- Да вот… пришел в шесть часов и увидел. Нынче днем тут у нас похороны.
- А последний раз вы когда здесь проходили?
- Да в пятницу.
- Значит, склеп могли открыть в выходные в любое время?
- Оно так, да только, я думаю, лезли сегодня ночью.
- Почему?
- В воскресенье-то шел дождь, а в склепе сухо… Стало быть, дверь тогда еще была заперта.
- Вы живете тут рядом?
- Тут рядом никто не живет.
Араб окинул взглядом маленькое кладбище, дышавшее безмятежным покоем.
- Бродяги к вам сюда не наведывались?
- Нет.
- Ну, еще какие-нибудь подозрительные личности? Случаев вандализма не было? Черные мессы не устраивались?
- Нет.
- Расскажите мне об этом захоронении.
Сторож сплюнул на гравий.
- А чего говорить-то?
- Склеп для одного ребенка… как-то странно, правда?
- Верно, чудно.
- Вы знаете его родителей?
- Нет. Никогда не видал.
- Разве вы не работали здесь в восемьдесят втором году?
- Нет. Прежний сторож помер. - Мужчина усмехнулся. - Наш брат тоже отдает концы, как и все…
- За этим склепом, видимо, ухаживают?
- А я и не говорю, что не ухаживают. Только я их никого не вижу. Я ведь человек опытный, знаю, за сколько времени может искрошиться камень, сколько держатся цветы, будь они хоть пластмассовые. Знаю, откуда лезут сорняки, колючки и прочая пакость. Ну так вот: за этим склепом приглядывают как надо. И ходят часто. Да только я их никогда тут не заставал.
Карим снова задумался. Потом присел на корточки и взглянул на овальную рамку. Не поднимая головы, он сказал сторожу:
- Мне кажется, воры украли фотографию мальчика.
- Да ну? Что ж, может, и так.
- А вы помните лицо этого ребенка?
- Нет.
Карим выпрямился и, стягивая перчатки с рук, заключил:
- Сегодня приедет спецбригада, они снимут все отпечатки и следы. Так что намеченную церемонию придется отменить. Отговаривайтесь чем хотите - срочные работы, протечка водопровода, - но сегодня на кладбище не должно быть посторонних, ясно? И особенно журналистов.
Старик кивнул. Карим уже шел к воротам.
Где-то вдали колокол лениво прозвонил девять раз.
9
До того как ехать в комиссариат и писать отчет, Карим решил снова заглянуть в школу. Солнце уже разбросало на крышам рыжие лучи. Сыщик опять подумал, что день обещал быть прекрасным, и от этой банальной мысли ему стало тошно. Войдя в школу, он спросил у директрисы:
- Не учился ли у вас тут в восьмидесятые годы мальчик по имени Жюд Итэро?
Женщина кокетливо промурлыкала, играя широкими рукавами своего кардигана:
- Уже взяли след, инспектор?
- Пожалуйста, ответьте мне.
- Ах да… Нужно проверить в архиве.
- Пошли посмотрим. Сейчас же.
Директриса снова привела Карима в свой кабинет-оранжерею.
- Вы сказали, восьмидесятые годы? - переспросила она, водя пальцем по корешкам журналов на полке.
- Восемьдесят второй, восемьдесят первый и так далее, - ответил Карим.
Внезапно он почувствовал ее замешательство.
- Что случилось?
- Как странно! Сегодня утром я не заметила…
- Что именно?
- Журналы… как раз за восемьдесят первый и восемьдесят второй годы… Они исчезли.
Отстранив директрису, Карим стал внимательно разглядывать темные корешки. На каждом значилась дата. Вот 1979-й, 1980-й… И верно: две следующие цифры отсутствовали.
- Что записывают в этих журналах? - спросил Карим, листая один из них.
- Фамилии учеников. Заметки учителей. Это как бы дневник школьной жизни.
Карим открыл журнал за 1980 год и взглянул на список учеников.
- Если ребенку исполнилось в восьмидесятом году восемь лет, в каком он был классе?
- В начальном втором. Или даже в первом среднем.
Карим пробежал глазами список; Жюда Итэро там не было.
Он спросил:
- А есть ли в школе другая документация, дающая сведения об учениках восемьдесят первого и восемьдесят второго годов?
Директриса задумалась.
- Нужно посмотреть наверху… Там есть, например, списки детей, питающихся в нашей столовой. Или отчеты о медицинских осмотрах. Это все хранится на чердаке. Пройдемте со мной. Там никто никогда не бывает.
Директриса была явно возбуждена этими поисками. Они поднялись наверх, прошли по узкому коридору и остановились у железной двери. И тут женщина застыла в изумлении.
- Не может быть! - воскликнула она. - Смотрите, эту дверь тоже взломали…
Карим исследовал замок. Дверь была не взломана, а отперта, и притом весьма умело. Полицейский шагнул внутрь. Чердак представлял собой обширную мансарду, освещаемую лишь зарешеченным слуховым оконцем. Металлические стеллажи были забиты связками бумаг и папками; от запаха сухой пыли у Карима запершило в горле.
- Где папки за восемьдесят первый и восемьдесят второй годы? - спросил он.
Директриса молча подошла к одной из полок и стала рыться в слежавшихся стопках бумаг. Эта операция заняла несколько минут, после чего женщина уверенно объявила:
- Они тоже исчезли.
У Карима пробежал холодок по спине. Школа. Кладбище. 1981–1982 годы. Мальчик по имени Жюд Итэро. Все эти элементы складывались в единое целое. Он продолжал расспросы:
- Вы уже работали здесь в восемьдесят первом году?
Женщина состроила кокетливо-укоризненную гримаску.
- Ну что вы, инспектор! Я тогда еще была студенткой…
- Тогда, может быть, старожилы рассказывали вам о каких-нибудь странных происшествиях того времени?
- Нет. Что, собственно, вы имеете в виду?
- Например, смерть одного из учеников.
- Нет-нет, таких историй я не слышала. Но я могу узнать, если хотите…
- Где?
- Да в отделе образования нашего департамента.
- Не могли бы вы навести еще такие справки: учился ли в те годы в вашей школе мальчик по имени Жюд Итэро?
Директриса буквально задыхалась от волнения и энтузиазма.
- Конечно… никаких проблем, инспектор! Я непременно…
- Узнайте поскорее. Я заеду через час.
Карим сбежал было по лестнице, но на полдороге остановился и добавил:
- Кстати, еще кое-что для вашей "криминальной" эрудиции: к полицейским теперь обращаются не "инспектор", а "офицер". Как в Америке.
Директриса изумленно смотрела вслед исчезающей тени.
* * *
Среди полицейских Сарзака Карим меньше всех презирал своего шефа Крозье. Не потому, что тот был его прямым начальником, просто Крозье прекрасно знал свое дело и нередко демонстрировал интуицию прирожденного сыщика.
Анри Крозье, пятидесяти четырех лет, уроженец Ло и отставной военный, работал в местной полиции уже лет двадцать. Приплюснутый нос, тщательно прилизанные волосы, суровое, непроницаемое лицо. При этом он мог неожиданно проявить доброту и человечность. Крозье жил одиноко, без жены и детей, и нужно было обладать поистине неуемной фантазией, чтобы вообразить его в кругу семьи. Это одиночество сближало его с Каримом, но на том их сходство и кончалось. В остальном шеф был типичным провинциальным полицейским и типичным французом. Чем-то вроде гончей, стремящейся превратиться в немецкую овчарку.
Карим коротко постучал и вошел. Кабинет, заставленный металлическими шкафчиками-картотеками, насквозь пропах душистым трубочным табаком. Стены были завешаны дурацкими фотоплакатами, восславляющими французскую полицию. При виде этих "геройских" фигур Кариму снова стало тошно.
- Ну, что там за хреновина? - спросил Крозье, сидевший за письменным столом.
- Взлом в школе и осквернение могилы. В обоих случаях работали тихо и очень квалифицированно. Странные дела.
Крозье скривился.
- А что украли?
- В школе - пару старых классных журналов. На кладбище - пока неизвестно. Нужно бы получше осмотреть склеп…
- Ты думаешь, эти дела связаны между собой?
- Очень похоже. Два взлома в одно и то же воскресенье, в одном и том же городе… Здорово подпортит нам статистику.
Крозье начал прочищать свою почерневшую трубку. Карим усмехнулся про себя: шеф "косил" под знаменитых детективов пятидесятых годов.
- Вероятно, связь есть, - сказал он, понизив голос. - Конечно, надо сначала проверить, но…
- Я слушаю.
- В склепе захоронен мальчик с весьма оригинальным именем - Жюд Итэро. Он умер в восемьдесят втором году в возрасте десяти лет. Может, вы об этом слышали?
- Нет. Продолжай.
- Ну так вот: украденные классные журналы тоже относятся к восемьдесят первому и восемьдесят второму годам. И я подумал: вдруг малыш Жюд учился в этой школе в те годы и…
- У тебя есть доказательства этой гипотезы?
- Нет.
- Ты проверял другие школы?
- Нет еще.
Крозье продул трубку - ну прямо вылитый комиссар Попей! Карим подошел ближе и заговорил как можно вкрадчивее:
- Разрешите мне заняться этим делом, комиссар. Я нюхом чую: это очень странная история. Тут существует некая связь. Может, это все и ерунда, но я почему-то уверен, что работали настоящие "профи". Они что-то искали. Нужно прежде всего связаться с родителями мальчика, а затем как следует пошарить в склепе. Я… Вы что, не согласны?
Опустив глаза, Крозье усердно набивал табаком жерло трубки. Наконец он пробормотал:
- Это дело рук скинов.
- Кого?
Крозье поднял глаза.
- Я говорю, кладбище - это дело рук бритоголовых.
- Каких бритоголовых?
Крозье громко рассмеялся.
- Вот видишь, тебе еще многое предстоит узнать в наших краях. Эти типы - их десятка три - живут в заброшенном ангаре возле Кейлюса. Там раньше был склад минеральных вод. Это километрах в двадцати отсюда.
Карим задумался, не сводя глаз с Крозье. Волосы комиссара ярко блестели на солнце, точно смазанные маслом.
- Мне кажется, вы заблуждаетесь.
- Селье говорил мне, что могила еврейская.
- Да ничего подобного! Я просто сказал ему, что Жюд - имя еврейского происхождения. Но это ровно ничего не означает. На склепе нет никакой иудейской символики, и вообще, евреи предпочитают хоронить покойников среди своих. Комиссар, этот мальчик умер в возрасте десяти лет. В таких случаях на еврейских могилах всегда имеется символ, гравировка, в общем, нечто, объясняющее эту преждевременную кончину. Ну, вроде обрушенной колонны или надломленного деревца. Но это захоронение явно христианское.
- Ишь ты, какой ученый! И откуда ты все знаешь?
- Читал.
Но Крозье упрямо повторил:
- Там орудовали бритоголовые.
- Но это абсурд! Совершенно не типично для расистов. Даже обыкновенным вандализмом не пахнет. Воры явно что-то искали…
- Карим! - прервал его Крозье дружеским тоном, в котором, однако, слышалось легкое раздражение. - Я всегда прислушивался к твоим мнениям и советам. Но здесь командую я. Так вот, поверь старому сыскному псу и займись бритоголовыми. Наведайся к ним, и, я думаю, тебе это кое-что даст.
Карим выпрямился и сглотнул слюну.
- Один?
- Уж не хочешь ли ты сказать, что боишься кучки бритых сопляков?
Карим не ответил. Крозье обожал устраивать своим подчиненным такие испытания. Конечно, с его стороны это была подлость, но вместе с тем и знак уважения. Молодой араб вцепился в край стола. Ладно, если Крозье угодно поиграть, то и он доведет эту игру до конца.
- Комиссар, я предлагаю вам сделку.
- Ишь ты!
- Я съезжу к бритоголовым. Один. Потрясу их как следует и представлю вам рапорт сегодня же, до тринадцати часов. Но за это вы добудете мне разрешение обыскать склеп на законных основаниях. И еще я хочу потолковать с родителями малыша. Тоже сегодня.
- А если это все-таки скины?
- Это не скины.
Крозье раскурил трубку. Табак затрещал, как целый сноп люцерны.
- Ладно, идет, - сказал он со вздохом.
- Значит, после Кейлюса я займусь расследованием?
- Только если успеешь доложиться мне к тринадцати часам. Но все равно, парни из республиканской полиции очень скоро сядут нам на хвост.
Молодой сыщик направился к двери. Он уже взялся за ручку, когда комиссар добавил:
- Я уверен, бритоголовые будут в восторге от твоего стиля работы.
Карим захлопнул за собой дверь под жирный смех старого жандарма.
10
Настоящий сыщик обязан знать своего врага вдоль и поперек. Знать все его сильные и слабые стороны, все его личины. Карим знал скинов как самого себя. Еще во времена Нантера он часто сталкивался с ними в беспощадных уличных разборках. А во время учебы в полицейской школе написал о них подробный доклад. И теперь, мчась на полной скорости в Кейлюс, он мысленно перебирал свои воспоминания. Не вредно было заранее прикинуть шансы на удачу в разговоре с этими подонками.
Главное - определить, с какой из двух группировок ему придется иметь дело. Не все скины были крайне правыми - кроме них имелись еще "красные скины", примыкавшие к левым экстремистам. Молодые люди разных национальностей, тренированные, накачанные, приверженные своему особому кодексу чести, они были так же опасны, как неонацисты, - если не более. Но с этими Кариму еще удалось бы как-то справиться. Он бегло припомнил атрибуты каждой группировки. "Фаты" носили свои "бомберы" - куртки английских военных летчиков - лицевой стороной, блестящей и зеленой. "Красные", напротив, выворачивали их наизнанку, фосфоресцирующей оранжевой подкладкой наружу. "Фаты" шнуровали бутсы белыми или красными шнурками, "левые" - желтыми.
Около одиннадцати утра Карим остановился возле заброшенного ангара с вывеской "Воды долины". Высокие стены из волнистого пластика сливались с голубизной неба. У дверей стояла черная "DS". Несколько секунд на подготовку, и Карим выскочил из машины. Эти ублюдки наверняка там, внутри, лакают свое любимое пиво.
Он подошел к ангару, стараясь дышать глубоко, размеренно и твердя про себя самое важное: зеленые куртки, белые или красные шнурки - "фаты", оранжевые куртки и желтые шнурки - "красные".
Если он это запомнит, у него будет шанс выпутаться без потерь.
Сделав глубокий вдох, он толкнул в сторону раздвижную дверь. Ему даже не понадобилось смотреть на шнурки, чтобы определить, к кому он попал. Стены были сплошь размалеваны красными свастиками. Нацистские символы соседствовали с увеличенными фотографиями узников концлагерей и замученных пытками алжирцев. Под ними расположилась орда бритоголовых в зеленых куртках; все они смотрели на него. Значит, крайне правые, из самых оголтелых. Карим знал, что у каждого из них на нижней губе, с внутренней стороны, вытатуировано слово "skin".
Полицейский напрягся, как рысь, готовая к прыжку, ища взглядом оружие. Ему был знаком арсенал этих психов - американские кастеты, бейсбольные биты и пистолеты для самозащиты с двойным зарядом дроби. И уж наверняка эти сволочи прятали где-нибудь помповые ружья, заряженные каучуковыми пулями-"вышибалами".
Но то, что он увидел, оказалось много хуже.
Birds. Женщины-скины, тоже обритые, если не считать хохолка надо лбом и двух длинных, спадающих на щеки прядей. Дородные мускулистые девки, пропахшие спиртным и наверняка еще более свирепые, чем их парни. У Карима пересохло в горле. Он надеялся застать здесь компанию изнывающих от безделья бродяг, а столкнулся с настоящей бандой, которая оттягивалась в ожидании очередного заказа на погром. Его шансы на благополучный исход таяли с каждой секундой.
Одна из девиц хлебнула из кружки, разинула рот и звучно рыгнула. Специальный номер для Карима. Остальные загоготали. Все они были ростом не ниже полицейского. Карим сказал, стараясь, чтобы его голос звучал громко и уверенно:
- О'кей, парни. Я из полиции. Хочу задать вам несколько вопросов.
Скины встали и пошли на него стеной. Этот тип, из полиции или еще откуда, был для них прежде всего "мавром". А чего стоила шкура какого-то "мавра" в ангаре, среди банды таких подонков?! Или даже в глазах Крозье и других полицейских. Молодой араб вздрогнул. На какую-то долю секунды почва ушла у него из-под ног. Ему чудилось, будто на него ополчился весь город, вся страна, а может, и целый мир.
Он выхватил автоматический пистолет и вскинул его к потолку. Этот жест на миг остановил нападавших.
- Повторяю: я из полиции и пришел играть с вами в открытую.
Он медленно положил пистолет на ржавую бочку. Бритоголовые молча смотрели на него.
- Вот, глядите, я оставляю оружие здесь. Но чтобы никто не трогал его, пока мы будем говорить.
Пистолет Карима "глок-21" был суперновой моделью, на семьдесят процентов из сверхлегкого полимера. Пятнадцать пуль в обойме, одна в стволе и фосфоресцирующий прицел. Он знал, что скины такого никогда не видели. Одно очко он уже выиграл.
- Кто вожак?
В ответ - молчание. Карим шагнул вперед и повторил:
- Кто вожак, черт подери? Не будем терять время.
Самый рослый из парней подошел ближе; его напряженная поза выдавала готовность к звериному прыжку. Он спросил с местным гортанным акцентом:
- Чего тут надо этой крысе?
- Я забуду, что ты назвал меня крысой, приятель. Давай потолкуем?
Скин надвигался на Карима, мотая головой. Он был выше и шире полицейского. Молодой араб вспомнил о своих косах: в случае драки они давали противнику идеальную возможность для захвата. А скин был уже совсем рядом. Его растопыренные пальцы напоминали железные клещи. Но Карим не отступал ни на миллиметр. Краем глаза он заметил, что остальные, справа, подбираются к его оружию.
- Ну, ты, арабская свинья, чего тебе…
Молниеносный выпад головой - и полицейский раздробил главарю нос. Парень схватился за лицо. Карим сделал полный разворот и ударом каблука в горло отшвырнул от себя хулигана метра на два; тот взлетел в воздух и шлепнулся на пол, вопя от боли.
Один из скинов схватил пистолет Карима и нажал на курок. Но выстрела не последовало. Только легкий щелчок. Он попытался вогнать пулю в ствол, но обойма была пуста. Карим выхватил из-за спины "беретту" и направил ее на бритоголовых. Припечатав поверженного вожака ногой к полу, он взревел:
- Вы что думали, я оставлю заряженную пушку гребаным психам вроде вас?
Скины окаменели. Вожак на полу с трудом прохрипел:
- Ладно, твоя взяла… Давай в открытую…
Карим пнул его в пах. Парень завопил не своим голосом. Сыщик нагнулся и скрутил ему ухо так, что треснули хрящи.
- В открытую, значит? С такими вонючими гнидами? - И он разразился нервным хохотом. - Ну, насмешил… Эй, вы, сучьи дети, к стенке! Руки за головы! Девки тоже!
И он выстрелил в неоновые трубки на потолке. Яркая голубоватая вспышка озарила помещение, лампы рухнули наземь и с грохотом взорвались. Скины в панике заметались по ангару, жалкие, теперь совсем не страшные. Карим заорал, не жалея голосовых связок: