Когда чешуйчатая поверхность осталась позади, они ступили на нечто совсем другое. Живот ведьмы был мягок и рыхл, вмятины от их шагов тотчас заполнялись жижей. Ему часто приходилось бегать вечером по площадям Венеции после того, как рынки закрывались, а мостовые там были еще покрыты кучами гнилых овощей и фруктов, которые вот так же чавкали у него под башмаками, как эта туша.
Они пробирались между ребрами. В продолговатых впадинах скопилось довольно много воды, где плавали какие-то крохотные морские твари.
Серафин уже разглядел и подбородок ведьмы - острый выступ, за которым виднелись скулы и щеки. Были видны и ноздри - две большие темные дыры под крупным горбатым носом.
Подбородок был перерезан широким шрамом, который зарос диким мясом. Унка, заметив шрам, замерла на месте.
- Что случилось? - Серафин невольно огляделся. Вроде бы ниоткуда не грозит никакая опасность. Однако лицо Унки сделалось мертвенно-бледным.
- Унка, - настойчиво спросил он. - Что с тобой?
- Это - она.
Он наморщил лоб, в желудке засвербило, словно от предчувствия чего-то страшного.
- Кто - она?
Унка отвечала, глядя мимо него на уродливый шрам, длинный, как лошадиная узда.
- Ведьма, которая взяла у меня мой "калимар".
- Твой русалочий хвост?
Она кивнула.
- Я сама ей его предложила, а она мне дала взамен человечьи ноги.
- Зачем?
Унка тяжело вздохнула, помолчала, а потом рассказала Серафину историю своей первой большой любви, без утайки рассказала о сыне торговца, поклявшемся ей в верности, но подло ее обманувшем. О том, что ведьма по ее просьбе дала ей ноги женщины, но не избавила от русалочьей насти с острыми зубами; о том, как два человека забили ее до полусмерти, а любимый жених и не пытался ее защитить; и о том, как Арчимбольдо, в ту пору еще мальчик, ее нашел, выходил и приютил в своем доме.
- Мерле знает мою историю, - сказала под конец Унка. - Она - первая после Арчимбольдо, кому я обо всем этом рассказала. Ты вторым узнал обо мне все.
Ее последние слова прозвучали вяло и безучастно, не как предупреждение или вызов, а просто как констатация факта.
Серафин перевел взгляд с нее на серое вздутое лицо ведьмы.
- И теперь она мертва, а это значит, что…
- Что я навсегда останусь такой, как сейчас, - сказала она глухо. - Ни человеком, ни русалкой.
Ему хотелось ее утешить, найти ободряющие слова:
- Не могла бы какая-нибудь другая ведьма…
- Нет. Каждая ведьма только сама может освободить от своего колдовства. - В ее глазах отражалась безутешная тоска моря. - Только одна она.
Он не знал, что делать, и чувствовал себя неловко; лучше бы ему не ходить сюда с ней, дать ей возможность побыть наедине со своим горем.
- Ничего не изменишь. - Она старалась овладеть собой. - Пойдем назад, к остальным.
Он уныло следовал за ней, стараясь понять, зачем это гигантское чудовище, недавно подстерегавшее и топившее в море рыбачьи лодки и торговые суда, обрекло на несчастье бедную влюбленную русалку. Он поражался мужеству Унки: как можно бросить свой родной дом, поплыть куда-то в неведомые моря, где даже русалки не любят бывать, и о чем-то молить (молить!) ведьму. Он точно знал, что сам на такое не способен. Ни ради любви, ни ради кого-нибудь.
Разве что ради Мерле?
Он постарался отогнать эту мысль, хотя и не без труда. Где она, что с ней, жива ли? Больше всего мучила неизвестность, даже тогда, когда он думал совсем не о Мерле, а о других, еще более важных вещах: как, например, суметь остаться в живых.
Все сидели там, где их оставили Серафин и Унка. Лишь Лалапея встала и отошла от ребят к широкому хвостовому плавнику, торчавшему из воды, как парус затонувшего корабля. Она стояла там в полном одиночестве, скрестив руки на груди и устремив взор в морскую даль.
Увидев Серафина и Унку, Дарио встал и шагнул им навстречу. Он хотел что-то сказать или спросить, что они там видели, как вдруг раздался вскрик Аристида.
Все обернулись к нему.
Это был не зов или вопль отчаяния, а короткий крик ужаса.
Дарио онемел. Он тоже это увидел. Увидели и все остальные.
Легкие волны по обеим сторонам чешуйчатого хвоста вздымались, вода бурлила. Из воды то и дело высовывались зубастые женские лица, их длинные блестящие волосы хлестали по водной поверхности.
Унка бросилась вперед и, поколебавшись, что-то выкрикнула на языке русалок. Тотчас все лица в воде повернулись в ее сторону. Русалки запрыгали, заволновались, что-то забормотали, увидев Унку с ее зубастой русалочьей пастью. Наверное, спрашивали друг у друга, почему у одной из них, у кого-то из их народа ноги человека, а не рыбий хвост.
- Это ведь не те, что нас бросили? - полувопрос-полуутверждение Серафина осталось без ответа.
Унка спустилась по чешуйчатому скату ведьминого хвоста к самой воде. Одна из русалок подплыла ближе, и они несколько минут переговаривались на языке океана, не жестикулируя, а произнося лишь какие-то звуки и слова и меняя тон речи.
Наконец Унка обернулась к Серафину, и они вместе подошли к Дарио, Тициану и Аристиду. К ним присоединилась и Лалапея.
- Передам вкратце наш разговор, - сказала Унка. - Между двумя враждовавшими морскими ведьмами произошло сражение. Более старая была побеждена мы находимся как раз на ней. Другая, более молодая, хотя она старше нас всех, вместе взятых, за исключением, конечно, Лалапеи, - тут Унка поклонилась сфинксу, - молодая ведьма считает эту часть Глубинного моря своим владением.
Глубинное море. Серафин впервые слышал подобное название, и тотчас ему привиделись картины Океанских цивилизаций; картины, которых не видел ни один человек, но которые каждый рисовал себе как хотел; картины из легенд, сказок и древних мифов.
- Мы вторглись в ее владения. - Унка выглядела встревоженной, хотя голос звучал спокойно. - И она хочет с нами поговорить. Не со всеми. Она желает, чтобы двое из нас отправились к ней вместе с русалками и ответили бы на ее вопросы.
Мальчишки тревожно загудели. Только Серафин и Лалапея молчали.
- Честно говоря, - сказала Унка, - я немало удивлена. Известно, что морские ведьмы не общаются с людьми. Они их либо пожирают, либо просто рвут на куски. Но они еще никогда не разговаривали с ними. Во всяком случае, до сегодняшнего дня.
- Пожирают, - тихо повторил Тициан, а Аристид посинел от страха.
- Что ты предлагаешь? - спросила Лалапея.
- Надо повиноваться, - сказала Унка. - Иного выхода нет.
Дарио взглянул на дюжину или более голов, пляшущих на волнах.
- Они до нас тут не допрыгнут?
- Нет, - сказала Унка. - Но они могут утащить труп под воду. Или попросить какого-нибудь голодного левиафана съесть его у нас под нотами.
Дарио побледнел.
- Я отправлюсь с ними, - твердо заявила Унка. - Для моего спутника русалки припасли водолазный шлем.
Лалапея вздохнула.
- Я пойду с тобой.
- Нет, - сказала Унка, - не ты.
И посмотрела прямо на Серафина.
Он взглянул на воду, на друзей - Дарио, Тициана и Аристида, - тоже уставившихся на него, и встретился взглядом с Ункой.
- Я?
Он так и не осознал, произнес ли свой вопрос вслух, или вопрос громко прозвучал у него в голове.
И снова перед его внутренним взором замелькали картины: гигантская тень длиною в восемьдесят или сто метров; белое туловище, медленно выплывающее из черных глубин; глаза, видевшие на дне морском не одних только рыб, а в зрачках - бесконечная мудрость и бесконечное вероломство.
Серафин задумчиво кивнул в знак согласия.
13
Подруги
Ветры, пахнущие дегтем, овевали стены башни, сметали пыль с подоконников и завывали в простенках и щелях голосами грешников. Впервые Мерле пришла в голову мысль, что все-таки это, видимо, и есть тот Ад, который изображается в Библии, а не просто огромное пустое пространство в глубинах Земли, которое, как говорится в мифах, находится в вечных сумерках под скалистой и песчаной земной корой.
Пирамидальная башня постепенно сужалась кверху, будто ее сложили из трех гигантских наконечников копий, которые кто-то в этой пустыне соединил и поставил. К тому же ребра грехстенного сооружения были очень остры. Мерле удалось бросить взгляд внутрь башни через одно из окон и заметить в полутьме каменные ступени. Наверное, вдоль стен этой треугольной громады наверх ведет винтовая лестница. Она была рада, что Фермитракс несет ее вверх и не надо тащиться по этой лестнице.
Обсидиановый лев летел совсем близко к одной из наружных стен, едва не задевая крылом темный камень. Мерле даже различала насекомых, бегающих по стене, и каких-то более крупных тварей, меняющих свою окраску подобно хамелеонам и сидящих совсем неподвижно. "Словно бы они греются под солнцем, хотя в этом мире солнца нет", - подумалось ей.
- Мерле, - сказала Королева Флюирия, - сделай одолжение, скажи, где сокол? Мне надо знать, в каком направлении он летит.
Она огляделась и увидела, что птица стрелой несется вверх вдоль башни, причем поднимается более круто, чем Фермитракс. Лев не мог позволить себе вертикальный взлет, боясь, что Мерле и Юнипа не удержатся и соскользнут у него со спины. У Мерле руки и так свело от напряжения, поскольку Юнипа, цепляясь за нее, невольно тянула ее вниз.
К счастью, преследовавшие их лилимы поднимались вверх не быстрее Фермитракса. У большинства из них были широченные крылья, несшие их по прямой с огромной скоростью, но когда им приходилось взмывать ввысь, крылья работали с трудом и хлопали, как у неуклюжих откормленных голубей на венецианской площади Сан-Марко.
Еще до того, как беглецы приблизились к башне, Барбридж что-то прокричал Мерле и Юнипе, но за свистом ветра и шумом крыльев они ничего не расслышали. Не сходившая с его лица улыбка почему-то смущала и даже пугала Мерле. Это не была улыбка победителя или человека в предвкушении близкого триумфа, нет. Ей казалось, что он почему-то снова надел личину доброго дяди и словно хочет сказать: "Будь со мной, я тебе друг. Сдайся, не противься, и все будет хорошо".
Нет, не дождется, ни за что на свете!
Она не могла точно определить, на какой высоте они находятся. Каменистая пустыня давно уже слилась внизу в одно необозримое оранжевое пространство, и там ничего нельзя было разглядеть. Сужавшиеся стены башни на этой высоте были шириной метров в сто, то есть значительно уже, чем в основании. Мерле прикинула, что они, вероятно, одолели не менее половины подъема, по меньшей мере километра два. Мысль о том, что с такой верхотуры можно сверзиться, упасть со спины Фермитракса, не слишком ее бодрила, и руки сами собой еще крепче сжимали пряди густой гривы льва. Юнипа у нее за спиной молчала как убитая, но и Мерле было не до разговоров. Она и без того дышала с таким трудом, словно не Фермитракс, а она сама тащила всех наверх.
- Мерле! Вон сокол!
Крик Королевы Флюирии молнией пронзил мозг. Она бы вздрогнула, если бы от напряжения не сделалась настоящей каменной куклой.
Мерле взглянула вверх и успела заметить, как сокол отделился от башни, сделал небольшой круг и с лету нырнул в одно из темных окон.
Фермитракс повторил его маневр, хотя и не так проворно. Он отлетел от башни, описал широкую дугу и последовал за птицей. Однако размах его крыльев был слишком велик, и ему пришлось опуститься на подоконник.
- Пригните головы!
И, сложив крылья, лев ринулся в окно, а Мерле и Юнипа еще плотнее прижались к нему, чтоб ненароком головы не снесло. Они стрелой проскочили внутрь, и яркий свет, излучавшийся телом льва, рассеял мглу в башне.
Там была лестница, которую Мерле заметила ранее. Лестница оказалась такой широкой, что по ней могли бы двигаться целые армии, и была она винтовой, но шла вверх зигзагообразно, от одного угла пирамидальной башни до другого. Ступеньки были разной высоты, причем одни кособокие, другие совсем узкие и явно предназначенные не для человека, а для тех, у кого ноги подлиннее и числом побольше. Стены были иссечены странными знаками, штрихами и полосками.
- Это не знаки, - сказала Королева Флюирия.
Фермитракс меж тем взметнулся над ступенями и снова устремился вверх, да так резко и быстро, что у Мерле потемнело в глазах и она едва не опрокинулась навзничь. Лев поднимался, следуя поворотам лестницы, иной раз бросаясь вбок, чтобы, минуя угол, не напороться на стену, и пролетал буквально на волосок от нее.
- Что значит - не знаки? - мысленно спросила Мерле.
- Это следы.
- Они и по стенам умеют бегать? - удивилась она, но вспомнила о крючках на ногах пауков и тут же подумала о лилимах, бегавших по потолку в пещере каменных голов. - Это очень старая башня?
- Да, очень. Она появилась в те времена, когда Властители Глубин воевали с Океанскими цивилизациями.
- Ты должна мне обо всем рассказать.
- Сейчас?
- Ох, нет. - Мерле сжалась в комок и втянула голову в плечи, ибо в этот самый момент Фермитракс промчался мимо одного из трех тупых углов, едва не задев крылом стену. Но когда-нибудь обязательно расскажешь. Хватит ходить вокруг да около.
Королева снова умолкла, и лишь минутой позже Мерле поняла истинную причину ее молчания. Под ними в башне послышался шум и свист: это Барбридж со своими лилимами тоже ворвался внутрь. Тонкое жужжание мелких крыльев и шумное хлопанье крыльев крупных тварей заполнило пространство, стократно отдаваясь гулким эхом от стен и ступеней. Создавалось полное впечатление того, что летучее воинство Барбриджа вдруг получило мощное подкрепление.
- Они нас поймают. - Слова Юнипы не были ни к кому обращены, но Мерле их расслышала.
- Нет, - возразила она, - не думаю.
У нее в самом деле пропал страх перед лилимами. Если не видеть добродушно-зловещей улыбки Барбриджа, все лилимы теперь кажутся скопищем неуклюжих чудовищ, которым далеко до силы и расторопности Фермитракса. Но Барбриджа она в самом деле страшилась. Барбриджа и того Света, которым он пронизан.
Правда, этот же самый Свет был и в Фермитраксе, наполнял и делал его еще сильнее, больше и опаснее. Значит, делал чудовищем? Может быть, и так.
Сет, или сокол, в которого он превратился, скрылся из виду, но не было никаких сомнений, что он ищет кратчайший путь наверх, к выходу, которым пользовались тысячи лет назад те существа, которых Королева Флюирия назвала Властителями Глубин. Они были вратами Океанских цивилизаций, древними предками лилимов, чье господство кончилось в ту пору, когда Каменный Свет обрушился на их город.
Чем выше и дальше от основания Ада поднимался лев, тем становилось холоднее. Может быть, потому, что стены башни не пропускали тепло, а может быть, и оттого, что вспотевшей Мерле встречный воздушный поток казался пронизывающим ветром. Взглянув на худые ручки Юнипы, обхватившие ее за талию, Мерле подумала, что подруга замерзла не меньше ее самой. От Фермитракса, излучавшего свет подобно мощному фонарю, не исходило никакого тепла, как от адского Света под куполом. Лев омылся в том Каменном Свете, и никто не знал, чем это обернется для него и для всех остальных в будущем.
- Не думай об этом, - сказала Королева. - Не сейчас.
"Постараюсь".
Позади остался еще один угол, сделан еще один круг в лестничном пролете. Ступени оставались такими же разными, одни выше, другие ниже, будто бы сделаны и для больших, и для мелких существ. Мерле представляла себе массу гадов, одни из которых лезли, толкаясь, по ступеням, другие карабкались по ним на своих паучьих ножках, а третьи быстрехонько семенили прямо по стенам.
Она поежилась, но вовсе не от холода.
- Что он с нами сделает, если догонит? - спросила она Королеву, невольно произнеся эти слова вслух.
- То же самое, что со мной, - сказала Юнипа.
Мерле почувствовала, что Королева почемуто удивилась, но ее голос молчал. Словно ждал чего-то.
- Что ты хочешь сказать? - спросила она, обратившись на этот раз прямо к Юнипе.
- То, что он использует тебя так же, как меня.
Свистящий и хлопающий шум крыльев сзади них стал ближе. Или это всего лишь злые шутки эха? Странный обман слуха?
- Я понимаю, - сказала Мерле, - но как именно?.. Если не хочешь прямо сказать, я могу…
- Нет, - Голос Королевы был непривычно тверд. - Она должна сказать.
Повторять свой вопрос Мерле не понадобилось.
Ты можешь сама почувствовать, если захочешь, - тихо сказала Юнипа, сняв одну свою руку с талии Мерле и схватив ее другой за правый локоть, будто желая оторвать Мерле от львиной гривы.
- Почувствовать? - спросила Мерле.
Тут Фермитракс рванулся влево, и девочки сорвались бы у него со спины, если бы Мерле в какую-то долю секунды не ухватилась обеими руками за его гриву. Она изо всей силы сжала коленками бока льва, а сердце едва не выскочило из груди.
- Не сейчас! - бросила она сквозь стиснутые зубы.
Юнипа ничего не сказала. Молчала и Королева.
- Мы скоро будем наверху! - Голос Фермитракса отозвался от стен грозным рычанием, и он понесся холодным сверкающим вихрем вверх по лестничному пролету, словно вождь огненных духов, мятущихся по стенам и стремглав несущихся вместе с ним в поисках выхода из Ада.
Сокол уже давно скрылся из глаз. "Что, если там, наверху, Сет раньше всех доберется до выхода и закроет его у нас перед носом…"
- Не надо так думать, - сказала Королева.
У Мерле зуб на зуб не попадал. Но теперь не от страха, а потому что сделалось холоднее.
- Осталось немного!
Крылья Фермитракса заработали еще мощнее, повороты стали еще быстрее и рискованнее.
- Они нас догоняют, - прошептала Юнипа на ухо Мерле.
Мерле наклонила голову, но сияние льва мешало что-либо разглядеть внизу, в лестничном пролете. Но и за спиной никого не было видно. Однако долетавшие до них звуки подтверждали, что преследователи не отстают.
- Догоняют… - повторила Юнипа совсем тихо.
Мерле тряхнула головой.
- Нет, не догонят.
- Догонят. Уже скоро.
- Ты можешь сама почувствовать… - сказала Юнипа.
Мерле забеспокоилась, ей стало не по себе, но на сей раз не из-за Барбриджа и его лилимов.
Порыв ледяного ветра ударил девочкам в лицо, разметал волосы, тысячами иголок впился в тело сквозь платье. Позади них в глубине послышался яростный вой.
- Что это?
- Всего только ветер, - сказала Королева.
- Нет, что за крик?
- Лорд Свет.
- Почему он орет?
- Видимо, его лилимы не выносят холода.
- Неужто правда?
- Видно, в Аду не бывает холодно. Они к холоду не привыкли.
Ледяной ветер дул, не переставая, теперь откуда-то сверху.
- Фермитракс! Нам еще далеко?
- Становится светлее. Где-то наверху - выход.
Светлее? Она видела только тот свет, который исходил от льва. Будто они с Юнипой мчатся верхом на комете во мгле башенного ствола, свет кометы скользит по стенам и оживляет все щели и трещины: так и кажется, что щели, как те твари, что остались сзади, начинают шевелиться и на тоненьких паучьих ножках метаться по стенам.
Когда Мерле задержала взгляд на стенах, она увидела, что свет от них отражается, будто они прикрыты стеклом или льдом.
И в самом деле, каменные глыбы были теперь украшены морозными узорами.
Холод между тем становился все острее.