- Во здорово! Во здорово!.. - Костька вдруг начинает припрыгивать. Понимаешь, набрать сухих листьев да пустить на них дым… Он их закроет. Всех закроет - всю шайку! А мы, - глаза Кости сияют, - подкрадываемся в дыму, рвём нитку и убегаем… Понимаешь, пока они там чихают в дыму, пока трут глаза, мы обрываем…
- Мы сами чихать будем…
- Да как же будем, если дым впереди нас, а мы за ним?
- А если ветер переменится?
Я возражаю неизвестно почему - Костькина идея просто замечательна, великолепна! В самом деле, мы, как призраки-мстители, появляемся в дыму. Враг ошеломлён: может, тут, в дыму, не двое беспощадных, а сто человек… Братья-разбойники и все другие братья в панике бегут… Нет, это здорово!
* * *
Назавтра Константин пришёл ко мне, держа на плече какой-то длинный, пёстрый, перетянутый проволокой свёрток. Вглядевшись, я понял, что это зелёные листья, перемешанные с бумажными обрывками, из которых Костя соорудил нечто вроде толстой колбасы. Я сразу оценил это изделие: бумага всё время будет поддерживать огонь, и дым от зелени повалит на наших обидчиков - беспрерывный, густой…
Я уже думал, что Константин, имея такое средство, сейчас начнёт разрабатывать план операции, но он, сбросив "колбасу", с удивлённым и даже, пожалуй, с испуганным видом показал мне какую-то мятую, но старательно разглаженную бумажку.
Это был листок из неизвестного журнала (в поисках бумаги Костя рыскал по всем углам дома), на котором отдельно изображались какие-то гладкие палочки, прямоугольники, обтянутые тонкой бумагой, лёгкие колёсики, вырезанные из картона… Судя по странице - 24-й, - это был конец какого-то иллюстрированного журнала, где обычно помещаются ребусы, загадочные картинки, самоделки. Да, так оно и было: "С д е л а й с а м" стояло наверху страницы. Но что же именно сделай? Что получится?
Костя точно понял меня:
- Да переверни ты! - сказал он нетерпеливо.
На обороте листка была изображена какая-то ш т у к а, похожая на распростёртый и так застывший скелет птицы. Только вместо головы была длинненькая штучка, состоящая из двух лопаточек или, лучше сказать, из двух крошечных теннисных ракеток с обращёнными внутрь ручками. Снова взглянув на первую страницу, я догадался, что все те гладкие палочки, картонные колёсики и прямоугольники, обтянутые бумагой, которые были там, пошли сюда, на "общий вид" ш т у к и. Но появилось тут и новое: кроме двух ракеток, была ещё витая, в виде штопора, резинка, которая неизвестно зачем проходила через всю длину ш т у к и. Хвоста не было.
- Это вроде коробчатого змея! - сказал я не без разочарования. Видишь, бесхвостый.
Мы знали этих змеев и презирали их. Поднявшись, они почему-то тянулись не вверх, а вдаль, к горизонту. Ниток брали много, а высоты не давали. Кроме того, они были какие-то вялые, неживые - не натягивали, как струну, нитку, не играли хвостом (его начисто не было), не трещали, не "колдовали", не переворачивались - с ними вообще ничего не могло случиться… Это были какие-то дохлые, скучные, унылые существа, неизвестно почему и зачем - хотя и плохо - летающие…
- Я тоже вначале думал, что это коробчатый, - сказал, тараща глаза, Константин, - но это не коробчатый. Это… - грязным пальцем со сбитым ногтем он показал на какое-то место объяснительного текста, напечатанного около штуки, - это а-а-аэ-ро-план… Аэроплан.
- Назвать можно как угодно, - не сдавался я, - но хвоста-то, как у коробчатого, нет. И палочки, обтянутые бумагой… За что только его привязывают? Где путы?
Костя отсел в угол и, переводя настороженный взгляд с меня на листок из журнала, сказал несмело, не веря своим словам:
- Его не привязывают…
- Как не привязывают?
Константин перешёл почему-то на шёпот:
- Он без ниток, без пут. Он летит сам!.. Да ты почитай. Тут написано…
Я вскочил, уронив журнальный листок:
- Как - сам? Как - без ниток?..
12. БРОЖЕНИЕ УМОВ
В мире уже поднялся в воздух не лёгкий "воздушный шар", который сам просился летать, а сооружение из тяжёлого, нелетающего дерева и металла. Существовали уже Лилиенталь, Сантос Дюмон, Райт, Фарман, Вуазен, Блерио, Уточкин, Габер-Влынский, Ефимов, Нестеров, совершившие свои отчаянные полёты… Но всё это было далеко от нас - в Петербурге, Москве, за границей. Кроме того, это происходило у больших, взрослых людей. Поэтому не было ничего удивительного в том, что не в столичном, а в губернском городе Т-е, не на главной, а на боковой улице двое малолетних ничего не знали об этом. Они лишь держали журнальный листок, где говорилось о какой-то самоделке с мудрёным названием "аэроплан"…
- …А вот так, без ниток! - повторил Костька, довольный тем, что и я, как и он, не верю в эту штуку. - Ну, понимаешь, это новый такой змей. Помнишь, был китайский, ну, а это ещё другой…
- Да как же он может летать?
- А он заводной.
Ах, заводной!.. Это что-то объясняло. Были заводные паровозы, кареты, даже лошади. И всё очень просто: спираль-пружинка раскручивалась на оси колёсика, и колёсики вертелись, ехали… Да, но вот ехали они по земле, как и взаправду паровозы, извозчики, телеги ездят. А тут по воздуху. Ведь воздух - это н и ч е г о! Как же по нему ехать? А потом и колёсики-то у этого нового, "заводного" змея были без пружинок.
Костя хотя и читал то, что было в журнальном листке написано вокруг рисунков, но, видно, не всё понял: объяснить, как колёса едут по воздуху, он не мог.
Положив смутительный листок на стол, и в спешке, в нетерпении сев на один стул, мы с Константином углубились в чтение. Замелькали слова, неизбежные для самоделок: "См. рис. 1-й", "См. "а" на рис. 2-м" и так далее.
Вот оно что! Оказывается, дело не в картонных колёсиках - потому-то они и без пружинок, - а в этих сложенных ручками теннисных ракетках. Вот не думали! Это они, крутясь от резинки, как бы ввинчиваются в воздух…
- Про-пел-лер! - как при заучивании, заводя глаза к потолку, повторил Костя.
Да, эти две соединённые ракетки назывались п р о п е л л е р о м и делались очень хитро."…Надо взять сигарный ящичек, - говорилось в наставлении, - расколоть на узкие дощечки и, смазав клеем, сложить их стопочкой, чуть-чуть разведя концы веером, после чего…"
- Ты видал сигарный ящичек? - спросил Костя.
- Нет… Папа курит папиросы…
- Мой тоже. Сам набивает.
У нас не было не только сигарного ящичка, но и толстой резинки, которая должна была крутить этот самый "пропеллер". Сигарный ящичек был для нас новостью, однако можно было найти человека, который курит сигары и эти ящички - как отец папиросные коробки - выбрасывает. Может быть, есть у генерала, и тогда через Графина Стаканыча можно достать. Но резинка…
Четырёхгранная или круглая чёрная резинка! Легче было найти брильянт на дороге, чем такую резинку. Она существовала в мечтах, во сне и только в одном виде: натянутая на рогатку. Как сильно, как далеко полетит камень! С такой рогаткой не только с братьями-разбойниками можно рассчитаться, но и коршуна в небе подбить… Недалеко, на Воронежской улице, жил один мальчик со странным именем Нега, собственными глазами видавший чёрную четырёхгранную резинку, которую прошлым летом показывал ему двоюродный брат, приезжавший на каникулы из Москвы. Нега рассказывал, что он не только видел эту восхитительную резинку, но даже будто бы сам изо всей силы натягивал, растягивал её… Впрочем, может быть, он и не врал бывает же счастье!..
Нет, новый, "заводной" змей был для нас неосуществим. Мы отложили листок, слезли со стула и тут заметили на полу "колбасу" из зелени и бумаги, которая должна была вызволить из плена капитана Стаканчика, возвратить нам "опытного" змея… Это вернуло мысли Кости к "заводному".
- Подожди! - сказал он. - Чем подниматься на обыкновенном змее, лучше на заводном. Понимаешь, сделать его большим-большим… Ну, громадным…
Мечты всесильны. У нас не было сигарного ящичка и резинки для маленького "заводного", но для большого "заводного" вдруг объявился пропеллер, выструганный, вытесанный Графином Стаканычем из досок, которые столяр заготовил для шкафов; объявилась толстенная - толщиной в руку чёрная резина, которую нам специально приготовили на резиновой фабрике. (Здесь Костя подкрепил мечту практическим предложением. "Если фабрика не согласится, можно собрать старые галоши, растворить их в резиновом клее и вытянуть", - сказал он запросто, будто уже не раз и р а с т в о р я л и в ы т я г и в а л…) Мечта понесла и дальше - к главному: мы летим…
Здесь было столько необыкновенного, столько заманчиво-нерешённого: куда лететь, высоко ли лететь, быстро ли, что брать с собой, кто будет управлять и так далее, - что мы, махая руками, перебивая друг друга, начали настолько громко говорить, кричать, что в стену застучали. Судя по сильным ударам, я понял, что это папа, и это вернуло нас к действительности…
А в действительности мы увидали Костькину "колбасу" из листьев, вспомнили про братьев-разбойников - надо было делать то, что мы задумали…
13. ДЫМ, КАК НАДЕЖДА
Но вышло не сразу. Мы-то приготовились - помимо Костиной, была связана и для меня вторая "колбаса", - но Вань-петь-гриш с нашим жёлтым в тот день не показывались.
Мы несколько раз залезали на крышу небратовского дома, откуда была видна Хлебная площадь, но Куроедовых со змеем не замечали. Да мы и без крыши увидали бы нашего "опытного": ветер в тот день шёл на нас и братья-разбойники, дразня нас, могли распустить и держать нитку так, что змей-пленник стоял бы над нашими дворами. Летал бы над нами и приговаривал: "И ваш и не ваш!.."
Так и случилось на следующий день. Когда утром после чая я вышел во двор, Костя сидел на корточках, около нашего лаза - дыры в заборе - и, склонив голову, щепкой что-то чертил по земле.
- Видал? - спросил он, не поднимая головы, но каким-то сердитым движением затылка и плеч показывая наверх.
Я посмотрел туда. В розово-золотом свете утреннего солнца летал над нами наш "опытный". Его тонкая жёлтая бумага приняла на себя розовый свет утра, но вместе с тем пропускала и голубой, свежий цвет неба. Змей стоял прямо, недвижно, держа выпуклую грудь с лёгким, изящным, но упрямым наклоном против ветра; мочальные путы его хвоста - широкие, как у всех первостатейных, породистых змеев, - чуть шевелились на ветру… Нельзя было не залюбоваться им. Но нитку от него держали не наши руки… Больно, невозможно было смотреть на него. Может, потому и Константин глядел в землю, царапал её щепкой…
- Пошли! - хмуро сказал он, бросая щепку, но не поднимая взгляда на того, ради которого мы сейчас отправлялись на опасное дело.
* * *
Мы обошли Хлебную площадь со стороны Фоминской и Троицкой улиц, рассчитав, что так мы выйдем на русло ветра, по которому потечёт наш дым на обидчиков.
Большая, мощённая лиловым и серым булыжником площадь была, как всегда в небазарный день, пустынна. Идя по дуге, заходя в тыл неприятелю, мы дошли до крутой Пироговской улицы - самой лучшей улицы города зимой: санки тут летят с бешеной скоростью, даже порой как бы поднимаясь, паря над снежной мостовой. Летом же Пироговская тиха, забыта, лежит в тени садов.
Мы подошли со своими зелёными "колбасами" очень удачно: два белобрысых, картофельных брата, занятые нашим "опытным", стояли к нам спиной; третий же - Гришка - вместе с дружком Афонькой Дедюлиным, сидя на корточках, возился над каким-то лежащим на земле змеем…
Как мы подошли, они не заметили. Спрятавшись за водоразборную будку, стоящую неподалёку, мы подожгли наши "колбасы". Повалил густой белый дым.
- Во здорово! - воскликнул Костька, сопя носом и отмахиваясь от дыма. - Я говорил…
Тут, в затишье, дым поднялся кверху, и тотчас Костька пропал с моих глаз.
- Мишк, ты где? - испуганно донеслось из белого облака.
Оказывается, и Костя меня тоже не видел. Надо было торопиться, чтобы такой прекрасный дым не пропадал зря. Я поскорее ответил Косте, что нахожусь тут, и вышел из-за будки. За мной следом, так же, как и я, держа перед собой дымящуюся в проволочной перевязке "колбасу", вышел и Костя.
Отворачивая лица, как делают, когда носят поспевшие самовары, мы пробежали вперёд по ветру шагов двадцать и бросили наши снаряды на булыжник. Тотчас ветер подхватил дым, и он пополз в сторону Куроедовых. Ничего не подозревающие картофельные братцы и их дружок, находящиеся сейчас от нас шагах в тридцати - сорока, продолжали заниматься своим делом.
Но вот дым… Густой, белый, только что за будкой радовавший нас, он вдруг сейчас, под ветром, низко пополз по земле, словно кто-то невидимый тянул, разворачивал белые полотенца… Да и разворачивал ненадолго полотенца эти таяли, исчезали в воздухе, даже не достигнув цели.
- Вперёд! - скомандовал Константин и от досады закусил губу. От волнения он уже стал косить.
Мы перенесли наши "колбасы" вперёд, но ничего не добились: дым, прижимаемый ветром, не вставал стеной, облаком, в котором безбоязненно могли бы действовать двое храбрецов, а по-прежнему полз, разматывался, расстилался по булыжнику.
Было одно только новое: дым дополз до братьев-разбойников, и они обернулись в нашу сторону. На дым они не обратили внимания, так как на площади после базарных дней часто сжигали мусор. Но, узнав нас, грабители хитро подмигнули на наш уведённый ими змей, а Гришка, самый картофельный из братьев и самый нахальный, выкрикнул:
- Не плачьте, орлы! Всё равно не отдадим!
От такой обиды глаза у Кости так перекосились, что ни один из них не смотрел на Гришку, хотя он, конечно, и направлял на него бешеный взгляд.
- А мы и не плачем! - грубо, стараясь быть спокойно-ехидным, проворчал Костя и стал ещё сильнее, ещё расторопнее шуровать палкой горящие листья и бумагу. Я делал то же самое со своей "колбасой".
Дым всё так же не хотел подняться, не хотел скрыть наш замысел. Но бойкая и сосредоточенная наша работа привлекла ребят - может, игра какая! Первым подошёл черноглазый, худой, с болтающимися, как плети, руками Афонька Дедюлин.
- Это что за штука, ребята? - спросил он, становясь в сторону от дыма.
Константин, не отвечая, ещё более темнея, продолжал шуровать топливо, - пожалуй, уже бессмысленно шуровать… Подошёл сам Гришка. По дороге он подобрал обломок палки.
- Сами делали? - спросил он, присаживаясь около Костиной связки и палкой подталкивая, взбивая огонь.
Не было уже смысла продолжать: наш дым превратился в какую-то игру. Держа нитку от змея (нашего змея!), подошли и двое других братьев.
- Чего это? - спросили они.
- У кого скорее выгорит! - бойко ответил Гришка.
Он так понял эту "игру". И в самом деле: поскольку Костя лучше меня поддерживал огонь, его "колбаса" почти вся прогорела, и оставшаяся проволока, которой она была обкручена, напоминала остов сгоревшего дирижабля - снимки подобных катастроф мы не раз видели в журналах. Костьке бы, по условию игры, радоваться, но он не поддержал игру, возникшую в воображении Гришки. Он не стал дожидаться конца дыма.
- Пошли! - зло буркнул он мне, от волнения смотря мимо, и дёрнул свой остов.
- Подожди! Не прогорел… - Гришка палкой пытался попридержать остов.
Но Константин потянул сильнее, и он, дымя, пополз за ним… Костя чуть не плакал. Я шёл следом. И не то ветер послабел, не то я его загораживал, но только дым от моей связки вдруг стал подниматься облаком, стал щипать глаза. "Пораньше бы, дурак, - подумал я, - и не нам щипать, а им".
"Опытный", не чуя нашей позорной неудачи, вилял в небе хвостом. Будь у капитана Стаканчика (если, конечно, он там) подзорная труба, он бы видел нас. Змей сейчас далеко от нас, но его нитка, начало нитки - только пробежать несколько шагов… Но нас было двое, а злодеев четверо…
Костя вдруг остановился, бросил свой распроклятый дым и подбежал к ним.
- Отдай, мой! - жалко скривив лицо, жалобно выкрикнул он. - Гришка, отдай!..
Гришка был заводилой, поэтому Костька - к нему. Но и Вань-петь оказались разбойниками не хуже: они скорчили такие нахальные рожи, так быстро и ловко показали восемь шишей - по два на каждой руке (Ванька, чтобы освободить руки для такого случая, схватил нитку от нашего змея зубами), что Гришке незачем было отвечать нам. Он только презрительно повёл плечом и повторил своё дурацкое:
- Не плачьте, орлы!
Длиннорукий Афонька-подпевала громко, широко раскрывая рот, захохотал. И он и Гришка тоже показали шиши.
Как это перенести! Как это вытерпеть!.. Бледный, косоглазый Костька поднял кулак.
- Ну, попадись теперь! - выкрикнул он.
И мы пошли прочь, пошли, стараясь изо всех сил идти беспечно, просто…
14. БОРОДА. СТОЛОВЫЙ НОЖ
Это, конечно, была пустая, ходкая угроза. Кому из мальчишек не приходилось и слышать, и выкрикивать её! Но обычно никто не "попадался": или забывали, или мирились.
Но сейчас Костя полыхал местью: мало того, что утащили "опытного" вместе с капитаном Стаканчиком, ещё издеваются! Он строил планы один другого беспощаднее, злее.
…Может, и в самом деле взять у отца дробовое ружьё? Да… нет, не в нитку, а прямо в них самих. Можно зарядить крупной солью - вот будут кататься! Тут не посмеёшься… А мы им: "Не плачьте, орлы! К вечеру ещё хуже щипать будет. Ни сесть, ни лечь!" Можно ещё влезть тайком на крышу их дома и, когда братья будут выходить из двери, высыпать на них сверху мешок мелкого песку. И пока они станут протирать глаза, спрыгнуть вниз, отнять своего змея… Ещё можно достать злую собаку, научить её бросаться…
Больше всего мне понравился Костькин план с ямой… На Хлебной площади, в том месте, где Куроедовы всегда пускают змея, хорошо бы ночью вырыть глубокую яму, застелить её листом картона, на котором нарисовать землю, булыжник, травку, чтобы незаметно было… Братья придут, встанут на картон, провалятся. Как фокус: только что были - и теперь нет… Я знал, что этот способ взят Костей из нашей любимой книги "Натуралистическое путешествие" - так ловят на острове Мадагаскар тигров и слонов, - но всё равно интересно. Мы стоим над ямой и говорим: "Не плачьте, орлы! Не то ещё будет!"
Перебрав все планы, Константин обратился даже к отцу, что он посоветует. Иван Никанорович, сам возившийся с многозарядным ружьём, посочувствовал изобретателям воздушного корабля.
- Но что делать! - сказал он, теребя длинную чёрную бороду, первую бороду, которую я в те годы видел вблизи. - Не в суд же на них жаловаться. Такое уж ваше малолетнее дело - управляйтесь сами. Они у вас отняли, и вы у них отнимите. Своё ведь берёте, не чужое, поэтому тут и двое с четырьмя справятся.
Пока Иван Никанорович утешал и направлял нас, у меня мысли были заняты другим. Как только мы отошли от него, я быстро спросил Костю: