Машенька весело оглядела его и подбросила кверху так, что у него дух захватило. Потом она посадила Петрушку на стул и, усевшись рядом с ним за маленьким столом, раскрыла книжку:
- А теперь почитаю!
И она погрузилась в чтение вся целиком, забыв обо всём на свете. Но Петрушке не было скучно. Машенька читала, и на лице её всё время отражалось то, о чём она читала: то она сжимала губы и сердилась, то удивлённо поднимала брови, то смеялась, а один раз смахнула слезу, навернувшуюся на её глаза, и тихонько сидела, опершись головой на руку.
Потом вдруг взглянула на Петрушку и очень ему обрадовалась:
- Петрушка! А я и забыла про тебя… Знаешь, тебе очень идёт твой новый костюм! Или, может, тебе больше нравился старый? Ну ничего, не горюй, - и этот хорош.
А Петрушка и не думал горевать. Ему очень нравилось у Машеньки. И новый костюм ему нравился. Он представлял себе, как в этом новом костюме появится на ширме, как Саша и другие зрители будут хлопать ему и как Саше понравится его костюм и его игра.
- А теперь спать, - сказала Машенька и погасила свет. - Завтра отнесу тебя к Вике.
Ох, к Вике! Петрушка даже испугался. Он почему-то уже забыл о Вике с её красивыми блестящими косами и недобрыми словами, о её маме, о толстой заказчице, о беспорядке в их комнатах.
Дело в том, что неприятные вещи мы всегда стараемся поскорей забыть. Но, к сожалению, они сами о себе напоминают.
Глава двадцать восьмая
ВСЕ ГОТОВЯТСЯ К СИТЦЕВОМУ БАЛУ
Беспорядок в комнате Викиной мамы, казалось, ещё увеличился. Новым было то, что вместо панбархата и шёлка на спинках стульев, на диване, на столе лежали хрустящие дешёвенькие ситцы - пёстрые и гладкие, в горошек и в клеточку. Но больше всего было пёстрых - таких ярких, что рябило в глазах.
Дело в том, что в городе Сомске, в городском клубе, готовился ситцевый бал. Бал этот устраивали в подражание столичному, а кому подражали в столице - нам неизвестно. Во всяком случае, все модницы города посходили с ума. Самым роскошным считалось сшить ситцевое платье у самой дорогой портнихи - то есть у Викиной мамы. Поэтому с раннего утра уже приходили заказчицы. Бедная Теодора Ивановна в отчаянии умоляла, чтобы Викина мама, взамен её панбархатного, только что заказанного платья, срочно сделала ей "самое простенькое ситцевенькое".
Но как могла ей это обещать Викина мама? Ведь Машенька и так сбилась с ног. У неё даже покраснели глаза, и вот уже прошла неделя, как она не прочитала ни одной книжки, ни одной страницы.
А что делал в это время Петрушка?
Подождите, нам не до него. Ведь это очень интересно: ситцевый бал и подготовка к нему. Надо же обо всём хорошенько узнать!
Не могу сказать, что Машенька и её подружки из городского ателье не интересовались балом. Нет, они очень хотели попасть на него и повеселиться вволю. Ведь наряд для этого бала мог стоить им так дёшево!
И они сшили себе самые прелестные и милые ситцевые платья - с оборками и без оборок - и, как Золушка из старой сказки, мечтали о бале.
Только Золушке её чудесный наряд подарила за трудолюбие и скромность фея, а наши милые девушки сделали свои наряды сами.
И уверяю вас, что эти платья были ничуть не хуже феиных, тем более если вспомнить, что подарок феи был сделан из старых лохмотьев (путём прикосновения к ним волшебной палочки) и годился только до двенадцати часов ночи, а наряды наших Золушек были сшиты из прочнейших и красивейших ситцев Трёхгорной мануфактуры и в них можно было плясать всю ночь, до утра, ничем не рискуя.
Одна только девушка, и притом самая милая, самая трудолюбивая и хорошенькая, не имела ещё бального платья. И это была, конечно, Машенька.
Ей приходилось труднее, чем всем, - ведь она работала ещё по вечерам у Викиной мамы.
Машенька не была жадной, и Викина мама платила ей совсем немного за её нелёгкий труд. Машенька была просто очень благодарная и добрая девушка и не могла забыть того, что, когда её мать умерла в эвакуации, а отец погиб на фронте, Викина мама, их соседка по квартире, о ней позаботилась: устроила в детский дом и иногда навещала её там и угощала конфетами.
Машенька была тогда ещё такая маленькая, ей и в голову не приходило, что красивая чашка, подаренная ей Леонидом Леонидовичем и его женой в день её рождения, была уже когда-то подарена ей маминой подругой - в тот день, когда ей исполнилось три года. Но и эту вторичную подаренную ей чашку, и другие пустяковые знаки внимания Машенька помнила, была благодарна за них и старалась чем могла услужить Викиной маме.
Так вот, у Машеньки ещё не было ситцевого бального платья. А бал должен был состояться через два дня. И Викину маму всё ещё одолевали заказчицы, и Машенька всё ещё работала и работала на них.
А Петрушка?
Да, теперь можно вспомнить и о Петрушке. Но куда же он девался? Дома у Машеньки его нет - она отнесла его Вике на следующий же день после того, как сшила ему новый костюм.
Но и в Викиной комнате его нет. И в комнате её мамы тоже. Хотя, впрочем, погодите… Что это там виднеется, ярко-жёлтое и синее, под грудами накрахмаленного ситца? Вот и нога в большом красном башмаке, вот и острый колпачок…
Бедный Петрушка, опять о нём забыли! Но он, кажется, не унывает. Вот он как-то извернулся, когда Викина мама потянула с дивана очередной ситцевый отрез, и, свалившись на пол, спрятался за хрустящей яркой юбкой, которая самостоятельно стоит на полу. Петрушке там нравится. Во-первых, оттуда ему не так слышны до смерти надоевшие разговоры о фасонах и бале; во-вторых, эта цветастая юбка напомнила ему ширму из театра Олега и Муси, и ему кажется, что сейчас придёт Муся и завернёт его вместе с ширмой и понесёт к ребятам…
И вдруг - его мечта сбывается! Его завёртывают вместе с яркой гремящей юбкой, и голос Викиной мамы говорит:
- Ну, Мурочка, поздравляю вас! Заранее поздравляю! Вы наверняка получите первый приз.
Видно, Викина мама почему-то назвала Мусю Мурой.
Петрушка ехал в пёстрой юбке-ширме и думал, как удивится и обрадуется Муся, когда увидит его внутри. Он уже приготовился к её радостному восклицанию и с самым довольным видом - ушки на макушке - выскочил из юбки-ширмы, как только юбку-ширму развернули и поставили на пол.
И крик действительно раздался. Но какой! Это был вопль, крик ужаса.
- Ай-яй! - визжал женский голос. - Тут какой-то чёртик! Ай-яй! Помогите!
Глава двадцать девятая
МУРА ПУЗИКОВА
Мура Пузикова не просто собиралась на ситцевый бал. Мура хотела получить первую премию за лучший ситцевый наряд. Первую премию! И во что бы то ни стало!
В самом деле - все прежние школьные Мурины подруги уже давно чем-то отличились, уже давно нашли своё жизненное призвание: одна вышла замуж и нянчила прелестных ребятишек-близнецов, фотография которых была даже помещена в журнале "Работница". Другая работала где-то на целине и - представьте! - тоже попала в газету и прославилась. Третья уже четвёртый год преподавала в самой лучшей районной школе, и ежегодно 1 сентября десятки мальчиков и девочек, нарядных, чистеньких, несли ей в школу букеты цветов. И - кто бы мог подумать - эта подружка тоже попала в газету как "лучшая учительница района".
Одна только бедная Мура ещё не прославилась.
- Конечно, - говорила она матери, - я не лезу вперёд, вот меня и не замечают!
- Да-да, Мурочка, - поддакивала мать. - Но, может быть, ты зря отказалась пойти на курсы машинописи и стенографии при папином учреждении? Вот Лизочка окончила их и уже на городской конференции стенографировала…
- Вот видишь! - кричала Мура. - А меня всегда оттирают!..
Нет, Мура должна была получить первый приз. Она хорошо обдумала свой наряд: юбка колоколом, как носили в старину, но из самого дешёвого ситца, на голове - чалма из того же ситчика, а на шее - мамин настоящий жемчуг, на руке - золотые часы, на ногах - серебряные туфли. Шикарно будет! Первый приз будет! Ведь платье шьётся не в каком-нибудь ателье, а у самой мадам Втридорога, то есть у Викиной мамы.
И вот она привезла домой это призовое платье - и вдруг…
- Мурочка, не кричи, не кричи! - успокаивала её мать, прибежавшая на Мурины вопли из кухни. - Какой же это чёрт - это просто кукла такая. Мы ещё таких в театре видели, когда ты была маленькая. Это Петрушка.
- Никаких кукол я не видела! - вопила Мура. - Никаких Петрушек! Как он сюда попал? Зачем?
- Успокойся, Мурочка, успокойся, - уговаривала мать. - Ведь это, наверно, тебе мадам на счастье положила - как украшение к твоему платью. Гляди, какой он забавный!
И Мурина мать, надев Петрушку на руку, заставила его поклониться Муре, что тот исполнил с большой неохотой.
- Фу, чёрт какой-то! - кривилась Мура.
Она сердито глядела на Петрушку и вдруг хлопнула себя рукой по лбу:
- Придумала! Будет шикарно! Я пойду на бал с этим - как его - Петрушкой, как будто это театр. И он будет со всеми раскланиваться! А? Здорово? И получу первый приз!
- Вот видишь, как хорошо, Мурочка, а ты огорчалась! Конечно, получишь первый приз. И платье у тебя шикарное, и сама хороша, и Петрушка этот, смотри, как одет! Прямо под цвет твоего лица!
- Как! - снова завизжала Мура. - Что ж у меня, лицо синее, что ли?
- Да ну что ты, Мурочка, я оговорилась - я хотела сказать: под цвет твоих глаз.
Глава тридцатая
ЗОЛУШКА И ПРИНЦ. МУРИНА НЕУДАЧА
Ах, как ярко горели люстры, как переливалось в их свете разноцветное конфетти, как весело гремела с подмостков музыка, когда Мура - в накрахмаленном ситцевом платье колоколом, с жемчугами на шее и золотыми часами на руке, в серебряных туфлях на ногах и с Петрушкой в руках - входила в зал.
Ей казалось, что она в своём наряде похожа на принцессу на балу и её сразу же заметят.
Как ни мало читала в своей жизни Мура, особенно после окончания школы, но сказку о Золушке и прекрасном принце она знала. И, оглядываясь вокруг, она ждала и принца и восторгов. Но вокруг было так много других и куда более привлекательных Золушек!
Все они пришли вовремя, к самому началу бала, потому что не хотели упускать ни одной весёлой минутки.
А Мура считала, что приходить вовремя - не по правилам хорошего тона. И она пришла на бал очень поздно и вошла в зал с таким видом, как будто всё это - и цветы, и наряды, и музыка - ей давно наскучило.
Она считала, что такой поздний её приезд будет особенно эффектным.
Но никакого эффекта не получилось.
Вокруг, как мы уже сказали, было много других Золушек. Все Машенькины подруги, в славных, собственноручно сшитых ситцевых платьях, танцевали и веселились от души. Веселились или делали вид, что веселятся, и девушки, похожие на Муру (а таких было, по правде говоря, тоже немало). И все они танцевали, и ситцевые их платья развевались по залу, и зал был похож на большой цветник, когда по нему пробегает тёплый ветер.
Но вот музыка замолчала, и Мура решила действовать: она пробралась поближе к эстраде и остановилась там, на виду у всех в самой красивой позе. И её сразу заметили! Вернее, заметили Петрушку, которого она держала в руках. На это и рассчитывала Мура.
- Кукольный театр! Сейчас будет кукольный театр! - послышались голоса.
Весёлые Золушки и танцевавшие с ними принцы густой толпой придвинулись к эстраде. Одни стали хлопать в ладоши, другие - останавливать их, и наконец наступила тишина: все ждали начала представления.
А Мура, сначала очень обрадованная этим вниманием, совершенно растерялась: от неё ждали какого-то кукольного представления!
Она неуверенно подняла Петрушку, и тот сейчас же, по своей давней театральной привычке, раскланялся с публикой. Раздался одобрительный смех и весёлые аплодисменты.
Но что делать дальше, Мура решительно не знала.
- Петрушечка, - сказала она своим неприятным голосом, - поклонись ещё раз публике!
Но Петрушка больше не хотел кланяться. Он упирался и вертел головой.
Снова раздался смех и послышались аплодисменты. Но впервые в его театральной жизни они были неприятны Петрушке.
- Товарищи, пропустите, пожалуйста! - раздался вдруг из задних рядов чей-то звонкий голос. - Пропустите меня вперёд!
Голос был такой звонкий и вместе с тем такой требовательный, что все стоявшие позади расступились, и прямо к Муре стала пробираться… кто бы вы думали? Машенька!
Оказывается, Машенька пришла на бал ещё позже Муры. Но сделала она это не по правилам Муриного "хорошего тона", а просто потому, что только что смогла закончить своё бальное платье. И какое же это было милое платье!
Оно походило на самый скромный и застенчивый и поэтому самый милый лесной букет. Сшито оно было так просто, что фасон его совсем не был заметен, а заметна была только его скромная и весёлая расцветка.
По светло-зелёному ситцевому полю, похожему на молодую весеннюю травку, рассыпались белоснежные головки ландышей и веточки первых синеватых фиалок. Сама молодость, свежесть, весна вместе с Машенькой вошли в зал, и все это сразу почувствовали. Все головы повернулись к Машеньке, и про Муру с Петрушкой все сразу забыли. Но Машенька пробиралась именно к ним.
- Это Петрушка моей знакомой девочки - как он сюда попал? - звонко и горячо говорила она окружающим. - Это тот самый Петрушка. Я сама ему недавно сшила костюм!
- И прекрасно сшили, - подхватил чей-то приятный мужской голос, и юноша в спортивной куртке с молниями, с фотоаппаратом через плечо появился возле Машеньки. - Вы, может быть, и своё платье шили сами?
- Ну конечно, сама, - засмеялась Машенька.
- В таком случае, я должен вас сфотографировать для нашей газеты. Извините, я прошу вас об этом! - поправился юноша, и нахмурившаяся было Машенька опять засмеялась и пошла за принцем… то есть, извините, за фотографом в спортивной куртке.
- Ой, подождите, - вдруг вспомнила она. - Тут Петрушка!
- Хорошо, снимем и Петрушку, но только сначала вас, - сказал юноша и увлёк Машеньку в другой конец зала.
И все Золушки и принцы хлынули вслед за ними. Все надеялись, что, может быть, их тоже снимут. И Мура осталась одна.
Она поспешила сначала за всеми, - ведь это была её самая страстная мечта - появиться на страницах газеты! Но ей и поворачиваться было трудно в стоявшем колоколом платье… А фотограф уже снимал Машеньку. И снимал её подружек. И опять Машеньку.
- Всё, - сказал он, щёлкнув ещё несколько раз. - Теперь и я имею право потанцевать.
Он склонил перед Машенькой голову, и она сейчас же положила ему на плечо руку…
А с эстрады полились увлекательные мерные звуки вальса, и Золушка, то есть Машенька, умчалась с принцем в спортивной куртке, и вслед за ними закружились другие пары.
И Мура опять осталась одна. Или, вернее, вдвоём с Петрушкой. И на него первого обрушился её гнев.
- У, чёрт противный! - прошипела Мура и со злостью швырнула Петрушку в первый попавшийся угол, побежала вниз по лестнице, в раздевалку.
Когда она бежала вниз, с её ноги упала серебряная туфля, и старые часы, висевшие в гардеробной, начали отбивать двенадцать часов.
- Гражданочка, башмачок потеряли, - сказал старый клубный швейцар Непейвода.
Он хотел подать Муре туфлю, но она сама схватила её, замахнулась ею на швейцара и, вырвав из его рук пальто, выбежала на улицу.
Когда за ней с грохотом захлопнулась входная дверь, старый швейцар покачал головой и почесал в затылке. Вид у него был недоумевающий, - казалось, он силился что-то вспомнить или решить какую-то задачу.
Может быть, и он читал в детстве сказку про Золушку и сейчас вспомнил её?
Как ни трогательно подобное предположение, но надо сознаться, что старый швейцар размышлял о чём-то совершенно другом. И мы с вами должны без его помощи решить, какая девушка в этот вечер больше походила на Золушку из старой сказки: та ли, которой сшила платье добрая и весьма дорогая фея, - платье, в котором эта девушка убежала, уронив туфельку, около двенадцати часов ночи. Или та, которая сшила себе платье сама, без всякой помощи фей, и танцевала сейчас в зале с милым юношей из местной газеты, очень мало, в сущности, похожим на принца.
Для меня-то этот вопрос уже решён, и поэтому, пока вы будете его обдумывать, я могу заняться иными героями этой книги: немного уже позабытой нами девочкой Сашей и окружающими её людьми.
Глава тридцать первая
КЛАВДИЯ ГРИГОРЬЕВНА НЕГОДУЕТ
Клавдия Григорьевна вошла в комнату и со стуком поставила на стул туго набитый портфель.
Саша кинулась ей навстречу.
- Ну как, здорова? Всё в порядке? - отрывисто спрашивала тётка, переодеваясь в своё домашнее клетчатое платье. (Вид у этого платья был, надо сказать, скорее официальный, чем домашний.) - Всё в порядке?.. Ну, очень хорошо, я рада. И моя командировка прошла неплохо. Я привезла тебе кое-что из города… Погоди, погоди, успеешь, сначала поужинаем.
И Клавдия Григорьевна, словно не замечая Сашиного волнения, принялась собирать ужин. Когда стол был накрыт, она вынула из портфеля кулёчек с городскими конфетами и высыпала их в вазочку. Саша, не сводившая с портфеля глаз, огорчённо вздохнула. Но тётка не обратила на это внимания.
И только после ужина, убрав и вымыв с помощью Саши посуду, она сказала:
- Ну, Александра, наделала ты мне хлопот с твоим Петрушкой! И даже не хлопот, а неприятностей!
И она взялась за газету.
- Тётя! - не выдержала Саша. - Тётя! Вы привезли его? Он в портфеле? Петрушка в портфеле? - повторила она, так как Клавдия Григорьевна не отвечала.
- Никакого Петрушки в портфеле нет! - отрезала тётка. - Я же сказала тебе, что он доставил мне много хлопот и даже неприятностей.
- Но что же случилось? Тётя!
- А случилось то, что некоторые люди думают, будто им всё позволено, - неожиданно изрекла Клавдия Григорьевна и снова погрузилась в чтение газеты.
Нет, это было совершенно нестерпимо, и Саша, отчаявшись, отошла к своему диванчику и, уткнувшись в подушку, тихонько заплакала. Ей не хотелось, чтобы тётка услышала её - Клавдия Григорьевна не выносила слёз, - но та сейчас же опустила газету и строго взглянула на Сашу. Саша почувствовала её взгляд, но уже не могла остановиться и продолжала горько плакать.
- Это ты о кукле? О Петрушке своём? - сердито спросила тётка. - Саша, немедленно перестань реветь! Найдётся твой Петрушка! Уж будь уверена, что я добьюсь этого. И добьюсь того, что некоторые люди перестанут думать, будто они имеют право так обращаться с чужими вещами. Подумать только, - с гневом продолжала она, - потерять чужую вещь и сделать вид, что в этом нет ничего особенного! Да ведь вещь эта стоит денег, труда! И она принадлежит другому человеку! Принадлежит ребёнку!
Высказавшись так, Клавдия Григорьевна снова - и уже окончательно - погрузилась в свою газету.