Содержание:
-
ОТЪ АВТОРА 1
-
ГЛАВА I 1
-
ГЛАВА II 2
-
ГЛАВА III 3
-
ГЛАВА IV 5
-
ГЛАВА V 7
-
ГЛАВА VI 8
-
ГЛАВА VII 10
-
ГЛАВА VIII 12
-
ГЛАВА IX 13
-
ГЛАВА X 14
-
ГЛАВА XI 15
-
ГЛАВА XII 16
-
ГЛАВА XIII 17
-
ГЛАВА XIV 19
-
ГЛАВА XV 20
-
ГЛАВА XVI 21
-
ГЛАВА XVII 22
-
ГЛАВА XVIII 23
-
ГЛАВА XIX 24
-
ГЛАВА XX 25
-
ГЛАВА XX 26
-
ГЛАВА XXI 27
-
ГЛАВА XXIII 28
-
ГЛАВА XXIV 29
-
ГЛАВА XXV 30
-
ГЛАВА XXVI 30
-
ГЛАВА XXVII 32
-
ГЛАВА XXVIII 33
-
ГЛАВА XXIX 34
-
ГЛАВА XXX 34
-
ГЛАВА XXXI 36
-
ГЛАВА XXXII 38
-
ГЛАВА XXXIII 40
-
ГЛАВА XXXIV 40
-
ГЛАВА XXXV 43
-
ГЛАВА XXXVI 43
-
ЗАКЛЮЧЕНІЕ 44
-
Примечания 44
Собраніе сочиненій
Марка Твэна
Похождения Тома Соуэра
ОТЪ АВТОРА
Многое изъ разсказаннаго въ этой книгѣ происходило въ дѣйствительности; одно или два изъ описываемыхъ приключеній, - лично мои; въ прочихъ играли роль мальчики, товарищи мои по школѣ. Гекъ Финнъ списанъ съ натуры, тоже Томъ Соуеръ, только оригиналомъ для него послужило не одно лицо: въ немъ соединены черты трехъ мальчиковъ, которыхъ я зналъ, - вслѣдствіе чего, онъ принадлежитъ къ смѣшанному роду архитектуры.
Приводимыя здѣсь странныя суевѣрія были очень распространены на Западѣ среди дѣтей и невольниковъ въ то время, къ которому относится мой разсказъ, то есть, тридцать или сорокъ лѣтъ тому назадъ.
Хотя моя книга назначается преимущественно для развлеченія мальчиковъ и дѣвочекъ, но я надѣюсь, что ее не отвергнутъ изъ-за этого мужчины и женщины, потому что въ планъ мой входило отчасти и желаніе напомнить взрослымъ о томъ, чѣмъ были нѣкогда они сами, что думали и чувствовали тогда, о чемъ говорили и на какія причудливыя похожденія они отваживались порою.
ГЛАВА I
- Томъ!
Нѣтъ отвѣта…
- Томъ!
Нѣтъ отвѣта.
- Что случилось съ этимъ мальчикомъ, не понимаю!.. Томъ!
Старая лэди опустила свои очки и оглянула комнату поверхъ ихъ; потомъ вздернула ихъ кверху и посмотрѣла изъ подъ нихъ. Рѣдко, даже никогда, не разглядывала она сквозь нихъ такіе мелкіе предметы, какъ какой-нибудь мальчишка, потому что эти очки были у нея парадные, сердце ея гордилось ими и были они сооружены для "эффекта", а не для пользы: она могла бы видѣть также хорошо черезъ печную заслонку. Пробывъ съ минуту въ недоумѣніи, она произнесла не свирѣпо, но достаточно громогласно для назиданія мебели:
- Хорошо, попадись ты мнѣ только и я…
Она не договорила, потому что стояла въ это время наклонясь и тыча щеткою подъ кровать, и ей требовалось переводить духъ для отчеканиванія каждаго удара. Но она не выгребла ничего, кромѣ кота.
- Нѣтъ никакого сладу съ этимъ мальчишкой!
Подойдя къ открытой двери, она остановилась и стала всматриваться въ побѣги томатовъ и заросли ивняка, составлявшіе "садъ". Тома не было. Тогда она напрягла голосъ до высоты, разсчитанной на разстояніе, и крикнула:
- Ге-е-е-ей, Томъ!
Сзади нея послышался легкій шорохъ и она оборотилась какъ разъ во время, чтобы схватить маленькаго мальчика за полу его блузы и предупредить его бѣгство.
- Попался!.. Слѣдовало мнѣ подумать объ этомъ чуланчикѣ. Что ты тамъ дѣлалъ?
- Ничего.
- Ничего! Посмотри себѣ на руки, посмотри на ротъ. Что тутъ?
- Я не знаю, тетя.
- Ну, а я знаю. Это желе, вотъ что. Я тебѣ уже сорокъ разъ говорила, что если ты не перестанешь трогать это желе, я тебя выдеру. Подай мнѣ хлыстъ.
Хлыстъ взвился уже въ воздухѣ. Опасность была неминуема.
- Ахъ! Взгляните-ка назадъ, тетя!
Старушка быстро оборотилась, подобравъ свои юбки для избѣжанія опасности, а мальчикъ бросился опрометью прочь, мигомъ вскарабкался на высокій заборъ и исчезъ за нимъ. Тетя Полли постояла, ошеломленная на мгновеніе, а потомъ разсмѣялась добродушно.
- Прахъ его возьми этого мальчишку! Какъ это я не научусь, наконецъ? Мало еще сыгралъ онъ со мною подобныхъ штукъ для того, чтобы я такъ розыскивала его въ это время? Но старые дураки только самые большіе дураки, вотъ и все. И старую собаку можно научить новымъ фокусамъ, гласитъ поговорка. Но, Боже мой, у него, что ни день, то новое, какъ же тутъ угадать, что случится? Онъ какъ будто знаетъ, до которыхъ поръ можетъ мучить меня, прежде чѣмъ я успѣю собраться съ мыслями; знаетъ, чѣмъ можетъ озадачить меня на минуту или заставить меня расхохотаться, такъ что все и пропадетъ, и я не могу его треснуть. Не исполняю я своего долга въ отношеніи къ этому ребенку, это правда, какъ Богъ святъ! Жалѣю жезлъ и порчу ребенка, какъ говорится въ разумной книгѣ. Накопляю я грѣха и муки на насъ обоихъ, знаю это. Много въ немъ старой коросты, но, помилосердуйте! вѣдь онъ сынъ моей родной покойной сестры, бѣдняжка, и у меня не достаетъ духа высѣчь его иногда… Всякій разъ, какъ я ему спущу, совѣсть меня упрекаетъ, а всякій разъ, какъ прибью, сердце мое старое разрывается. Какъ ни какъ, а всякій человѣкъ, рожденный женщиною, живетъ немного дней и подлежитъ скорби, какъ говорится въ писаніи, и я это испытываю. Вотъ онъ будетъ играть сегодня вечеромъ въ кости и мнѣ придется заставить его работать завтра, въ наказаніе за это. Оно жестоко принудить его трудиться въ субботу, когда всѣ мальчики уже гуляютъ, но для него работа ненавистнѣе всего на свѣтѣ, а я обязана исполнять свой долгъ въ отношеніи его, иначе погибнетъ ребенокъ!
Томъ игралъ въ кости и провелъ время очень пріятно. Онъ воротился домой лишь впору для того, чтобы помочь Джиму, маленькому цвѣтному мальчугану, напилить дровъ на завтра и настругать лучинокъ передъ ужиномъ, - по крайней мѣрѣ, онъ поспѣлъ во-время, чтобы разсказать Джиму о своихъ похожденіяхъ, между тѣмъ какъ Джимъ уже исполнилъ три четверти всего дѣла. Меньшой братъ Тома (собственно сводный братъ), Сидъ, почти уже покончилъ съ своею работой, состоявшей въ подбираніи щепокъ. Онъ былъ мальчикъ смирный, безъ всякихъ удалыхъ, безпокойныхъ замашекъ. Пока Томъ ужиналъ, воруя при этомъ сахаръ въ удобныя минуты, тетя Полли задавала ему коварные и многочисленные вопросы съ цѣлью вовлечь его въ пагубныя признанія. Подобно многимъ простодушнымъ людямъ, она чванно считала себя одаренною способностями къ скрытной, таинственной дипломатіи и любовалась на свои прозрачнѣйшіе подходы какъ на чудеса низкаго лукавства. Она спросила:
- Что, Томъ, было порядочно жарко въ школѣ, я думаю?
- Да…
- Даже очень жарко, не такъ-ли?
- Да…
- Такъ что хотѣлось бы и выкупаться, Томъ?
Мимолетный страхъ пронизалъ Тома. Въ немъ шевельнулось непріятное подозрѣніе и онъ взглянулъ въ лицо тети Полли, но не прочелъ на немъ ничего и потому отвѣтилъ:
- Нѣтъ… такъ, не очень.
Старушка протянула руку, пощупала его рубашку и сказала:
- Тебѣ теперь тоже не жарко, какъ видно.
И ей было очень лестно при мысли о томъ, что ей удалось удостовѣриться въ сухости рубашки и такъ, что никому не могло въ голову придти, что ей именно только это и хотѣлось узнать. Но Томъ понялъ, куда вѣтеръ дуетъ, и потому рѣшилъ предупредить дальнѣйшее нападеніе.
- А многіе у насъ обливали себѣ голову… и моя мокра еще до сихъ поръ… Видите?
Тетѣ Полли стало досадно на то, что она упустила изъ вида такую обстоятельную улику и испортила весь подвохъ. Но на нее нашло новое вдохновеніе:
- Томъ, тебѣ незачѣмъ было распарывать ворота у своей рубашки для того только, чтобы окатить себѣ голову!.. Разстегни свою куртку!
Всякая тревога изгладилась съ лица Тома. Онъ разстегнулъ куртку. Воротничекъ у рубашки былъ зашить накрѣпко.
- Скажите!.. Ну, хорошо, или себѣ. Я была увѣрена, что ты игралъ въ кости и тоже купался. Но я прощаю тебѣ все, Томъ, я вижу, что ты вродѣ опаленной кошки, какъ говорится: исправляешься, наконецъ.
Ей было отчасти досадно оттого, что ея проницательность дала такой промахъ, отчасти пріятно отъ вступленія Тома на путь послушанія.
Но Сидней сказалъ:
- Однако, мнѣ казалось, что вы зашивали ему воротникъ бѣлою ниткой, а у него черная!
- Что?.. Да, я шила бѣлою… Томъ!
Но Томъ не сталъ дожидаться дальнѣйшаго и проговорилъ, выходя за дверь:
- Сидъ, я тебя отдую за это!
Придя въ безопасное мѣсто, Томъ оглядѣлъ двѣ большія иглы, воткнутыя въ полы его куртки и обмотанныя нитками. Въ одной иглѣ была черная, въ другой бѣлая нитка.
- Никогда не примѣтила бы она ничего, если бы не этотъ Сидъ! - сказалъ онъ. - Чтобъ его!.. Иной разъ шьетъ она бѣлой ниткой, иной черной… Чего бы ей не держаться или той, или другой… Я не могу запоминать очереди… Но даю слово искалѣчить Сида за это. Провалиться мнѣ, если нѣтъ!
Онъ не былъ образцовымъ мальчикомъ въ поселкѣ, но онъ зналъ образцоваго мальчика и ненавидѣлъ его.
Минуты черезъ двѣ или даже менѣе, онъ уже позабылъ о всѣхъ своихъ огорченіяхъ, не потому, что эти огорченія были для него менѣе тяжелы и назойливы, чѣмъ бываютъ огорченія взрослыхъ для взрослыхъ, но потому, что новое и могучее побужденіе подавило ихъ и вытѣснило на время изъ его души, подобно тому, какъ сознаніе своихъ несчастій заглушается у взрослаго человѣка пыломъ какого-нибудь его новаго предпріятія. Сказанное побужденіе заключалось въ желаніи практиковаться безъ помѣхи въ новомъ замѣчательномъ посвистываніи, перенятомъ у одного негра. Походило оно на птичье щебетанье съ переливчатой трелью, производимою прикосновеніемъ языка къ небу черезъ короткіе промежутки, посреди самой мелодіи. Читатели помнятъ, вѣроятно, какъ это дѣлается, если были когда-нибудь ребятами. При усердіи и вниманіи Томъ скоро овладѣлъ этимъ искусствомъ и шелъ вдоль по улицѣ съ ртомъ, полнымъ гармоніи, и душою, полною признательности. Онъ чувствовалъ тоже самое, что астрономъ, открывшій новую планету. И безъ сомнѣнія, въ смыслѣ силы, глубины и непосредственности удовольствія перевѣсъ былъ на сторонѣ мальчика, а не астронома.
Лѣтніе вечера длинны; было еще не темно. Томъ пересталъ свистать: передъ нимъ стоялъ незнакомецъ, - мальчикъ, чуть-чуть побольше его. Всякая новая личность, какого бы то ни было пола и возраста, была внушительною диковинкою въ бѣдномъ, маленькомъ поселкѣ С.-Питерсборгъ. Этотъ мальчикъ былъ хорошо одѣтъ… слишкомъ хорошо одѣтъ для будничнаго дня. Это было просто изумительно. Шапка у него была преизящная; наглухо застегнутая блуза изъ синяго сукна нова и чиста; такого же вида были и его панталоны. И онъ былъ въ башмакахъ, хотя была всего еще только пятница! Даже галстухъ онъ носилъ, какую-то свѣтлую ленточку! Вообще, онъ смотрѣлъ горожаниномъ, что такъ и задѣло Тома за живое. Чѣмъ долѣе глядѣлъ Томъ на великолѣяное чудо, чѣмъ болѣе вздергивалъ онъ свой носъ передъ такимъ щегольствомъ, тѣмъ дряннѣе и дряннѣе начиналъ казаться ему его собственный костюмъ. Ни который изъ мальчиковъ не произносилъ ничего. Если одинъ двигался, другой двигался тоже, но бокомъ, описывая кругъ. Они оставались лицомъ къ лицу и не спускали разъ другъ съ друга все время. Наконецъ, Томъ проговорилъ:
- Я тебя прибью.
- Посмотрю, какъ ты попробуешь!
- Что же, я могу.
- Вотъ, и не можешь.
- Нѣтъ, могу.
- Нѣтъ, не можешь
- Могу.
- Не можешь.
- Могу.
- Нѣтъ.
Наступаетъ неловкое молчаніе. Погодя, Томъ спросилъ:
- Какъ тебя звать?
- Тебѣ какое дѣло?
- А такое, что хочу на своемъ поставить.
- Ну, и поставь.
- Станешь говорить много, такъ и увидишь.
- Много… много… много! На тебѣ!
- О, ты думаешь, это очень остроумно? Да я отколочу тебя, если захочу, даже если мнѣ одну руку привяжутъ за спину!
- Такъ отчего-же ты не дѣлаешь этого? Говоришь только, что можешь.
- Смотри, сдѣлаю, если будешь дурака валять.
- А я видалъ и цѣлыя дурацкія семьи.
- Умно!.. Ты, кажется, воображаешь себя чѣмъ-то важнымъ?
- О, что, это за шапка!
- Скомкай ее, если она тебѣ не нравится. Вотъ, попробуй-ка ее сбить; кто только тронетъ, тому будетъ смазь.
- Ты лгунъ!
- Самъ такой.
- На словахъ храбришься, а самъ ни гу-гу!
- Ну, прочь, иди своей дорогой!
- Поговори еще и я тебѣ голову камнемъ размозжу.
- О, разумѣется, ты готовъ.
- Да, готовъ.
- Такъ отчего же не пробуешь? Отчего только на словахъ все?.. Отчего не хочешь?.. Оттого, что боишься!
- Не боюсь.
- Боишься.
- Нисколько.
- А боишься.
Опять молчаніе, но тоже взаимное наблюденіе и передвиженіе бокомъ. Они стоятъ теперь плечомъ къ плечу. Томъ говоритъ:
- Убирайся отсюда!
- Самъ убирайся!
- Не хочу!
- И я не хочу!
Они стояли, каждый выставя ногу подъ угломъ для опоры, сильно и яростно пихали другъ друга и такъ и пылали взаимною ненавистью. Но ни который изъ нихъ не могъ одержать верхъ. Побившись до того, что оба они раскраснѣлись и запыхались, они разступились, но съ опасливой осторожностью, и Томъ сказалъ:
- Ты трусъ и щенокъ. Я напущу на тебя моего большого брата, а онъ можетъ искалѣчить тебя однимъ мизинцемъ, и я попрошу его это сдѣлать.
- Очень боюсь я твоего большого брата! У меня братъ побольше его; онъ можетъ даже перебросить твоего черезъ этотъ заборъ. (Оба брата существовали только въ воображеніи).
- Это вранье!
- Не вранье еще оттого только, что ты такъ говоришь.
Томъ провелъ въ пыли черту большимъ пальцемъ своей ноги и сказалъ:
- Если ты осмѣлишься переступить черезъ это, я отколочу тебя такъ, что ты и не встанешь. Кто только осмѣлится, получитъ загвоздку!
Новый мальчикъ быстро шагнулъ черезъ черту.
- Ну, - сказалъ онъ, - чѣмъ похваляться, докажи-ка на дѣлѣ!
- Отстань; уходи лучше добромъ!
- Нѣтъ, ты все только обѣщаешь; зачѣмъ не дѣлаешь?
- Клянусь, что сдѣлаю за два цента!
Новый мальчикъ вынулъ изъ кармана двѣ большія мѣдныя монеты и подалъ ему ихъ насмѣшливо.
Томъ швырнулъ ихъ на землю, и въ тоже мгновеніе оба мальчика уже валялись и бились въ пыди, вцѣпившись другъ въ друга, какъ коты. Въ продолженіи минуты они тузили одинъ другого, рвали себѣ взаимно платье и волосы, щипали и царапали носы и покрыли себя грязью и славой. Наконецъ, смутная картина выяснилась, и сквозь дымъ сраженія обрисовался Томъ, сидящій верхомъ на новомъ мальчикѣ и угощавшій его кулаками.
- Говори: довольно! - сказалъ онъ.
Мальчикъ только старался освободиться. Онъ плакалъ, но болѣе отъ досады.
- Говори: довольно! - и кулаки продолжали свое дѣло. Наконецъ, пришлецъ произнесъ чуть слышно: "Довольно!" и Томъ отпустилъ его, говоря: "Это тебѣ наука; впередъ будешь знать, съ кѣмъ шутить!"
Новый мальчикъ пошелъ, отряхивая грязь съ своего платья, плача и отдуваясь; онъ оборачивался по временамъ, трясъ головою и грозился отдѣлать Тома, "когда поймаетъ его въ другой разъ", на что Томъ отвѣчалъ насмѣшками. Онъ двинулся съ мѣста побѣдоносно, но лишь только онъ повернулся спиной, новый мальчикъ схватилъ камень, пустилъ его, угодилъ Тому какъ разъ между плечами и затѣмъ "повернулъ хвостъ" и помчался, какъ антилопа. Томъ гнался за лукавцемъ до самаго дома и узналъ такимъ образомъ, гдѣ онъ живетъ. Онъ занялъ позицію у входа, вызывая въ поле врага; но врагъ только строилъ ему рожи изъ окна, а выдти отказывался. Наконецъ, появилась мать врага и обозвала Тома гадкимъ, злымъ, подлымъ ребенкомъ и велѣла ему идти прочь. Томъ пошелъ, но заявилъ, что только "отлагаетъ расправу" съ этимъ мальчишкой.
Онъ воротился домой порядочно поздно въ этотъ вечеръ и встрѣтилъ засаду въ образѣ своей тетки въ то время, какъ старался вскарабкаться къ себѣ незамѣтно черезъ окно; а она, увидавъ, въ какомъ видѣ было его платье, утвердилась непоколебимо въ своемъ рѣшеніи превратить его субботній отпускъ въ тюремное заключеніе съ принудительною работой.
ГЛАВА II
Наступило субботнее утро, и весь лѣтній міръ засіялъ свѣжестью, казался переполненнымъ жизни. Въ каждомъ сердцѣ что-то пѣло, а если сердце было молодо, то пѣсня просилась и на уста. Каждое лицо дышало весельемъ, каждый шагъ такъ и подмывало. Рожковыя деревья были въ цвѣту и наполняли благоуханіемъ воздухъ.
Кардифскій холмъ, по ту сторону поселка и высившійся надъ нимъ, утопалъ въ зелени и находился достаточно далеко, для того чтобы казаться краемъ услады, полнымъ дремы, покоя и обаянія.
Томъ появился на боковой дорожкѣ съ ведеркомъ бѣлой краски и кистью на длинной ручкѣ. Онъ посмотрѣлъ на изгородь, и весь блескъ природы померкъ передъ нимъ, и душа его преисполнилась скорби. Тридцать ярдовъ грубаго теса въ девять футовъ вышиной! Ему показалось, что вся жизнь одна пустота и существованіе одно бремя. Онъ обмокнулъ со вздохомъ свою кисть и провелъ ею по верхней доскѣ; повторилъ этотъ пріемъ, мазнулъ еще разъ, сравнилъ это ничтожное окрашенное пространство со всѣмъ объемомъ неокрашеннаго забора и опустился въ безсиліи на древесную кадку. Въ это время Джимъ направлялся къ калиткѣ, подпрыгивая съ жестянымъ ведромъ и напѣвая "Дѣвки въ Буффало". Ходить за водою къ мѣстной водокачалкѣ казалось всегда Тому самымъ ненавистнѣйшимъ дѣломь, но теперь онъ взглянулъ на это иначе. Онъ сообразилъ, что у водокачалки собиралось общество. Бѣлые, цвѣтные и черные мальчики и дѣвочки толпились здѣсь, ожидая своей очереди, сидѣли, обмѣнивались игрушками, ссорились, дрались, зѣвали по сторонамъ. Онъ вспомнилъ тоже, что, хотя водокачалка была всего въ какихъ-нибудь полутораста ярдахъ, Джимъ не возвращался никогда съ ведромъ воды раньше, чѣмъ черезъ часъ, и даже при этомъ кому-нибудь надо было сходить за нимъ. И Томъ сказалъ:
- Слушай, Джимъ, я схожу за водою вмѣсто тебя, если ты тутъ за меня немного покрасишь.
Джимъ потрясъ головою и отвѣтилъ:
- Нельзя, масса Томъ. Старая госпожа велѣла мнѣ принести воды и не останавливаться, чтобы подурачиться съ кѣмъ дорогой. Она такъ и сказала, что масса Томъ будетъ уговаривать меня покрасить за него, но я не долженъ соглашаться, а свое дѣло долженъ дѣлать. Она будетъ наблюдать за окраской.