Бросив эту бомбу, Аня снова выпрямилась на стуле. Она не могла сказать точно, чего она ожидала или на что надеялась. Если у доктора Картера создастся впечатление, что хозяин дома не разъярен, а просто глух, это, возможно, развяжет ему язык. Она не сказала неправду. Она не сказала, что Сайрес Тейлор действительно оглох… Но если она надеялась заставить Сайреса заговорить, то просчиталась. Он лишь свирепо уставился на нее, по-прежнему в полном молчании.
Но на Трикси и Прингля Анино замечание подействовало так, как ей никогда и не приснилось бы. Трикси и сама была в безмолвной ярости, поскольку за минуту до того, как прозвучал Анин полуриторический вопрос, видела, что Эсми украдкой вытирает слезу, ускользнувшую из ее полных отчаяния голубых глаз. Надежды не было. Теперь Ленокс Картер ни за что не предложит Эсми стать его женой. И больше не имело никакого значения, что любой из них скажет или сделает. Внезапно Трикси охватило жгучее желание расквитаться со своим жестоким отцом. Слова Ани принесли роковое вдохновение, а Прингль, этот дремлющий вулкан озорства, несколько мгновений ошеломленно моргал белесыми ресницами, а затем с живостью последовал примеру сестры. Никогда, сколько они ни живи, Аня, Эсми и миссис Тейлор не смогли бы забыть ужасных пятнадцати минут, последовавших за этим.
- Такое несчастье, - сказала Трикси, обращаясь через стол к доктору Картеру. - А ведь бедному папе еще только шестьдесят восемь.
Два маленьких белых клыка показались под усами Сайреса Тейлора, когда он услышал, как дочь увеличила его возраст на шесть лет. Но он продолжал молчать.
- Такое удовольствие - хорошо пообедать, - заметил Прингль. Его голос звучал ясно и отчетливо. - Что вы подумали бы, доктор Картер, о человеке, который заставляет свою семью питаться фруктами и яйцами - одними только фруктами и яйцами - просто потому, что ему так нравится?
- Неужели ваш отец… - смущенно начал было доктор Картер.
- А что вы подумали бы о муже, который укусил свою жену, когда она повесила занавески, которые ему не понравились, - нарочно укусил? - спросила Трикси.
- До крови, - добавил Прингль торжественно.
- Вы хотите сказать, что ваш отец…
- А что подумали бы вы о человеке, который изрезал на куски шелковое платье жены только потому, что ему не понравился фасон этого платья? - спросила Трикси.
- И что подумали бы вы, - продолжил Прингль, - о человеке, который ни за что не хочет позволить своей жене держать собаку?
- Когда она давно об этом мечтает, - вздохнула Трикси.
- И что подумали бы вы о человеке, - не унимался Прингль, которому эта игра начинала доставлять чрезвычайное удовольствие, - который подарил жене на Рождество пару галош - пару галош и ничего больше?
- Галоши не греют душу, - признал доктор Картер. Он встретился глазами с Аней и улыбнулся. Аня подумала, что еще никогда не видела, чтобы он улыбался. Его лицо удивительно изменилось, став гораздо приятнее. Да что же еще выдумает эта Трикси? Кто бы мог предположить, что в ней сидит такой чертенок?
- Вы когда-нибудь задумывались, доктор Картер, о том, как, должно быть, ужасно жить под одной крышей с человеком, которому ничего не стоит швырнуть в горничную жаркое, если оно плохо прожарено?
Доктор Картер с опаской взглянул на Сайреса Тейлора, словно боялся, что тот может запустить в кого-нибудь из присутствующих куриными костями. Но затем молодой профессор, похоже, успокоился, вспомнив, вероятно, что хозяин глух.
- Что вы подумали бы о человеке, который считает, что земля плоская? - поинтересовался Прингль.
Ане показалось, что теперь Сайрес заговорит. Судорога прошла по его багровому лицу, но слов не прозвучало. И все же она была уверена, что его усы торчат чуть менее вызывающе.
- Что вы подумали бы о человеке, который допустил, чтобы его тетя - его единственная тетя - оказалась в богадельне? - спросила Трикси.
- И пас свою корову на кладбище? - добавил Прингль. - Саммерсайд еще не оправился от этого зрелища.
- Что вы подумали бы о человеке, который каждый день записывает в дневник, что он ел за обедом? - спросила Трикси.
- Великий Пипс делал это, - заметил доктор Картер, снова улыбнувшись. Он явно сдерживал смех. Может быть, подумала Аня, он все же не гордец и не зануда, а просто молодой, застенчивый и чрезмерно серьезный. Но она, безусловно, была в ужасе. Ей вовсе не хотелось, чтобы дело зашло так далеко. Оказалось, что гораздо легче положить чему-нибудь начало, чем конец. Трикси и Прингль были дьявольски хитры. Они не сказали, что их отец действительно сделал хоть что-то из того, о чем они упомянули. Аня легко могла вообразить, как Прингль говорит с притворной наивностью, еще больше округлив свои и без того круглые глаза: "Я задавал эти вопросы доктору Картеру, только для того, чтобы узнать, что он подумал бы".
- Что вы подумали бы о человеке, - продолжила Трикси, - который вскрывает и читает письма, адресованные его жене?
- Что вы подумали бы о человеке, который пошел на похороны - похороны своего отца - в рабочем халате? - спросил Прингль.
Что еще они выдумают? Миссис Тейлор открыто плакала, а Эсми сидела неподвижно в спокойствии отчаяния. Больше ничто не имело значения. Она обернулась и прямо взглянула в лицо доктора Картера, которого потеряла навсегда. Впервые в жизни, побуждаемая душевной болью, она сказала нечто действительно умное.
- Что, - произнесла она тихо, - вы подумали бы о человеке, который потратил целый день на поиски котят несчастной застреленной кошки, так как ему было невыносимо думать, что они умрут с голоду?
В комнате воцарилось странное молчание. Пристыженные Трикси и Прингль переглянулись. И тогда миссис Тейлор, чувствуя, что ее супружеский долг - поддержать неожиданное выступление Эсми в защиту отца, робко добавила:
- И он умеет так красиво вышивать тамбуром… вышил прелестнейшую салфетку для стола в гостиной прошлой зимой, когда лежал в постели с прострелом.
Выдержка каждого человека небезгранична, и Сайрес Тейлор достиг наконец предельной точки. Он с такой силой оттолкнул назад свой стул, что тот в одно мгновение пролетел по натертому полу и ударился о столик, на котором стояла ваза. Столик опрокинулся, и ваза разлетелась на традиционную тысячу осколков. Сайрес - его лохматые белые брови встопорщились от гнева - встал и разразился негодованием:
- Я не вышиваю тамбуром, женщина! Неужели одна-единственная жалкая салфетка должна навсегда погубить репутацию мужчины? Мне было так плохо из-за этого проклятого прострела, я не знал, что делаю! И я глухой, мисс Ширли? Я глухой?
- Она не сказала, что ты глухой, папа! - воскликнула Трикси, которая не боялась отца, когда тот изливал свой гнев вслух.
- О, разумеется, она этого не сказала! Никто из вас ничего не сказал! Ты не сказала, что мне шестьдесят восемь, когда мне еще только шестьдесят два! Ты не сказал, что я не позволяю твоей матери держать собаку! О Господи! Да ты можешь держать хоть сорок тысяч собак, женщина, если хочешь, и тебе это прекрасно известно! Когда это я отказывал тебе в чем-нибудь, чего ты хотела… когда?
- Никогда, папочка, никогда, - судорожно всхлипнула миссис Тейлор. - И я никогда не хотела никакой собаки. Даже не думала хотеть, папочка.
- Когда я вскрывал адресованные тебе письма? Когда же это я вел дневник? Дневник! Когда, скажите на милость, я появлялся на чьих-нибудь похоронах в рабочем халате? Когда я пас корову на кладбище? Какая это такая моя тетка в богадельне? Я хоть когда-нибудь швырнул в кого-нибудь жаркое? Я когда-нибудь заставлял вас питаться одними только фруктами и яйцами?
- Никогда, папочка, никогда, - плакала миссис Тейлор. - Ты всегда был хорошим кормильцем… наилучшим.
- Разве ты не сказала мне, что хочешь галоши на Рождество?
- Да, да. И я действительно хотела, папочка. И всю зиму мне было так приятно и тепло ногам.
- Итак! - Сайрес окинул всех торжествующим взглядом и встретился глазами с Аней. Вдруг случилось нечто неожиданное. Сайрес рассмеялся! На его щеках даже появились ямочки, как по волшебству преобразившие все лицо. Он снова придвинул свой стул к столу и сел.
- У меня, доктор Картер, скверная привычка - дуться на домашних. Какая-нибудь дурная привычка есть у каждого; у меня вот такая. Впрочем, только одна. Ну, ну, мамочка, перестань плакать. Я признаю, что заслужил все это. кроме твоего выпада насчет вышивания тамбуром. Эсми, девочка моя, я никогда не забуду, что ты единственная выступила в мою защиту. Скажи Мэгги, пусть придет и уберет осколки. Я знаю, вы все рады, что эта чертова штука разбилась… И принесите наконец пудинг!
Аня ни за что не поверила бы, что вечер, начавшийся так ужасно, может кончиться так приятно. Более добродушного и приветливого собеседника, чем Сайрес, не могло и быть; очевидно, обошлось и без последующего сведения счетов, так как несколько дней спустя Трикси зашла к Ане для того, чтобы сообщить, что наконец набралась храбрости и сказала отцу о Джонни.
- Ну и как? Он очень рассердился?
- Он… он совсем не рассердился, - сконфуженно призналась Трикси. - Он только фыркнул и сказал, что Джонни самое время на что-нибудь окончательно решиться, после того как он два года крутился возле меня и заставлял всех остальных кавалеров держаться поодаль. Я думаю, он чувствует, что не может позволить себе во второй раз за такое короткое время прийти в плохое настроение, а в промежутках между приступами раздражения он обычно просто прелесть.
- Я считаю, что для вас он гораздо лучший отец, чем вы заслуживаете, - сурово заявила Аня, вполне в духе Ребекки Дью. - За ужином в тот вечер вы вели себя просто возмутительно!
- Ну, ты же сама начала, - улыбнулась Трикси, - а дружище Прингль мне немного помог. Все хорошо, что хорошо кончается… И - хвала небесам! - мне уже никогда не придется вытирать пыль с той вазы!
11
Две недели спустя.
Отрывок из письма Гилберту
Объявлено о помолвке Эсми Тейлор и доктора Ленокса Картера. Насколько я могу понять из доходящих до меня обрывков местных слухов, в тот роковой пятничный вечер он решил, что должен защитить бедняжку и спасти ее от ее отца и домашних… а возможно, и от друзей! Сознание всей тяжести ее положения, очевидно, пробудило в его душе рыцарские чувства. Трикси уверяет, что такое развитие событий - моя заслуга, и возможно, я действительно приложила к этому руку, но не думаю, чтобы мне когда-нибудь захотелось повторить подобный эксперимент. Слишком уж он напоминает попытку поймать молнию за хвост.
Право, Гилберт, даже не знаю, что нашло на меня в тот вечер. Должно быть, это были остатки моего прежнего отвращения ко всему, что отдает "принглевщиной". Теперь это отвращение кажется делом прошлого. Я почти забыла о нем. Но другие все еще строят догадки о причинах произошедшей перемены. Я слышала, что, по словам мисс Валентины Кортлоу, она совсем не удивлена тем, что я покорила сердца Принглей, так как у меня "столько обаяния", а жена священника полагает, что просто подействовали ее молитвы. Кто скажет, что это не так?
Вчера мы с Джен Прингль прошли вместе часть дороги, возвращаясь домой из школы, и беседовали о "ложках, лодках, сургуче, капусте, королях"[Цитата из сказочной повести "Алиса в Зазеркалье" английского писателя Льюиса Кэрролла (1832 - 1898).
] - почти обо всем на свете, кроме геометрии. Этой темы мы избегаем. Джен понимает, что я не слишком много знаю о геометрии, но это вполне компенсируется той крупицей сведений о капитане Майроме, которой я обладаю. Я дала Джен почитать "Книгу мучеников" Фокса[Джон Фокс (1516 - 1587) - английский богослов, составитель жизнеописаний христианских мучеников. "Книга мучеников" впервые была издана в 1563 г. ]. Терпеть не могу одалживать кому-нибудь книжку, которую люблю. Она всегда кажется мне уже не той же самой, когда я получаю ее обратно. Но "Мучеников" Фокса я люблю только потому, что мне вручила ее дорогая миссис Аллан в награду за успехи в воскресной школе. Мне не нравится читать про мучеников, так как потом я обычно чувствую себя отвратительно малодушной и терзаюсь стыдом - мне стыдно признаться, что я ужасно не люблю вылезать из постели морозным утром и стараюсь, если можно, уклониться от посещения зубного врача!
Ну что же, я рада, что Эсми и Трикси счастливы. С тех пор как цветет мой собственный роман, я очень интересуюсь сердечными делали других людей. Это хороший интерес - не любопытство, не злопыхательство, а просто радость оттого, что так много счастья вокруг.
Все еще стоит февраль, и "снег на крышах монастырских сверкает под луной"… только здесь это не монастырь, а всего лишь скотный двор мистера Гамильтона. Но я начинаю думать: "Остается лишь несколько недель до весны… и еще несколько до лета… и тогда - каникулы… Зеленые Мезонины… золотистое сияние солнца на авонлейских лугах… залив, который будет серебристым на рассвете, сапфировым в полдень и малиновым на закате… и ты".
У нас с маленькой Элизабет столько замечательных планов на эту весну. Мы такие добрые друзья. Каждый вечер я приношу ей молоко, а иногда ей позволяют пойти со мной на прогулку. Мы обнаружили, что наши дни рождения приходятся на один и тот же день, и это открытие заставило Элизабет вспыхнуть от восторга "божественным румянцем красной розы". Она так хороша, когда краснеет. Обычно лицо у нее слишком бледное, и даже то, что она пьет каждый день парное молоко, не дает ей румянца. Лишь когда мы с ней возвращаемся в сумерки с наших свиданий с вечерними ветрами, ее щечки бывают прелестного розового цвета. Однажды она очень серьезно спросила меня: "Мисс Ширли, будет ли у меня, когда я вырасту, такая же чудесная кремовая кожа, как у вас, если я стану каждый вечер намазывать лицо пахтой?" Похоже, пахта - излюбленное косметическое средство в переулке Призрака. Я открыла, что им пользуется и Ребекка Дью. Она взяла с меня обещание держать это в секрете от вдов, так как они сочли бы, что в ее возрасте такое поведение - непростительная фривольность. Количество тайн, доверенных мне в Шумящих Тополях, старит меня раньше времени! Интересно, исчезли бы с моего носа еще остающиеся на нем семь веснушек, если бы я намазывала его пахтой? Между прочим, сэр, вы когда-нибудь замечали, что у меня "чудесная кремовая кожа"? Если да, то вы никогда мне об этом не говорили. И вполне ли вы сознаете, что я "сравнительно красива"? Сама я только что сделала это открытие.
- А каково это - быть красивой, мисс Ширли? - спросила меня на днях Ребекка Дью, когда на мне было мое новое платье из светло-коричневой вуали.
- Я тоже часто задаюсь таким вопросом, - ответила я.
- Но вы же красивы, - сказала Ребекка Дью.
- Вот уж не предполагала, что вы можете быть язвительной, Ребекка. - Я с упреком взглянула на нее.
- Я и не думала язвить, мисс Ширли. Вы красивы… сравнительно.
- О! Сравнительно!
- Ну да, посмотрите в зеркало. - И Ребекка Дью указала пальцем на зеркало в створке буфета. - По сравнению со мной вы красивы.
Что ж, это действительно так!
Но я не кончила об Элизабет… Однажды вечером, в штормовую погоду, когда в переулке Призрака отчаянно завывал ветер, мы не могли пойти на прогулку. Тогда мы поднялись в мою башню и начертили карту сказочной страны. Я положила на стул мою голубую, похожую на пончик, подушку, чтобы Элизабет могла сесть повыше, и, склоняясь над картой, она выглядела как серьезный и важный гном.
Наша карта еще не закончена; каждый день мы придумывали что-нибудь новое, что можно на ней обозначить. Вчера вечером мы нанесли на нее домик Снежной Чародейки, а за ним изобразили три холма, сплошь покрытые цветущими дикими вишнями. (Кстати, Гилберт, я очень хочу, чтобы возле нашего дома мечты тоже росли дикие вишни.) Разумеется, на нашей карте есть Завтра - оно лежит к востоку от Сегодня и к западу от Вчера, - и еще у нас бесконечное число всяких "времен" в этой сказочной стране: "летнее время", "долгое время", "короткое время", "время новолуния", "время спокойной и ночи", "будущее время" (но никакого "прежнего времени", так как это слишком печальное время для сказочной страны), "старое время", "молодое время" (так как, если есть "старое", то должно быть и "молодое"), "горное время" (так как это столь чарующе звучит), "ночное время" и "дневное время" (но никакого "времени ложиться спать" или "времени идти в школу"), "время каникул" (но никакого "одного времени", так как это тоже слишком печально), "потерянное время" (ведь его так приятно найти), "некоторое время", "прекрасное время", "скорое время", "медленное время", "время поцелуя", "время возвращаться домой" и "время оно" (так как это одно из самых красивых выражений на свете)… И везде маленькие, аккуратные красные стрелки, указывающие путь к каждому "времени". Я знаю, Ребекка Дью считает меня весьма ребячливой. Но, Гилберт, дорогой, давай никогда не вырастать слишком большими и умными… нет, слишком большими и глупыми для страны сказок.
Ребекка Дью - я это ясно чувствую - не совсем уверена в благотворности моего влияния на Элизабет и считает, что я поощряю фантазии девочки. Однажды вечером, когда меня не было дома, Ребекка Дью сама понесла молоко к двери в стене сада и нашла там Элизабет, которая так напряженно всматривалась в небо, что даже не слышала (отнюдь не волшебно легких) шагов Ребекки.
- Я вслушивалась, Ребекка, - объяснила она.
- Ты слишком много вслушиваешься, - неодобрительно заметила Ребекка.
Элизабет улыбнулась так, словно мыслями была где-то далеко. (Ребекка Дью не употребила этого сравнения, но я хорошо знаю, как улыбается Элизабет.)
- Вы удивились бы, Ребекка, если бы узнали что я иногда слышу, - сказала она таким тоном, что у Ребекки мурашки по всему телу забегали, - так, во всяком случае, она утверждает.
Но Элизабет всегда под властью волшебных чар, и что с этим поделаешь?
Твоя
Аня из Ань.
Р. S. 1. Никогда, никогда, никогда мне не забыть, какое лицо было у Сайреса Тейлора, когда жена "обвинила" его в том, что он вышивает тамбуром. Но я всегда буду питать к нему теплые чувства из-за тех котят, которых он искал. И Эсми мне тоже нравится, потому что вступилась за отца даже тогда, когда думала, что все ее надежды пошли прахом.
Р. S. 2. Я вставила в ручку новое перо… И я люблю тебя, потому что ты не чванливый, как доктор Картер… и я люблю тебя, потому что у тебя не оттопыренные уши, как у Джонни. И - самая главная из всех причин - я люблю тебя просто потому, что ты Гилберт!