Две популярные повести, объединенные одним героем. Первая - о жизни пионерской островной республики, вторая - о мужании главного героя, борьбе за чистоту жизненных идеалов.
Художник С. Остров.
Содержание:
-
ПРЕЗИДЕНТ КАМЕННОГО ОСТРОВА - Глава первая 1
-
Глава вторая 2
-
Глава третья 3
-
Глава четвeртая 4
-
Глава пятая 5
-
Глава шестая 6
-
Глава седьмая 7
-
Глава восьмая 8
-
Глава девятая 10
-
Глава десятая 11
-
Глава одиннадцатая 12
-
Глава двенадцатая 13
-
Глава тринадцатая 14
-
Глава четырнадцатая 15
-
Глава пятнадцатая 16
-
Глава шестнадцатая 18
-
Глава семнадцатая 18
-
Глава восемнадцатая 19
-
Глава девятнадцатая 22
-
Глава двадцатая 22
-
Глава двадцать первая 23
-
Глава двадцать вторая 23
-
Глава двадцать третья 26
-
Глава двадцать четвeртая 27
-
Глава двадцать пятая 27
-
Глава двадцать шестая 28
-
Глава двадцать седьмая 29
-
Глава двадцать восьмая 30
-
Глава двадцать девятая 30
-
Глава тридцатая 31
-
Глава тридцать первая 32
-
Глава тридцать вторая 33
-
Глава тридцать третья 34
-
Глава тридцать четвeртая 35
-
Глава тридцать пятая 36
-
Глава тридцать шестая 38
-
Глава тридцать седьмая 38
-
Глава тридцать восьмая 39
-
Глава тридцать девятая 39
-
Глава сороковая 41
-
ПРЕЗИДЕНТ НЕ УХОДИТ В ОТСТАВКУ - ЧАСТЬ ПЕРВАЯ - БЕЛЫЕ, БЕЛЫЕ НОЧИ - Глава 1 41
-
Глава 2 45
-
Глава 3 49
-
Глава 4 51
-
Глава 5 52
-
Глава 6 53
-
Глава 7 55
-
Глава 8 57
-
Глава 9 58
-
Глава 10 60
-
Глава 11 61
-
Глава 12 63
-
Глава 13 66
-
ЧАСТЬ ВТОРАЯ - АЛЕНКИНА ЛЮБОВЬ - Глава 14 68
-
Глава 15 70
-
Глава 16 75
-
Глава 17 78
-
Глава 18 79
-
Глава 19 82
-
Глава 20 85
-
Глава 21 86
-
Глава 22 89
-
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ - КАКИМ ТЫ БЫЛ… - Глава 23 91
-
Глава 24 93
-
Глава 25 95
-
Глава 26 98
-
Глава 27 101
-
Глава 28 104
Вильям Федорович Козлов
Президент Каменного острова. Президент не уходит в отставку
ПРЕЗИДЕНТ КАМЕННОГО ОСТРОВА
Глава первая
Мы идём по шоссе. Над головой жаркое солнце, под ногами горячий асфальт. По обеим сторонам припорошенные пылью кусты, а за ними дальше - деревья. Там лес. Наверное, нет ему конца и края, как и нашей дороге. Деревья отбрасывают тень. Она короткая, до шоссе не достаёт. Днём, когда самое пекло, тени короткие. К вечеру они становятся длинными и косо пересекают асфальт. Вечером тень ни к чему. И так прохладно.
Впереди шагает отец, за ним я, последней плетётся Алёнка. На спине отца огромный рюкзак. Он набит битком. Из одного кармашка торчит зеленоголовая бутылка с кефиром, из другого поблёскивает тоненький прут антенны. Когда отец включает транзистор, мы слышим приглушённый голос диктора, музыку. Один раз передавали военные марши, и мы, не сговариваясь, зашагали в ногу. Когда работает приёмник, Алёнка догоняет нас. Отец босиком, зелёные штаны закатаны до колен. Ноги у отца мускулистые и волосатые. На голове выгоревшая соломенная шляпа с тёмной полосой от ленты. Вырезанная из орешника палка мерно постукивает. У меня тоже на спине рюкзак, только поменьше. В нём одежда, примус и концентраты. Но у меня такое впечатление, что мой рюкзак набит булыжниками. Ножка от примуса колет в лопатку. Лямки вдавились в плечи. Я просунул под ремни пальцы, но всё равно режет. Этот дурацкий примус растопырился в рюкзаке; как ни укладывай его - всё равно чем-то острым торкается в спину. Конечно, я в любой момент могу сказать, что устал, и мы, перевалив через придорожный ров, растянемся на лужайке… Но я молчу, почему я должен первым заговорить об отдыхе? Отец молчит, Алёнка тоже. И я молчу. Ничего, потерплю немного. Первая Алёнка не выдержит. У неё тоже за спиной рюкзак, и, пожалуй, потяжелее моего. Алёнка на три года старше меня.
Я слышу, как она пыхтит, но не оглядываюсь - и так знаю, что лицо у сестрёнки кислое. Белая войлочная шляпа съехала на глаза, зелёная куртка расстёгнута. Алёнка в брюках и кедах.
День выдался на редкость жаркий. Над асфальтом плавится воздух. Всё время впереди и позади слышится гул. Это автомашины мчатся навстречу друг другу. Сначала я смотрел на них, потом надоело. Машин много на шоссе. Огромные и длинные, как поезд, рефрижераторы, у которых над кабиной надпись: "Плечевой первой автоколонны". Почему этот грузовик "плечевой"? Я всё хотел спросить у отца, но было лень. Уж слишком парит. В такую жару разговаривать не хочется. Мимо с шелестом проносятся "Победы", "Волги", "Москвичи", маленькие кривоногие "Запорожцы". Проскочила одна "Чайка". Шурша шинами, она мелькнула как чёрная тень. Блеснув на солнце никелированным бампером, "Чайка" исчезла вдали. Я обратил внимание на одну странную штуку: смотришь вперёд - и кажется, что там впереди асфальт растаял и, будто огромная лужа, растёкся по шоссе. Но идёшь, идёшь, а асфальт под ногами всё такой же, крепкий и серый.
Иногда на обочине можно увидеть медведя с медвежонком или оленя с оленёнком. Не настоящих конечно. Выкрашенные в серебристый цвет, звери стыдливо смотрели пустыми глазами в сторону. Им стыдно было, что их выкрасили в неестественный цвет и выставили напоказ.
Мы идём из Ленинграда пятый день. Вышли рано утром в понедельник, а сегодня пятница. Каждый вечер мы разбиваем в лесу палатку, и рано утром сворачиваем. Палатка и топорик лежат у отца в рюкзаке. И котёл с треногой. Мы купили его в спортивном, на Невском, перед походом. Пока мы с отцом натягиваем палатку, Алёнка разжигает костёр и приносит воду. Костёр она научилась разжигать на третий день. Вечер - это самое лучшее время! Не нужно больше идти. Рюкзак не пригибает тебя к земле. Не колется примус. Можно растянуться у костра и смотреть, как закипает в котле душистый гороховый суп со свининой. Над головой шевелятся деревья, в костре весело потрескивают сучки. Дым лениво путается в ветвях. Приёмник висит на суку. Передают последние известия. Тоненько пищат над ухом комары. Но не кусаются, боятся дыма. Они потом своё возьмут, когда мы спать ляжем. Как ни затягивай вход в палатку, комары обязательно проникнут.
От диких зверей нас охраняет Дед. Я совсем забыл про него.
Дед всё время куда-то отлучается. Вот и сейчас его не видно. На шоссе он не выходит, отец запретил. Не хватало, чтобы наш Дед попал под машину. Ом бежит впереди по кромке леса. Иногда отстаёт, а то и совсем надолго исчезает. Но всегда догоняет нас. Дед - умный пёс. Он понимает, что нам тяжело, и готов помочь. Но рюкзак на него не навьючишь - тяжёлый. В первый день Дед нёс в зубах плетёную корзинку с провизией. Но к вечеру всё, что в корзинке было, мы съели, а корзинку забыли в лесу.
Позади нарастает гул - машина. Я стараюсь определить: "Волга" или "Москвич"? Послышался тягучий скрип тормозов. Сейчас предложат подвезти. Нам иногда предлагают. Я бы с удовольствием забрался в кабину. Честно говоря, за пять дней осточертело идти пешком. Но мы не поедем на машине. Такой у нас уговор: до конца путешествия идти своим ходом. Эту идею подал отец, а мы с Алёнкой радостно подхватили. Нам тогда показалось, что это так здорово. И вот шагаем ножками пятый день.
Это была "Волга". Пепельная. С московским номером. На кузове металлический багажник. Кроме уложенных в брезентовый чехол удочек, там ничего нет. Машина остановилась впереди нас, и я крякнул от зависти. За рулём сидел мальчишка в чёрной рубашке. А рядом с ним широкоплечий мужчина. На заднем сиденье у дверцы примостилась молодая женщина. Красивая и загорелая. Она приветливо смотрела на нас и улыбалась. Я во все глаза смотрел на водителя. Мальчишке было лет шестнадцать-семнадцать. Он небрежно положил руку на кремовый руль с золотым оленем посередине и ждал, когда мы подойдём. Волосы у мальчишки светлые, вьющиеся. Конечно, он имел все основания задаваться. За рулём сидит. "Волгу" ведёт. Мальчишка мельком взглянул на меня и уставился на Алёнку.
- Могу подбросить, - сказал мужчина.
Отец, опершись на палку, посмотрел на нас. Наверное, мы выглядели не очень жизнерадостно, потому что отец снял рюкзак и сел на него.
- Мы должны посоветоваться… - объяснил он хозяину машины. - Вам не трудно пять минут подождать?
- Подождём, - усмехнулся мужчина.
- Если бог послал транспорт, я не вижу смысла отказываться, - сказал отец. - У Алёнки глаза смотрят в разные стороны, а у тебя, Серёжа, - это он мне, - такой несчастный вид, словно ежа проглотил.
- Какого ещё ежа? - обиделся я.
- Твой рюкзак самый тяжёлый, - сказала отцу Алёнка.
- А куда мы Деда посадим? - спросил я.
- У вас ещё один человек? - сказала женщина. - Не разместимся.
- Мальчика кто-нибудь возьмёт на колени, - вмешался мальчишка. - А старик…
- Дед - не человек! - засмеялась Алёнка.
Это я-то "мальчик"? На колени меня возьмут… Каков нахал, а?
- Едем? - спросил отец. Мы с Алёнкой посмотрели друг на друга, потом на пепельную "Волгу". Она негромко урчала, готовая ринуться вперёд. Мы можем сейчас забраться в неё и без хлопот доехать почти до самого места. Отец ничего нам не скажет, даже не вспомнит об этом, но нам с Алёнкой будет стыдно.
Отец смотрел на нас и ждал. Нужно только кивнуть, и он поднимет с земли рюкзак и подойдёт к машине. И мы поедем. С ветерком.
А потом нам с Алёнкой будет очень стыдно. Ведь мы уговорились до самого озера идти пешком. Там, в Ленинграде, мы кричали, что это так здорово - идти пешком, - и даже хлопали в ладоши.
- Я совсем не устала, - сказала Алёнка.
- В машине душно, - сказал я. - А потом… - я взглянул на мальчишку, - водитель не внушает доверия…
Глаза у отца стали весёлыми. Он поблагодарил мужчину и взвалил рюкзак на плечи.
Мальчишка усмехнулся, перевёл рычаг, и машина плавно тронулась, но тут же снова остановилась.
- Покажите вашего Деда, - попросила женщина.
Отец свистнул: из-за кустов вымахнул Дед и подбежал к машине. "Волга" не произвела на него никакого впечатления. Обнюхав колесо, он небрежно поднял заднюю ногу.
- Какая прелесть, - улыбнулась женщина.
Я видел, как мальчишка повернул зеркальце, и в нём отразилась Алёнка во весь рост.
- Рыбачите? - спросил отец.
- Ищем одно заветное озеро…
- Приезжайте к нам в Островитино, - сказал отец. - Без рыбы не уедете.
- В Островитино? - Мужчина и женщина переглянулись.
- Приедем, - взглянув на Алёнку, ответил мальчишка.
Мужчина помахал рукой, и "Волга" умчалась. Глядя вслед, я подумал: "Почему у них нет никакого талисмана? У многих частников обязательно что-либо болтается у лобового стекла: обезьянка, куколка. Или сзади лежит тигр, а то и царь зверей - лев".
Снова мы шагаем по шоссе. Солнце припекает спину, затылок. Хорошо бы всё бросить и остаться в одних трусах. И выкупаться бы в речке. Сколько их нам попадается на пути. А потом поваляться на берегу, хотя бы с полчасика… Наверное, вода уже тёплая. По тому, как отец озирается по сторонам, я понял, что скоро привал. Отец место выбирает… И когда успел этот пацан научиться водить машину? Небрежно двигает рычагами, будто сто лет за рулём. Это, конечно, мужчина дал ему временно повести. Была бы у нас машина, я тоже мигом бы научился. И не хуже его гонял бы по шоссе.
- Он в тебя втрескался, - сказал я Алёнке.
- Кто? - равнодушно спросила сестра. Вот притвора! Будто не знает!
- Этот, что на "Волге".
- Я, кажется, ногу натёрла, - сказала Алёнка. Она и вправду прихрамывала.
Деду тоже жарко: рот раскрыт, и красный язык висит почти до самой земли. Устал Дед. Вот уже который раз он срывается с места и далеко убегает вперёд, а потом плашмя ложится на землю и поджидает нас. Мы проходим мимо, а Дед всё лежит, только голову поворачивает нам вслед. А потом догоняет. А что, если мне так припустить? А потом плюхнуться на траву, пока не подойдут отец и Алёнка.
Дед встал поперёк дороги и стал лаять на отца: не пора ли отдохнуть, выкупаться? Дед любит купаться. Его не надо уговаривать - сам бултыхнётся в воду. Когда Дед плывёт, только голова и хвост отдельно виднеются. Дед очень беспокоится в воде. Ему всё время кажется, что мы вот-вот утонем, и он вертится рядом, готовый в любую минуту спасти нас.
Я чуть было не налетел на отца: не заметил, как он остановился.
- Привал, - сказал отец.
Глава вторая
Мы с отцом стоим напротив дома и смотрим на него. Дом на нас не смотрит. Он слепой - окна заколочены досками. Алёнка упала на траву и лежит, закрыв глаза. Она здорово устала. Дед куда-то удрал. Знакомится с окрестностями. Дом почернел от старости и подался вперёд, будто его подтолкнули с той стороны. На трухлявой крыше вырос зелёный мох. Вместо трубы цинковое ведро без дна. В ведре сквозная дырка, словно из винтовки пальнули. Когда-то к крыльцу вела тропинка, теперь она спряталась в траве. Одна ступенька провалилась. Дверь без петель, зато на ржавых дужках красовался большой новый замок.
В этом доме родился наш отец. Здесь жили наши дедушка и бабушка. А когда они умерли, в доме никто не жил. Сиротой он стоял на берегу огромного озера. И вот теперь мы будем жить в этом доме. Всё лето. Отец говорил, что вокруг дома фруктовый сад. Сколько я ни озирался, никакого сада не увидел. Кругом берёзы и сосны. И кусты. Я никогда в деревне не жил, но и то знаю, что на берёзах яблоки и груши не растут. И отец ещё говорил, что рядом с домом голубятня. Когда он был маленький, любил голубей гонять. Голубятни тоже не было. И голубей. В стороне притулился старый дощатый сарай. Он просвечивал насквозь. На берёзе сидела большая птица и с любопытством смотрела на нас. Она была белая с чёрным. Птица поворачивала голову то на один бок, то на другой.
- Здравствуй, - сказал отец. Я оглянулся: никого нет. Это отец с домом поздоровался. Он даже соломенную шляпу снял, а вот тяжёлый рюкзак сбросить забыл.
- На чердаке валялся старый граммофон, - сказал отец. - Я в трубу поджигалку прятал…
- Поджигалку? - спросил я.
- А когда парнем был, через это окно ночью в избу пробирался.
- У тебя родители были строгие? - спросила Алёнка.
Отец не с нами разговаривал - с домом. Я знал, что отец любит этот дом, озеро, лес. Раньше он часто приезжал сюда, когда живы были бабушка и дедушка. И они к нам в Ленинград приезжали. Только я их плохо помню. Дедушка был большой и бородатый, а бабушка маленькая, в платке. Она вязала. Носки - мне и Алёнке. Отец часто нам рассказывал про эти места. "Какой к чёрту юг, - говорил он, - наша средняя Россия лучше всякого юга… Вы слышали кукушку после дождя? Где ещё увидишь такие сосны, берёзы? А озёра… Ничего этого югу и не снилось!" Но мама не хотела в деревню. Её почему-то тянуло на юг. И отец каждую весну уезжал с ней в Сочи. Он не спорил с мамой. Она была больна.
И вот наконец мы собрались на родину нашего отца… Да, а где ключ от дома?
Ключ, конечно, отец забыл. Ключ привёз нам в Ленинград знакомый лесник из этих мест. Он и замок навесил на дверь. К нашему приезду. Мы подёргали замок. Его и топором не собьёшь. Отец потянул за петлю, дверь немного отошла. Можно протиснуться. Из сеней пахнуло сыростью. Сквозь дырявую крышу голубело небо. На чердаке кто-то недовольно пискнул и захлопал крыльями. Где-то отец прятал в граммофонную трубу поджигалку. Интересно, сейчас она там?
В сенях темно, наши ноги наступают на что-то скользкое. Уж не грибы ли выросли на полу? Отец берётся за ручку, дёргает и отлетает вместе с ручкой к стене. Тут же сразу что-то тяжёлое со звоном падает на пол.
- Что за чертовщина, в свой дом не попадёшь, - говорит отец, отодвигая ногой упавшее со стены цинковое корыто.
- Через окно, - посоветовал я, - как раньше…