Первое, о чем она подумала - стоит ли благодарить судьбу за то, что она спаслась? Липкое, влажное брюхо лилима прижималось к ее спине, его колючая твердая шерсть даже через платье царапала тело. Она видела волосатые сухие конечности, крепко державшие ее в объятиях.
- Он мертв, - сказала Королева Флюирия.
Мерле не поняла, что она хочет сказать.
- Что?
- Если бы он, как все остальные, упал на все четыре конечности, он бы остался жив. Но он рухнул на спину, чтобы тебя спасти.
- Меня… спасти?
- Не гадай, почему он это сделал. Сейчас тебе надо скорее вырваться из его лап, пока труп не закоченел.
Мерле изо всех сил принялась отпихивать от себя обхватившие ее длинные волосатые клещи, которые потрескивали, похрустывали и в конце концов стали разжиматься. Ее мутило от отвращения, руки и ноги дрожали от волнения. В голове все еще не укладывалось, что она жива-здорова. Но на смену страху пришло ожесточение, помогавшее ей энергично освобождаться из мерзкого капкана.
- Быстрее, поторапливайся!
- Тебе-то хорошо говорить.
И вот уже ее голос звенел, как раньше. Может быть, немного резче, немного прерывистей, но она уже могла говорить.
И даже могла ругаться. Да еще как забористо.
- Родители такому едва ли научат, - с удивлением заметила Королева Флюирия, когда наконец поток крепких словечек, отпускаемых Мерле, иссяк.
- Зато в приюте всему научат, - буркнула Мерле, отбросив от себя вторую лапу лилима. Стараясь не смотреть назад, она уперлась обеими своими руками во влажное мясистое брюхо, напряглась, вырвалась из объятий трупа и спрыгнула наземь.
Тут ноги ее подкосились, и она упала. Но теперь не от измождения или слабости.
Вокруг нее толпились сотни лилимов и глазели на нее, подпрыгивали на своих длинных ногах-лапах и скребли когтями о землю. Хотя лилимы и окружили плотным кольцом Мерле и своего мертвого собрата, они держались на некотором расстоянии, будто их что-то удерживало от нападения. Возможно, они подчинялись тому самому приказу, по которому один из них был вынужден спасти Мерле.
Королева Флюирия поделилась своей догадкой:
- Они не причинят тебе зла. Ты, видно, кому-то нужна.
"Или мы обе нужны", - хотела Мерле сказать, но не смогла шевельнуть языком. Она взглянула на потолок и увидела, что лилимы оттуда больше не падают вниз. Весь верх помещения еще кишел тварями, но они уже затихали и сливались с каменным потолком, снова становясь незаметными.
"Ох, Фермитракс", - подумалось ей.
- Он жив.
Мерле огляделась, но ничего не увидела, кроме первых трех рядов армии лилимов.
- Ты уверена?
- Я чувствую.
- Ты так говоришь, чтобы меня успокоить.
- Нет. Фермитракс жив. И Холод тоже.
- Где же они?
- Где-то здесь. В этом помещении.
- Их лилимы забрали?
- Боюсь, что да.
Мерле тотчас представила себе, как лилимы заставили обсидианового льва спуститься на землю или даже упасть с высоты, и сердце у нее екнуло. Но Королева сказала, что он жив. И нечего сейчас об этом говорить. Не здесь. Не теперь.
Круг лилимов сжимался - до первого ряда оставалось несколько метров. Хотя в окружении преобладали паукообразные твари, появились и другие монстры, ползавшие брюхом по земле, или плясавшие на двух конечностях, или совсем безногие и безрукие - в общем, это было хаотичное, визжащее, шелестящее скопище когтей, колючих брюх, панцирей и глаз.
Много-премного глаз.
И постоянное движение, шевеление, колыхание и поблескивание панцирей - словно покрывало из мусора и грязи на волнах морского прибоя.
- Кто-то идет.
Прежде чем Мерле успела спросить Королеву, откуда она это знает, стена лилимов раздалась. Передние умолкли, а некоторые склонили головы - или то, что Мерле принимала за головы.
Она ожидала увидеть начальника, кого-то вроде генерала, а может быть и страшного зверя, который выше всех, сильнее всех и омерзительнее всех остальных.
Вместо этого к ней приближался маленький человечек в кресле на колесах.
Креслице подталкивало вперед нечто похожее на клубок блестящих ярких лент, которые находились в постоянном движении, извивались, сливались друг с другом, но при этом упрямо двигались вперед.
Когда странная каталка приблизилась, Мерле поняла, что ее толкало не одно какое-то невиданное существо, а множество больших змей, которые двигались слаженно, как единое целое. Их головы с опаской вертелись во все стороны, а кожа отливала всеми цветами радуги. Такого красивого зрелища Мерле не видела с тех пор, как покинула Венецию.
Человечек в кресле-каталке, не шевелясь, оглядывал Мерле с головы до ног. Его лицо не выражало ни радости, ни злобы. Полная бесстрастность, пристальный взгляд, - так рассматривает через лупу ученый-исследователь какое-нибудь неизвестное и не особо привлекательное насекомое.
Его глаза обдавали Мерле холодом и внушали ей больший ужас, чем окружающее полчище лилимов.
Неужели это сам Лорд Свет? Неужели этот жуткий сморчок с каменным лицом и есть властитель Ада?
- Нет, - сказала Королева Флюирия.
Мерле хотелось ее спросить, почему она так считает, но человечек в кресле ее опередил. Раздался тонкий хриплый голосок, похожий на скрип кожаных башмаков.
- Что же делать? Что же делать? - бормотал он, обращаясь скорее к самому себе, чем к кому-то еще. - Я знаю, да, я знаю.
"У него чердак не в порядке", - подумала Мерле.
Он подал знак змеиному клубку позади своего кресла, змеи изогнулись, развернули кресло и покатили его назад, туда, откуда явились.
- Приведите ее ко мне, - прохрипел человечек, немного отъехав. - Приведите ее в Дом Сердца.
10
Покушение
Их было семеро.
"Слишком много, - думал Серафин, пробираясь в темноте вдоль домов, - Слишком нас много".
В отряде было пять ребят, включая Серафина и Дарио, и еще две женщины - две высокие женщины, ростом выше "повстанцев", как Серафин шутя называл мальчишек, но ниже его самого.
Унка снова прикрывала платком нижнюю часть лица, хотя он не понимал - зачем? Этой ночью ребятам придется увидеть кое-что пострашнее, чем зубастая пасть русалки. Но Унка стояла на своем, хотя и не потому, что стыдилась своего русалочьего происхождения. Унка родилась русалкой и навсегда русалкой останется. Ее стройные ноги, заменявшие ей "калимар", чешуйчатый рыбий хвост, ничего не значили. В ее жилах текла вода Лагуны, вода соленого моря.
Второй женщиной в отряде была Лалапея. Сфинкс на этот раз приняла человеческий облик, и Серафину, видевшему ее в образе львицы, казалось, что он видит какой-то нелепый сон. Потому что любое нарушение естественного, гармоничного образа искажает первозданную, совершенную красоту. Глядя на нее, он, правда не сразу, но вспомнил и о том, что она очаровывает не только своей внешностью, а и волшебным даром подчинять себе волю и мысли тех, кто на нее смотрит, а также влиять на окружение и на события.
Серафин снова и снова спрашивал себя, правильно ли то, что они затеяли? Почему он так легко подчинился желанию Лалапеи? Какая магия заставляет всех повиноваться ей беспрекословно?
Нет, не всех. Унка не поддавалась колдовским чарам женщины-сфинкса. Серафин предполагал, что Унка видит Лалапею в ее настоящем обличье: полуженщины-полу львицы, крадущейся этой ночью на мягких бархатных лапах. Он сам тоже заметил, что Лалапея движется совсем неслышно, хотя все ребята, и особенно он сам, идут очень тихо. Ее мягкая поступь действительно напоминает шаги хищника из породы кошачьих.
Сфинкс не была человеком и никогда не станет. Почему же ее так волнует судьба Венеции и венецианцев? Что побуждает ее совершать вместе с несколькими уличными мальчишками покушение на Фараона? На самого Фараона! Серафин до сих пор не мог осознать, каким образом он решился на такое дело.
- Унка! - окликнул он ее на ходу в полутьме подземного канала, по которому они шли.
Она взглянула на него поверх платка, прикрывавшего лицо, и едва заметно кивнула.
- Ты тоже это ощущаешь? - спросил он.
Она снова кивнула.
- Что за напасть? - Серафин чесал левой рукой правую, которая так зудела, будто он окунул ее в муравейник.
- Магия, - сказала Унка.
- Волшебство сфинксов, которым обладают военачальники Фараона, - пояснила Лалапея, вынырнув из темноты так неожиданно, будто сама тьма вдруг приняла образ молодой женщины.
Унка искоса посмотрела на нее, но ничего не сказала.
- Волшебство сфинксов? - шепотом переспросил Серафин. Мальчишки не должны были заметить, что он встревожился. Но настороженный Дарио тотчас оказался рядом.
Серафин поднял руку, дав знак маленькому отряду оставаться на месте. Сам он, Дарио и обе женщины пошли вперед. За ними, без единого слова, без расспросов и колебаний последовали Тициан и шустрый Аристид, которого взяли в отряд из-за его маленького роста и сметливости. Они направились вперед по тайному подземному каналу, о котором знали только Серафин да несколько других мастеров воровской гильдии. Такие ходы прорезали город под площадями и переулками, но были прорыты немного выше уровня моря. Тем не менее в некоторых местах под нотами хлюпала жидкая грязь, а кое-где вода стояла по щиколотки. Однако, как правило, эти неизвестные людям тоннели оставались сухими. Достаточно сухими, чтобы там могла прокрасться группка тайных убийц.
"Убийц", - повторял про себя Серафин. До этой минуты он даже в мыслях боялся произнести это слово. Да, он был вор, один из самых умелых, но не убийца.
- Что значит "волшебство сфинксов"? - спросил он, обратившись на этот раз прямо к Лалапее.
Он понимал, что остальным это знать не обязательно, но ему казалось нечестным оставлять ребят в неведении. Каждый из них мот попасть в колдовскую западню и имел право знать, как из нее выбраться. К тому же шли они на такое опасное дело по своей доброй воле, а не по принуждению. Они рисковали жизнью только ради самих себя, а не ради этого забытого Богом города и тем более не ради горожан, которым было наплевать на всех уличных мальчишек.
Да, каждый за себя. Каждый за себя.
"И за меня", - почему-то подумалось Серафину.
А еще на лицах мальчишек читалось: "Мы верим Лалапее". Такая слепая вера беспокоила его гораздо больше, чем странный зуд, обжигавший руки.
- Волшебством сфинксов владеют… - начала Лалапея, но Серафин ее перебил:
- …да, сфинксы. Это ты уже говорила. Но в чем оно заключается?
Тициан и Аристид выпучили на него глаза. Так непочтительно никто еще к Лалапее не обращался.
Но она не придала этому значения. Улыбаясь и глядя Серафину в глаза, она продолжала:
- Их волшебство может проявляться по разному. Оно может убить каждого, против кого будет направлено - причем самыми различными способами, о которых люди и не догадываются. Но может и щадить и даже оберегать тех, кто их волшебством овладеет.
- Значит, они знают, что мы идем? - с тревогой спросил Дарио.
Даже в темноте Серафин ощутил, что Дарио прошиб пот от волнения. У него самого на лбу выступили капли пота, которые пришлось незаметно смахнуть ладонью.
- Они могли бы знать… если бы я не поставила преграду их магии, - сказала женщина-сфинкс и торжествующе улыбнулась. При этом она была так хороша, как, наверное, самая обворожительная из всех волшебниц на свете.
Мальчишки с облегчением перевели дух, но Серафин не успокоился.
- Я чувствую их волшебство на собственной шкуре…
- Беспокоящий тебя зуд не страшен. В воздухе происходят энергетические разряды, когда сталкиваются две сильные магии. Моя и их. Легкое жжение, которое вы чувствуете, - это не воздействие волшебства, а знак его незримого присутствия.
Маленький отряд продолжал свой путь, но скоро где-то под церковью Сан-Галло, возле сводчатого закоулка с выброшенными и затянутыми паутиной изваяниями богов Серафин догнал Унку. У нее на спине в кожаном рюкзаке была спрятана зеркальная маска Арчимбольдо, и Серафину не хотелось прикоснуться к жутковатому предмету. Протянув руку, он дотронулся до локтя русалки. Она замедлила шаги, и они пошли рядом.
- Ты ей доверяешь? - шепнул он.
- Да. - Платок, прикрывавший ей рот, чуть вздымался при вдохе и выдохе, а при каждом слове шевелился сильнее.
- Ты уверена?
- Она - Лалапея.
Будто этим все объяснялось!
- Ты ведь знала, что она - сфинкс? С самого начала знала?
- Я вижу ее настоящую суть. Она меня не обманет.
- Почему же?
- Русалки и сфинксы - родственные народы. Сейчас об этом мало кто помнит, но тысячи лет назад нас связывали тесные узы. Мы, русалки, вместе с волшебством утратили свою мощь и влияние, а сфинксы - по крайней мере некоторые из них - умели приспосабливаться к новым условиям.
- Как, например, Лалапея?
Унка отрицательно качнула головой.
- Нет, она - нет. Она осталась такой, какой была издревле.
- Но ведь…
Она его прервала:
- Лалапея гораздо старше большинства сфинксов, хотя вы, люди, не можете этого заметить. Она знает, что было в очень давние времена, и уважает прежнее родство. Она всегда была расположена к нам, русалкам, - Унка на миг запнулась, потом сказала: - Она предоставила нам место для наших захоронений.
"Кладбище русалок", - с изумлением подумал Серафин.
Никто не знал, где русалки хоронят своих умерших. Многие искали заповедное место, но Серафин не слышал, чтобы его нашли, и спросил:
- Лалапея основала русалочье кладбище?
Унка кивнула.
- Да, уже очень давно. Мы у нее в долгу, хотя она никогда и ни о чем нас не просила.
- Зачем она тут, в Венеции?
- Она была здесь, когда Венеции не было и в помине. Надо спросить иначе: зачем город заложили в том месте, которое сотни тысяч лет оберегала Лалапея?
- Сотни тысяч… - Серафин поперхнулся и взглянул на сфинкса, на эту юную женщину, которая рядом с Дарио легко бежала впереди.
- Она и не пыталась прогнать отсюда людей, хотя имела полное право, - сказала Унка. - Кое-кто из нас говорит, что она даже была обязана это сделать. Сегодня ночью, Серафин… Лалапея впервые берет в свои руки судьбу Венеции. Ей лучше знать, зачем она это делает.
Серафин взглянул на Унку, их взгляды встретились.
- Но ведь и ты тоже знаешь - зачем?
Унка тихо рассмеялась, платок на ее пасти заколебался сильнее.
- Вполне возможно.
- Скрытничать нечестно.
- Есть нечто такое, чего люди знать не должны. Просто верь моим словам: она знает, что делает. - Русалка сощурила глаза. - В свое время она допустила ошибку и теперь хочет ее искупить.
У Серафина на языке вертелась сотня вопросов, но Унка снова ускорила шаг, чтобы нагнать шедших впереди. Серафину пришлось прибавить ходу, и он опять поравнялся с ней.
- Все-таки - кто она? Вроде как чей-то страж?
- Спроси ее сам.
- Но кого она охраняет?
Унка показала вперед. Он невольно тоже взглянул туда и увидел, что Лалапея смотрит на него через плечо. Она улыбалась, но улыбка была невеселой. Он так ничего и не понял, но вопросов больше не задавал, даже тогда, когда опять шел почти рядом с ней. И старался на нее не смотреть, хотя чувствовал, что время от времени она на него оглядывается.
Видя ее неуверенность, Серафин решил взять на себя роль проводника и пошел шага на два впереди всех. Только он один мог разобраться в лабиринте подземных ходов, где раньше столько раз прятался от гвардии, а сейчас знал кратчайший путь к намеченной цели.
Наконец он дал знак всем остановиться под круглой крышкой люка и соблюдать абсолютную тишину.
С помощью Дарио Серафин приподнял тяжелую крышку и выбрался наружу. Возле люка брала начало винтовая лестница, соединявшая все этажи Дворца дожей. Ступеньки были узкие и крутые, перила едва держались на подгнивших опорах. Раньше по этой головоломной лестнице, наверное, водили арестантов, приговоренных к казни, а ныне она, судя по всему, почти не использовалась. Такое впечатление подтверждал и толстый слой пыли на ступеньках и перилах.
Серафин был уверен, что египтяне ничего не знают о тайном подземном ходе, ведшем прямо ко Дворцу. Пока еще не знают. Охрана Фараона, конечно, ознакомится с планом Дворца, но он сомневался, что они уже успели это сделать. Поэтому вылазку надо было предпринять как можно раньше, вот этой самой ночью.
Он снял с пояса веревку, быстро обвязал ею нижний столбик перил и помог вылезти всем остальным. Ему казалось, что Лалапея должна выбраться наверх одним прыжком, как большая кошка, но она обхватила веревку руками и нотами и поднялась "по-человечески", хотя гораздо проворнее, чем остальные. Даже, можно сказать, играючи, чем просто привела ребят в восторг. Труднее всего дался подъем Унке, которая, несмотря на свою ловкость, не была рождена для лазания и прыжков.
Быстро и бесшумно взбежали они вверх по винтовой лестнице. Покои Фараона находились на верхнем этаже, но Серафин понимал, что напрямик туда не попасть. Им нужен был полный успех, а кратчайший путь обычно не приводит к успеху.
Он вел свой маленький отряд все выше, через все этажи, мимо всех покоев туда, где лестничные ступени упирались в массивную деревянную дверь. Дерево было темным от старости, а металлические скрепы заржавели от времени.
Как Серафин и ожидал, дверь оказалась незаперта. Тяжелая дверная ручка - величиной с руку до локтя - со скрипом повернулась, и дверь открылась.
Еще в Анклаве Серафин рассказал участникам налета о предстоящем подземном походе, но о ведущей во Дворец лестнице умолчал и в свои дальнейшие планы тоже никого не посвятил.
Однако каждый из отряда мог легко догадаться, где они очутились, ибо лишь одно-единственное место во Дворце находилось над самым верхним этажом. Там, под самой крышей, в душных свинцовых камерах погибали в прошлые века сотни узников: зимой они замерзали от холода, а летом задыхались от жары под раскаленной свинцовой крышей, заживо поджариваясь. Как в печи.
В городе все, до последнего уличного мальчишки, знали о страшной участи былых заключенных. У Серафина теперь волосы тоже бы зашевелились от страха, как у его спутников, если бы он не побывал тут раньше, и не раз. В начале своей воровской карьеры он с друзьями, спасаясь от гвардейцев, часто прятался не где-нибудь, а во Дворце дожей, и преследователи оставались с носом.
- Здесь гвардейцы нас не могли ни слышать, ни видеть, - сказал он с гордостью. - Кровля и стены такие толстые, что не слышно ни звука.
- А потом как вы?.. - спросил Тициан.
Серафин раздвинул было рот в улыбке, собираясь ответить, но мрачный взгляд Унки напомнил ему, что сюда они пришли не в игрушки играть и не над гвардистами потешаться.
- Отсюда мы проберемся в покои Фараона, - сказал он. - Это единственный путь, который не охраняется. Я почти уверен.
Дарио наморщил лоб:
- Почти уверен?..
Серафин кивнул.
- И ты думаешь, что никто не услышит, как мы будем потолок разбирать? - спросил Боро. - Да и каким инструментом? Голыми руками?
- Нет, потолок долбить не будем, - сказал Серафин. - Здесь есть боковая дверца, а за ней - лесенка, ведущая из камер вниз, на верхний этаж. Дожи приходили сюда по тайному ходу полюбоваться на пытки и не желали, чтобы об этом кто-то знал.