– Хорошо, – оборвал я ругавшегося Тулькина. – Если ты меня действительно ненавидишь, – сказал я Тулькину, – надень на мой берет свою кепку и дай мне доской по голове. – Я подумал, что вдруг после этого удара я, как та женщина-испанка, вдруг заговорю на чистом английском языке, и обо мне, конечно, сразу же напечатают во всех газетах! И я прославлюсь! – Тулькин, будь другом, дай мне доской по голове! Я это заслужил, Тулькин!
Я думал, что Тулькин с удовольствием выполнит мою просьбу, но, к моему удивлению, Тулькин не только не ухватился за моё предложение, но категорически отверг его.
– Легко хочешь отделаться! – отозвался из темноты Тулькин, освещая меня электрическим фонариком. – Сейчас всех ребят соберу, и мы тебя, связанного, на базар отнесём и к прилавку тебя привяжем, где уценёнными товарами торгуют. И ещё сфотографируем тебя утром и подпись сделаем: "Бессердечный парень, который украл себя за деньги у своих родителей!" И родителей твоих тоже снимем на карточку: "Бессердечные родители, которые не захотели выкупить своего сына ни за какие деньги!" Всю вашу семейку на весь мир прославим! И Кузовлеву твою прославим-скажем, что она тебя подговорила. И брата твоего не пощадим. Скажем – всё знал, но скрыл...
Сделав такое жуткое заявление, Тулькин скатился в темноте с чердака по лестнице, а я остался один, связанный по рукам и ногам, без похищения, без славы, и без знаний английского языка, и теперь уже без какой-либо надежды на то, что Таня Кузовлева когда-нибудь обратит на меня своё внимание. Я напрягся и изо всех сил задёргал связанными руками.
Рассказ шестой
ВОТ ТАК НОВОСТЬ!
– Я буду водящим, – сказал я и сделал вид, что снимаю со своей руки часы.
– Ишь какой! – разозлился Сутулов. – Он будет водящим! Я буду водящим!
– Хорошо, – согласился охотно я, – снимай свой хронометр.
– А зачем тебе мой хронометр? – спросил меня Сутулов.
– Сейчас мы будем играть, – объяснил я Сутулову, снимая с его руки швейцарский хронометр и подмигивая Мешкову, Дерябину и Тулькину.
– Во что играть? – спросил Сутулов.
– В столб, – сказал я.
– А что это такое? – спросил Сутулов.
– Очень весёлая игра... Связывайте его! – приказал я Тулькину, Мешкову и Дерябину. Тулькин, Мешков и Дерябин стали с удовольствием связывать Сутулова по рукам и ногам. Сутулов не сопротивлялся.
– У тебя на даче никого нет? – спросил я Сутулова.
– До утра уехали, – радостно пояснил Сутулов.
– Вот и хорошо! – сказал я тоже радостно.
– Значит, до утра можно играть?
– Конечно! – ещё радостней сказал Сутулов.
– Ставьте его на стул! – приказал я Тулькину, Дерябину и Мешкову. Мешков, Дерябин и Тулькин поставили Сутулова на стул. Я сам не стал о него и руки марать.
– Стоишь? – спросил я Сутулова.
– Стою, – подтвердил Сутулов.
– Прекрасно, – сказал я, влезая на соседний стул. – Хронометр твой ходит хорошо?
– Спрашиваешь! – засмеялся Сутулов. – Тик-так! Тик-так!
Я прижал к своему уху сутуловский хронометр, покачал головой и сказал:
– А по-моему, не очень-то хорошо... "Тик" естъ, а "така" нет...
– Иди ты! – сказал грозно Сутулов.
– Можешь сам послушать, – сказал я и приложил хронометр к стене, а Сутулов приложил своё ухо к хронометру и расплылся в улыбке. – Слушаешь? – спросил я Сутулова.
– И "так" слушаю, – подтвердил Сутулов, – и "тик" слушаю.
– Тогда так и слушай, – сказал я, – до утра... Только прижимай хронометр крепче ухом к стене, А то уронишь...
Потом я помолчу и скажу: "Это тебе за Таню... за Кузовлеву, чтоб ты за ней не ухаживал!.." А дальше Тулькин, Мешков и Дерябин, конечно, – все они повалятся от хохота на пол, а потом... но что будет потом, я не успел представить, так как к этому времени я уже почти подбежал к дому, осталось только продраться через кусты акации и перелезть через забор, когда совсем рядом я услышал шум и голоса, из которых выделялся голос старика Сутулова:
– Не боись, ребята... Я этого Лешего беру на себя... Хватит с ним цацкаться.
– А ты, Дерябин, не расстраивайся, – подал свой голос Мешков.
– Ты донт би ин э питти! – успокаивал Дерябина Мешков. – Мы все за то, чтобы Кузовлева с тобой дружила, а не с этим шалопутом. А раз мы все хотим, значит, так и будет. Ду ю андерстэнд?
– Оф корз, – ответил Дерябин. – Сэньк ю вери мач...
– Почему это с Дерябиным? – взъерепенился Сутулов. – Кузовлева будет дружить со мной! Все андерстэнд?
Все промолчали, а я подумал: "Ну это мы ещё посмотрим, кто будет андер-стэнд, а кто будет не андерстэнд!" – подумал я, сжимая кулаки. В это время со стороны кладбища показался бегущий по улице Тулькин с целой оравой мальчишек и крикнул на бегу, посвечивая фонариком:
– Нет его там! Весь чердак обшарили! А домой не приходил? – спросил Тулькин. На всякий случай я бесшумно залёг в кустах, нащупав в кармане пластмассовый мешочек с губкой, пропитанной "жёлтой лихорадкой". Кажется, сегодня придётся пустить в ход. Кажется, сегодня Сутулов от самбо на словах перейдёт к самбо на деле.
– Ноу, – сказал Мешков по-английски, – иф ай хэд син хим.
Фразу я не понял, но в голосе Мешкова была явная угроза.
– Куда же он мог запропаститься? Из сторожки скрылся и домой не пришёл? - пискнул Дерябин, держа доску с клавишами на плече, как винтовку. Может быть, во время драки мне Дерябин всё-таки даст этой доской по голове и я вдруг всё-таки заговорю на английском языке?..
– Окружай дом, – скомандовал Сутулов. Сутуловские прихвостни проползли рядом со мной. Я даже дыхание затаил.
– Ну ничего, – сказал Мешков, – я теперь с ним за пиджак рассчитаюсь. Я ему устрою торнейдоу...
– А я ему за попугая отомщу, – пригрозил Дерябин, перекладывая свою музыкальную доску с одного плеча на другое. – Это надо же, украсть себя за деньги!
– А сначала он сколько за себя запросил? – спросил Сутулов.
– Двести тысяч рублей! – сказал Тулькин, которому, видно, было всё равно что врать в темноте. Я еле удержался, чтоб не выскочить и не дать Тулькину в ухо. (Рано! Рано! Рано!) – Главное, мы же с ним три раза цену на него снижали, – сказал Тулькин. – Я уж в последнем письме написал: "Вернём сына, дайте хоть на эскимо!"
– Ну и что? – спросил Сутулов.
– Ну и что... – сказал Тулькин. – Ничего, и за двадцать две копейки не стали выкупать.
Все мои враги засмеялись. И вместе со смехом стали поносить меня на все лады.
– Не идёт! – сказал Тулькин. – Испугался.
– А дома у них кто-нибудь есть? – спросил Сутулов.
– Отец с матерью, наверно, слышите телевизор?
Все замолчали. Было слышно действительно, как у нас в доме работал телевизор. Кто-то из ребят полез добровольно на дерево и вдруг закричал сверху:
– Братцы! Да он же дома! Он с какой-то девчонкой передачу смотрит!
– А где же родители? – спросил Сутулов.
– Родителей нет, одни сидят.
– Тем лучше, – сказал Сутулов, поправляя бороду и засучивая рукава. Все полезли, кто на забор, кто на дерево. Я и сам вгорячах тоже чуть было не полез на тополь, услышав сообщение, что в нашем доме появилась девчонка, с которой я сижу рядом и смотрю телевизор.
– Дерябин, да ведь это твоя Кузовлева с Лёшкой сидит! – крикнул Мешков. Вот тебе раз! Пока я устраивал себе своё собственное похищение, мой родной брат-тихоня и маменькин сыночек похитил у меня из под самого носа Таню Кузовлеву! Мою первую любовь! А может быть, он тоже влюбился? Неужели близнецы не только в одно время рождаются, но и влюбляются тоже в одно время?
– Как же он успел и отвязаться и... – удивился Тулькин. – Я же его специальным неразвязывающимся узлом привязал?.. Вы от калитки не отходили? – спросил он Мешкова.
– Но, – ответил Мешков. – Ви вэр хир лайк а стоунс... Как камни, как вкопанные стояли! – объяснил Мешков, потом он уставился на стоявшего с самым дурацким видом Тулькина и спросил: – Ну что ты?
– Проявляю...
– Что проявляешь?
– Вам этого не понять... Свободу пространственного воображения!.. – пояснил Тулькин. – Как же он успел всё это сделать? И просить нас всех письмо подбросить, и похититься, и развязаться, и успеть с Танькой детектив по телику посмотреть?..
– Да это не он смотрит телевизор с Кузовлевой, – осенился вдруг Вадим Лютатовский.
– А кто же? -спросил Сутулов. – Его брат Сашка!.. А Лёшка с этим письмом делал отвлекающий манёвр, брату создавал обстановку!
– Да что вы, – возмутился Мешков, – он же ко мне к первому с этим письмом подошёл... Подошёл как Лёшка, а потом я подумал, что это всё-таки Сашка!
– Какой Сашка! – теперь взъерепенился Дерябин. – Это он ко мне подошёл как Сашка, а потом я вижу, что это Лёшка.
– Тогда кто же сидит сейчас дома? – спросил Сутулов.
– Лёшка, – сказал Дерябин.
– Сашка, – сказал Мешков.
– А по-моему, они и сами не знают, кто из них сейчас сидит перед телевизором, – заявил Вадим Лютатовский. – У близнецов, говорят, это бывает.
– Сейчас, – сказал Сутулов, – погадаем. Если монета упадёт на цифру, сидит Сашка. – С этими словами Сутулов подбросил в воздух монету, поймал, поглядел на разжатую ладонь и сказал: – Сашка! Это Сашка! Сейчас вызовем его на улицу и свернём нос налево, а придёт Лёшка, свернём ему нос направо, чтоб не путали нас... и чтоб наших девчонок у нас не отбивали!..
Но, несмотря на призыв Сутулова, никто не двинулся с места, даже влюблённый Дерябин и тот продолжал стоять, хотя Сутулов продолжал всех подбадривать. "Молодец Сутулов, – подумал я. – Молодец! Так Сашке и надо! Своротят нос набок! И всё! И операцию не надо будет делать! Пусть не отбивает девчонок у своего родного брата! Ну, ну, братцы, ну, вперёд же, вперёд!.."
– Сашке своротить нос, конечно, можно, – усомнился Тулькин. – А вдруг это сидит с Таней не Сашка, а Лёшка, он мне как-то грозил, что у него такое секретное оружие есть, что, в случае чего, мы его до-о-олго помнить будем!
– Да это она не с Лёшкой сидит, это она с Сашкой сидит... – загорячился Лютатовский.
– Обоснуй! – оборвал его Сутулов.
– Да не будет она с Лёшкой сидеть! С Сашкой будет, а с Лёшкой нет... – заявил Вадим Лютатовский.
– Докажи, – снова оборвал Сутулов Лютатовского.
– И докажу, – сказал Лютатовский. – Знаете, какой он ей фокус недавно показал. Я как раз в продовольственном магазине был, смотрю: у прилавка Завитай стоит с тяжёлым мешочком в руке. Я сразу подумал, что он здесь неспроста стоит. Он стоит, и я стою. Он смотрит в окно, и я смотрю. Он чего-то ждёт, и я тоже стою и чего-то жду. Вдруг в магазин вбегает Кузовлева. Завитай задёргался, как будто его в электросеть включили. Кузовлева – к прилавку, Лёшка – к прилавку. Кузовлева – к кассе, а он успел её обогнать и встать перед ней. А я смотрю на Завитая и думаю: ну это всё неспроста, тем более что у него какой-то тяжёлый мешочек в руках. Доходит очередь до Лёшки, он говорит кассирше: "Четыре пятьдесят в кондитерский!" – и протягивает кассирше свой мешочек. И что же вы думаете было у него в мешке?
– Обыкновенный песок, – отгадал Сутулов.
– Нет, – сказал Лютатовский.
– Сахарный... – предположил Дерябин.
– Нет, – сказал Лютатовский.
– Зи голден санд! Золотой песок! – предположил Мешков.
– Ничего подобного! – ответил Лютатовский. – В мешке у него были копейки! Одни копейки! Четыреста пятьдесят штук копеек! Представляете, что началось в очереди?.. Одна Кузовлева только молча ждала, когда кассирша пересчитывала четыреста пятьдесят копеек, а очередь просто вся изругалась на этого Завитая!..
– Нет, чтоб уступить место лэди, – сказал Мешков. – Марфа Джентльмен.
– Я бы уступил, – сказал Дерябин.
– Он за свои штучки отца родного не пожалеет! – добавил Тулькин.
– Не пожалеет?.. – возмутился Дерябин. – Уже не пожалел! Фокусник несчастный!
Все возмущённо загудели:
– Штучкин-Мучкин!
– Капитан Копейкин! – сказал Сутулов.
"Эх, вы! – крикнул я, неожиданно выскакивай из темноты на свет. – Да разве это был фокус или штучка? Да вы знаете, почему я с этими копейками впереди Кузовлевой встал? Да я разве для того, чтоб её задержать, в очереди встал? Да я перед Кузовлевой встал со своим мешком, чтоб подольше возле неё постоять, пока кассирша мои несчастные копейки пересчитывает. Да я бы ради Кузовлевой готов был мешок с целым миллионом копеек к кассирше притащить. Пусть бы она считала, а я бы всё стоял возле Кузовлевой, а очередь бы ругалась, а кассирша бы всё считала... а я бы всё стоял... а Кузовлева бы всё смотрела на меня спокойно и серьёзно, как тогда, а я бы всё стоял... А ты, Лютатовский, жалкий сплетник, гнусная скрытая камера..."
И все замолчали, как один... замолчали бы... если бы я вышел и сказал бы так... но я не вышел... я продолжал таиться в кустах. Я подумал, что если я так скажу, то они опять не поверят, что я - это я, они опять подумают, что так говорить может только Саша, а что я сижу там с Таней и смотрю телевизор, и когда я... то есть не я, а Саша выйдет из дома с Таней, то они, конечно, набросятся главным образом на него и своротят ему нос направо. На меня тоже, конечно, набросятся, но не главным образом, а разве Саша может от них отбиться, как это смогу сделать я? Да никогда в жизни! Поэтому я продолжал сидеть в кустах, сжимая в кармане своё секретное оружие, и, скрипя зубами, молча наблюдал, как будут события развиваться дальше. Мне вдруг почему-то не захотелось, чтобы Саше сворачивали нос, всё-таки ему его нос ведь будут из-за меня сворачивать, а не из-за него...
– Ну что, будет после этого сидеть Кузовлева с Лёшкой? – спросил Лютатовский.
– Не будет! – согласился Сутулов.
– Не будет! – сказали Мешков и Тулькин.
– Не будет, – подтвердил Дерябин.
– Не будет! Не будет! – зашумели остальные прихвостни.
– Вызываем? – спросил Сутулов.
– Вызываем! – сказали Мешков и Тулькин.
– Вызываем! – подтвердил Дерябин.
И они вчетвером подбежали к нашей даче и рывком открыли входную дверь. На траву упал параллелепипед света.
– Выходи, Леший! – крикнул Сутулов, грозя кулаком одной руки, а другой поглаживая свою фальшивую бороду.
– Эй ты, брат авантюриста! – крикнул Мешков. – Адвентчерс бразер! Герр аут! Выходи!
– Выходи! -сказал Тулькин. – Есть дело-Уголовное!..
– Выходи, выходи, – пискнул Дерябин, – брат капитана Копейкина!
Сутулов всё продолжал засучивать рукава. Я сунул руку в карман, развязал на ощупь пластмассовый кулёк и, протолкнув в него руку, сжал лежавшую в кульке мокрую губку, пропитанную "жёлтой лихорадкой". "Разделяй, Завитайкин, и властвуй!" – сказал я сам себе, и вышел на свет, и направился твёрдым шагом прямо по направлению к Сутулову.
Рассказ седьмой
НОС ИЗ ПЛАСТИЛИНА
Глаз здорово болел, и голова тоже. Во время драки Дерябин всё-таки ухитрился и без моей просьбы дал мне своим "роялем" по голове. Голова болит до сих пор, но в смысле английского языка этот удар никаких знаний мне не прибавил, но это не имеет уже никакого значения. А Сутулов-то самбо только на словах знает, а на деле ничего подобного. Примитивно дрался, как питекантроп.
На веранде ворочался на раскладушке брат мой... враг мой... Не захотел спать со мной в одной комнате... Подумаешь... Я взял забытую Сашей на столе книгу и раскрыл её, чтобы узнать, на что он всё-таки хотел пойти, чтоб только не походить на меня... Под цифрой один было написано: "Восстановительная хирургия". Восстановительная... это когда что-то восстанавливают в лице, а Саша хотел что-то изменить в лице, то есть разрушить, значит, разрушительная хирургия...
– "К пластическим операциям, – прочитал я вслух, -относятся все операции по устранению (читай по нанесению!) всевозможных изъянов лица... Метод Филатова заключается в следующем..." – Но здесь у меня перехватило дыхание, страшно как-то стало, операция всё-таки... и я захлопнул книгу. Прилепил себе к носу горбинку из белого пластилина, потом прислушался. С веранды доносилось какое-то всхлипывание. Неужели Саша плачет?..
Я вышел на веранду. Саша лежал в кровати в своём выходном костюме, уткнувшись лицом в по-душку, и плечи его как-то странно вздрагивали...
– Ты знаешь, Саша... – сказал я тихо-тихо.
– Она теперь не захочет меня видеть! – закричал на меня Саша, поворачивая ко мне лицо в самых настоящих слезах. – И всё из-за тебя! А мы вчера ещё договорились сегодня пойти с ней в кино! А она ещё вчера сказала после драки: "Неужели это будет продолжаться всю жизнь?" А я ещё когда говорил тебе, что я не хочу на тебя больше походить и не буду, вот увидишь!
– Саша, – перебил я Сашу, – я как раз к тебе и пришёл сказать, что больше этого не будет...
– Я тебя и слушать не хочу... Ты уже сто раз говорил, что этого больше не будет... Твоё счастье, что папа с мамой сегодня у бабушки ночевали...
– Ты меня не понял, – сказал я, – э-т-о будет всегда, а э-т-о-г-о больше не будет...
– Чего – этого?
– Ну сходства нашего больше не будет. Я всю ночь не спал и твердо решил, что ты не должен делать себе никаких дефектов в лице, это будет справедливее, если я сделаю... эти дефекты... по методу Филатова, чтобы не ты не походил на меня, а чтобы я... не походил на тебя... а ты уж... ты ещё несколько дней потерпи наше сходство... Понимаешь, я твердо решил...
– И правильно сделал, что решил! – сказал Саша, глухо так, сквозь подушку. Мы оба замолчали. А что говорить, когда и так было всё ясно.
– Только я бы хотел с тобой посоветоваться... Я вот хочу себе искусственную горбинку на носу сделать, – сказал я, – как ты считаешь... вот такая пойдёт мне или нет?.. – Я прилепил к носу горбинку из пластилина. Саша обернулся ко мне, и я увидел на его лице сразу и смех и слезы. Потом он почему-то рассердился и сказал:
– Что ты сделал? Что ты сделал?
– Как - что? – ответил я. – Нос.
– Ты же похож с этим носом на попугая, – сказал Саша. – Ты что хочешь, чтоб надо мной снова все смеялись, что у меня родной брат с таким носом? Попроси хирурга себе сделать нормальную горбинку. Вот такую, какую хотел сделать я... – Саша достал из кармана сложенный вчетверо листок и развернул его. На листке был изображён Сашин прямой нос и пунктиром небольшая индейская горбинка в духе Фенимора Купера.
– А я хотел, чтобы мне сделали нос, как у Сирано де Бержерака... Помнишь, мы смотрели по телевизору?.. – сказал я.
Если бы Саша меня спросил: "Почему как у Бержерака?" – я бы ему ответил со значением: "А потому что ему тоже не везло в любви, как и мне!.." Но Саша меня спросил совсем о другом:
– А неужели не проще изменить свой характер? – спросил меня Саша. – Ты же раньше был вполне приличный брат. И какая тебя муха укусила?.. Ты можешь изменить свой характер?
– Как – изменить? – спросил я.
– Ну, перестать выкидывать свои дурацкие штучки-дрючки!.. Неужели ты не можешь придумать что-нибудь серьёзное?.. Если уж тебя действительно муха укусила. Ты знаешь, например, кто придумал первую вязальную машину?