Они шли от одного к другому, и он называл им имена монахов, все латинские и трудно запоминающиеся. Стивен запомнил только его имя, Грегор, и имя того монаха с лопатой и незамутнённым взором – Феликс. Он, если не считать брата Грегора, был, кажется, единственным, кто говорил по-английски.
По правде сказать, вблизи он производил впечатление немного не от мира сего – блаженного. Когда во время представления Стивен вежливо поклонился ему, Феликс с приветливой определённостью заявил:
– Слова устаревают, а истина всегда свежа, как новорождённый младенец.
– Что-что? – озадаченно переспросил Стивен.
Но Феликс лишь улыбнулся, подмигнул и снова взялся за лопату. Управлялся он с ней легко – так, будто танцевал с ней, как с партнершей. "Странная птица, – подумал Стивен. – Странная птица в странном гнезде".
Грегор повёл их по узкой тропинке, проложенной между грядок, по всему монастырю.
– Это наша капелла, – сказал он, указывая на изрядно покосившуюся лачугу в противоположном от входа углу, потом повернулся в сторону и указал на такую же древнюю хижину с покатой крышей: – Там наши кельи, а рядом трапезная и кухня. Но мы не применяем огонь в приготовлении пищи.
– А это что? – спросил Стивен, указывая на низкое строение из камня, которое Грегор, казалось, хотел обойти молчанием.
Монах помедлил, потом повёл их туда и открыл низенькую дверь.
– Это хранилище костей, – сказал он.
Их взорам предстало жуткое зрелище. Помещение, куда они сунули головы, напоминало подвал для продовольственных запасов или мастерскую, с той лишь разницей, что на длинных полках вдоль стен вместо инструментов или стеклянных банок с консервированными овощами лежали человеческие кости, рассортированные по виду и величине: кости конечностей – в одном ящике, тазовые кости в другом, в третьем только рёбра, в четвёртом только черепа, в отдельном ящике мелкие косточки кистей рук и ног, в отдельном – позвонки.
– Когда умирает кто-то из братии, он лежит погребённым до тех пор, пока не истлеет, – говорил Грегор почти в весёлом тоне. – Потом его кости выкапывают, очищают и сохраняют здесь. Вы видите останки всех монахов, которые здесь жили с самого основания монастыря.
– Ясно, – сказал Стивен и скривился. Внушительное количество. Если бы это ещё не напоминало склад запчастей!
Они снова прикрыли дверь, вздохнули и сощурились на дрожащее от зноя солнце, а брат Грегор снова вернулся к своему первому вопросу: что привело их сюда.
– Мы хотим взглянуть на зеркало, в котором отражается лик Иисуса, – повторил Стивен то, что кричал через стену.
Брат Грегор кивнул с серьёзной миной:
– Я слышал об этой легенде. Но, к сожалению, это всего лишь легенда.
– Говорят, зеркало хранится в этом монастыре со времён крестовых походов.
– Мне очень жаль. У нас тут, если быть точным, вообще нет ни одного зеркала.
Стивен окинул взглядом заросшее лицо старого набожного человека, вдруг превратившееся в непроницаемую маску. Как такое могло быть, чтобы этот монах лжесвидетельствовал?
– У нас есть, – начал он блефовать, – точные указания на то, что легенда описывает совершенно определённый, реальный предмет и что этот предмет спрятан здесь. Мы даже считаем, что монастырь и был построен для того, чтобы хранить этот предмет.
– Такого я не могу себе представить. Этот монастырь был основан много веков назад людьми, которые удалились от мира и хотели посвятить себя исключительно богосозерцанию, – ответил брат Грегор. – В духовном смысле, разумеется.
В этот момент в кармане Стивена раздался звонок.
– Что это значит? – удивленно спросил монах.
– Это значит, что вы всё же не так далеко удалились от мира, как вам кажется, – ответил Стивен и достал мобильный телефон. И правда, удивительно, что здесь, в далёкой пустыне была зона приёма. С другой стороны, именно пустыня и была таким местом, где с большой вероятностью можно попасть в положение, в котором требуется сделать срочный звонок. – Это телефон.
Глаза монаха расширились от удивления.
– Телефон? – Казалось, он с трудом припоминал, что это вообще такое. – В кармане брюк?
– Да. Очень практичная штука. – Стивен нажал на кнопку приёма и поднёс прибор к уху. – Алло?
Голос на другом конце был тихий, окружённый посторонним шумом и нечёткий, но Стивен сразу узнал его. Прошли ровно сутки с тех пор, как этот голос впервые настиг его неожиданным звонком.
Это был Петер Эйзенхардт.
– Извините, это международная служба?
33
МОНАСТЫРИ. Христианское монашество возникло в 3-м в. в Египте. Во время распространения в Палестине развились две его формы – анахоретская и коинобитская. Анахореты жили в так наз. скитах, т. е. каждый монах в своём убежище – отдельной лачуге или пещере. Коинобиты, напротив, жили монастырской общиной. Первый монастырь был основан около 330 г. в Газе.
Авраам Стерн. "Лексикон библейской археологии".
– Это Стивен Фокс, – ответил Стивен. – Это вы, мистер Эйзенхардт?
– Да, – отозвался голос Эйзенхардта. – Я бы хотел позвонить жене.
Стивен понял. Разговор в библиотеке. Эта фраза. Сам же он и предложил её в качестве сигнала тревоги.
– Как я понимаю, вы не можете говорить свободно?
– Нет, – ответил писатель.
– Но вы звоните потому, что Каун вышел на наш след?
– Да.
Юдифь и Иешуа удивлённо подняли глаза. А монахи смотрели на него, как на сумасшедшего – человек, который говорит сам с собой, прижав ладонь к уху! Стивен окинул взглядом высокие монастырские стены, которые были старыми уже тогда, когда Колумб снаряжал свою экспедицию, увидел над стенами безукоризненную яркую синеву неба, которое, казалось, доставало до вечности, и монахов-анахоретов: да, всё это действительно смахивало на безумие.
– Каун ищет нас в Иерусалиме? – Стивен вытягивал сведения по капле.
– Нет! – резко ответил Эйзенхард и добавил, явно торопясь: – Послушайте, я звоню из машины, по пути в Тель-Авив. Мой самолёт скоро вылетает, а жена пока не знает, что я возвращаюсь. Мне очень важно застать её ещё до вылета…
– Это Каун отослал вас домой?
– Да.
Это могло означать только то, что миллионер больше не нуждается в соображениях писателя. Подозрения о том, что писатель вошёл в сговор со Стивеном, у Кауна не возникло, в противном случае Эйзенхардту не дали бы возможности позвонить.
– Мистер Эйзенхардт, мне надо знать, что известно Кауну. Попытайтесь дать мне соответствующие намёки, – настойчиво попросил Стивен.
Писатель, кажется, уже приготовил кое-что.
– Сейчас я дам вам номер машины, – сказал он и тут же поправился: – Ой, извините, я сказал "номер машины"? Разумеется, номер телефона.
Стифен лихорадочно соображал. Что немец хотел этим сказать?
– Значит ли это, что Каун знает номер нашей машины?
– Да, вот именно!
– Нас уже преследуют?
– Да, конечно. – Кто-то на заднем плане что-то сказал, и Эйзенхардт что-то ответил в сторону, но его слова утонули в помехах.
Что это значило? Проклятье, что же это значило? Каун знал номер его машины, хорошо. Номер нетрудно разузнать, если тебя зовут Джон Каун. Но как он вышел на их след? Должно быть, какая-нибудь дурацкая случайность.
Эйзенхардт диктовал свой номер в Германии – медленно – наверное, чтобы дать ему время на размышление. Стивен бросился к двери монастыря, которая всё ещё оставалась открытой, косо повиснув на старых петлях, выскочил наружу, прижался спиной к стене и, напряжённо сощурившись, глянул вниз, в долину, откуда они приехали сюда. В трубке шумело и щёлкало.
Так и есть. Там, у подножия. Какое-то движение за скалой, крошечный световой блик. Засада! Проклятье! Их выследили. Слишком уж спокойно и уверенно они чувствовали себя, когда ехали сюда.
Хоть бы сейчас его не засекли здесь с мобильником. Он юркнул назад, за стены монастыря.
– Эйзенхардт, – сказал он таким изменившимся голосом, что сам его не узнал, – они уже здесь. Мы у них в руках. Послушайте – я не знаю, что они собираются с нами сделать. На всякий случай я скажу вам всё, что знаю, чтобы был хоть один свидетель, где мы пропали.
Он услышал, как Эйзенхардт сглотнул.
– Да, хорошо.
Стивен как мог коротко объяснил ему своё местонахождение и что привело их сюда – тайник за Стеной плача, туннель францисканцев и легенда о Зеркале.
– Это зеркало – камера, – закончил он. – Мы её ещё не нашли, но я уверен, что она здесь.
– Я понял, – медленно произнёс Эйзенхардт, явно потрясённый всем услышанным. – Тогда я попробую позднее ещё раз. Большое спасибо.
Соединение прервалось.
Стивен смотрел на аппарат в своей руке. Индикатор заряда батарейки показывал, что энергия на исходе. Он выключил телефон и сунул его в карман брюк, а потом поднял голову.
Контраст смертельной опасности, в которой они оказались, с монахом, который равнодушно черпал из колодца воду для огорода, был такой разительный, что чуть не вызвал у него дурноту. Откуда, скажите пожалуйста, здесь, на горе, взялась у монахов вода? Всё было так странно и непостижимо. Стивен поморгал и оглянулся в поисках Юдифи и Иешуа – чтобы найти опору хоть в каких-то знакомых, привычных лицах, даже если они и взирают на тебя с тревогой.
– Кауну известно, где мы, – повторил Стивен, словно оглушённый, суть разговора. – И внизу нас уже подстерегает засада. Они ехали за нами.
Юдифь непонимающе помотала головой:
– Скажи, как же так… То всё покрыто тайной, то вдруг ты разом выкладываешь всю историю Эйзенхардту?
– Да, ведь это наверняка всё подстроено, – поддакнул Иешуа. – Каун подослал Эйзенхардта, чтобы прозондировать почву, тот тебя немножко припугнул – и ты всё ему выболтал?!
Стивен закатил глаза.
– Вы что, не слышите? Они всё это время ехали за нами. Внизу уже дожидаются, когда мы выйдем. Это тоже подстроено? Если да, то очень уж ловко.
Он огляделся. В стене не было никаких отверстий, через которые можно было бы незаметно выглянуть наружу. Единственное, что они могли сейчас сделать – это запереться здесь, отгородившись от внешнего мира.
Если от внешнего мира можно отгородиться.
– Эйзенхардт воспользовался паролем, который я сам ему предложил, – сказал Стивен. Он коротко обрисовал им обстоятельства его встречи с Эйзенхардтом в Американской библиотеке. – Я понимаю этот так, что он позвонил по собственному почину. Если бы позвонить его заставил Каун, он бы не прибегал к паролю.
– А если он заодно с Кауном? – продолжал пытать его Иешуа. – За деньги, например? Такую возможность тоже надо принимать в расчёт.
– Тогда я ничего не понимаю в людях, – прорычал Стивен. – Тогда мне надо уходить из бизнеса и подыскивать себе работу, в которой не придётся принимать решения. Упаковщиком на консервной фабрике или, может, мусорщиком. – Он проехал по голове обеими пятернями. – А теперь прекратите эти ваши "что" да "если", они мне действуют на нервы.
* * *
Дорожные указатели уверяли, что до Тель-Авива остаётся ещё двадцать километров, а лимузин уже свернул на скоростную магистраль, и вот, словно по волшебству, перед ними возник аэропорт имени Бен-Гуриона. Эйзенхард будто впервые увидел его. Неужто он правда был здесь всего неделю назад?
Его сопровождающие не отстали от него и здесь. Нести дорожную сумку они предоставили ему самому, но проводили его до регистрации, а потом на контроль безопасности. Неизвестно, какие такие документы они сунули под нос недоверчивому персоналу аэропорта, но те без слов пропустили их, несмотря на явно выпирающее из-под их одежды оружие. Нужный выход к самолёту они уже знали.
Там пришлось ждать, когда объявят посадку.
Один из двоих, водитель, тёмный блондин с усиками, чем-то похожий на недавнего многократного чемпиона Олимпийских игр по плаванию, купил себе спортивный журнал и углубился в чтение.
– Мне нужно в туалет, – сказал Эйзенхардт.
В ответ ему что-то буркнули. Журнал оказался интересней. Второй охранник остановился перед автоматом с мороженым и подробно изучал картинки разных вафельных стаканчиков. В огромном стеклянном здании было душно: стекло собирало здесь солнечный свет, словно в парнике.
Эйзенхардт поднялся и неторопливо побрёл в поисках соответствующей двери. Свернув за угол, он увидел на стене телефон-автомат.
Его рука непроизвольно сунулась в карман брюк, нащупала там телефонные жетоны, оставшиеся после разговора со Стивеном Фоксом в Американской библиотеке. В Германии эти жетоны будут недействительны, и лучше использовать их сейчас.
Дома никто не снял трубку. Все разбежались и опять забыли включить автоответчик! Эйзенхардт посмотрел на часы, прибавил один час, чтобы перейти на среднеевропейское время, и начал вспоминать, где они могут быть. Ах да, в музыкальной школе. Это значило, что домой они вернутся, когда его самолёт будет уже в воздухе.
Когда он выковыривал из автомата неиспользованные жетоны, ему в голову внезапно пришла одна мысль. Идея, от которой уровень адреналина в крови сразу подскочил.
Был ещё один человек, которому он мог позвонить.
Но тогда ему следовало поторопиться. И он высмотрел для этого другой телефон, подальше от своих провожатых.
* * *
Маленькое облачко пыли ползло по чахлой пустыне, словно толстая коричневая гусеница. Временами сквозь него проглядывали машины, вздымающие эту пыль.
– Мы всего лишь туристы, – говорил Стивен Фокс. – Прослышали про этот монастырь и решили его посмотреть. Нужно же было увидеть хоть одно место в Израиле, которое не являлось бы известным на весь мир аттракционом для туристов.
– Так они нам и поверили, – угрюмо ответил Иешуа.
Они стояли на хрупкой, наклонно пристроенной к стене монастыря крыше лачуги, где у монахов было то, что они называли трапезной. Гонт крыши опасно трещал под ногами, но должен был выдержать. Всё же несколько веков продержался! Верхний край крыши располагался на такой высоте, что оттуда можно было выглянуть через стену.
– Ну, пусть даже и не поверят, – сказал Стивен. – Ты же слышал, брат Грегор пришёл в этот монастырь тридцать лет назад. В то время про видеокамеру можно было прочитать разве что в научно-фантастическом романе. С тех пор у монахов больше не было никаких контактов с внешним миром. И что, ты думаешь, ответят монахи, если Каун их спросит, где видеокамера?
– Каун спросит тебя.
– Я про видеокамеру вообще ничего не знаю.
– Но ты утаил письмо путешественника во времени.
Стивен сделал невинное лицо, репетируя возможный диалог.
– Письмо? Путешественника во времени? О чём вы говорите? Что с вами? Впервые слышу.
– Он прав, – подтвердила Юдифь. – Письмо погибло, и никто не сможет доказать, что оно когда-то было у Стивена.
– У него есть фотоснимки.
– А как докажешь, что это снимки двухтысячелетнего письма, которое, к тому же, было извлечено из конкретной могилы?
– Но ты незаконно, путём взлома, проник в Рокфеллеровский музей, – настаивал Иешуа.
– Правильно, господин судья, – кивнул Стивен. – Такое обвинение мне действительно можно предъявить, и в этом я признаю себя виновным. Я хотел тайком ещё раз взглянуть на находки из четырнадцатого ареала, к которым меня не допустили, несмотря на то, что обнаружил их именно я.
Они замолчали. Был слышен только бубнящий хор монахов, которые удалились в свою маленькую капеллу для молитвы. Ворота монастыря были снова заперты, как будто это было решённое дело, что Стивен, Юдифь и Иешуа останутся здесь навсегда.
– Ну что ж, – сказал наконец Иешуа. – Если всё так, то мы, пожалуй, можем спокойно уйти отсюда?
Было жарко. Ужасно жарко, и ни ветерка.
– Я ещё не убедился, что камеры здесь нет, – сказал Стивен. – Зато я уверен в том, что Каун, в отличие от нас, перевернёт этот монастырь вверх дном.
Облако пыли приближалось, становясь всё прозрачнее. Всего в нём двигалось пять машин, пять маленьких чёрных точек, в черепашьем темпе ползущих по пустыне.
– А ты подумал о том, – спросил наконец Иешуа, – что монахи, возможно, и сами не знают, что камера здесь?
Стивен кивнул, не спуская глаз с преследователей.
– Всё время думаю.
Когда монахи закончили моление и молча, гуськом вышли из низенькой двери капеллы, преследователи как раз добрались до подножия горы, коротко посовещались и стали разбирать из багажников что-то, очень напоминающее тяжёлое огнестрельное оружие. С ним в руках они начали восхождение в гору.
– Благочестивый отец, – снова подступил Стивен к брату Грегору, – преследователи, о которых я говорил по телефону, догнали нас. Они подходят всё ближе. Они ищут то же самое, что и мы, но они хотят не только взглянуть на этот предмет. Они хотят забрать его.
– Поскольку того, что вы ищете, здесь нет, они тоже уйдут ни с чем, – ответил брат Грегор.
– Поверьте мне, эти люди уйдут ни с чем только после того, как перевернут здесь каждый камень и перероют ваш огород.
Монах недовольно оглядел молодого американца. В его лице что-то дрогнуло.
– Совершенно ясно, что ваше присутствие навлекает на наш монастырь серьёзную опасность для мира и уединения нашего монастыря, – констатировал он. – Мне очень жаль, что я вынужден вас об этом просить, но думаю, будет лучше, если вы покинете нас.
– Мы бы с удовольствием сделали это, но боюсь, что беды это не отведёт.
– Что это значит?
Стивен закусил нижнюю губу.
– Они всё равно войдут сюда, независимо от того, как поступим мы – уйдём или останемся. Мне очень жаль.
Откуда-то издалека донёсся клик, похожий на дальний клёкот орла. Это был роковой момент, и все трое увидели, как в глазах у монахов вспыхнула паника. Что именно кричал человек, было не разобрать, но, судя по тону, он отдавал команду всему наступающему войску. Они приближались.
– Но это же бессмысленно, – сказал Грегор. – Для чего кому-то нужно вторгаться сюда ради поиска предмета, которого в действительности не существует, который всего лишь легенда?
Стивен сделал глубокий вдох. Это был момент, который решит многое. Момент истины. Сейчас… или никогда.
– Вы правы, – сказал он, заклинающим жестом воздевая руки. – Это было бы бессмысленно. Но прошу вас, послушайте меня внимательно. Мы знаем – я подчёркиваю, знаем, – что некий человек путешествовал во времени и очутился в том году, в котором Иисус начал проповедовать. У этого человека была с собой видеокамера, это примерно то же, что фотоаппарат, но записывает изображение на магнитную ленту, как в магнитофоне. И он сделал съёмки Иисуса Христа. Я говорю вам ещё раз: это не теория, не предположение, а факт. Единственное, чего мы не знаем в точности, это – где находится эта камера вместе со снимками.
– Путешествовал во времени? – монах недоверчиво покачал головой. – Но так не бывает.
– Тем не менее, было. Я бы с удовольствием рассказал вам всю эту историю от начала до конца, но сейчас нас поджимает время. Мы явились сюда потому, что в своих исследованиях наткнулись на легенду о зеркале, которое хранит отражение лика Христа. Мы уверены, что под этим зеркалом в действительности подразумевается видеокамера и что она находится в этом монастыре.