- Подожди, Сява, - сказал Лысый. - Ну-ка…
Они подошли к Максиму почти вплотную. Максим увидел их глаза. Разные - темные, с прищуром, совсем светлые, узкие, азиатские, серые, карие… Не было в этих глазах злости. И жестокости не было.
- Как тебя зовут-то, Смертник? - спросил Лысый.
- Тебе-то что? - огрызнулся Максим.
- Так… - равнодушно пожал плечами Лысый. - Тебе, как приговоренному к казни за проникновение на нашу территорию, полагается последнее желание.
Ну какое у Максима могло быть желание? "Верните маму с папой"? Даже Господь Бог этого уже не сможет сделать. Чтобы Роське сообщили? Они даже не знают, что она есть. Босяки ждали терпеливо. Смотрели сурово, но как-то спокойно. И появилась у Максима крохотная надежда, что все это - нелепая и жестокая игра. Он сказал сипло:
- Не бросайте меня мертвого здесь. Похороните на Денисовском кладбище, я объясню, где именно.
- У тебя что там, местечко куплено? - усмехнулся Платон.
- Нет, - в тон ему ответил Максим и добавил тихо: - У меня там родители похоронены.
- Так ты что же, - дернулся Лысый, - сирота?
Потом Максиму сказали, что никакого расстрела, конечно, не было бы. Это проверка. Если человек ведет себя "достойно" ("как ты"), не дергается, не унижается, его отпускают. Если же начинает ныть или (еще хуже) угрожать, берут с него выкуп: все ценное, что есть в сумке, карманах, надо оставить им.
- Иногда неплохой улов получается. Телефончики, кошелечки, часики…
- Попадетесь вы как-нибудь, - сказал Максим. - Неужели ни разу не пытались вас поймать?
Босяки засмеялись.
- Да разве нас поймаешь? И кто докажет? - засмеялся Барин.
Портовые жили на заброшенном складе. Они развели костер, угостили Максима чаем из мятой железной кружки. Максим пил, обжигая губы о ее края. И рассказывал про родителей. Впервые. Совсем незнакомым. Психологи в больнице больше говорили сами, а он тогда мог только плакать. С портовыми плакать не будешь. Здесь у каждого была своя история, одна страшнее другой.
Максим просидел с мальчишками до вечера, а когда совсем стемнело, сказал:
- Я пойду, ребята, - поднялся Максим. - Вы меня отпустите.
- Чего там… - махнул рукой Лысый. - Только не болтай про нашу житуху никому. И это… держись. Сестра ведь у тебя.
Когда он пришел домой, Роська перебирала мамины письма. Тетя Марина набросилась на него с упреками, что он где-то шатается до поздней ночи, а они с ума тут сходят. Раньше бы он промолчал, но сегодня в нем будто что-то переключилось там, у стены.
- Простите, теть Марин… я в последний раз, правда.
Роська сидела на полу, стопки конвертов рядом с ней были похожи на Китайскую стену.
- Читать чужие письма - подло, - сказал Максим.
Роська тут же покраснела.
- Тетя Марина сказала, что если… если человек умер, то можно.
- Нельзя.
Роська вскинула жалобные глаза. Максим вдруг увидел, какая она еще маленькая.
- Я знаю. Но надо найти каких-то родственников. Хоть каких-то! Я не хочу в детдом.
Максим сел рядом. Он тоже не хотел. Но и письма читать не мог. Открыл один конверт, достал письмо. Письмо было от тети Лены, маминой однокурсницы, она называла маму "милый Жан-Жак" и "дружочек". Максиму показалось, что он подглядывает в замочную скважину. С первых же строк тетя Лена жаловалась на тяжелую жизнь и троих сыновей. Они никого не смогут найти. Он не будет читать.
- А я буду, - упрямо сказала Роська. - Хоть что про меня думай! Я все равно найду кого-нибудь! Я знаю, мама не была бы против.
Максиму захотелось ее стукнуть. Но тут на старый конверт закапали частые слезы. И он просто ушел из комнаты.
Роська нашла. Веронику Невозможную.
- Кого?! Ну и фамилия!
- У мамы была такая же, пока она за папу замуж не вышла, - тихо сказала Роська и закусила губу.
Максиму стало стыдно. Он быстро сказал:
- Ну ладно. Поедем, если хочешь.
Адрес Вероники был на открытке с ежиком. Она поздравляла "Жасю" с Новым годом и передавала привет "малышам".
- Кто она нам?
- Она мамина двоюродная племянница. Значит, нам какая-то сестра.
- Седьмая вода на киселе, - проворчал Максим.
Дядя Марк и тетя Марина тоже беспокоились. Они отправили письмо на адрес с открытки, но оказалось, что Вероника там больше не живет. А живет на неведомом Лысом острове.
"Лысый остров" звучало как "у черта на куличках" или "на кудыкиной горе". Тетя Марина, когда это услышала, заплакала и сказала:
- Марик, сделай что-нибудь, ты же волшебник.
Она часто его волшебником называла. И дядя Марк сказал, что подключит "своих людей". Максим не знал, что это значит, и ему было все равно. Если бы он мог выбирать, то остался бы тут, с дядей Марком и тетей Мариной. Они хоть не пилили их и не сильно воспитывали. А что за человек эта мамина племянница, еще неизвестно. Да и зачем они ей?
"Свои люди" нашли Веронику только через месяц. Она стала им звонить, разговаривать то с тетей Мариной, то с дядей Марком, то с Роськой. Максим разговаривать не хотел. Он не знал, о чем говорить. В конце мая тетя Марина повезла их на Лысый остров.
В поезде Максим все думал о портовых мальчишках. О том, что судьба обошлась с ними не менее жестоко, чем с ним. Но у него есть хотя бы тетя Марина, которая везет их сейчас к Веронике. Есть Вероника, которая, несмотря ни на что, все-таки берет их к себе, они будут жить на острове у моря, а не в Порту или детском доме. У него есть Роська. И воспоминания о родителях. Хорошие. Но он не мог удержаться и еще не раз мучил Роську сомнениями:
- А почему она сама за нами не приехала? Если так уж хочет, чтобы мы жили с ней?
- Максим, она не то чтобы "так уж" хочет, но она одна, и мы одни.
- Может, у нее муж и детей целый десяток.
- Ну, может быть, я не знаю. Она согласилась взять над нами опеку. Чего тебе еще?
- Могла бы приехать за нами… Познакомиться.
- Она занятой человек. Какой-то профессор, кажется… - мягко настаивала Роська. - А она и так много времени потратила на оформление опекунства. Зачем ты кочевряжишься? Ведь мы уже в пути.
- Просто я боюсь, как бы не пришлось ехать обратно…
Им не пришлось. И сейчас мы сидели с Роськой на последнем камне Хребта Дракона и перед нами было такое синее море, над нами - безоблачное, тихое небо, а вокруг - яркий радостный день. И все это так отличалось от пережитого Роськой и Максимом! Раздвижка кончилась, я снова был Сережей-Листиком, выросшим на Лысом острове, среди заботливых взрослых и ненастоящих проблем, связанных с наукой.
Но где-то глубоко в сердце, как заноза, застряло у меня видение Максимкиной жизни после взрыва. Я перестал на него злиться и обижаться. Я просто не имел на это права.
- Все, - сказала Роська. - Черешня кончилась. Куда это?
Она протянула мне бумажный кулек. Я смастерил из него самолетик хитрой конструкции (Иван Петушков научил) и запустил над морем. Такой самолетик летит долго, не падает. Мы смотрели вслед удаляющейся белой точке.
- Смотри, Рось, дельфины.
- Где?! - вскочила Роська. - Ой, где? - Листик, покажи где!
Я взял ее голову и повернул в нужную сторону, туда, где замелькали над волнами темные спины. Роська замерла и не дышала. А я дышал, только осторожно. Роськины волосы щекотали мне нос.
Глава II. Максимкино открытие
1
В первые же дни Роська перетащила домой чуть ли не полберега. То и дело она подбирала камешки, ракушки, какие-то веточки, шишки от кипарисов. Когда мы бродили по берегу, она через каждые два шага вскрикивала, поднимала с песка какой-нибудь камень и говорила восторженно:
- Смотри, Листик, какой гладкий! На нем рисовать можно.
- Можно, - соглашался я. - Леша Смелый их разрисовывает. У нас этих камней видимо-невидимо.
- А откуда они берутся? - удивилась Роська. - Мы вчера здесь с тобой ходили, не было столько.
Я пожал плечами. Мераб Романович говорит, что у камней своя жизнь; что они рождаются, взрослеют, размножаются, умирают… Что у них тоже живая цивилизация, нам непонятная. Вообще-то Чолария был геологом раньше. И еще, наверное, поэтом. Поэты тоже все оживляют. Я рассказал это Роське.
- Сережа, - сказала она очень серьезно. - Ты должен познакомить меня с этим человеком. Это ведь он про дельфинов говорил, что у них все, как у людей? И язык, и история, да?
- Да, у него все теории такие… м-м-м… недоказуемые.
- Да? - как-то погрустнела Роська. - А я ему очень верю. Я так же думаю, как он, Листик. Понимаешь, мне кажется, что раньше все было по-другому, раньше люди знали и язык птиц, и деревьев, и зверей - всех-всех! А потом что-то случилось, и они - ну, то есть мы - всё забыли.
- Ну, может быть, - согласился я, хотя сам не очень в это верил.
Если бы так на самом деле и было, то ученые давно бы обнаружили это и доказали. Но спорить с Роськой мне не хотелось. Она хорошая. А когда говорит о чем-нибудь таком, то так воодушевляется, что не согласиться с ней, ну… все равно что сказку у человека отобрать.
Мне же она поверила, когда я рассказал про Холмы! Это было вчера. Мы втроем по маминой просьбе пропалывали морковку в нашем огороде. Я думал: начну рассказывать про Холмы, и все само собой расскажется, но оказалось не так-то просто всё рассказать, все странности, все свои догадки - многое просто не укладывается в слова. Дрожащий воздух, например. Как про него расскажешь? Я боялся, что они не поймут. Поэтому хихикал, как дурак, сам над собой и заикался от неловкости. Но Осташкины слушали внимательно, Максим, правда, так ничего и не сказал, а Роська сказала. Она помолчала, подумала, потом тряхнула косичками.
- Я абсолютно уверена, что ты прав, Листик. Конечно, там кто-то есть. Это те, которые построили Маяк, да?
Максим ходил с нами редко. Вечно у него находились дела: то вещи распаковать, то школьную программу просмотреть и начать нагонять, то Фонд библиотеки изучить, то Веронике помочь… Иногда мы видели, что он один уходит к морю или сидит у Чуда-Юда. Часто бывал Максим и у дяди Фаддея на Маяке. Мы не обижались. Роська говорила:
- Он всегда такой задумчивый. Думает, думает о чем-то, даже и не дозовешься.
А я понял, что можно дружить и с девчонкой, если она такая, как Роська. Роська не хуже меня лазила по деревьям и скалам; нашла брод в речке Янке, мы построили там на берегу шалаш и подолгу сидели в нем, говорили обо всем на свете. А ныряла Роська лучше нас с Максимом вместе взятых. С разбега и с места, с любой высоты, солдатиком и ласточкой. И в воду входила почти без брызг. Я только завистливо вздыхал - мне так никогда не научиться.
Однажды мы втроем купались в Слюдяной бухте, и Роська прыгнула прямо с Хребта Дракона. Мы с Максимом смотрели, как она летит к нам, в воду, и у меня даже сердце остановилось. Роська вынырнула рядом, тряхнула мокрой головой и крикнула:
- Смотрите, что я нашла! Со дна достала…
На Роськиной тонкой руке болталось железное погнутое кольцо. На нем синими искрами сверкали четыре крупные приплюснутые бусины.
- Ух ты… - выдохнул Максим. - Здорово! Дашь одну?
- Только надо кольцо распилить, - кивнула Роська.
- У нас есть ножовка по металлу, - сказал я, мне тоже хотелось бусину, но попросить я не решался.
Роська посмотрела сквозь бусину на солнце и воскликнула:
- Ой, смотрите, внутри дельфин!
И правда, в каждой бусине был силуэт дельфина. Как так сделали? И откуда здесь эти бусины? Что это? Украшение, талисман древнего народа? А что, если этот народ и вправду есть?
2
Дельфины как люди. Они добрые и всё понимают. А когда их гладишь, кажется, что это мокрая надувная лодка, только не резиновая, а будто из шелка, теплая, нагретая солнцем. И они совсем не опасные. Афалине Насте я постоянно язык чешу, ей нравится. Дельфин никогда не обидит человека.
Все это я говорил Роське, потому что она стояла у бассейна и боялась. А ведь я еле упросил Ивана Петушкова пустить нас ненадолго поплавать: Роська меня замучила - так ей хотелось поближе пообщаться с дельфинами. Но теперь застыла на дощатом мостике, опустила глаза и сказала:
- Листик, я боюсь… их.
Максим чуть-чуть улыбнулся и сел на край бассейна, опустив ноги в воду. К нему тут же подплыл могучий Гермес. Чуть поодаль резвились Елка и Настя. Они делали вид, что не замечают меня, хотя раньше, стоило мне появиться у бортика, они высовывали морды из воды и пытались стащить меня в воду.
Роська не сводила с Максима глаз.
- Видишь, Максим не боится, - сказал я Роське.
- Максим храбрый.
- А ты нет?
- А я - нет.
Гермес ткнулся рострумом в коленки Максиму. Максим ойкнул и посмотрел на меня веселыми глазами. Подошел Иван и сказал ему:
- Спустись, он хочет поиграть.
Максим засмеялся и плюхнулся в воду. Роська еле заметно вздохнула.
- Давай, на "три-четыре" - прыгаем, - предложил я.
- Ну… давай…
- Три-четыре!
- Нет! - взвизгнула Роська и отступила.
- Ну, Ро-оська… Чего ты трусишь?
Я резко дернул ее за руку. Мы с шумом упали в воду в полуметре от Максима и Гермеса. Роська шутку не оценила. Она наглоталась воды и еще полчаса на меня дулась. Только когда ласковый и глупый Вавилон позволил ей себя оседлать и провез два круга по бассейну, Роська крикнула:
- Листик, какие они хорошие!
Вот! А я что говорил?!
Мы стали частыми гостями в Зеленом бассейне. В Зеленом, потому что Иван Петушков пускал нас всегда и без нотаций. Не то что остальные! Да и "зеленые" дельфины нравились нам больше других. Иван обучал их всяким фокусам, иногда они показывали целые представления.
- Он дрессировщик? - спросила как-то Роська про Ивана.
- Ну… нет. Он диссертацию по дельфинам пишет.
Но подопечные Ивана были настоящими артистами.
Особенно Настя и Елка. Настя лучше всех прыгала через обруч, а Елка обожала всевозможные украшения. Мы бросали в воду обручи, банты, связанные кегли. Елка подцепляла все рострумом или хвостом и могла целый день носиться с этим по бассейну. Больше всего дельфины полюбили Роську. Наверное, потому, что она лучше нас плавала и могла подолгу выдерживать их игры.
Однажды мы, как обычно, играли с дельфинами, и я вдруг услышал испуганный Роськин голос:
- Максим! Что с тобой?
Я обернулся к Максиму. Он застыл в воде, ухватившись за плавник терпеливого Вавилона, и как-то тупо смотрел перед собой. Я бросил возню с Настей и подплыл к нему.
- Ты чего?
Максим помотал головой и опять уставился перед собой. Мы с Роськой переглянулись.
- Слышите? - шепотом спросил Максим.
Мы прислушались. Где-то рядом раздался шорох, похожий на шуршание полиэтиленовых пакетов.
- А, - махнул я рукой, - это шуршунчики.
- Кто?! - в один голос воскликнули Осташкины. Пришлось объяснять, что звук этот появляется на Лысом очень часто. То в Поселке, то в лесу, то около бассейнов и вольеров, у камней на пристани и даже в домах, а уж в Исследовательском центре от него просто деваться некуда. Источник звука никто найти не смог. Решили, что это какие-то микроскопические жучки или что-то в этом роде.
- Если микроскопические, почему звук такой громкий? - удивился Максим.
- Ну… я не знаю, Максим. Никто этим не занимался, энтомологов у нас нет. Жуки так жуки. Назвали шуршунчиками и перестали обращать внимание. Вроде стрекота кузнечиков. Никому это не интересно.
- Мне интересно, - твердо сказал Максим и ушел под воду: Вавилону надоело бездействие.
Мы поплыли к лесенке.
- Что может быть интересного в жуках, - пожала плечами Роська. - Пойдемте лучше посмотрим Холмы, про которые Листик рассказывал. Пойдем, Максим?
- М-м-м, - помычал Максим, - идите одни, я лучше почитаю.
- Ну Макси-и-им… - умоляюще протянула Роська. А я молчал. Бесполезно Максима упрашивать, даже пытаться не стоит.