У того, кто был пониже и не виден мне, тоже, оказывается, был неподалеку знакомый. Слышу, переговариваются:
- Клюет ли?
- Ничего, - горестно отвечают ему.
- И у меня ничего. А вон там, в кустах, мужик сейчас здорового леща поймал.
"Эге, - думаю, - уже здорового. Что-то дальше будет".
А дальше пошло, как по задуманному. По реке-то все слышно, несется:
- Вон там, в кустах, мужик огромного леща поймал!
Минут пятнадцать кричали друг другу, и все это время я стоял и наслаждался. А клевать больше - не клюет. Замотал я тогда удочку и отправился домой. По дороге встречаю знакомого своего дядю Федю.
- Что поймал? - спрашивает.
- Да вот леща прихватил, - как можно скромнее сообщаю я и показываю.
- Ничего лещишко, на жаркое годится, - одобрил дядя Федя. - А вон там, в кустах, мужик огромного подцепил. Килограмма на три, говорят.
- Так это же я и есть, - обрадованно говорю ему.
- Рассказывай, - не поверил дядя Федя. - В твоем-то всего граммов восемьсот будет.
- Ну так что! Все равно это я.
Посмотрел он на меня, как на самозванца, и отправился восвояси.
"Ладно, - обиделся я. - Иди ищи того мужика".
Потом уже, ближе к дому, еще двоих встретил. Они тоже заявили:
- Это что. А вот там, в кустах, мужик такого бугая выудил!
- Братцы! - взмолился я. - Так это же я и есть. Честно говорю!
Они хоть ничего не сказали, но тоже, вижу, не поверили. Чувствую, ушла моя слава к тому мужику в кустах. И чем больше я буду рассказывать, тем меньше мне будет веры.
- Ух, какую рыбину большую поймал!
- Это что, - вдруг неожиданно вырвалось у меня. - Вон там, в кустах, мужик настоящее страшилище вытянул.
- Ладно, не горюй, - успокоил меня Максим. - Когда-нибудь и ты такое же страшилище вытянешь:
До сих пор надеюсь.
Белиха
Каждый год мы выбираем несколько свободных дней, садимся в машину и едем далеко-далеко, на свою родину. Вот и нынче: доехали до Борисоглеба, а там еще через семь деревень, через лес - до тихой речки. На берегу, у высокого ольховника, поставили палатку и стали ловить рыбу и ходить по грибы.
Ловил я раз окуней под кустом в темной яме. Максим взял корзинку под грибы и ушел в лес.
Поймал я двух красноперых - каждый граммов по двести - и пошел к палатке приготовлять обед. Смотрю - у входа ее стоит древняя старушка с граблями, заглядывает вовнутрь и что-то шепчет про себя.
Знать, страшен я показался ей, увидела - подхожу и припустилась впритруску прочь. Нескоро и догнал. Познакомились - звать Анной Ивановной.
- Уж больно домик-то складный, - успокоившись, кивнула она на палатку. - Вот бы мне, сироте, такой…
- Куда тебе его? - удивился я.
- А раскину в избе на пол, залезу - никакой дождь не замочит.
Веселая попалась старушка - шутит. Я стал чистить окуней, а она внимательного приглядывается.
- Жарить будешь?
- Жарить, - отвечаю.
- Ты купи у меня яичек, - предложила она. - Скуснее рыба с яичками-то.
Эко удивила! Сам знаю, что "скуснее". До этого мы заезжали в свою деревню, и Авдотья Ивановна наложила нам столько яиц, что хватит на неделю.
- А может, барашка приведу? - снова предложила старушка. - Ты мне домик, - показывает на палатку, - я тебе барана.
Я засмеялся, и она повеселела.
Помолчали. И вдруг опять слышу:
- Что бы такое тебе продать?
Мне почему-то сразу вспомнился гоголевский Ноздрев. С таким же раздумьем он искал, что бы такое продать Чичикову. Жалко мне стало старушку и, чтобы утешить ее, говорю:
- Ладно, продай петуха. Если все время грибы и рыба - надоедает. А из петуха я сварю суп.
- Во! - сказала она, подняв палец. - Из двух.
Пришлось согласиться на двух. В это время и Максим появился. Усадили мы Анну Ивановну в машину и поехали.
В машине она чувствовала себя свободно, все осмотрела и ощупала. А потом приказала:
- Деревней-то вы меня помедленней везите. Пусть посмотрят.
Было уже сумеречно. В деревне ждали скотину. У домов гребли сено. Недостатка в зрителях не ощущалось. Поглядят, кто едет, и отворачиваются. Удивились мы немножко этому и не поняли, почему так.
А старушка сидит не шелохнется.
- Где же дом-то твой?
- А вон прямо.
Глянули и опешили. Дом как дом, еще крепкий, а крыша… на слегах остались только редкие пучки соломы. Нет крыши.
- Как же ты, тетя, живешь? - опрашивает Максим.
- А вот так, мечусь из угла в угол.
Догадался я, что вполне серьезно приторговывала она нашу палатку.
- Попросила бы председателя, чтобы покрыли крышу.
Махнула Анна Ивановна рукой, сказала жалобно:
- Разве будут. А помочь некому - сирота я.
Вошли мы в избу и совсем не по себе стало: подоконников почему-то нету, стены черные-черные, а пол, показалось, цементный. Грязь и навоз притоптались, половиц не видно. На постели подушки и одеяло засалены до блеска. Стол завален: тут и кастрюля, и сковородка с недоеденной жареной картошкой, и в бумажном кульке печенье, и мед в чашке, жирные мухи по нему ползают.
Ничего более мы не сказали "сироте". Заплатили за петухов и скорей из деревни. В дороге договариваемся, что завтра заедем в контору к председателю колхоза, разузнаем, что и как, посовестим: дорогие, мол, товарищи, не годится в беде человека оставлять, не по-советски это.
Но заехать нам не пришлось. Вечером полил такой дождь, что мы поспешили выбраться на хорошую дорогу. Приехали в свою деревню к Авдотье Ивановне. За чаем и рассказываем, у кого были.
- У Белихи! - изумилась она. - Да как же вас, родимые, к ней занесло? Знаю, как же… Все ее в округе знают. Она у нас вроде достопримечательности. Председатель-то Василий Кузьмич ей прямо сказал: "Ты у нас, Белова, - живое прошлое"… Сами посудите, как ей помогать, когда она в колхозе и не рабатывала. Живет коровой, держит кур, овец, поросенка, а то и телочку. А что дом без крыши и подоконников нету, значит, собирается уезжать. У нее страсть такая… Поживет в деревне, намозолит всем глаза, а потом избу на слом продаст и переезжает. Не смотрите, что она так бедно выглядит, деньги у нее на двух сберкнижках.
Примерно через год снова я был в тех местах. Дома этого уже не нашел. Обломки кирпичей и яма, служившая подпольем, а сейчас заросшая лопухом да иван-чаем, - все, что осталось от него.
Парень в пыльном комбинезоне с запыленным лицом, видно, комбайнер, проходил мимо, и я спросил его, что случилось с хозяйкой дома.
- А она теперь за рекой живет. Не беспокойтесь. Здравствует, - пояснил он, показывая в улыбке белые зубы.
Прощание с летом
Ночевали мы раз у Савинского, красивого села, широко раскинувшегося по берегу реки. Дотемна ловили рыбу, потом, пока ужинали и рассказывали, у кого что сорвалось, припозднились. Был с нами удачливый рыбак - деревенский паренек Славка. Привез он на реку в ведерке карасей, пришил их за спинки к крючкам и уже через час поймал щуку. На эту же жерлицу насадил окуня и вскоре снова кричал победно, вытаскивая вторую. Мы с Максимом лопались от зависти. С тех пор, как мы начали читать Сабанеева и рыбацкий альманах, крупная рыба обходила нас. Было ясно - заучились.
Довольный собой Славка тут же захрапел. А нам еще не спалось.
Ночь была по-осеннему тихой. По берегу стлался густой туман. Смолистый, намокший пень в костре шипел, сердито стрелял, разбрасывая искры. Думалось о том, что кончается лето, в охолодавшей воде реже всплескивает рыба, деревья стряхивают с себя пожелтевшую листву…
Проснулся я от толчка в бок. Костер потух, а туман вокруг нас стал еще плотнее.
Славка почему-то стоял на четвереньках у входа в палатку.
- Слушай, - азартно шепнул он.
С поля, оттуда, где проходит дорога, кричали журавли. Не обычное "курлы" разносилось в ранней утренней тишине, а многоголосая торжественная песнь.
- Журавушки прощаются с летом, - сказал Славка. - Хорошо им тут было, весело. Слышишь, рассказывают… И еще говорят: пора теперь в путь.
Мы сидели втроем у потухшего костра, слушали журавлиную песню и тоже прощались с летом и думали, что каждого из нас ждет впереди что-то новое, неизведанное.