будем называть по именам сокращенно друг друга. Я бы предложил перейти и на "ты"…
- Это лишнее, - пробасил Денисов, - достаточно и сокращенных имен, а то как начну я кому "ты" валять, так под злую руку его же или ее же и выругаю. А если на "вы" выбраниться, как будто, не так обидно…
- Ха-ха-ха! - закатилась звонким колокольчиком Маруся. - Вы, Денисов, правы, лучше будем говорить друг другу "вы".
- Не Денисов, а Боб или Боренька, согласно вашему желанию.
- Слушаю-с, господин Боб.
- Просто Боб.
- Слушаю-с, просто Боб.
Юноша на кафедре снова постучал кулаком о доску.
- Ну-с, вы согласны? Необходимо это решить скорее, так как сейчас, как нам сообщил уважаемый инспектор, начнется первая лекция.
- Согласны! Согласны! - прозвучало веселым хором в классе. Но вот темная, гладко причесанная на пробор голова Виктории Владимировны просунулась в дверь:
- Господа! Нельзя ли потише! Шуметь не полагается.
Следом за этим в класс вошел инспектор с целой пачкой книжек и листов.
- Господа! - произнес он, - я принес вам для раздачи правила для учащихся на драматических курсах и расписание лекций. Сегодня у вас будут следующие занятия: История драмы, Словесность, Закон Божий и Фехтование. Следовательно, три научных лекции и фехтовальный класс. Кроме того, в два часа к вам придет наш высокочтимый Владимир Николаевич Давыдов. Из книжки правил вы узнаете, что требуется от вас на драматических курсах. До предрождественского экзамена вы будете, так сказать, считаться на испытании и только после Рождества вас окончательно признают действительными ученицами и учениками курсов. Тогда вам придется сделать себе форму: для дам синие платья и серебряные значки-лиры, в виде брошей, для мужчин - синие вицмундиры с лирами на воротниках и на фуражках. Менее обеспеченным будут выдаваться пособия, более способные и оказывающие успехи будут освобождены от платы. Итак, позвольте вам пожелать всякого успеха и поздравить с началом учебного года.
Инспектор сошел с кафедры, раздал нам книжки и вышел. На его месте появился высокий плечистый господин с умным лицом и выразительными глазами.
- Магистр Розов, - пронеслось по классу. Мы поклонились ему, привстав со своих мест, и полная тишина воцарилась в комнате.
Магистр Розов сумел сразу во вступительной лекции захватить наше внимание. Он сделал краткий обзор развития театра в глубокой древности, дал общую картину начала празднеств Дионисия в Греции, где поклонение богу виноградных лоз совпадало с самим сбором винограда и представляло собою целое зрелище. Потом перешел к Олимпийским играм и уже упомянул о жанре трагедии, когда неожиданный звонок прервал его.
Розов быстро сошел с кафедры и попросил со следующих лекций по его предмету вести запись того, что он говорит.
После десятиминутного перерыва в класс стремительно вбежал маленький, худенький человек - очень популярный в Петербурге преподаватель словесности Виктор Петрович Горский. Совершенно седой, с длинной, немного всклокоченной бородой, старый годами, но удивительно юный душою, сохранивший весь пыл молодости в любви к искусству. Виктор Петрович "взял" нас сразу этим молодым своим пылом и горячностью, на которую так отзывчива молодежь. Он декламировал стихи, сам увлекаясь, как юноша, и приводил яркие, полные красоты примеры из античного мира. Незаметно переходил он и к эстетике, которая, как это ни странно, входила в курс его лекций.
Затем на кафедру взошел молодой священник в темной шелковой рясе с академическим значком на груди. Историю Церкви я проходила в институте, как и словесность, и историю культуры; тем не менее я поддалась сразу обаянию мягкого, льющегося в самую душу голоса нашего законоучителя, повествовавшего нам о Византийском мире.
Лекция длилась с полчаса. Потом отец Василий, прервав чтение, живо заинтересовался своей маленькой аудиторией. Он расспрашивал каждого из нас о семье, о частной жизни. Чем-то теплым, родственным и товарищеским повеяло от него. Услышав, что моя соседка справа, Ольга, была вместе со мною в институте, он захотел узнать, как нас там учили по Закону Божьему. Покойного отца Александры Орловой, известного литератора, он, оказывается, знал раньше. Знал и родителей Денисова в Казани.
Со мною отец Василий говорил о моем маленьком сынишке и выразил желание причастить его Святых Таин в нашей театральной домовой церкви в следующее воскресенье.
Ровно в двенадцать прозвучал звонок, совсем как в средне-учебных заведениях. Виктория Владимировна распахнула дверь нашего класса, и мы гурьбой высыпали в коридор.
- Господа, вы можете распоряжаться своим временем до часа, - обратилась она к нам. - Мужчины могут закусывать в курильной или музыкальной комнатах, дамы - в дамской гостиной. Впрочем, если кто желает, может уйти из училища на час. Но к часу обязательно собраться снова.
- Вот так изумительная несправедливость! - тоненьким фальцетом произнес комик Береговой. - У дам есть своя гостиная, а у нас, злосчастных пасынков судьбы, - для завтраков курильная и музыкальная! Благодарю покорно, вкушать пищу дневную пополам с дымом курильным или под неописуемые рулады какой-то девицы, которая уже завладела музыкальной. Да я подавлюсь куском при таком ненормальном условии жизни.
- Бросьте, старина, идемте лучше завтракать в кофейню Исакова, - предложил Боб Денисов. - Недалеко, да и за два гривенника такие два куска кулебяки откатят, что до вечера не проголодаешься. Гарантирую вполне.
- А мы куда пойдем, Елочка? - осведомляюсь я.
- Я взяла, бутерброды из дому и поделюсь ими с тобой, а чайник можно получить здесь в дамской. И даже девушку-прислугу посылать можно за закуской.
- Ах, я тоже буду приносить бутерброды.
- Прекрасно. Значит, с голоду не умрем.
Все мы шестеро первокурсниц-новеньких входим в дамскую.
Здесь шум стоит невообразимый. Второй и третий курсы в полном сборе. Облепили круглый стол и с хохотом и болтовнею пьют чай, заедая бутербродами. При нашем появлении живо заинтересовываются новенькими.
- Александра Орлова - вы? - обращается к моей однокурснице тоненькая вертлявая брюнетка Комарова с забавными усиками над верхней губой. - Вы произвели потрясающее впечатление на нас вашей читкой на экзамене. Это было что-то удивительное! - говорит она с каким-то странным жестом. - А вы, - обращается она ко мне, - вы были очень милы с вашей басней, но для монологов Мцыри ваш голос слишком высок и слаб.
- А мне понравилось, - услышала я звонкий голос розовой блондинки, похожей на хорошенькую кошечку. - Наташа Перевозова, будем знакомы, - пожимая мою руку, назвалась она.
Старшие два курса потеснились немного и дали нам место вокруг чайного стола.
Но утолить голод нам не пришлось. Слишком много было впечатлений вокруг. Едва только я принялась за мой стакан чая, как быстро распахнулась дверь, и с арией Кармен в таверне влетела высокая, большеглазая, совершенно белокурая, как северная Валькирия, третьекурсница и объявила, что первокурсниц ждет уже в зале учитель фехтования.
Я вместе с Ольгой помчалась туда.
Небольшого роста офицер одного из гвардейских полков ждал. Молоденький, черноглазый подпоручик и его помощник стояли поодаль с тяжелыми рапирами в руках. Оба поздоровались с нами совершенно просто, как со старыми знакомыми.
Учитель-офицер в немногих словах стал объяснять, почему артисткам необходимо уметь фехтовать, какое огромное значение имеют приобретаемые здесь ловкость и красота движений, а затем передал нам рапиры и стал показывать основные приемы.
Как тяжела огромная рапира, которую мне дал его помощник!
Но мои тонкие руки обладают, очевидно, некоторой силой, и первые приемы вышли у меня достаточно удачно. Наши учителя остались довольны мною и Ольгой. Обещают нам несомненный скорый успех в искусстве владеть рапирой и шпагой.
К двум часам мы возвращаемся в дамскую. А четвертью часа позже в коридоре поднимается необычайная суета.
- Маэстро пришел! - различаю я в общем смутном гуле.