* * *
– Одного Восемь из Третьего Сгустка увели, – запыхавшись, сообщил Глор и плюхнулся на землю.
– Кто? – спросила Орла.
– Их было двое. Он и она. Они взяли его за руки. Вот так.
Он ухватил за руку Ноль-Семь, который немедленно вырвал ладошку и стал вытирать ее о рубаху.
– Мне еще противнее, чем тебе! – обиженно воскликнул Глор.
– Нет, держать друг друга за руки – это хорошо, – вздохнула Орла. – Как Гензель и Гретель. Как три поросенка.
– Разве поросята могут держаться за руки? – встряла Нинне.
– Это не важно. А вот ты подумай: вдруг скоро кто-то придет и выберет меня? – предположил Дуду. – Зато если я спрячусь, они не смогут меня выбрать.
– Ты что, хочешь остаться тут? – строго спросила Хана.
– Ну, может, и хочу, – смущенно буркнул Дуду.
– Почему это они вдруг выберут именно тебя? – хмыкнул Глор. – Обычно выбирают маленьких.
– А как же Восемь? – отозвался Дуду. – Он не такой уж и маленький, если он Восемь.
– Но они хотели именно его, – сказал Глор. – Я слышал.
– Значит, это были и в самом деле…
– …мама…
– …и папа.
– Его мама и папа.
– Кто-нибудь объяснит мне?..
– Я не понимаю…
– Говорят, их уже почти не бывает…
– А ты вообще молчи. Ты же Вылупок, у тебя нет никакой надежды…
– Всё, хватит! – Том поднялся, и все умолкли. Он был рассержен, лицо красное, кулаки сжаты. Они никогда еще не видели его таким. – Хватит, перестаньте! Вы себе только хуже делаете этой болтовней. Только хуже себе делаете.
– Точно, – Хана встала рядом с ним. – И вообще, решено – значит, решено. Мы уходим. Всё. Здесь нам нечего делать. Найдем себе другое место. Где-нибудь.
Том кивнул. Никто не посмел возразить.
– Мы будем Детьми в лесу, – сказал Том. – Как в сказках. Дети в лесу. Это будет новая сказка. Наша.
* * *
– Эй!
Рубен задремал на кресле, свесив голову на грудь. Время от времени он ее вскидывал, но она тут же снова опускалась. Джонас окликнул его еще раз:
– Эй, просыпайся! Посмотри-ка.
Рубен очнулся, потер глаза.
– Если зря разбудил, пожалеешь, – проворчал он и уставился на включенный монитор.
Зажмурился, опять открыл глаза. Потом встал и, не отрывая взгляда от экрана, провел руками по волосам.
– Куда это они все собрались?
Дети выходили из Скорлупы, каждый с каким-то свертком в руках или за плечами, опасливо оглядываясь по сторонам.
– Сколько их?
– Они уже почти все снаружи, телекамера уже не берет двух первых, которые чуть постарше. Мальчик и девочка. Всего человек восемь.
– А-а, ясно. Тринадцатый Сгусток. Сгусток Ханы. Девчонка та еще – они у нее все строятся, как солдатики, – хихикнул Рубен.
– Я бы сказал, что это побег. Они бегут – она и все остальные.
– Мы должны уведомить Мак-Кампа, – Рубен взялся за интерфон.
– Должны? – почему-то неестественно громко переспросил Джонас.
Рубен растерянно обернулся к нему, держа в руках микрофон с закрученным, как поросячий хвост, проводом.
– А разве нет?
– Давай дадим им уйти. Скажем так: устроим эксперимент в эксперименте. Наш личный эксперимент.
Рубен потер рукой небритый подбородок. Потом глаза.
– А как же Мак-Камп?
– Мак-Камп прекрасно знает, что телекамеры день работают, а два нет. Мало ли, может, как раз в этот момент случилось короткое замыкание. Сейчас зачистим этот монитор, и никто ничего не узнает.
Рубен отключил интерфон. Потом медленно, словно нехотя, поднял взгляд на Джонаса.
– Но… зачем?
– Затем. Потому что в нашей жизни это ничего не меняет. А в их – может, и изменит.
– Но они могут погибнуть.
– Погибнуть они могут и здесь, в любой момент. От вируса, который подцепят в этой грязи, или от гнили, которой питаются. Могут погибнуть от чего угодно. Заноза попадет в ногу или те, из соседнего Сгустка, изобьют их до смерти. Могут умереть от воспаления легких, или от разрыва сердца, или от передозировки таблеток. Умрут – и никто никогда не узнает, никто даже не вспомнит, что они вообще существовали. Никому на свете нет до них дела. Так дадим им хоть одну возможность. Дадим им приключение.
Рубен все еще медлил. Наконец он положил микрофон на стол.
– Но зачищать будешь ты.
– По рукам, – согласился Джонас. – Включи пока телекамеру номер три. Я хочу присмотреть за ними, пока их видно.
– Это невозможно. Телекамеры хватает максимум на сто под.
– Да, но не номер три. Я тебе потом объясню.
– А откуда ты знаешь, что они направятся в лес?
– Это же запретное место, правильно?
Рубен покачал головой и принялся возиться с панелью управления. Странно, но усталость вдруг как рукой сняло.
Часть вторая
Слова придают смысл вещам.
Джон Р. Р. Толкиен
Они шли гуськом в темноте, молча, впереди Том, за ним Хана и остальные: сначала малыши, потом те, кто постарше. Глор замыкал шествие, закрывая остальным вид назад – если кто-то и оборачивался, то лишь упирался взглядом в его коренастый силуэт.
Не то чтобы сзади было на что смотреть: лишь ночь и где-то в отдалении – желтоватые огни Лагеря. Дети покинули его только что, но он почему-то сразу начал стираться из их памяти и уже казался далеким. Лес был непроглядно черен, под ногами беглецов шелестели листья и что-то еще, странное и незнакомое, не похожее на каменистую землю Лагеря. Что-то живое, скользкое – их босые ноги этого не узнавали (и, наверное, к лучшему).
– Ты знаешь, куда идти? – спросила Хана у Тома перед самым выходом.
Он помедлил. Хотел сказать правду, но передумал и просто кивнул: решил, что быть вожаком – значит уметь солгать, когда нужно. Да и какая разница? Они уходят. Это главное.
И потом, он же все-таки знает дорогу, хотя бы начало. Он повел их своей тайной тропой, но пока еще они не добрались даже до чемодана. В темноте приходилось ступать осторожно, поэтому двигались медленно.
"Сколько времени им понадобится, чтобы заметить наш побег? Станут ли нас искать? А если найдут, то накажут?" Вопросы вихрем кружились в голове Тома. Ему хотелось поделиться сомнениями с Ханой. Может, было бы лучше, говорил он сам себе, если бы все оставалось, как раньше – и он был бы как все, слушался бы и подчинялся? А сейчас на него будто направили луч прожектора; даже ночью он следовал за ним по пятам, указывал на него, не давал укрыться. Делал уязвимым для чужого взгляда и для чужой мысли.
"А если кто-то из детей погибнет? Подцепит простуду, отравится ядовитыми плодами, наступит на заразную колючку? Смогу ли я позаботиться о них?"
Слишком много всего, слишком. Раньше, когда Том в одиночестве исследовал лес пядь за пядью, было совсем другое дело: если бы с ним что-то случилось, это касалось бы только его. Но теперь – усталое дыхание детей, звуки их осторожных шагов в темноте – все вместе тяжким грузом навалилось на его плечи. Дети шли туда, куда шел он, куда вел их он. А он не знал, куда идти.
* * *
– Ты все еще их видишь?
– Рубен, у тебя раньше никогда не было такого интереса к детям, – усмехнулся Джонас. Он пытался настроить изображение на вспомогательном мониторе, который он подключил к удаленному датчику. Основной экран был "вычищен" им как следует и показывал теперь привычные черно-белые полосы.
– Ты мне не ответил. Ты их все еще видишь?
– Да, вот они. Ты что, сам не видишь?
– Мне нужны линзы. Раньше я носил линзы или очки.
– А-а… Тогда тебе доверили как раз подходящую работу.
Джонас чувствовал какую-то легкость, почти радость. Да и Рубен, если честно, тоже: и пусть он даже слеп как летучая мышь и все, чем он тут занимается, – сплошная пародия, но зато его привычное насмешливое равнодушие, которое он привык натягивать на себя наподобие рабочего комбинезона, вдруг куда-то делось. Удивительно, но он волновался. Ему важно было знать, что станет с этими детьми.
– Расскажи мне, что там происходит. Будь моими глазами, – вполне серьезно попросил он.
И Джонас ответил ему без намека на иронию:
– Мой монитор отслеживает их по термоследам. Он работает с помощью микропередатчика – это небольшое механическое насекомое, которое запрограммировано на преследование тепловых пятен с заданными параметрами. Ты ведь знаешь, любое тело выделяет тепло. Так что мы сможем видеть их до тех пор, пока датчик это тепло чувствует.
– Ну ты даешь! – восхищенно присвистнул Рубен. – Ты и впрямь гений. Теперь я понимаю, чего ты столько возился с этой штукой. Она никак не хотела работать, но ты ее все-таки победил. Гениально.
– У нас тут столько времени, – пожал плечами Джонас. – Надо же чем-то заниматься. Но мне и в голову не приходило, что скоро нам все это пригодится.
– А как долго мы будем их видеть? – спросил Рубен. – Сколько времени?
– Это зависит не от времени, а от расстояния. И вот этого я как раз не знаю. Теоретически эта "штука", как ты ее называешь, достаточно мощная, чтобы улавливать их следы на расстоянии хоть нескольких тысяч под. Но важен еще уровень сигнала. Лес – это не проблема: какой бы он ни был густой и темный, это всего лишь деревья и листья, там сигнал держится. А вот если они углубятся в горы или влезут в какой-нибудь туннель, то я не гарантирую, что сигнал пройдет сквозь камень. Это еще не проверено.
– Что ж, будем надеяться, что в этих местах нет гор, – хмыкнул Рубен.
– Можешь не беспокоиться, гор нет, – подтвердил Джонас. – Но сигнал поддается воздействию и высокого напряжения здесь, на Базе, и магнитных бурь, которые могут повредить передачу, и сульфитных дождей…
– Короче, будем держать кулаки, – закончил за него Рубен.
– Да, будем надеяться, что наш эксперимент удастся, – добавил Джонас, будто убеждая самого себя. – Вот они, смотри… – он снова обернулся к экрану.
– Ага, – отозвался Рубен. – Спят себе…
* * *
Под конец ночи, когда уже занималась заря, дети не выдержали. Орла ведь была еще совсем маленькая, Ноль-Семь тоже. Они шагали и шагали, наравне со всеми, но Орла все чаще опиралась на Глора, который с грубоватой заботливостью подталкивал ее вперед, а Ноль-Семь дышал все тяжелее.
– Беглецы не останавливаются, – заявила Хана с таким видом, словно совершила в своей жизни уже с десяток побегов.
– Совсем не останавливаться нельзя, – возразил Том. – И потом, мы ушли уже достаточно далеко. Если повезет, никто ничего не заметит до самого вечера – до приема таблеток.
Так что теперь они спали. Утренние лучи восходящего Астера высвечивали таинственную красоту леса; тени от листьев, сначала серые, потом зеленоватые, дрожали на бледных лицах, на худых исцарапанных ногах, тонких руках. Дети спали, тесно прижимаясь друг к другу, потому что так теплее; вместе они походили сейчас на невиданного спящего зверя с торчащими во все стороны конечностями и головами. Они спали, и усталость делала их похожими друг на друга: даже упрямая Хана была как все.
Если бы кому-то довелось попасть в их сны, было бы чему удивиться. Глор смотрел на свет, направленный прямо ему в лицо, – свет как будто умел говорить и звал его к себе: иди-иди-иди; Нинне бежала по полю – не то чтобы она когда-нибудь видела настоящее поле, нет: оно было взято из сказок и украшено по ее вкусу – голубое, с мягкими перьями вместо травы, которые раздвигались при ее шагах и потом опять смыкались в идеальный пушистый ковер; Гранах смотрел в озеро, и его отражение в воде было без единого волдыря – кожа гладкая и ровная. Хане снился огонь: она сидела перед ним со скрещенными ногами и смотрела на пламя, внимательно и неподвижно. Только у Тома в голове была пустота – смесь страха и усталости.
Сны приходили к нему часто, даже слишком часто – раньше, когда он был один; в них умещалось сразу столько невозможного и несуществующего, что иногда казалось, голова вот-вот лопнет. А может, это были не сны, а воспоминания; и тогда было еще больнее – значит, все это не воображаемое, а потерянное? Но сейчас, когда ему приходилось думать за всех, сны будто уползли вглубь, на поверхности ничего не осталось. Том дернулся, зашарил руками: он желал видеть сны, они были его спасителями. Но сны не являлись, и ему вдруг стало страшно, что он никогда их больше не увидит – и никогда не вспомнит. Они уже и так в последнее время становились все бледнее: расплывалась фигура, которая протягивала к нему руки. Угасала песня. Все, что он помнил из своего прошлого.
Проснувшись раньше всех, Том почувствовал себя еще более усталым, чем перед сном. Но его ждали дела, и он тотчас занялся ими, медлить было нельзя. Встав, он словно нарушил покой спящего невиданного зверя, и постепенно, один за другим, начиная с Глора, остальные тоже стали просыпаться, сонно тереть глаза и потягиваться.
– Сейчас будем завтракать, – сказал Том.
Хана уставилась на него: взгляд решительный, но это скорее по привычке; в остальном же она мало напоминала себя вчерашнюю – так, слабое подобие. Такой беззащитной Том увидел ее впервые; в последующие дни он к этому привыкнет, но сейчас ему не удалось удержаться от улыбки.
– Не выспалась?
Хана то ли не расслышала, то ли сделала вид. Вместо ответа она переспросила:
– Завтракать?
– Завтракать? – эхом отозвалась Орла.
– Завтракать? – прошептала Нинне, глядя на Тома из-под спутанной челки.
– Завтракать? – осмелев, спросил и Ноль-Семь.
– Завтрак – это первая утренняя еда, чтобы начинать день без той пустоты в животе, которая образуется ночью, – терпеливо объяснил Том. – Помните сказочную принцессу? Которая ела белые булочки?
– И кристальный мед, и сладкое варенье? – подхватил Дуду.
– Да. Это и есть завтрак. Ну, королевский завтрак, ясно.
– Но у нас же нет ни варенья, ни печенья, – сказал Гранах. Все обернулись от неожиданности: Гранах почти всегда молчал и никогда еще не произносил такой длинной фразы и таких сложных слов. Никогда до этого момента.
– Да, – подтвердил Том. Он удивился, как и остальные, но решил этого не показывать. – Зато есть вот что! – и он достал из-за спины большой бумажный кулек.
Орла захлопала в ладоши:
– Сюрприз!
На этот раз все уставились на нее. Но это длилось недолго: содержание кулька было куда интереснее нового слова. Том пошелестел бумагой, придавая торжественности моменту, – и высыпал на траву восемь больших желтых плодов.
Через мгновение на траве ничего не было. Драться не пришлось: каждый взял по одному, словно неписаные правила выживания Лагеря остались позади, а в лесу правила другие – не важно, откуда они взялись.
Закончив завтракать и слизывая последние липкие капли сока с губ и пальцев, дети один за другим вставали – готовились идти дальше.
– Нужно знать еще кое-что насчет завтрака, – сказал Том. – Например, что перед едой нужно сходить в кусты, а потом умыться. Но мы еще успеем всему научиться. Еще успеем.
– А сейчас идем, правда? – нетерпеливо спросил Дуду. – Идем?
"Молодец малыш, – подумал про себя Том. – Не спрашивает, куда. И правильно, что толку спрашивать, раз все равно этого никто не знает".
И они продолжили путь.
"Идти, не зная, куда идешь, – думал Том. – Иногда это даже лучше".
Спустя несколько часов Дуду уже не понимал, с чего это совсем недавно ему так не терпелось куда-то идти и идти, а Орла уже не думала про новые слова. Все слишком устали. Завтрак усладил скорее глаз и сердце, чем желудок. К тому же для некоторых это оказалась первая ночь без тяжелого забытья от таблеток. Все шагали напряженные, голодные и усталые.