Глава одиннадцатая
В ПЛЕНУ У ВЕРСАЛЬЦЕВ
Кри-Кри был подавлен всем случившимся, и ему казалось, что нет человека более несчастного, чем он.
Однако, когда он очутился в подвале, где сидели, лежали и стояли пленные коммунары, а также и те, кто был заподозрен в близости и сочувствии к ним, Кри-Кри почувствовал, что его горе - это только капля в океане общих испытаний.
Кого тут только не было: старики и молодые, женщины и подростки, здоровые и больные!
На Кри-Кри, которого втолкнул в подвал жандарм Таро, никто не обратил внимания. Вскоре Кри-Кри понял, почему. Дверь подвала очень часто открывалась, для того чтобы впустить новых узников, но те, кого она выпускала, обратно не возвращались.
Кри-Кри растянулся в свободном углу, возле огромной бочки, от которой шел дурманящий голову винный запах.
- Этот запах плохо действует на голодный желудок! - попробовал пошутить молодой парень в костюме федерата.
Видно, его притащили сюда силой и били по дороге: лицо его было в синяках и ссадинах, один глаз был почти закрыт багровым кровоподтеком, на куртке не хватало рукава, от кепи остались только лохмотья, которые залихватски торчали на самой макушке.
Пожилой федерат, посасывая пустую трубку, в которой уже давно не было табаку, говорил, ни к кому не обращаясь:
- И все-таки теперь уже можно сказать: руководители Коммуны были неправы, когда настаивали на том, чтобы мы только оборонялись. Надо было нападать. Надо было наступать на Версаль и захватить врага врасплох. Известно, что оборона - враг вооруженного восстания. А наши вожди все спорят между собой.
- Вот и с банком тоже никак не договорятся, - вмешался в разговор полный человек с пробивающейся сединой в волосах и в бороде. - Давно надо было наложить на него руку.
Неподалеку от Кри-Кри сидела женщина средних лет.
- А ты за что сюда попала? - спросил ее федерат с трубкой.
Все в этой спокойной женщине дышало миром, тишиной и каким-то особым уютом. Казалось, действительно, непонятным, какое отношение она могла иметь к баррикадам, боям и инсургентам.
- Меня зовут Жозефина Ришу, - ответила женщина, хотя никто и не думал спрашивать ее имя. - А арестовали меня из-за каменных фигур.
- Каких фигур? - удивился коммунар с трубкой.
- Я проходила мимо баррикады на улице Маньян, - словоохотливо ответила Ришу, - вижу, молодежь старается, строит укрепление, но у нее плохо выходит. Материалов-то не запасли во-время. А напротив как раз лавка, где продаются надгробные памятники: статуи ангелов и святых. Я и говорю командиру: "Эх вы, недогадливый! Ведь эти статуи совсем не плохая защита". Он и послушался моего совета. Вмиг его ребята обчистили всю лавку мосье Кулена. Вы бы только видели, как странно выглядела баррикада, где выстроились: плачущий ангел, святая Катерина, апостол Петр и другие. Это было смешно, но мы смеялись недолго. Немало жизней оставили там коммунары… Ну, а потом, как только баррикаду взяли версальцы, одна из сплетниц, - их в нашем квартале сколько угодно, - донесла на меня. "Это ты распорядилась снести статуи святых на баррикаду?" - спросил меня версальский офицер. "Ведь статуи мертвые, а те, кто укрывался за ними, были живые. Я хотела спасти им жизнь", - ответила я.
Мадам Ришу сделала паузу, а потом просто добавила:
- И вот я здесь.
- Утром увели на расстрел женщину только за то, что она три раза чихнула, когда ее допрашивал сержант, и забрызгала его мундир, - отозвался высокий худой мужчина. Произнеся спокойно эти слова, он подошел к стене, вынул из кармана кусочек угля и начал выводить на ней что-то огромными размашистыми буквами.
- Что ты пишешь, - спросил пожилой федерат удивленно, - и кто прочтет твои слова?
- Пусть те немногие, что прочтут, запомнят. Я жалею, что прежде мы не кричали их во все горло на улицах, - пылко ответил высокий. - Это завещание моей малютке Нинетт. Сейчас ей пять лет. Когда она подрастет, я верю, Коммуна восторжествует. Пусть же дети не повторяют ошибок своих отцов и не верят крокодиловым слезам врага.
Он бросил на пол обломок угля и отошел от стены, и все увидели черную надпись в траурной рамке на белой стене:
Мое завещание малютке Нинетт:
Будь беспощадна к врагам!
Жан Ферри, столяр.
27 мая 1871 года.
Из противоположного угла донесся слабый стон.
Кри-Кри, решивший было не вступать ни с кем в беседу, невольно вскочил:
- Кто это?
- Это умирающий, - нехотя ответил коммунар с трубкой. - Он, должно быть, не переживет сегодняшнего дня. С утра сознание покинуло его.
Кри-Кри выбрался из своего угла и, шагая по ногам лежавших, добрался до умирающего.
Он лежал навзничь на голом полу. Его бескровное лицо с закрытыми веками ничего не выражало. Кри-Кри понял, что помочь ему уже ничем нельзя, и отвернулся к маленькому оконцу, вырезанному высоко в стене. Весь видимый из окна кусок неба был охвачен заревом.
- Что это горит? - спросил Кри-Кри, не обращаясь ни к кому в отдельности.
- Горит Париж, - мрачно ответил кто-то из лежавших на полу.
В эту ночь горели дома, улицы, целые кварталы. Огонь бушевал с особой силой в районе между улицами Рояль и Сен-Сюльпис. Грандиозная пылающая масса разделялась разноцветной от зарева и крови водой Сены, убегавшей от огня.
Огненная стихия пожирала такие, казавшиеся ранее несокрушимыми гиганты, как дворец Тюильри, здания Почетного легиона, Государственного совета, Расчетной палаты.
Горела и Ратуша, этот роскошный дворец парижской буржуазии, в своей архитектуре отразивший пышный стиль нового класса, пришедшего на смену феодалам.
Кто был виновником этих пожаров?
Версальцы и реакционная пресса умышленно обвиняли в этом коммунаров, которые якобы из мести и в бессильной злобе поджигали город.
На самом же деле коммунары лишь в отдельных случаях прибегали к огневой завесе пожаров, для того чтобы приостановить наступление неприятеля или помешать ему окружить баррикаду.
Артиллерийские гранаты и ядра, начиненные керосином, сыпавшиеся в изобилии на Париж, были основной причиной пожаров. И только дворец Тюильри, этот приют королей, строивших свое благополучие на крови и слезах народа, ненавистный рабочему Парижу, как символ власти монархии, был предан огню по приказу Коммуны.
- Неужели все погибло? - вырвалось у Кри-Кри. Он обхватил голову руками и закрыл глаза, чтобы не видеть того, что было кругом.
- Успокойся, малыш, не все потеряно, - отозвался пожилой коммунар. - Отчаяние и страх заставляют наших врагов жечь и разрушать. Это они могут делать без нашей помощи. Строить же можем только мы - вот почему будущее принадлежит нам. Победим мы!
Эти слова, произнесенные спокойно, но твердо, успокоили Кри-Кри. Он отошел от окна и сел на бочку, стоявшую у самой двери. В наступившей тишине мальчику вдруг послышался разговор, который вели за дверью. Придвинувшись к самой стене, Кри-Кри стал вслушиваться. То, что он услышал, заставило его сердце учащенно биться. Говорили двое.
- Возьми тридцать солдат, переодень их в форму национальных гвардейцев, и отправляйтесь по одному или по два на баррикаду на улице Рампоно.
- А пароль?
- Запомни: "Коммуна или смерть!" На баррикаде исполнишь все, что прикажет капитан Капораль.
На этом разговор оборвался. Кри-Кри был ошеломлен. Он не успел еще как следует разобраться в значении услышанных слов, как открылась дверь, и на пороге показались Анрио и молодой солдат.
На этот раз Анрио был в форме капитана версальской правительственной армии.
Его появление пленные встретили мрачными возгласами:
- Опять пришел этот мучитель!..
- Что еще понадобилось этому тирану?..
- Не за мной ли?
Эти возгласы болезненно отозвались в сердце Кри-Кри. Затаив дыхание, он прижался к стене под окном, готовясь к самому худшему.
Анрио что-то приказал солдату, и тот поспешно подкатил одну из бочек, поставил ее стоймя так, что она могла заменить стол, а из другой устроил подобие стула. Анрио уселся за этот самодельный стол, окинул взглядом пленных и выкликнул:
- Ну-ка, Жанто, давно мы с тобой не говорили. Может быть, ты стал за это время сговорчивей?
К столу подошел молодой федерат с подбитым глазом.
- Я напомню тебе нашу вчерашнюю беседу, если ты успел ее забыть, - криво усмехнулся Анрио. - Мы говорили с тобой о Луизе Мишель. Ты дрался вместе с ее женским батальоном. Ты не можешь не знать, куда она убежала.
Анрио сделал паузу и, так как Жанто, видимо, не имел желания говорить, продолжал вкрадчиво:
- Если ты поможешь нам разыскать Луизу Мишель, тебе будет сохранена жизнь.
- Собака! - вскричал Жанто со всей пылкостью своих девятнадцати лет. - Я никогда не куплю себе жизни ценой предательства. А за Луизу тысячи наших товарищей отдадут свою жизнь.
- Ты дорого заплатишь мне за это! - теряя хладнокровие, вскричал Анрио.
Он вскочил со своего места и, надвигаясь на юношу, повидимому не знал, как больнее ударить, как страшнее напугать его.
Но в это мгновенье в дверях появился жандарм. Отдав Анрио честь, он отрапортовал:
- Капитан, пришла эта женщина… Луиза Мишель.
- Как? - Радость и торжество победы сменили гневные ноты в голосе Анрио. - Вот это хорошо!
Весть о том, что Луиза Мишель добровольно явилась в этот ад, вызвала бурное волнение среди заключенных, хотя за Бремя, проведенное в застенке, они отвыкли чему-либо удивляться.
В сопровождении двух жандармов вошла Луиза. Это была женщина лет тридцати пяти, с уверенной походкой и быстрыми движениями. Она была одета в черное строгое платье, еще более подчеркивающее стройность ее фигуры. Пышные вьющиеся волосы, неправильные черты, очень бледный матовый цвет лица - не это составляло прелесть лица Луизы Мишель, его украшали пламенные черные глаза, с черными длинными ресницами.
Ее появление в подвале было встречено восклицаниями:
- Луиза! Вот она, Луиза! Наша Луиза! Привет тебе, Луиза!
Анрио, насмешливо осклабившийся при виде своей новой жертвы, должен был опустить глаза под полным ненависти взглядом Луизы. Приготовленная издевательская фраза застряла у него в горле.
Первой заговорила Луиза:
- Ваши жандармы, не найдя меня дома, увели мою мать. Где она?
Овладевший собой Анрио ответил с присущим ему цинизмом:
- Возможно, что ее уже расстреляли.
- Теперь вам придется расстрелять и меня.
- Зачем так торопиться, мадемуазель? - В голосе Анрио звучала насмешка. - Мы победили. Теперь мы можем, не торопясь, предать вас суду. Ваше преступление мы обсудим перед лицом французского народа.
- Лицемеры и убийцы! - вскричала Луиза. - Вы еще осмеливаетесь говорить о народе, вы, которые расстреливаете его из пушек! Даже если час Коммуны пробил, если вы сегодня одержали верх, знайте, победа только приближает вас к пропасти. Вы сами это чувствуете. Ваша ярость и страх свидетельствуют об этом.
- Нам нечего теперь бояться, - перебил ее Анрио, - инсургенты перебиты, и завтра версальцы снова станут у власти.
- Ваша власть недолговечна, - ответила Луиза. - Среди всех мертвецов Коммуны, по вашей милости покрывающих сегодня мостовые Парижа, настоящим гниющим трупом являетесь вы. Народ, расстрелянный вами, жив и будет жить в веках…
- Замолчите, - зарычал Анрио, - или я велю поставить вас к стенке, несмотря на приказ доставить вас живой в Версаль!
- Я не боюсь ваших пуль! Я боюсь только, чтобы вы из трусости не лишили меня единственного права, которое остается у каждого, борющегося за свободу, - права на кусочек свинца. Я требую своей доли! Если вы оставите меня жить, я не перестану кричать о мести! Я предам имя версальских убийц мести моих братьев, сестер, потомков. Убейте меня, если вы не трусы! Но я требую немедленного освобождения моей матери, которую вы схватили как заложницу.
Указывая на разгоревшееся за окном пламя, Анрио, едва владея собой, бросил:
- Вот дело ваших рук, а вы еще осмеливаетесь говорить так, как будто вы победители, а не побежденные…
- Мы из тех, что не сдаются! - прозвучал горячий ответ Луизы.
- Мы из тех, что не сдаются! - повторили несколько человек.
- Уведите эту женщину в бастион, где находится ее мать, - прорычал Анрио.
- Прощай, Луиза! Да здравствует Коммуна! - дружным хором закричали пленные.
- Прощайте, товарищи! Недалеко время, когда придет новое человечество. Оно будет свободным и справедливым, и кровавая колыбель его детства окажется ему уже не по росту.
- Я приказал увести ее! - рассвирепел Анрио.
Но жандармы под впечатлением горячих слов Луизы мешкали. Тогда Анрио вскочил с места. Предчувствуя грозу, жандармы осторожно взяли Луизу под руки и увели ее из подвала.
- Да здравствует Коммуна! Да здравствует ее дочь, Луиза Мишель!
Кри-Кри находился под таким впечатлением от слов Луизы, что не заметил, как почти одновременно с ее уходом новый пленник был введен в погреб. Но вот Кри-Кри услышал ненавистный голос Анрио:
- Ты, щенок, я вижу, торопишься стать к стенке… Эй, Таро, особо приглядывай за ним, пока я не вернусь!
И за Анрио захлопнулась дверь.
- Гастон!
Этот крик вырвался из самого сердца Кри-Кри. И радость встречи, и страх, и волнение за судьбу друга - все было в этом возгласе.
- Кри-Кри, как ты сюда попал? - И Гастон очутился в объятиях друга. - Разве в нашем районе версальцы уже рыщут по домам?
Пользуясь отсутствием Анрио, друзья устроились в углу и принялись обсуждать свои дела.
- Рассказывай, рассказывай скорей, - торопил Гастон. - За мной могут притти каждую минуту!
Сбиваясь и волнуясь, Кри-Кри рассказал о своих приключениях. Он поминутно перебивал сам себя возгласом: "Подумать только, какой я дурак!"
- Мне стыдно вспоминать, как я попал впросак, - закончил он свой рассказ. - Мышь поймала меня в мышеловку, которую я для нее поставил.
- А из этой мышеловки редко кто уходит живым, - сказал Гастон.
- Я не боюсь умереть! - воскликнул Кри-Кри. - Но как предупредить Жозефа об измене Люсьена?
Гастон слушал, нахмурив брови.
- Да, это очень серьезное дело, - сказал он. - Тебе надо отсюда бежать во что бы то ни стало. Надо предупредить дядю Жозефа. Надо спасти то, что еще возможно.
- Разве я могу бежать отсюда, оставив тебя в опасности!
- Ерунда! - сказал Гастон. Он говорил сейчас, как старший, как взрослый, и Кри-Кри невольно почувствовал его превосходство. - Моя судьба решена. Меня схватили с оружием в руках. Помочь мне никто не может. - Голос его звучал бодро. - Но наше дело, дело Коммуны, может пойти по-иному, если этот предатель Люсьен будет разоблачен.
- Но как бежать отсюда? - Кри-Кри безнадежно огляделся вокруг: стены прочны и надежны; единственное окно недосягаемо высоко; охрана строгая и неусыпная.
- Надо что-нибудь придумать, - несколько раз повторил Гастон. Лицо его выражало сильное напряжение. На лбу обозначилась морщина. - Надо что-нибудь изобрести.
И, неожиданно наклонившись к Кри-Кри, он добавил:
- Ты не забыл, о чем я тебя просил тогда, на площади?
Кри-Кри почему-то сконфузился:
- Конечно, я помню. Ты это о стихах для Мари?
Гастон кивнул головой:
- Да!
- Конечно, конечно, - заторопился Кри-Кри. - Если я только увижу когда-нибудь Мари…
- Ну, вот и хорошо.
- А если не мне, а тебе посчастливится увидеть Мари… - сказал вдруг Кри-Кри.
- Тогда я прочту ей стихи и скажу, что это ты написал их для нее.
- Идет! Только замени тогда слово "светлый" словом "нежный".
- Хорошо. Непременно.
Послышался звук поворачиваемого ключа, и сразу наступила тишина.
Появившийся Анрио потребовал Гастона к себе.
- Ну-ка, малый, пойдем поговорим. Ты кажешься мне очень дерзким. Признавайся, ты стрелял в нас?
Гастон сделал два шага вперед. Остановился перед Анрио и ответил спокойно:
- Стрелял!
- Сколько раз?
Гастон гордо откинулся назад.
- Я считал до сорока, а потом бросил.
- Ах ты, каналья! - процедил сквозь зубы Анрио. - Ну, теперь на тебя не понадобится больше одного заряда. Идем! Эй, Таро!
Кри-Кри бросился на шею Гастону.
- За себя и за Мари… - бормотал он сквозь слезы, горячо обнимая друга.
- Париж бессмертен, пока в нем будут рождаться такие дети! - раздался чей-то восхищенный голос.
Это подлило масла в огонь.
- Чего ты смотришь, Таро? Разними этих бездельников!
Грубым жестом Таро вырвал Гастона из объятий друга.
- Прощай, Кри-Кри! Да здравствует Коммуна!
Это были последние слова Гастона, которые донеслись до Кри-Кри. Железная дверь с шумом захлопнулась за Гастоном и Анрио.
Вне себя от горя, Кри-Кри подбежал к окну. Он не переставал кричать: "Прощай, Гастон!", хотя тот не мог уже услышать.
Вдалеке раздался ружейный выстрел. Его значение не сразу дошло до сознания Кри-Кри.
Жозефина Ришу, все время с глубоким состраданием следившая за мальчиками, тихо прошептала:
- Бедное дитя! Ему, наверное, не было еще пятнадцати лет.
Кри-Кри вздрогнул и подбежал к Ришу:
- Почему вы сказали "было"?
Ришу обняла за плечи Кри-Кри и спросила:
- Разве ты не слышал?
Кри-Кри вырвался из объятий женщины и, закрыв голову руками, забился в угол. Ему надо было собраться с мыслями. Весь внешний мир перестал для него существовать.
Резкий звук поворачиваемого в замке ключа вывел его из оцепенения. Кри-Кри встрепенулся. Ужасная правда была в том, что Гастона не было в живых, но правда была и в том, что баррикаду дяди Жозефа надо было спасти от предательства, спасти во что бы то ни стало.
- Не за мной ли?
- Нет. Верно, моя очередь.
- Моя! - доносились до Кри-Кри голоса пленников с разных сторон подвала. О своей судьбе он не думал, когда вдруг услышал:
- Который тут Шарло Бантар?
Кри-Кри понял, что пришла его очередь.
Он поднялся, поправил по привычке курточку, к которой прилипли соломинки, провел рукой по волосам. С головы тоже посыпались соломинки. Одна, две, три…
Поворачивая голову в сторону вошедшего, Кри-Кри ожидал увидеть ненавистного жандарма, который только что увел Гастона. Но это был не Таро. Кри-Кри увидел старого капрала, который сухо повторил:
- Ты Шарло Бантар? Идем!
- Господи! - послышалось заглушенное рыдание Жозефины Ришу. - Неужели и этого! Ведь он совсем мальчик!
- Идем! - настойчиво повторил капрал.
Кри-Кри выпрямился и, невольно подражая голосу и манерам Гастона, крикнул, обращаясь к товарищам:
- Да здравствует Коммуна!